скачать книгу бесплатно
– Нет!
– Врешь! – вопил он. – Я их положил в карман! Вот в этот карман! Где они?
– Потерял или пропил, – равнодушно ответила она.
Дядя замахнулся.
– Сука, врёшь!
Бабуля была похожа на скалу, она даже не моргнула. Многолетний опыт проживания с алкоголиком-мужем сказывался. Она знала, что сын блефует.
– Сукой ты будешь называть свою дорогую и любимую, а меня не смей, – спокойно и рассудительно сказала она.
– Её никогда!
Бабушка горько улыбнулась.
– Сынок, хорошо она тебя одурачила! Ты даже выпьешь воду, в которой она помоет ноги…
Дядя молчал.
– Что ты у меня делаешь? Иди к ней! Живи у неё!
Он пробубнил что-то невнятное, взгляд потупился.
– Ты ей не нужен, ей нужны твои деньги! Забрала и выгнала, как собаку! – негодовала бабуля. – Алкоголик ей не нужен! Жить с пьяницей горемычным она не будет!
Смотреть на него было больно, и что-то болезненное и скрученное повисло над столом.
– Ты зубы мне не заговаривай! Где мои деньги?!
– У твоей любимой!
– Убью! – кричал он.
– Тихо, малую разбудишь, – заметила бабушка.
Они не заметили, как я пришла и уже несколько минут безмолвно наблюдала за их скандалом. Напряжение нарастало.
– Пошёл вон! Так водки хочется, что готов убить родную мать?!
Перебранка длилась долго и завершилась вполне предсказуемо. Бабуля завернула угол зелёного ковра и ткнула пальцем на скомканные бумажки:
– Забирай и подавись!
Он бросился к ним, судорожно пересчитал:
– Тут не всё! Где остальное?
– Всё, что было! Пропил и не помнит… Да и эти пропьёшь! Всё в горло! Не рассчитывай на еду! Больше кормить не буду! Ты мне ни одной копейки не дал.
Дядя со злостью плюнул на пол и вышел из дома.
В комнате стало ещё темнее. Я слышала, как бабушка шмыгнула носом. Морщинистая рука закрыла глаза и одним движением стёрла нахлынувшие слёзы. Ей нужно быть сильной, нет времени на мокрые сожаления. Опираясь о стол, бабуля встала… всё это время, она сидела на деньгах…
Мать возвращалась поздно; я помню, как бежала к ней, чтобы обнять холодное пальто. Мгновение вместе – и вот она уже занята домашними делами. В летне-осеннее время уходила в лес. Возвращалась в сумерках с дарами природы. Зимой уходила в гости к старшему брату. Её беспокойная душа металась. Мне сложно об этом писать, но я её боялась. Это очень странно, если учитывать, что она никогда меня не била и не кричала. Разговаривая с ней, я находилась в сильном напряжении. Я боялась сказать что-то неправильно, то, что не понравится ей. Я помню, как одобрительное покачивание головой прекращалось, и вертикальная линия на лбу выдала все недовольство. Она умолкала и серьёзно смотрела на меня. Набросится и разорвёт? Нет, станет ещё более холодной. Она напоминала робота, который следил, чтобы я была одета, обута, накормлена, умыта и заплетена. Чтобы я хорошо себя вела и говорила правильно. Я была крайне послушна в надежде получить немного больше любви…
– У всех есть отец! И у тебя есть! – настаивали подружки.
– Кто твой папа? – не успокаивались они.
Я была растеряна. Я никогда не спрашивала. В обрывках разговоров я улавливала, что этой темы нельзя касаться. Однажды мать сказала:
– Я очень захотела, чтобы у меня появилась дочь, и это произошло – родилась ты, моя девочка!
Я понимала, что это обман, ведь обрывки разговоров и частые вопросы её подруг:
– А где он? – с косым взглядом на меня. – Что, не объявляется?
Вот, ещё один хороший пример:
– Ой, какая она у тебя хорошенькая! Тёмненькая! Волосики крутятся! Ты что, от цыгана её родила?
Таких случаев бессчётное количество. Удивительно, но взрослые думают, что дети ничего не понимают.
Однако вернёмся к допросу на улице. Девчонки отстали от меня не сразу, ведь я придерживалась версии матери и стойко уверяла, что отца у меня нет. Мама захотела, и появилась я. Мои подруги не верили в непорочное зачатие, так что слёзы я лила долго, доказывая свою правду. Не знаю, сколько бы длилась эта экзекуция, если бы девчонка постарше не вмешалась. До сих пор не знаю, кто это, ведь слёзы так застилали глаза, что я ничего не видела, а в ушах шумело от напряжения. Прижатая к забору, скрюченная и ревущая, я услышала:
– Эй, может, хватит! Отстаньте от неё! Сколько можно! Разве не понятно, она ничего не знает!
– А ты знаешь? – бросили мои экзекуторы неожиданной заступнице.
– Знаю… был тут один, а потом уехал. Только не мне это ей рассказывать, у неё есть мать… Быстро отвалили.
Живое кольцо расступилось; не разбирая дороги, ноги понеслись домой. Мама выслушала меня, вытерла слёзы, обняла и повторила всю ту же сказку, придуманную ею. Я покорно помотала головой и ощутила сильнейшую горечь. Мне продолжали врать, а я должна была верить.
Потом я узнала, что девочки, устроившие допрос, были в гостях с родителями, где разговор коснулся моей матери – так они узнали всё то, что мне стало известно десятилетием позже, но об этом потом.
Тогда в шестилетнем возрасте, прижатая к забору, в окружении своих сверстников, я уяснила, что люди очень не любят тех, кто отличается от них. Они считают свои долгом сорвать с каждого его магический покров, бросить на землю и безжалостно растоптать.
Да, это был ценный урок, и после всего, что случилось, я должна была сказать:
– Перестань врать! Мама, скажи правду!
Да, я должна была. Я хотела! Только страх парализовал. Лишиться её любви было подобно смерти. Её нельзя было злить, её нельзя было огорчать. Я выбрала жизнь во лжи ради нескольких лишних улыбок и одобрительных фраз.
4
О школе.
Знания давались мне с трудом. Я всегда была тугодумкой, но выручала хорошая память. Запомнить, большой объем информации, не вникая в её суть – легко, но истинное понимание всегда давалось с боем. Помню, по возвращению домой, сразу же садилась за уроки и вставала из-за стола поздним вечером. То, на что мои сверстники отводили тридцать-сорок минут, у меня отнимало не менее часа. Моя усидчивость способствовала растущей успеваемости, и учителя всё чаще хвалили и ставили в пример другим. Образ заучки-всезнайки очень выгоден, он дарит внимание – суррогат любви. Всё подкреплялось моим послушанием, гипертрофированной справедливостью и идеальным поведением – мне не хотелось, чтобы моя мама расстраивалась и огорчалась. Она должна была слышать от педагогов только о моих успехах и достижениях, она должна гордиться мной.
Я старалась, и очень скоро учителя стали говорить, что
я – пример для подражания! Надеюсь, это всё было не зря и действительно радовало мою мать! В этой нежно-розовой истории было прекрасно всё, кроме одного «но»: меня ненавидели одноклассники. Как называют, тех, кто ищет одобрения у педагогов и делает всё правильно? Подлиза!
Мое чувство справедливости и долженствования не позволяли огрызаться или бойкотировать уроки. По мнению одноклассников, мне нужно было знать меньше, думать меньше, говорить меньше и не высовываться. Стать изгоем не сложно: стоит только отличиться, выделиться, показать себя в лучшем свете – этого окажется достаточно. Как отличить истинную дружбу от ложной? Позволить вмешаться чёрной зависти. Именно тогда я узнала, что настоящая дружба – это то, что со мной не произошло в школьные годы.
Как это было? Обидные прозвища, демонстративные обсуждения внешности, и это были только цветочки. Потом начались мелкие пакости и кражи. В таких ситуациях нужно давать отпор сразу и решительно. Видела, как некоторые дети отстаивают свои интересы кулаками, и у них это получалось; другие, что были слабее, обращались к родителям, и те приходили выяснять отношения; после таких разъяснительно-спасательных бесед обычно всё приходило в норму. Но мой случай стал исключением.
Обратиться к педагогу было самым худшим вариантом, но я выбрала его: я не могла тревожить мать – она недавно перенесла серьёзное заболевание, и ей нужны были силы на восстановление. В придачу ко всему, я не хотела ей ничего говорить – я ведь умная, мне все об этом говорят, а раз так, то я должна справиться сама. Я должна разобраться во всём, найти ключ к решению возникшей трудности. Глядя на неё в тот период, когда начался мой школьный кошмар, я понимала, что ей не нужны лишние проблемы.
Я собралась с духом и попросила помощи у любимой учительницы. Она отчитала весь класс. Я надеялась, что всё прекратится: мои сломанные ручки, все эти неприятные колкие шуточки и прозвища. Я ещё не знала, что кошмар только начинается. Удары в плечи, дерганье за волосы, выкручивание рук, подножки. Одно дело, когда только твой класс ставит тебя ниже плинтуса, и совершенно другое, когда подключаются другие дети, и начинается самая настоящая травля – буллинг, как сейчас говорят. Катастрофа приобретает глобальный масштаб, стремительно распространяется, как пандемия, яро бушует, беснуется, и её становится трудно остановить.
В моей школе учился, хотя лучше будет написать – посещал, сексуально-озабоченный переросток. Говорили, что он насиловал своего брата. Где, правда, где ложь, мне неведомо! Я знала другое: этот урод по отношению ко мне проявил недюжинный интерес. Поразительно, но домогался он меня всегда при моих одноклассниках, в отдаленных кабинетах школы, куда педагоги приходили после звонка.
Сама я для него интереса не представляла, только в окружении одноклассников. Они жаждали видеть, как он меня унижает, видеть его силу; хотели видеть, то, что происходило, что творилось со мной в те отвратительные моменты. Не с их ли подачи все началось? Схема действий у этого полудурка была одной и той же: он хватал меня сзади, прижимал к себе и совершал подбрасывающие движения тазом, безобразно имитируя половой акт. При этом стонал и кряхтел. Иногда у него случалась эрекция, и это было самым противным. Кому-то это покажется детскими шалостями, которые следует просто забыть, как страшный сон. Может быть, и так, но, кто оказался в подобной ситуации, поймёт, что не так-то просто это сделать и превратить кошмар наяву в якобы увиденный сон в царстве Морфея.
Мне было стыдно и страшно рассказать о том, что происходило. Я чувствовала вину, обуреваемая яростью, за то, что не могла развернуться и врезать ему по яйцам, как это сделала моя одноклассница, когда он единожды решил пристать к ней. Я стала хитрить, и всю перемену проводила на коридоре, среди педагогов и детей. Мой «насильник» негодовал; в итоге его терпение лопнуло, и, схватив меня в коридоре, поволок в свой кабинет. Теперь я понимаю, он видел во мне слабую девочку, не способную дать отпор, над которой можно измываться, использовать, как куклу для битья. Он ткнул пальцем в парту:
– Это ты нарисовала на моём столе? У тебя точно такого же цвета фломастер!
Я не успела рассмотреть, что там написано, как со всей силы он прижал меня к парте и несколько раз ударил головой. К моему счастью, его одноклассники незамедлительно позвали педагога.
Звездочки кружили в дикой пляске, лоб горел, а я бесконечно повторяла, не глядя на учителя:
– Всё хорошо, всё нормально! Мне не больно!
Я панически боялась доставить хлопот. С этим уродом провели разъяснительную беседу. В довершение о случившемся сообщили моей матери – она должна была знать, почему на лбу её дочери большой синяк. Она решила поговорить с ним. Её нервно трясло, она срывалась на крик, угрожала и готова была расплакаться. Я стояла в стороне, раздираемая чувством вины. Из-за меня ей, вечно уставшей и замученной, пришлось тянуться в школу и вести этот тяжелый разговор.
И, да, надругательство над моей личностью с его стороны прекратилось. Если одноклассники и продолжали меня задирать, то этот урод навсегда исчез из моей жизни.
5
– Я утром вышла на крыльцо, а у меня под ступеньками лежит мусор. Какие-то нитки, испачканные воском. Такой большой клубок, – подруга бабушки явно преувеличивала, широко разводя руки и показывая клубок невероятных размеров.
– А ты что? Хоть занесла на перекрёсток? – взволнованно интересовалась бабуля.
– Ну, конечно! И сожгла, и молитву прочла. И возвращалась не оглядываясь. И уже почти дошла до дома, как встретила эту Змею! А она бежит наперед и кричит: «Утро доброе!». Я молча глянула на неё, а её скрутило и трясёт всю. Тут я и поняла, кто мне подкинул эту гадость! Я глаза опустила, молитву начала читать, так её пуще прежнего затрясло. Она за мной во двор вбежала и у самого порога хвать за плечи и говорит: «Что с тобой? Случилось что-то?». Стою, молчу и понимаю, что мне так тяжко на душе, как дотронулась она до меня, так сердце и упало, – старушка заплакала, морщинистыми ладонями прикрыла лицо. – А вечером коровка, моя кормилица, сломала ногу. Такая добрая была. Эта змеюка много раз говорила: «Я тебе завидую, Степановна, такая удачная, молочная у тебя скотина». Завидовала, завидовала и в итоге приделала.
Такие разговоры были частью моего детства. Они мне нравились, сердце замирало в предвкушении встречи с магией. Все эти сказочные истории, нехитрые ритуалы и приметы. Все действия и вся моя жизнь были пронизаны невидимым магическим миром. Травы собирались на рассвете, едва первые лучи касались земли, бабуля срезала пропитанные утренней росой стебли. Потом они сохли в амбаре, легко покачиваясь от дуновения ветра. Я любила приходить туда. Это было место, где я набиралась силы. Так вот, помимо старой яблони, у которой я пряталась, был ещё амбар. Переплетение запахов и шуршание стеблей позволяли прикоснуться к чему-то таинственному. Наблюдая за покачиванием полыни, я знала, что это магический танец, разговор волшебных существ. Каждая травинка, каждый цветочек, каждый камень – всё имело душу и энергию. Я общалась с этим таинственным миром, я была его частью.
– Машенька, стой ровно! – командовала бабуля.
Свечи зажигались, свет ударял по старой иконе, и она оживала. Тёмный лик в золотом обрамлении пугал, из глубины души поднималась непонятная тревога.
Сырое куриное яйцо обкатывалось с головы до ног под устрашающие причитания:
– Першым разам, лепшым часам! Пачынаю сваю справу. У чыстым полi стаiць явар зялёны на тым явары сядзiць птах. Птах без крылаy, без дзюбы, без пер’яy, без жылаy, без мяса, без крывi, без касцей…[1 - Первый раз, в лучшее время! Начинаю свое дело. В чистом поле, стоит клён зеленый, на клёне сидит птица. Птица без крыльев, без клюва, без перьев, без вен, без мяса, без крови, без костей… (бел.)]
Бабуля произносила заговор быстро и отрывисто, всегда шёпотом и почти неразборчиво. Все проделывалось трижды, а потом умелыми и скорыми движениями яйцо раскалывалось, выливалось в стакан и долго изучалось. Она утверждала, что могла увидеть причину недуга и способ исцеления, порчу, её тяжесть и того, кто навёл.
Я ждала вердикт.
– Сильный испуг!
Так бабуля объяснила моё внезапно начавшееся облысение. Длинные, густые волосы сыпались, как листья. За несколько недель я фактически лишилась волос. Огромные залысины прикрывали реденькие пряди.
Услышав вердикт, мать недовольно подошла и долго всматривалась в содержимое стакана.
– А может, порча?!
Всегда холодно относившаяся к гаданиям и прочей мистике, она всё равно живо интересовалась этими вещами. И если раньше мать говорила: «Что за глупости! Вздор!», то теперь этот интерес был первым предзнаменованием мракобесия, заполонившим её жизнь.
Буду последовательна. Тем летом меня спешно отправили в Германию. Как и многие сверстники, я ехала по программе «Дети Чернобыля», меня ожидал отдых с элементами оздоровления. Это было как минимум странно, если учитывать, что в голове матери жила целая куча страшилок. Излюбленная была об опытах, проводимых на детях.
– Их травят химическими продуктами и наблюдают за реакцией, – утверждала она, – испытывают лекарства.
Она не знала, что принимающая семья, взяв на месячный отдых ребенка, в последующем не платила бешеные налоги.
Уезжала я спокойно. И, если откровенно, я не сильно скучала по дому. Мать звонила часто, и во время телефонного разговора ненавязчиво намекала, что я должна скучать и хотеть домой. Только выдавить из себя слёзы было слишком сложно.
Вернувшись, я застала её лысой. Она прошла курс химиотерапии. Если откровенно, то я благодарна Высшим силам, что не видела этого. Мама охотно делилась воспоминаниями о лечении. Её вердикт – это больно и невыносимо.
После химиотерапии предстояла операция. Мать наотрез отказалась. Заручившись положительными результатами первого этапа лечения, она покинула врачей. В следующий раз они увидели её за несколько месяцев до кончины.
Я не знаю, болезнь или лечение меняет людей, но моя мать сильно изменилась. Она словно дала волю той тьме, что сидела в ней. Именно тогда появились злоба, недовольство собой и окружающими, зависть, беспокойство. Сверхважное значение приобрело мнение окружающих.
В нашу жизнь вошло мракобесие. Она всерьёз считала, что её болезнь – это результат порчи. Ей все завидуют, её все обсуждают и днём и ночью, говорят и думают только о ней. Я, конечно, немного преувеличиваю в предыдущем предложении, но в целом весь мир вертелся вокруг неё. Она рьяно искала по дому так называемые следы колдовства, доказательства наведённой порчи на смерть: иголки, нитки, булавки, бумажки. Стоило хоть кому-то прийти в гости и – начиналось. По её мнению, все желали навести порчу, отобрать здоровье и счастье. Её поиски всегда увенчивались успехом, хоть перинка, хоть маленькая ниточка, но находилась.
Потом начались поездки к знахарям и ведуньям. Огромные очереди, несколько часов ожидания – и вот она скрывалась за дверью. Пять минут – и мама возвращается. После каждого визита ей становилось легче… Обманчиво легче.
6
Об отце.
Шестнадцатилетняя девочка делает уроки. Дверь в комнату приоткрывается, за ними показывается её дядя. Вместе с ним незнакомый мужчина. Она поднимает глаза, на автомате бросает:
– Здравствуйте!
Девчонка в курсе: сегодня приехал крёстный отец её двоюродных сестер.
Её взгляд останавливается на незнакомце; она видит, как его глаза и губы округляются в желании произнести первый звук имени младшей крестницы:
– Оксана…
Машу часто путают с ней.
– А это наша Машенька, – торопливо вклинивается дядя.
