Читать книгу «И вечные французы…»: Одиннадцать статей из истории французской и русской литературы (Вера Аркадьевна Мильчина) онлайн бесплатно на Bookz (5-ая страница книги)
bannerbanner
«И вечные французы…»: Одиннадцать статей из истории французской и русской литературы
«И вечные французы…»: Одиннадцать статей из истории французской и русской литературы
Оценить:
«И вечные французы…»: Одиннадцать статей из истории французской и русской литературы

3

Полная версия:

«И вечные французы…»: Одиннадцать статей из истории французской и русской литературы

Аналогичный случай – с началом главы десятой («J’avais rejeté dans le vague la nécessité d’agir»). Упомянутый выше рецензент Оже привел ее в доказательство отсутствия у Констана-романиста «естественности, тонкости, непринужденности и плавности, которые пристали творцам изящной словесности». В переводе Кулишер эта фраза звучит нейтрально: «Необходимость действовать я отдалил на неопределенный срок» [Констан 1982: 140]; в переводе Вяземского она приобретает вызывающий вид за счет употребления глагола гораздо менее отвлеченного: «Необходимость действовать откинул я в неопределенность» [Констан 1831: 18; Констан 2006: 83].

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

В третьем случае, где «человеку острого ума» приписано сравнение с пьесами Шекспира, где «все, в чем нет неправильности, возвышенно, а все, в чем нет возвышенности, – неправильно» [Сталь 2017: 144], отождествление этого остроумца с Местром носит гипотетический характер.

2

Если верить французскому поэту Шендолле, близко знавшему госпожу де Сталь, она даже называла Местра человеком гениальным [Sainte-Beuve 1849: 742].

3

Это была не первая встреча госпожи де Сталь и Местра; они познакомились в 1795 году в Швейцарии и, как вспоминал позднее Местр, «забавляли жителей Лозанны богословскими и политическими спорами» и «представляли зрелище пресмешное, однако же никогда не ссорились» (цит. по: [Darcel 1992: 53]). В то время Местр относился к Сталь, которую в старости ему случалось гневно именовать «наглой бабенкой» [Maistre 1886: 14, 142; письмо к П. Б. Козловскому от 20 августа 1818 года]), с заинтересованностью и симпатией. Между прочим, если Сталь сохранила для потомков афоризмы Местра, то однажды и Местр «ответил ей взаимностью»: в одном из своих писем запечатлел остроумную реплику, сказанную ею по поводу проповеди, произнесенной его братом-священником: «Господин аббат, я выслушала вашу проповедь об аде: вы совершенно отбили у меня охоту туда попасть» [Maistre 1884–1886: 13, 338; письмо к шевалье де Росси от ноября 1809 года].

4

Впрочем, трудно сказать, знал ли Кюстин, мысль какого именно «человека выдающегося ума» он повторяет в данном случае: в 1843 году, когда вышла его книга, до публикации «Четырех глав о России» оставалось еще 16 лет.

5

Здесь и далее цитаты из писем Местра даются в моем переводе, поскольку в издание [Местр 1995] вошли далеко не все интересующие меня фрагменты.

6

1/13 октября 1812 года он, сообщив шевалье де Росси о своем разговоре с князем Козловским, который тот пересказал многим петербуржцам, прибавляет: «…а поскольку фразы мои, если я постарался их отделать, довольно быстро обходят весь город…» [Maistre 1884–1886: 12, 245]. Ценил Местр эту способность к порождению «ослепительных максим» (выражение из примечания к первой беседе «Санкт-Петербургских вечеров», сказанное здесь по поводу Фенелона) и у других авторов; ср. нескрываемое восхищение, с которым Местр в другом примечании к той же беседе припоминает знаменитую фразу о «коне и всей конюшне», сказанную по поводу несправедливого смертного приговора протестанту Каласу, вынесенного Тулузским парламентом: «…Конь о четырех ногах, да и тот спотыкается… – Отлично, – возразил герцог А…, – но целая конюшня!» [Maistre 1993: 1, 124, 122; Местр 1998: 33–34; здесь и далее цитаты из «Санкт-Петербургских вечеров» даются по этому изданию с небольшими исправлениями].

7

Другой перевод этого афоризма см.: [Местр 1997: 169]; об этой фразе см.: [Бартеле 2012].

8

Те же слова повторил и Сент-Бёв в своем «портрете» Местра [Sainte-Beuve 1843: 374], но, как отмечает издатель сочинений Свечиной граф де Фаллу, «в форме менее живописной» [Swetchine 1860: 1, 160].

9

Слова, которыми Местр в письме к издателю книги «О папе» резюмировал свое отношение к парижским читателям; процитированы Сент-Бёвом в его очерке о Местре [Sainte-Beuve 1843: 372].

10

Ср. сходную формулировку в «Четырех главах о России» [Maistre 1859: 93].

11

Выражение Кюстина [Custine 1956: 241], которое Триомф поставил эпиграфом к своей книге; см.: [Triomphe 1968]. О местровских метафорах см.: [Triomphe 1968: 592–596].

12

Эта метафора, почерпнутая из химии и проводящая параллель между феноменами психологическими и химическими, в наследии Местра не единична; он прибегал к ней и в переписке; см., например: [Maistre 1884–1886: 9, 364].

13

Неточно процитировано Сент-Бёвом [Sainte-Beuve 1843: 369].

14

Образ, запавший в память русскому католику Августину Голицыну [Golitsyn 1863: 73].

15

Густав Адольф IV (1778–1837), в 1809 году отрешенный от власти в результате заговора, в котором участвовали высшие офицеры.

16

С Сент-Бёвом согласен и современный исследователь: «Решительно, граф де Местр с его дерзким воображением <…> совсем не похож на виконта де Бональда, чей ум Шатобриан сравнивал „с наглухо закрытой темницей, куда не проникает ни единый луч света“» [Valade 1990: 307].

17

Кстати, быть может, не так случайно и то обстоятельство, что Местр вошел в историю с эффектным определением, придуманным не им, но для него: «пророком минувшего» назвал его философ П.-С. Балланш [Ballanche 1827: 204].

18

См. подробнее: [Мильчина 2005].

19

В последней фразе можно различить отголосок знаменитой фразы о Вольтере из четвертой беседы «Санкт-Петербурских вечеров»: «Париж увенчал его лаврами – Содом бы его изгнал» [Местр 1998: 188].

20

См. также: [Fumaroli 1994: 113–210].

21

Слова герцогини д’Абрантес из очерка о салоне г-жи де Рекамье, опубликованного в первом томе сборника «Париж, или Книга Ста и одного» (1831). О продолжении тех же традиций в парижских салонах 1830–1840‐х годов см: [Жирарден 2009: 414–425]; о попытке перенести этот идеал светской уступчивости в пространство многотомного сборника очерков см.: [Мильчина 2019б: 161–211].

22

Между прочим, аббат Морелле в своем трактате «О беседе» особенно пылко осуждает то, что он именует «педантством», а именно манеру «возвышать голос, говорить резким и начальственным тоном, диктовать свои взгляды и выносить суждения с уверенностью школьного учителя, обращающегося к школярам» [Art de la conversation 1998: 431].

23

На мой взгляд, современные поклонники Местра выдают желаемое за действительное, когда утверждают, что автор «Вечеров» был оратором исключительно мягким и деликатным и никогда не имел ни малейшего желания «подчинять собеседника своим мнениям с помощью своего рода морального шантажа» [Algange 2005: 807].

24

Между прочим, в теории Местр превосходно знал, как нужно себя вести человеку истинно светскому. В 1809 году он раздраженно писал шевалье де Росси о том, как неправильно ведет себя при сардинском дворе русский посланник князь Козловский: «Он, судя по описанию, какое я имел честь от Вас получить, плохо знает систему своего двора. Поведение его прекрасно это доказывает. Всякий умный человек обязан знать две вещи: 1) кто он такой; 2) где он находится. <…> Пусть он [Козловский] сделается приятен двору, пусть посещает преимущественно те дома, какие двор почтил своим вниманием, пусть держится поодаль от англичан, но не удаляется от них, пусть завяжет связи с французами, но не связывается с ними, пусть остроумничает с моей сестрой, толкует о физике с ее мужем, а потом пусть отправляется домой спать. Если же он будет вести себя иначе, то свернет себе шею» (цит. по: [Pingaud 1917: 47–48]). Сам Местр, однако, этим правилам не следовал. О том, как использовали это его свойство современники-повесы, см. в этом сборнике статью «При чем тут Кондильяк?».

25

Заметим, что это утопическое видение Петербурга в качестве locus amœnus хорошо оттеняется той вполне «кюстиновской» (задолго до Кюстина) язвительностью, с какой Местр описал нравы русского общества в разрозненных заметках, опубликованных в 1879 году И. С. Гагариным [Maistre 1879; Местр 2010].

26

Библиографию см. в: [Вольперт 2004].

27

Письмо к Е. М. Хитрово от второй половины (18–25) мая 1831 года: «Voici vos livres, Madame, je vous supplie de m’envoyer le second volume de rouge et noir. J’en suis enchanté» [Пушкин 1937–1959: 14, 166].

28

Письмо к Е. М. Хитрово от 9 (?) июня 1831 года: «Rouge et noir est un bon roman, malgré quelques fausses déclamations et quelques observations de mauvais goût» [Пушкин 1937–1959: 14, 172]. Традиционно fausses déclamations переводят как «фальшивая риторика», но мне кажется, что слова «фальшивые разглагольствования» точнее передают пушкинскую мысль.

29

В библиотеке Пушкина кроме «Красного и черного» имелся еще сборник «Додекатон, или Книга 12 авторов», в который вошла новелла Стендаля «Любовный напиток» [Модзалевский 1910: 226; № 886], однако поскольку сборник этот вышел в конце 1836 года (а на титульном листе вообще указан год 1837‐й), о следах рецепции этой новеллы в пушкинском творчестве говорить не приходится.

30

Соответствующие предположения объясняются, на мой взгляд, тем, что точку зрения пушкинских современников, для которых Бейль-Стендаль был одним из многочисленных французских литераторов, и притом далеко не самым известным, подменяет современная точка зрения, согласно которой Стендаль канонизирован как великий писатель. О том, насколько неустойчивой была репутация Стендаля на рубеже 1820/30‐х годов, свидетельствует, например, разброс мнений касательно «Красного и черного»: если для Вяземского это «замечательное творение» [Пушкин 1937–1959: 14, 214; письмо к Пушкину от 14 августа 1831 года], то для Н. И. Тургенева это роман «в новом уродливом французском вкусе» [Тургенев 1831: 50; письмо от 1 октября].

31

Цитирую перевод письма Стендаля, опубликованный в «Вестнике Европы» (1829. № 1. С. 69–70); оригинал (первая публикация стендалевского письма) см.: [Swenton-Belloc 1824: 1, 354].

32

В пушкинской библиотеке книга Мура имелась во французском переводе; процитированную фразу см.: [Byron 1830: 1, 1]; вариант Мура отличается от первоначального стендалевского текста заменой «Паризины» и «Лары» на «Чайльд-Гарольда» и «Манфреда». Отметим, что Мур – а вслед за ним и Пушкин – не упоминает авторства Бейля-Стендаля, а вводит цитату в безличной форме: «О Байроне было сказано…». Об автобиографическом подтексте начала пушкинской статьи см.: [Долинин 2007: 202–205].

33

Ср. известный эпизод эпистолярной полемики с Рылеевым, который упрекал Пушкина в том, что он, в подражание Байрону, чванится пятисотлетним дворянством, а Пушкин не только не отрекался от этого чванства, но, напротив, уточнял, что дворянство его на сто лет «старее» [Пушкин 1937–1959: 13, 218].

34

Статья о Павлове написана, скорее всего, в апреле 1835 года; см.: [Тархова 2002: 358–359; Хроника 2016: 118–119]. На первой странице рукописи статьи о Байроне выставлена дата 25 июля 1835 года.

35

Приговор звучит особенно безжалостно, если учесть, что сам Павлов также родился в крепостном звании.

36

Ср. проницательный анализ соответствующей позиции Стендаля в статье Ж. Старобинского «Псевдонимы Стендаля»: «Стендаль живет в эпоху, когда быть буржуа не позорно <…> Но Стендаль выбирает для себя суд аристократического общества. Вообще у Стендаля заметна ностальгия по либертинским удовольствиям знати XVIII столетия, то есть того мира, где ему не было бы места. <…> Стендаль страстно желает изменить свое социальное положение, не переставая мечтать о естественности, как о земле обетованной. <…> Когда он берется за перо, его цель – повысить свой престиж в обществе, а не создать литературное произведение. Литературная известность должна стать для него пропуском в высшее общество», куда он страстно хочет попасть, хотя столь же страстно это общество презирает [Старобинский: 427, 409; пер. П. Шкаренкова].

37

«Арап Петра Великого» не в счет, поскольку своего предка Ибрагима Пушкин плебеем ни в коем случае не считал.

38

Этот анахронизм хорошо почувствовал Набоков, упрекнувший Стендаля в том, что его русские 1830 года на самом деле «принадлежат к литературному типу путешествующего московита XVIII столетия» [Набоков 1998: 132].

39

Краткость была мечтой Стендаля, но на практике она ему давалась далеко не всегда. Ср. суждение А. В. Чичерина, нашедшего в «Красном и черном» «повторения и перепевы», «излишние нагнетания и повторы» в самом строении фразы [Чичерин 1974: 149]. Саша из пушкинского «Романа в письмах» «и в Вальтер Скотте находила лишние страницы» – сколько же таких страниц должен был найти Пушкин в «Красном и черном»?

40

Десять позиций [Модзалевский 1910: 253–254, № 1003–1012].

41

Впрочем, если это и подражание, то, как пишет сам Лернер, «контрастное»: у Гюго все плоды фантазии (султаны, пирамиды, джинны и проч.) уходят из‐за наступления в ноябре «мрачной зимы», а у Пушкина «незримый рой гостей», как известно, совсем напротив, идет к поэту.

42

Впервые указано Лернером [Лернер 1935: 133]; развито Берковским [Берковский 1985: 43–44]. В том же 1935 году, когда вышла статья Лернера, на «совпадение сюжетных положений „Эрнани“ и „Выстрела“ (идея отсроченной мести)» указал Б. В. Томашевский [Пушкин 1935: 547, примеч. 3], который, впрочем, не считал это совпадение особенно значительным, поскольку возводил имя героя «Выстрела» к «Мертвому ослу и гильотинированной женщине» Жюля Жанена [Томашевский 1927: 225], Лернеру же, напротив, второстепенной и исчерпывающейся совпадением имен казалась связь «Выстрела» с «Ослом» [Лернер 1935: 133]. В процитированном выше примечании к «Каменному гостю» Томашевский указал также на «некоторую сценическую аналогию между первым актом „Эрнани“ и вторым актом „Каменного гостя“», которую, однако, счел «совершенно случайной»; см. также: [Shengold 1999].

43

Отмечено Н. Д. Тамарченко в ряде работ (см. библиографию: [Рак 2004: 123]); впервые: [Тамарченко 1970].

44

Предки Виктора Гюго в самом деле не были дворянами, хотя его отец-генерал и получил в 1811 году графский титул от тогдашнего короля Испании (Жозефа Бонапарта). Пушкинские сомнения объяснялись «демократической» направленностью известных ему сочинений Гюго.

45

См. замечание новейших комментаторов «Бориса Годунова» (Л. Лотман и Т. Китаниной): «…момент появления в печати „Бориса Годунова“ <…> ставил Пушкина в невыгодное положение. За пять с лишним лет, прошедших со времени написания трагедии, успела появиться драма В. Гюго (Hugo) „Кромвель“…» [Пушкин 2008: 208–209].

46

О Гюго в очень хвалебных тонах Пушкину писали также Д. Ф. Фикельмон и Гоголь. О восприятии Гюго в России в пушкинскую эпоху см. также: [Ахингер 1991].

47

Вообще восхваления автора «Notre-Dame», судя по всему, Пушкина безмерно раздражали. Злобное письмо Погодину о французской литературе осени 1832 года – это, по-видимому, среди прочего еще и реплика на восторженную статью Н. Полевого «О романах Виктора Гюго и вообще о новейших романах», опубликованную в «Московском телеграфе» в январе—феврале 1832 года: в ней «Сен-Мар» Виньи и «Собор Парижской богоматери» (в переводе Полевого «Церковь Парижской Богородицы») названы «двумя бесценными перлами, превышающими собою все, что отдельно может представить неистощимая муза В. Скотта» [Полевой 1990: 123]. В случае с Альфредом де Виньи полемичность по отношению к Полевому подчеркнута сопоставлением с Загоскиным; если Полевой Виньи превознес, а Загоскина за «Рославлева» раскритиковал (см.: [Московский телеграф. 1831. Ч. 38. № 8), то Пушкин в пику ему утверждает, что «романы A. Vigny хуже романов Загоскина» [Пушкин 1937–1959: 15, 29]. Оба автора – и Гюго, и Виньи – четыре года спустя станут главными «антигероями» статьи «О Мильтоне…».

48

И. Н. Средний-Камашев в статье «Еще о „Борисе Годунове“, стихотворении А. С. Пушкина» («Сын отечества», октябрь 1831): Пушкин у нас «маленький Дант, Шекспир, Байрон, Гёте в тесном кругу русской литературы, и ничем не ниже Виктора Гюго» [Средний-Камашев 2003: 115].

49

О восприятии Гюго см.: [Boulanger, Renisio 1985].

50

О социальной миссии поэта в понимании Гюго см.: [Bénichou 1988: 275–530].

51

Судя по фамилиям французских писателей, которые перечислены 3 августа 1836 года в ответе Кюхельбекера на несохранившееся письмо Пушкина, тот писал ему о «Hugo, Бальзаке, Альфреде де Виньи» [Пушкин 1937–1959: 16, 146].

52

В октябре Пушкин был еще занят подготовкой четвертого номера «Современника», на который цензурное разрешение получено 11 ноября.

53

Такой же точки зрения придерживается и А. А. Долинин [Долинин 2008: 212, 215–216]. «Автобиографическая» интерпретация статьи «О Мильтоне…» представляется гораздо более верной, чем сугубо историко-литературная трактовка И. З. Сермана, утверждавшего, что суровая оценка Мильтона в драме Гюго «была обращена не столько к автору „Кромвеля“, сколько к русским драматургам, в частности Кукольнику, изобразившему самым жалостным образом сумасшествие Тасса» [Серман 1969: 147].

54

По точной формулировке А. А. Долинина, «защищая Мильтона от поношений, Пушкин защищает самого себя» [Долинин 2007: 219]. Пушкин оскорбился бы еще сильнее, если бы знал, что именно с сюжетами из Гюго сравнивали современники его семейную ситуацию. Софья Александровна Бобринская пишет мужу 25 ноября 1836 года о женитьбе Дантеса: «Это какая-то тайна любви, героического самопожертвования, это Жюль Жанен, это Бальзак, это Виктор Гюго» (цит. по: [Щеголев 1999: 508–509]); ср. уже после смерти Пушкина в «Allgemeine Zeitung» упоминание о «развязке во вкусе произведений Виктора Гюго или Бальзака» (цит. по: [Рак 2004: 123]).

55

Виньи, второй антигерой статьи «О Мильтоне…», такой чести не удостоился; под рукой у Пушкина [Модзалевский 1910: 23] был готовый русский перевод А. Очкина [Виньи 1835]: его Пушкин и использует (кстати, французского Виньи в его библиотеке не сохранилось вовсе).

56

Поскольку перевод из «Кромвеля» инкорпорирован в статью «О Мильтоне…», он, насколько мне известно, не привлекал специального внимания исследователей переводческих принципов Пушкина; см. анализ этих принципов в: [Владимирский 1939].

57

Е. Г. Эткинд именно со ссылкой на статью «О Мильтоне…» констатировал: «Пушкин со всей резкостью протестует против переложения стихов прозой» [Эткинд 1973: 226]; характерно, однако, что практика в данном случае противоречит теории: протестовать-то он протестует, но стихотворного «Кромвеля» переводит именно так, прозой.

58

В черновике статьи «О Мильтоне…» Пушкин бранит Гюго среди прочего и за то, что он «ниспроверг» «стихосложение Расина и Буало» [Пушкин 1937–1957: 12, 381].

59

Единственный существовавший к этому времени перевод из «Кромвеля» (но из другого, первого акта пьесы), напечатанный А. Г. Ротчевым в «Невском альманахе на 1831 год», был выполнен безрифменным пятистопным ямбом – тем же размером, каким сделан гораздо позже единственный полный русский перевод этой пьесы Гюго Н. Н. Киселевым [Гюго 1915]. См.: [Заборов 1975: 123].

60

Заметим, что французским исследователям Гюго, не читавшим Пушкина, даже в голову не приходит, что Гюго Мильтона как-то обидел или унизил. Они совершенно уверены в том, что автор «Кромвеля» Мильтона прославил, и текст пьесы несомненно дает для этого основания: например, в финале, когда Кромвель отвергает корону, он осведомляется у Мильтона, доволен ли он, а Мильтон сурово отвечает, что Кромвель исполнил еще не все, что требуется, – а требуется помиловать еще одного человека, между прочим, поэта…

61

Оговорим, что мы вовсе не касаемся здесь вопроса о том, какова была в реальности специфика личных местоимений в Англии XVII века при дворе Кромвеля (см. об этом: [Успенский 2007: 24–25, 73–75]); нас интересуют соотношения «вы» и «ты» в текстах Гюго и Пушкина.

62

И сам император, и его брат Михаил Павлович обращались к Пушкину (как, впрочем, и к абсолютному большинству тех, кто бывал при дворе) на «ты». См. у Смирновой-Россет: «„Ты“ был критериум его [Николая I] расположения к женщинам и мужчинам <…> Киселеву [он говорил] „ты“, Потоцкому тоже, Канкрину, из уважения, „вы“, так же многим генералам прошлого царствования: Уварову, Дризену, Мордвинову, Аракчееву и Сперанскому» [Смирнова-Россет 1989: 176].

63

Заметим, что в русском переводе Н. Н. Киселева все особенности обращений на «вы» и «ты» – в лирическом восторге и без оного – соблюдены [Гюго 1915: 251–253, 562–565].

64

Который, кстати, называется не «Красавице», как обычно пишут в комментариях к Пушкину (см., например: [Пушкин 1995: 245; Рак 2004: 122]), а «Одной женщине» – «À une femme» («Feuilles d’automne», XXII).

65

Этот очерк и, в частности, его образная система, грешащая напыщенностью и гиперболичностью, высмеяны Дезире Низаром (на чью статью о Шатобриане, «исполненную тонкой сметливости», Пушкин ссылается в статье «О Мильтоне…») в статье «Виктор Гюго в 1836 году» [Nisard 1836].

66

То же определение Жанен использовал и еще один раз – в рецензии на книгу Этьенна Дюмона «Воспоминания о Мирабо» (1832), опубликованной 21 апреля 1832 года в «Journal des Débats» и послужившей причиной известного спора Пушкина с Вяземским, запечатленного в дневнике Н. А. Муханова [Пушкин в воспоминаниях 1998: 2, 220]. Жанен, кстати, на сравнении именно со львом не настаивал; в другом месте он называет Мирабо «тигром, переболевшим оспой», причем утверждает, что так говорил о себе сам Мирабо [Janin 1831: 24, 146–147]. Впрочем, этот образ, по-видимому, является «творческим переосмыслением» характеристики Мирабо как «льва, переболевшего оспой», приведенной в очерке Шарля Нодье «Парижские тюрьмы в эпоху Консульства. Сент-Пелажи» [Nodier 1829: 11] со ссылкой на Л.-С. Мерсье [Mercier 1798: 6, 12]. За указания на произведения Мерсье и Нодье, а также за другие чрезвычайно ценные замечания сердечно благодарю А. А. Долинина.

67

См.: [Летопись 1999: 4, 392]. Покупка эта лишний раз подтверждает интерес Пушкина к Мирабо, о котором свидетельствуют упоминания в статьях и письмах и рисунки в черновиках рукописей; см.: [Томашевский 1960: 152, 183, 186, 188, 216; Летопись 1999: 1, 316, 463; 2, 112].

68

Первый том, по-видимому, был Пушкину кем-то подарен (наверху обложки «неизвестным почерком написано: „Пушкину“»).

69

Сердечно благодарю за это и другие уточнения, связанные с библиотекой Пушкина, А. С. Бодрову.

70

Мы не касаемся здесь вопроса о судьбе фразы Гюго о «львином реве» в послепушкинское время; скажем только, что авторы XIX века, писавшие о Мирабо, многократно использовали ее, как со ссылками на Гюго, так и без них; см., например (перечень далеко не полный): [Mennechet 1841: 8, 10; Roosmalen 1842: 429; Encyclopédie 1847: 4, 47, 551; Poujoulat 1857: 201].

71

Характерно, что новейшая статья о происхождении этого образа вошла в научный сборник под названием «Популярная литература»: [Aubrit 2011]. Впрочем, до Ростана образ Сирано уже был использован в массовой культуре: в 1876 году Луи Галле выпустил приключенческий роман «Капитан Сатана» (Le capitaine Satan), в котором Сирано выступает в роли «волшебного помощника» главных героев. Успех Ростана вдохновил издателей романа Галле, и в 1898 году они напечатали его под обновленным названием: «Приключения Сирано де Бержерака, или Капитан Сатана». В русском издании (Гродно, 1992) части заглавия переставлены: «Капитан Сатана, или Приключения Сирано де Бержерака». Об эволюции образа Сирано как «современного мифа» см. антологию Лорана Кальвье: [Calvié 2004].

bannerbanner