скачать книгу бесплатно
Мама в медитативном вязании, поёт, ребенок играет.
Но вдруг что-то пошло не так.
Так бывает – диван, вязание, все спокойно.
Но что это за звук?
Перестав петь, мама перегнулась через подлокотник туда, где сидит сын.
Картина. Сын, обложенный игрушками, сидит и плачет горькими слезами, громко всхлипывая:
– Мамаааа, мамаааа, не пой такую грустную песнююююю…
Что за песня была, мама вспомнить не может, несмотря на то, что чуть выше я обещала.
Школа
Школа, школа, белградская школа.
Она достойна, конечно, отдельного произведения, но будет, скорее всего, просто глава побольше.
Као прво ("во-первых" по-сербски), как она выглядела.
Это вам не квадратно-гнездовой метод в советском дворе, это произведение (современного, да) искусства. Не стану ее описывать, кто вспомнит, тот вспомнит. А кто не видел, тому я не в силах нарисовать. Красный кирпич, крыша, похожая на скейтодром, бассейн, стадион, клумбы и дорожки.
Впечатление производила сразу, конечно.
Мало нам было шока приехать из теплой, своей, ноябрьской Москвы в непонятную какую-то страну, где все говорят на непонятном языке, ведут тебя в непонятную школу, где учатся совершенно непонятные дети.
В школе, кстати, учится весь «соцлагерь» – немцы (ГДР), поляки, чехословаки (тогда было так), болгары, корейцы, афганцы, все. Кубинцы еще – ах, как они танцевали!
Но сначала.
Сначала, я помню, папа привез меня в школу. Почему-то одну. Ходили по кабинетам (с документами). Знакомились с кем-то. Ходили по лестницам. Это не школа, а дворец какой-то, разве так можно?
Было очевидно, что паниковать бесполезно.
Полезнее выдохнуть, смириться и принять.
Я и сейчас так делаю в непонятной ситуации.
Приятно согрело сердце, когда оказалось, что буквально за несколько дней до нашего приезда мой пятый класс разделился из одного на две буквы, и я очень удачно попала в «Б»! Всю школьную дорогу прошла, гордо неся эту букву.
Класс делился сразу, как только можно было сформировать две половинки хотя бы по 15 человек, так что группы были компактными, не страшными.
Сначала.
Даже в самой маленькой группе всегда найдется такой человек. Его почти наверняка будут звать Оксаной Печенкиной.
Прости меня, Оксана, если ты жива, здорова и сейчас нянчишь пятерых внуков, но раньше ты была другой.
Это такая Пеппи-Длинный-Чулок, что внешне, что внутри. Это огонь, пожирающий все вокруг, это бессовестное преобладание над тобой в любой ситуации, это постоянная проверка на прочность – твою, твоего портфеля, твоих тетрадей.
Уверена, она не хотела меня уничтожить. Возможно, это был такой способ познакомиться, но. Что память донесла из детства, тем делюсь.
Оксана Печенкина – ужас новичка.
Зато какой мне мальчик достался! Вот кого нашла бы (если б могла), обняла и расцеловала (с риском стать «Оксаной»).
Мальчика звали Эрик. Эрик Кунц.
Он был из ГДР и почему-то на момент моего приезда сидел за партой один. Может, потому что 15 – просто не было пары.
Как мне повезло!
Правда, я это не сразу поняла.
Сидеть с мальчиком рядом.
Да еще он и по-русски не очень.
Да еще и такая странная синяя рубашка с такой странной нашивкой.
Все странности очень быстро улетучились. Когда я поняла, что Эрик – мой ангел-хранитель. Никакая Оксана мне не была страшна, даже если она что-то и затевала, потому что рядом был Эрик. Он мне прямо сразу, на первом же уроке прошептал что-то о том, что мне ничего не надо бояться, потому что он есть.
И в это сразу легко поверилось. Так и было.
Так что даже Оксана со временем устала, а я все еще была под защитой и опекой.
Где же ты, Эрик?
Найти бы тебя и поблагодарить – столько лет прошло, а я помню этот день, когда ты сидишь рядом и говоришь – не бойся.
Состав учеников менялся довольно часто.
Командировки, видимо, не согласовывали со школьным графиком, что было чревато, кстати. Мы, например, в итоге прожили в Белграде пять лет вместо трех. Начало-конец командировки совсем не должен был совпадать с началом-концом учебного года, вот мы и отправились домой в самом начале моего выпускного класса.
Так было и с другими. Вероятно, по другим причинам, но дети могли «исчезать» из класса и посреди года.
Еще в школе был интернат. Потому что не всем родителям посчастливилось работать в Белграде. А детям учиться нужно. И жили они, бедолаги, прямо здесь, в школе. В отдельном для этого отведенном крыле.
Для меня это было чудовищно, почти невозможно.
Я была страшно, болезненно домашним ребенком, мысль о расставании с семьей могла просто свести меня с ума.
Потому интернатских ужасно, ужасно жалела.
Учителя
В этой главе – много-много глав поменьше про людей, которые заслуживают того, чтобы о них прямо сейчас рассказали.
Почему – читайте.
Я не буду упоминать фамилии просто потому, что многие не помню, да и вдруг мои персонажи не разделяют моего восторга от нашего знакомства.
Людмила Ивановна (Ехидна)
Одна из классных руководительниц, которая вела наш класс.
Она преподавала географию.
Наверное, все учителя в курсе, как называют их дети. А может быть, и нет. И я не очень понимаю и помню, откуда взялось это прозвище.
На самом деле оно не значило ничего обидного.
Людмила Ивановна немного напоминала странного зверька, остроносенькая, улыбчивая. Мягкий и спокойный человек.
Ее немного беспокоила прическа, возможно, это была накладка, как у наших бабушек. Очень непослушная накладка, потому что время от времени ЛИ ее поправляла как бы невзначай. Мы замечали и улыбались, но (видимо, не злые были дети) это обстоятельство не стало поводом для какого-то неприятного прозвища.
Помню, что мы были для Людмилы Ивановны действительно детьми. Своими, всегда под присмотром и в заботе.
Из индивидуальности этой учительницы только и остались в памяти чудная миловидность да то тепло, что от нее исходило.
А в классе вспомню, что вытворяли.
Вообще школа, как я уже говорила, была не самая простая, прогрессивная, хорошо оснащенная, «богатая». Но не слишком большая, всего два этажа.
Поэтому класс географии делил помещение с "художниками" – рисованием и черчением.
А это означало, что в «лаборантской» – большом помещении позади основного кабинета – рулоны карт соседствовали с гипсовыми головами и цветочками, цилиндрами, конусами и шарами разных диаметров.
Один в меня и прилетел однажды.
У нас был «классный» час. Все помнят, что это такое?
Милая Людмила Ивановна оставила детишек, наказав составить расписание внеклассных встреч на будущее (составить и написать на доске в конце класса), немного убрать (поставить ровно) мебель и вообще вести себя желательно потише.
Ну конечно.
Ну шестой класс.
Помню, что мы были не всем составом. Иностранные дети (я еще про это подробнее скажу) уехали по своим школам. Только «наши», да и то преимущественно барышни, кто ж стулья таскать-то будет?
Так вот.
Была у нас в классе на тот момент Жанна.
Мы с ней рядом на доске «Лучших спортсменов школы» висели.
Высокая такая, мощная блондинка скандинавской какой-то красоты. Я не знаю, чем они там занимались у меня за спиной. Я – вечно газетами и полиграфией (позже это переросло в серьезный диагноз).
Стою в дальнем конце класса, позади парт. Спиной стою ко всем, потому что квест «составить и написать» поручили мне. Чем я и занималась, пока не услышала:
– Лиз, лови!
Громкий Жанкин окрик. Доли секунды, чтобы я среагировала, потому что мы все не в той ситуации, когда что-то нужно ловить, да и вообще у меня руки заняты бумагой и чернилами. Но когда ты поворачиваешься, а в тебя летит гипсовый шар.
Я ушибла палец. Больно.
Шар не пострадал.
Расписание, помню, мы доделывали позже. В тишине.
Учительница труда (боже мой, я не помню, как ее звали!)
Совсем не помню, увы. Как выглядела – помню. Строгая. Прямая.
На все руки мастерица.
Может быть, отчасти из-за нее во мне поселился Дух Рукоделия. Хотя и дома мне было у кого поучиться.
Но в школе! Не в каждой, думаю, с таким упорством, четкостью и чуткостью, пониманием важности отдаваемого – отдавали.
В начале года всегда – кулинария! Как же я любила это! Несколько электроплит прямо в огромном кабинете, раковины, столы, доски, ножи. Платки и фартуки, а как же! Обязательно, волосы убрать!
А до начала урока технику безопасности назубок рассказать!
И пахнет на школьном этаже во время перемены – мальчишки бегут, малышня бежит: «А что вы сегодня готовили?» (вдруг пирожки?).
Пирожки тоже были! И тортики, какие тортики!
И бедное мое семейство, которое ело потом обед моего приготовления, потому что меня же научили! Так дайте, отойдите все, я сама!
Милая моя мама, спасибо, что ты позволяла, помогала и все вытерпела!
Потом шитье. Вот это я уже не очень.
У меня и сейчас с шитьем сложности, хотя в целом руки приделаны в оптимальном месте.
Из любимого в этой поре – машинка.
Вот механизмы я люблю. Особенно которые сломать сложно. А заправить – легко.
Это я умела, как раз дома навострилась – мама привезла с собой свою польскую Radom, строчила я на ней бесстрашно (помните занавеску?).
Так вот, на уроке труда по шитью я была главной заправщицей. Почему-то многим девочкам это никак не удавалось. Всего-то две петельки, три крючка. Раз – и готово! Я с радостью! Даже сидела пыхтела над своей какой-нибудь тряпочкой подольше, чтоб не кроить (сметывать, рисовать), и следила, кто побыстрее справится и к машинке пойдет. А там я вдруг вовремя окажусь, если дело не заладится.
И даже допомогалась до того, что в конце года на прощальной встрече (то ли заканчивалась пора, когда нас «Труду» учили, то ли учительница наша уезжала) мы все сели в кружок и стали вспоминать, как и чему научились.
