скачать книгу бесплатно
И не этим ли объясняется столь холодное отношение Павла Александровича к единственному долгожданному сыну?
Как бы там ни было на самого Вальтера Павел Александрович зла не держал. Вальтер был умен, изобретателен, предприимчив, коммуникабелен, честен, благороден, незаменим в делах и предан в дружбе.
Эти качества отлично способствовали обогащению акционерного общества, президентом и держателем контрольного пакета акций которого являлся Павел Александрович.
– Как ты собираешься поступить с этими миллионами? – неожиданно спросил Георгий.
Такие вопросы считались неприличными в их семье. На несколько секунд в столовой воцарилось молчание. Ольга едва не поперхнулась коньяком и испуганно уставилась на пасынка.
– Оставлю их за границей, – все же ответил Павел Александрович и пояснил: – С инвестициями пока повременю, проценты надежней.
Он пристально посмотрел на сына и с иронией поинтересовался:
– А что? У тебя есть проект?
– Да, – искоса глянув на Ольгу, ответил Георгий. – У меня есть проект.
Павел Александрович кивнул:
– Хорошо. Потом изложишь. В любом случае мне бы не хотелось привлекать деньги из зарубежных банков. Если проект того стоит, лучше изыскать средства на месте.
Георгий согласился:
– Тебе видней.
Ольга надула губки:
– Как вам не стыдно? Разве об этом надо сейчас говорить?
Взгляды мужчин обратились к ней: сердитый – Георгия и виноватый – Павла Александровича.
– Кстати, ангел мой, – с улыбкой воскликнул последний, – забыл тебе сказать. Ты можешь поблагодарить Вальтера.
Ее брови недоуменно взлетели:
– За что?
– Он блестяще выполнил мое поручение.
Ольга оживилась:
– Неужели Вальтер нашел Дэви?
– Нет, Дэви он не нашел. Ходят слухи, что тот подался на Суматру.
– Кто же тогда будет украшать мой вернисаж? – разочарованно воскликнула Ольга. – Я так рассчитывала на Дэви. Уверена, по старой дружбе он не отказал бы мне. Ведь мы познакомились еще тогда, когда никто о нем и не слышал. Я говорила, что он был другом моего первого мужа?
Павел Александрович недовольно поморщился и поспешно ответил:
– Да, много раз, ангел мой, гораздо больше, чем это было необходимо.
Заметив кислую гримаску жены, он поспешил добавить:
– Но не переживай, мое золотко, ты всех потрясешь: Вальтер к вернисажу пришлет какого-то Жаррона.
– Кто это? – удивилась Ольга. – Я даже не слыхала о таком.
– Говорят, он очень моден, – заверил жену Павел Александрович.
– Первый раз слышу это имя, – она выразительно посмотрела на Георгия, призывая его в союзники: – Жорж, а ты о нем слышал?
– Я в этом полный профан, – ушел тот от ответа, не желая нервировать отца.
Но и это не помогло, Павел Александрович начал раздражаться.
– Вальтер показывал целую кипу проспектов, – холодно сказал он, – газеты, журналы. Везде «Жаррон! Жаррон! Жаррон!» Хвалят, восхищаются.
Ольга нервно дернула плечом.
– Мне-то что с этого? – со слезами в голосе сказала она. – Здесь Жаррона никто не знает. Ты обещал сногсшибательный вернисаж, а выходит нечто провинциальное. Как ты не поймешь, моему творчеству нужна оценка светилы.
Павел Александрович спасовал перед слезами жены. Раздражения как не бывало. Он виновато развел руками и попросил:
– Ангел мой, не спеши расстраиваться. Судя по тому сколько я заплатил этому Жаррону, именно он и есть настоящий светила.
– Не обязательно, – горячась, возразила Ольга. – Заплаченная сумма может говорить не только об этом. Она может говорить и о том, что он настоящий мошенник, каких немало сейчас хлынуло в нашу страну.
Павел Александрович просиял улыбкой. Ему было приятно, что Ольга сказала «в нашу страну». Он был патриотом.
– Ангел мой, не волнуйся, мы раскрутим этого Жаррона. Я обеспечу ему такую рекламу, что в нашей стране его будут знать лучше, чем самого Врубеля или Васнецова.
Ольга озадаченно уставилась на мужа. Она не знала, кто такой Васнецов и уж тем более Врубель.
– Это тоже художники, – ехидно пояснил Георгий, заметивший ее замешательство.
Слово «тоже» польстило Ольге. Таким образом Георгий косвенно признавал художницей и ее. На самом деле это «тоже» относилось лишь к Дэви и Жаррону.
С точки зрения Георгия их садовник, регулярно подкрашивающий ограду сада, имел большее право считать себя художником, чем мачеха, картины которой если и были шедевром, то только ужасающего дилетантизма и безвкусицы.
Правда, Георгий не спешил разочаровывать мачеху. Это было слишком опасно. К тому же Павел Александрович настолько не разбирался в живописи, что всякий раз приходил в восторг от нового, щедро вымазанного красками, полотна. Как только случалось это событие, Павел Александрович тащил сына в мастерскую жены, замирал в изумлении и восклицал:
– Чудо! Не правда ли, Гоша?
– Ты прав, это чудо, – соглашался Георгий и мысленно добавлял: «Чудо бездарности».
Глава 7
Павел Александрович не обманул свою «обожаемую женушку». За две недели до вернисажа все, кто хоть как-нибудь соприкоснулись с искусством, только и говорили что о Жарроне, причем как о величайшем творце современности. Следом прошел слух, что маэстро Жаррон якобы собирается посетить их город, и уж совсем сенсационным стало сообщение о том, что он согласился удостоить своим присутствием открытие вернисажа мадам Полыгаловой.
Посыпались визиты, звонки, поздравления…
Ольга, предчувствуя явный успех вернисажа, разволновалась, что картин будет недостаточно. Она хотела сразить всех своей плодовитостью. Несколько дней не выходила она из мастерской и побила все мыслимые и немыслимые рекорды, создав еще двадцать «шедевров».
– Нельзя так много работать, – добродушно поругивал ее Павел Александрович. – У людей от работы портится характер.
Ольга и в самом деле стала нервной. В доме то и дело раздавался ее истеричный смех. Порой ее смех был слишком не к месту и вызывал у окружающих удивление. Марина тоже была возбуждена. Даже Павел Александрович немного волновался. Он слишком много времени и средств отдал предстоящему вернисажу. Как человек сверхрациональный, он считал что запланированный триумф жены – теперь и его триумф.
И вот… вернисаж!!!
Все было чинно и благолепно. Жаррон по-французски произнес длинную речь. Ольга сама переводила, бессовестно добавляя восторгов и от себя. Жаррон, ничего не понимая, соглашался, кивал.
Он часто с восхищением поглядывал на Ольгу. Улыбка радости не сходила с его лица. При этом он не играл, потому что еще никогда не был так счастлив. Это был и его триумф. Он и мечтать не мог о таком приличном гонораре, не говоря уже об успехе, почитании и костюме, который ему выбрала в дорогом бутике сама красавица-Ольга.
Поэтому речь Жаррона была длинна и цветиста. Своим переводом Ольга делала речь еще длинней. Аудитория слушала, затаив дыхание. Павел Александрович был важен и горд как никогда.
«Это моя! Моя жена!» – было написано на его лице.
Впрочем, Ольга старательно его не замечала.
Наконец Жаррон торжественно перерезал ленточку, и сливки общества возымели возможность соприкоснуться с «настоящим искусством».
Ольга стояла в центре зала и с любезной улыбкой принимала поздравления. Волосы ее были забраны вверх, от чего шея, украшенная бриллиантовым колье, выглядела еще длинней. Ее прекрасное лицо казалось лицом дамы, сошедшей со средневековых полотен. Ольга была восхитительна. Ее платье вызывало вожделение у мужчин и зависть у дам, хотя ни одна из них надеть такой наряд не решилась бы. Слишком смело, слишком рискованно. Ольге же, как француженке, было позволительно много больше местных дам, в чем и состояло особое ее очарование.
Публика разбрелась по галерее и щедро делилась впечатлениями.
– Прелесть! Прелесть! – слышалось там и тут.
– Чудо!
– Бездна таланта!
– Какая изощренная фантазия!
– Рука мастера!
– Новое слово в искусстве!
– Потрясающе!
– Просто не верится, что столь молодая женщина так преуспела!
Повсюду раздавались возгласы преувеличенного восхищения. Ольга с достоинством их встречала, лаская поклонников нежной улыбкой. Эту улыбку она выбирала для себя несколько дней, тайком репетируя ее перед зеркалом в гардеробной. На одну лишь секунду она сняла улыбку с лица: когда подошел Павел Александрович. Сняла, но тут же вернула.
– Ангел мой, чувствую, вернисаж удался, – шепнул он, целуя жене пальчики.
– Да, это так, дорогой, – сдержанно ответила она. – Но разве могло быть иначе?
– Нет, не могло, – согласился он и добавил ложку дегтя в бочку меда: – Я слишком много денег сюда вложил.
Ольга хотела рассердиться, но передумала. Она действительно заранее знала что обречена на триумф и даже была ознакомлена с хвалебными откликами критиков, статьи которых должны появиться в завтрашних газетах. Более того, ей была предоставлена возможность править эти статьи по своему усмотрению. Усмотрение Ольги (естественно) в этой ситуации было однозначным.
– Иди к гостям, дорогой, – нежно сказала она, целуя мужа в лысину. – Не мешай мне блистать. И направь ко мне своего задиристого сына. Он здесь единственный еще не поздравил меня. В конце концов, это неприлично. Люди подумают, что мы в ссоре.
– Да-да, ты права, – согласился Павел Александрович. – Сейчас он нагоняй от меня получит.
Георгий бродил по галерее, щедро увешанной сумбурно раскрашенными полотнами, и не переставал удивляться.
«Господи ты боже мой! – насмешливо думал он. – Сколько же приличной масляной краски перевела эта сумасбродка! Уж точно все заборы в городе можно было бы выкрасить!»
На этой мысли Павел Александрович и застал своего сына и тут же качественно его отчитал, часто кивая на жену. В конце концов Георгий тоже посмотрел на Ольгу, причем без всякого удовольствия. Она же лукаво поманила его пальчиком и даже послала воздушный поцелуй. Он нехотя к ней подошел и сказал:
– Куда ни плюнь – везде знакомые лица.
– Видишь, какой успех! – горделиво воскликнула Ольга. – Но ты по-прежнему не одобряешь моего творчества?
Георгий пожал плечами, после отповеди отца не желая вступать в противоречие с мачехой. Он был зол на весь белый свет и больше всех на поклонников псевдоталанта Ольги.
«Классик неправ: в России две беды – дураки и… дуры, – мысленно досадовал он. – Это насколько надо не разбираться в искусстве, чтобы речь жалкого заезжего маляра могла произвести такое впечатление. Ха, поверили в талант человека, имеющего к живописи такое же отношение, как корова к балету. Ладно продажные искусствоведы, но здесь же полно нормальных умных людей, и все они в один голос хвалят эти позорные картины. Да что там хвалят, с интересом рассматривают их, – ужаснулся Георгий. – Неужели не видит никто, что король-то голый!»
– Ты почему молчишь? – рассердилась мачеха. – Похвали меня в конце концов.
Георгий впал в еще большую задумчивость. Заметив его сомнения, она возмутилась:
– Знаешь, если долго колебаться, можно всех заколебать…
Георгий не выдержал и спросил:
– Ты в самом деле веришь, что это не стыдно людям показать?
Она усмехнулась:
– Ну… не все похвалы, наверное, искренни, и Жаррон несколько перестарался в своих восторгах…
– Или ты, переводя их, – добавил Георгий.
– Ты слишком строг, – рассердилась Ольга, но новые обожатели нарушили их беседу.
– Я не верю. Неужели эти маленькие ручки способны на такое? – сладкоголосил директор банка.
– Безумно интересно! – вторила его жена.
Георгий с ненавистью подумал: «А вот и еще поклоннички, парочка уродов: одной жопы ягодицы. Он трясется перед собранием акционеров, самый крупный из которых мой отец, а его бомба-жена ему неумело подыгрывает».
Ему было горько, что униженно подхалимничают они Ольге, а не ему – знают какова расстановка сил в семье Полыгалова.
«Толстая чванливая дура,» – подумал он о жене банкира и отошел. Никто этого не заметил.
Ольга, слушая восторги банкира, принялась разыгрывать смущение.
