Слова и музыка

– Спасибо…– я попытался поднять оба ведра одной рукой, но безуспешно.

– Хватит тормозить!– ее манера общения показалась мне ненастоящей, казалось, она тоже очень волнуется.

– Извини… Давай… встретимся здесь на закате…– я ответил строчкой одного из стихотворений, посвященных русалочке.

– Договорились,– Руслана побежала к своему дворцу.

Я вернулся к колодцу. Чтобы мысли перестали нестись одновременно во все стороны, пришлось вылить себе на голову с десяток ведер ледяной воды. Весь день ушел на придумывание сценария нашей встречи. Я перечитал стихи, написанные ей восемь лет назад, они показались мне наивными, дурацкими, плоскими, убогими. Кроме того, девушка, которую я встретил на нашем мостике, точно не имела никакого отношения к этим стихам. А ничего другого у меня не осталось. Уверенности, что Руслане будет интересно слушать истории из моей студенческой жизни, у меня не было. Для пущего смятения, после моих водных процедур у колодца, на самом кончике носа образовался прыщ. Он увеличивался с каждым моим подходом к зеркалу, грозя к вечеру превратить меня в Буратино. Прыщу хорошо. Он не пишет стихов, не терзается волнениями.

Тщательный отбор полевых цветов для букета не отвлек меня от волнений. Наоборот. Теперь я терзался, какой букет выбрать: с преобладанием ромашек или васильков. В нежно-розовом свете заката эффектнее показался ромашковый. Посмотревшись в зеркало, мы с прыщом отправились к мостику.

Руслана листала альбом с фотографиями, сидя на перилах. Заметив меня, она спрыгнула и пошла навстречу. Меня удивил и обрадовал ее новый образ: глубокое декольте и вызывающее мини исчезли вместе с боевым макияжем. Лёгкое белое платья и венок из ромашек. Она, как смогла, приблизилась к образу русалочки. Неужели для меня?

– Это тебе… русалочка,– я протянул букет и замер в ожидании реакции.

Руслана вдохнула аромат полевых цветов, опустила букет. Я видел, что она мучительно выбирала, как меня отблагодарить. Словами?.. Поцелуем?.. Или словами?.. Или поцелуем?.. Словами? Поцелуем?

От волнения она сделала всё сразу: прижалась ко мне, ткнув в живот букетом, чмокнула в щеку и одновременно пробормотала:

– Спасибо…

И так же неуклюже отстранилась. Мы посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись. Напряжение сразу исчезло.

– Меня все считают врушкой, когда я рассказываю, как ты управлял звёздами,– выпалила Руслана, перестав смеяться.

– А ты обо мне кому-то рассказывала?– я захотел услышать эти слова еще раз.

– Конечно! Это самое удивительное, что со мной произошло за всю жизнь!

– Я думаю, что никто, кроме нас, в это никогда не поверит,– на слове «нас» по телу пробежали мурашки.

– Я принесла фотки, чтобы всё про себя рассказать,– смутилась Руслана. Неужели она тоже услышала про «нас»?

Спустя годы я узнал о причине нашего расставания. Оказывается, ее не очень трезвому папе позвонили среди ночи и предложили возглавить крупную нефте-газовую компанию. Утром они уже были в Москве, в обед на Ямале, а через неделю отец отправил Руслану учиться в Лондон. Высокопоставленный папа один занимался ее воспитанием, мать умерла при родах. Отец всегда был нежен, но никогда не спрашивал ее мнения. Руслана хотела мне написать, но не знала адреса, пыталась найти меня через знакомых, но общих знакомых у нас никогда не было.

Чтобы мы смогли в темноте разглядеть фотографии, я сбегал домой за фонариком. Альбом был очень толстым, но из сотен снимков я запомнил только мохнатые шапки бифитеров, охраняющих Букингемский дворец. Какие могут быть фотографии, когда русалочка касается твоего плеча при каждом перелистывании страницы. Мне хотелось, чтобы альбом никогда не заканчивался, но, – увы.

– Тебе интересно?– Руслана захлопнула альбом.

– Очень,– я боялся, что она попросит рассказать о моей жизни между нашими встречами, но сменить тему мне не удалось.

– А что было у тебя?– русалочка ждала от своего звездочета волшебной истории.

О чем я мог рассказать?

Я глубоко вдохнул, закрыл глаза. В моем «зажмуренном мире» по красно-черному фону заметались причудливые фигурки, составленные из полупрозрачных кружочков. Я всегда умел управлять ими, задавать траектории движения, собирать в группы и снова разлучать. Время от времени я играл ими, чтобы сосредоточиться. Сейчас они отказывались мне повиноваться.

Жираф летит вправо. Вправо, я приказываю! Морской конёк плывет вниз. Куда ты! Вниз! От злости я стал задыхаться. Попытался открыть рот, чтобы набрать воздуха, и не смог. Нежные губы моей русалочки не давали мне вдохнуть.

ххх

Наша лодка покачивалась в камышовой заводи. Бросив весла, я срывал кувшинки. Вырванные из воды, они теряли свое очарование, но я не мог не срывать цветы для Русланы, когда она была рядом. Мы целовались и слушали кузнечиков…

– Вставай! Просыпайся! Вставай же!– в глазах Русланы был ужас.

– А… Это был сон…– последние два дня я впервые в жизни существовал в мире полной гармонии. Руслана мне снилась, мы вместе просыпались…

– Вставай! Папа приехал!– она бегала по спальне, собирая в охапку мою одежду.

– Что случилось?– информация дошла до меня, но я еще не успел понять, как к ней отнестись.

– Скорее, в окно и беги к калитке за гаражами!

– Здесь же второй этаж…– наконец проснувшись, мой организм включил базовые инстинкты.

– Ты жить хочешь?– прозвучало очень убедительно.

Возле окна спальни на мое счастье оказалась вполне крепкая деревянная решетка, по которой вился дикий виноград. Аккуратно, чтобы его не повредить, я начал спускаться вниз. Листья – ладошки аплодировали рыцарю, который рискует жизнью, чтобы не скомпрометировать даму сердца.

– Гм…– раздалось за моей спиной, когда до земли оставалось всего ничего.

– Здравствуйте,– я спрыгнул на землю, развернувшись в воздухе.

Передо мной, заслоняя небо, возвышался отец Русланы. Я видел его по телевизору, но не думал, что он настолько огромен.

– Кто?– трактовать его вопрос я мог очень по-разному. «Кто вылез из спальни моей дочери?», «Кто покусился на ее честь?», «Кто посмел?».

– Сосед,– выбрал самую безобидную из возможных трактовок и подобающий ответ.

– Ха-ха-ха…– смех громовержца звучал зловеще, но я почему-то не испугался.

Руслана, с невинным личиком впорхнувшая на террасу, замерла от удивления, застав нас с ее отцом в креслах с бокалами коньяка.

– О, дочка, за нее и выпьем, оба имеем повод,– отец залпом осушил бокал именного коньяка и тут же налил еще.

– С радостью,– я вдохнул аромат божественного напитка, сделал маленький глоток, прокатил коньяк по нёбу, попрощался с ним и тоже выпил залпом.

– Иди, дочка, в дом, нам поговорить надо,– громовержец сказал это нежно, но не предполагая дискуссии.

– Простите, но…– от коньяка я осмелел, хотел указать ему, что таким образом уже давно не подобает обращаться к женщине.

– В дом!– это было адресовано мне и без всякой нежности.

Отец Русланы взял издевательскую паузу. Под его тяжелым взглядом я чувствовал себя крайне неуютно. Будто меня заставили танцевать стриптиз на филармонической сцене.

– Искусствовед, говоришь,– он произнес это, как страшный неизлечимый диагноз.

– Специализируюсь на итальянской живописи эпохи Возрождения,– я собрал в кулак всю свою профессиональную гордость, но прозвучало как-то жиденько.

– Пойдешь завтра со мной на кабана, искусствовед,– это был не вопрос, а приказ.

– В заповеднике охота запрещена,– я попытался воспользоваться законом, чтобы не упоминать о том, что я в принципе не могу убить живое существо.

– Для кого как. Нам поговорить надо, а в доме ушей много.

ххх

Рассвет застал нас на подходе к лесу. Орудие убийства – неподъемное ружье, выданное отцом Русланы – оказалось для меня абсолютно инородным явлением. Постоянно съезжало с плеча, цеплялось за кусты, било сзади по ногам. Я еще с вечера поклялся, что, если мне и предстоит выстрелить – буду целиться в другую сторону. Отчаявшись ждать, когда он заговорит, решил атаковать.

– Я прошу руки вашей дочери. Мы с Русланой любим друг друга,– выпалил на одном дыхании, даже не успел испугаться.

Он сделал несколько шагов и замер. Пристрелит или просто забьет прикладом?

– Что ж ты за…– громовержец повернулся и впился в меня взглядом. Я снова не понял, как трактовать его фразу.

Мне было всё равно: оскорбит, ударит, пусть даже затопчет ногами. Любой результат лучше мучительного ожидания. В конце концов, моей любви повиновался звездопад. Моя любовь выдержала испытание временем. Ради нее существует жизнь. Ради нее не страшно умирать.

– Я всё понимаю. Любовь. И мужик ты хороший. Но кто ты? Искусствовед. Вшивый интеллигент. А моя дочь… В этой стране, если ты не воруешь, денег у тебя никогда не будет. А тебе и красть негде,– его речь вдруг стала напевной, он будто разговаривал сам с собой.

– Не всё же упирается в деньги,– я воспользовался паузой в его «песне о деньгах».

– Помаетесь, переругаетесь, разбежитесь,– прозвучало, как строчка из колыбельной.

– Если у вас столько власти, что вы готовы за нас всё решить, неужели вы неспособны решить иначе? Или это для вас сложно?– я попробовал взять «на слабо», других аргументов не было.

– Всё, Руслану уже… она уехала, можем возвращаться,– он посмотрел на часы, развернулся и пошел в сторону деревни.

Это был всего лишь трюк? Дешевый, пошлый трюк, чтобы увезти Руслану без лишних скандалов? Я представил, как охранники тащат ее вниз по лестнице, запихивают в тонированный джип. Неужели абсолютная власть нуждается в таких убогих уловках? Отвлечь и чужими руками сделать подлость. И ни в коем случае при этом не присутствовать.

Ружье соскользнуло с плеча, больно ударило по ноге. А если говорить с ними на их языке? Если ответить жестокостью на жестокость? Я вскинул ружье, поставил палец на курок.

– Стоять!– хотел громко и грозно крикнуть, но получился скорее визг.

– Стрелять будешь?– остановился, удивился, но не испугался.

– Вы прямо сейчас звоните, чтобы ее вернули,– ружье дало чувство уверенности. Сейчас оно было уже не помехой, а убедительным аргументом. Я ощутил приятную тяжесть. И власть.

– А то что?– и снова в его голосе не было страха.

Скажу хоть слово и уже никогда не выстрелю. А если промолчу и нажму на курок? Что это изменит? Убийство во имя любви останется убийством. Простит ли меня Руслана? Любит ли она меня или я для нее всего лишь увлечение? Я сломаю жизнь ей и себе. Стану убийцей. Если в тюрьме напишу роман об убийстве ради любви, его никто не прочитает. Домечтавшись до тюремной литературы, я стал себе противен и опустил ружье.

– Вот видишь, куда ты? Не твои это игрушки. Ружье сдашь сторожу.

Я ощутил абсолютную пустоту. Он вползла в сознание, вытеснив смятение и горечь. Тупая, ватная пустота. Руки подняли ружье. Глаз увидел цель. Палец нажал на курок.

Убить способны не мысли и не чувства. Убивает пустота. Ей всё равно в кого и за что стрелять.

Раздался сухой щелчок. Пришлось нажать на курок еще и еще раз. И снова щелчки.

Громовержец замер и медленно повернулся.

– Что ж ты… сынок,– в его голосе слышалась горечь,– Что ж ты наделал…

– Оно не было заряжено…– стало понятно, почему он совсем не испугался, стоя под дулом.

– Мне надо было знать, чего от тебя ждать,– он подошел, по-отечески прижал меня к груди.

Онемевшие руки уронили ружье на землю. Тело обмякло. Деревья слились в зеленом водовороте, затягивающим в страшную черную бездну.

– Не всегда мы можем решать свою судьбу,– его голос раздавался откуда-то сверху, спокойный и монотонный,– Жениха Руслане выбираю не я. Он будет преемником, его назначат хозяева. Это не твои и даже не мои игры. Пусть так будет. А я хочу дожить спокойно.

ххх

Спасенные в экстремальных ситуациях празднуют второй день рождения. У меня появилась дата первой смерти. Забыть о том, что ты способен убить человека, невозможно.

Сознание отказывалось принимать произошедшее. Казалось, что это какая-то болезнь, вызывающая мигрень, что я сейчас вернусь домой, съем горсть таблеток, запью их чаем с земляничным вареньем, и всё пройдет.

Спустя несколько месяцев, поняв, что избавиться от навязчивого кошмара просто так не получится, я стал искать оправдания. Обвинять во всем отца Русланы. В конце концов, именно он спровоцировал меня, унизив, растоптав чувства, доведя до крайности. Это был его выстрел. Не будь его, я никогда бы не направил оружие на живое существо. А еще лучше, если бы в моей жизни никогда не было Русланы. Это всё из-за неё.

Устав от бессмысленных обвинений, я попытался договориться со своей памятью. Или совестью? «Я каждый день кормлю бездомных собак, такой человек не способен на убийство». «Я пять раз нажал на курок незаряженного ружья, если я спасу пять живых существ, мы будем в расчете». Только было непонятно, с кем в расчете.

Я помню момент, когда наступила абсолютная апатия. Воспоминания накрывали меня во время выступления на научной конференции. Произнеся дежурную фразу «Италия – родина возрождения», я снова провалился в «сцену на охоте» и понял, что мое возрождение уже никогда не наступит. Убежал, сорвал доклад. Даже не стал оправдываться. Почувствовал приближение смерти.

Возникло желание проститься со всем, что когда-то радовало, делало счастливым, наполняло жизнь смыслом. Перебирая семейные фотографии, альбомы с репродукциями «Возрождения», бродя маршрутами детства, я тосковал по неслучившемуся счастью, несложившейся жизни. Я достал с антресолей картины моих родителей и развесил их по стенам. Особенно мне нравилось включать «Брандебургские концерты» Баха и слушать их, созерцая зимние пейзажи кисти отца.

Незаметно сцена холостого выстрела перестала быть кошмарным сном. Просто сон.

Единственное, что осталось черным осадком, какой-то копотью на душе – я перестал делить людей на авторов и исполнителей, милых и мерзких. Всё просто: выстрелю я в этого человека или нет.

ххх

О свадьбе Русланы и Феликса говорили в новостях всего мира. Она повлияла даже на котировки валют. Отец в прямом эфире благословил их брак, будучи сильно нетрезвым.

Спокойно дожить у громовержца не получилось. Очень скоро его обнаружили мертвым в подмосковной резиденции. Слухов о причине смерти было много, но уголовного дела так и не завели.

Узнав об этой смерти, я почувствовал легкость. Мое тело показалось мне невесомым. Лети, куда хочешь.

Наверное, почувствовав, что осталось недолго, отец позаботился о будущем дочери: по завещанию, доверенность Феликса на управление компанией каждый год теперь подписывала Руслана. Я не вникал в юридические тонкости, но выходило так, что ни убить ее, ни развестись в ней Феликс не мог. Как она мне потом объяснила, в случае ее смерти, всё, наворованное непосильным трудом отца, доставалось не Феликсу.

Странное представление громовержца о счастье дочери обернулось для нее фактически тюрьмой. Феликс запер жену в нашей деревне, дабы не портила ему имидж респектабельного бизнесмена и патриота регулярными светскими скандалами. Душным летним вечером к пустовавшему десять лет дворцу подъехала кавалькада тонированных джипов. Лес вздрогнул от пошлой кислотной музыки. От выхлопных газов стало нечем дышать.

По обрывкам скандала я понял, что…

– … Ты, сука, из этой дыры больше никогда не вылезешь…

– … Ты, ублюдок, не получишь доверенность…

– … Ты, тварь, сдохнешь, если ее не подпишешь…

– … Ты, скотина, на коленях за ней приползешь…

Джипы уехали, в домике охраны загорелся свет.

Зачем судьба устроила нам третью встречу? Я ощутил неудобство, будто в моей квартире поселился чужой незнакомый человек. И больше ничего. Пустота.

– Здравствуй, Звездочет…

– Здравствуй…

– Не узнал?..

– Я… был уверен, что мы уже никогда не увидимся…

– Увиделись…

– Увиделись…

– Почему не заходишь, я здесь уже третий день?..

Что я мог ответить? Рассказывать о моих душевных ранах было незачем. Ей хватало своих. Отец наверняка не говорил ей про холостой выстрел. А если и говорил, к чему было об этом вспоминать?

Мы стояли и молчали. Оба чувствовали боль и понимали, что делиться ею нет никакого смысла.

– Ты… заходи иногда… – ее голос дрогнул.

– Я сегодня на несколько дней уеду, а потом обязательно зайду…

– Не бросай меня, Звездочет…– я впервые увидел ее слезы. В солнечных лучах слезинки казались неправдоподобно желтыми. Даже не верилось, что выражение грусти может быть таким жизнерадостным.

ххх

Золотую статую Русланы – она в полный рост со всеми своими выдающимися женскими прелестями – Феликс установил у дворцового крыльца на очередную годовщину их свадьбы. Стоимость шедевра позволила бы культовому скульптору современности опошлить еще три Москвы. Когда с золотой бабы сняли белоснежное покрывало, я подумал, что одной левой ягодицы было бы достаточно, чтобы покончить с лесными пожарами в нашем регионе. Едкий дым мешал гостям наслаждаться «Явлением Золотой Русланы», но уйти в дом никто не смел, опасаясь гнева хозяина. Муж, опьяненный коньяком, свалившимися на голову деньгами и властью над собравшимися холуями, впал в патриотизм:

– Это не какая-нибудь модель с силиконовыми сиськами! Это – настоящая русская красавица! Вот такие женщины у нас в России! Вы знаете, как я люблю жену! Теперь вы это видите! Она для меня – и есть Россия! Великая и любимая!

Я помнил его еще белесым безликим мужчинкой, который пугался звука собственного голоса. Однако, со временем имиджмейкерам и лизоблюдам все-таки удалось убедить его в собственной исключительности, харизматичности и незаменимости. Наверное, очень старались.

Мне – единственному приглашенному не в качестве раба, а просто соседа по даче, не обязательно было купаться в этом патриотическом фонтане. В ожидании кулинарных шедевров от специально выписанного из Италии повара, остывающих с каждым лозунгом мужа Русланы, я прогуливался вдоль строя пальм в кадках, разглядывал гостей. Поражало разнообразие визуальных выражений рабской преданности. Чести оказаться на празднике было удостоено человек тридцать, и никто из них не повторялся. Слушая хозяина, сухонький дедушка с бликующей лысинкой держал над головой мобильный телефон с включенной видеокамерой, направленной на спикера; крепкий мужик в костюме от «Бриони» посадил на плечо девочку лет пяти, чтобы ей было лучше видно Феликса; дама постбальзаковского возраста, переливающаяся с ног до головы блестками, изображая заинтересованность на грани отрешенности, будто случайно поливала красным вином полупрозрачное платье анорексичной девушки, сгибающейся под тяжестью украшений, а та не смела возмутиться, потому что была не менее увлечена речью. Всех этих людей объединял один общий порыв: по мере выкрикивания лозунгов, они синхронно делали один маленький шажок к Золотой бабе, возле которой ораторствовал Феликс, будто каждая новая фраза сопровождалась магнитным импульсом. Круг сжимался. Чувствовалось, что стая вот-вот бросится на вожака и залижет насмерть. Вожак не унимался:

– Не плачь, родная моя, я понимаю, что это слишком неожиданно. Только мне ничего для тебя не жалко. Все слышали? Жена и Родина – всё, что у меня есть! Два коротки-и-и-и-их, один диннны-ы-ы-ы-й! Ура! Ура! Ура-а-а-а-а-а-а-а!!!

Гости побросали бокалы в траву, освобождая руки для аплодисментов. Руслана, захлебываясь слезами, убежала в дом.

ххх

Мы стали ходить друг к другу в гости. Для меня это были болезненно мучительные вечера. Приходилось выслушивать жалобы и выдумывать истории, чтобы как-то ее развлечь. Чаепития быстро сменились пьянками. Говорить было не о чем, а признаться в этом было страшно. Еще страшнее было то, что кроме Русланы, у меня никого не было. Пустота никогда не притягивает людей.

Каждое лето в середине июля случался перерыв в нашем общении, которого я ждал с весны. Приезжали стилисты, визажисты, массажисты – готовили Руслану к встрече с мужем. То есть, к продлению доверенности. Официально мероприятие называлось «годовщина свадьбы». Съезжались гости, устраивался фейерверк. Для Русланы это было возможностью выторговать ту или иную поблажку к тюремному режиму. В один из визитов Феликса она и настояла, чтобы меня тоже пригласили на торжество, как друга и соседа, иначе доверенность подписана не будет. Ей это вышло боком. Меня-то пригласили, но на руке появился браслет, бьющий током при пересечении линии участка. С тех пор, чтобы пригласить меня в гости, Руслане приходилось делиться с охранниками кальвадосом.

После каждой «годовщины» Руслана хвасталась синяком под глазом или разбитой губой.

– Гаденыш ничтожный! Если он думает, что через год получит доверенность – жестоко ошибается!

Весной она обычно стоила наполеоновские планы, как поквитаться с мужем. А ближе к июлю удивляла меня покорностью:

– Если не он, то кто? Если бы я могла его кем-то заменить. Так никого же нет. Нет у него конкурентов. Кто, если не он?

Я не хотел спорить. Не мое дело. Всё равно ничего изменить я не мог. Культы кухонных тиранов, как я помнил из курса истории, рушились исключительно по объективным причинам. Оставалось дождаться, когда вселенная выстроит звёзды соответствующим образом.

ххх

Одним морозным январским утром жадность и глупость мирового финансового рынка вызвали очередную волну кризиса. Кризис серьезно урезал цены на энергоносители. Падение цен на нефть и газ вызвало забастовку на всех предприятиях компании Русланы и Феликса. Забастовка пробудила недоверие инвесторов. Инвесторы организовали проверку и выяснили, что Феликс не просто вор. Он умудрился украсть нефть и газ, которые еще даже не были выкачаны из недр многострадальной земли.

Феликс, почувствовав опасность, понял, что до следующей доверенности ждать не имеет смысла, и просто растворился в пространстве.

Тело Русланы в начале марта обнаружили судебные приставы, приехавшие в нашу деревню описывать конфискованное имущество. Она замерзла у ног золотой статуи, брошенная на голодную смерть охранниками, не получившими очередную зарплату. Браслет не выпустил ее за забор.

Огромная золотая дура, распиленная после конфискации, оказалась всего лишь позолоченной железкой.

Мальтийская сказка

Скерцо

Alegretto

«Жила была маленькая, но отважная девочка. Она носила красную шапочку и пистолет «Беретта». Все у нее было хорошо: много друзей в уголовных кругах, замечательные родители в мэрии, прибыльный и спокойный бизнес – небольшой автомобильный салон, торгующий «Бентли». Как-то раз девочка сдала бухгалтерский баланс и задумалась, а зачем я буду платить НДС (налог на добавленную стоимость), лучше я прибыль обналичу и возьму деньги себе».

– Папа, а сколько процентов девочка теряла при «обнале»?– прервал меня сын, внимательно слушавший сказку.

– От четырех до семи процентов.

– А НДС?

– Восемнадцать.

– Хорошая девочка,– сделал вывод сын.

ххх

Каждое лето мы с сыном Георгием улетаем на какой-нибудь остров, окруженный теплым морем. Распорядок дня выработан годами: утром купание, весь день мы колесим по острову на взятой на прокат машине – вживаемся в местную культуру, играем в «аборигенские» игры, а вечером снова купание. Ничего экстремального. Правда, не на всех островах понимают и принимают наши игры. Как-то на Крите нас с позором вывели из Кносского дворца, за игру в «Минотавра»,– мы нечаянно напугали оптовую партию китайских туристов, а за кражу инжира, гранатов и апельсинов в приотельных садах – пару раз арестовывали. На Сардинии пришлось на ходу придумать сказку для карабинеров о загадочной русской традиции: я начал давать показания с рассказа об Адаме и Еве, а закончил тем, что в России мальчик становится мужчиной, украв яблоки в определенный день. «Вы не поверите, сеньоры карабинеры, яблоки здесь не растут, а этот день именно сегодня, так что мы заменили яблоки апельсинам»! Отпустили, даже поздравили.

Завершив ритуалы, мы падаем в кровати, и я рассказываю сыну «бухгалтерские» сказки. Традиция началось с того, что несколько моих творческих профессий договорились между собой, и как-то естественно образовался бизнес – продюсерский центр – в котором я стал учредителем, генеральным директором, а заодно и главным бухгалтером. К творчеству добавилась бухгалтерия, которая меня очаровала. Самым большим потрясением было то, что сотворение сметы – процесс гораздо более творческий, чем написание симфонии или сценария. Бухгалтерия впечатлила, захватила, поработила и дала творческий импульс к созданию бухгалтерского эпоса. Про девочку, которая решила не платить НДС, я рассказал на Мальте – заброшенном логове Тамплиеров с левосторонним движением автомобилей, без дорожных указателей и спокойным до нежности морем.