Что дальше, миссис Норидж?

– Я слышала о вас, – неожиданно сказала Рут, когда гувернантка представилась. – Это ведь вы гуляете в любую погоду по утрам?

– Я считаю прогулки необходимыми для здоровья.

– А мне просто нравится бродить туда-сюда. Идешь себе, глядишь по сторонам, и кажется, будто бы шел и шел так целую вечность…

– Вы давно живете здесь?

– Я родилась и выросла в этом доме. – Лицо Рут озарила улыбка. – Мой отец был стригаль, наша семья всегда держала овец. Я с детства выпасала их на этих склонах. Мне пришлось вернуться, когда я овдовела. Я слышала, вы часто переезжаете?

Если миссис Норидж и удивилась такой осведомленности, она ничем этого не показала.

– Одно время я вовсе не имела своего угла, – ответила она. – После смерти мужа мне казалось, будто меня несет по свету, точно перекати-поле. Я находила в этом некоторое утешение. Не быть больше ни к чему привязанной… Что ты не имеешь, того не лишишься.

Рут Кармоди понимающе взглянула на нее и кивнула. Некоторое время обе женщины провели в молчании. Казалось, оно ничуть не беспокоит ни ту, ни другую. Миссис Норидж пила чай, Рут смотрела в окно.

– Но вы все-таки обрели дом? – наконец спросила она.

– Временное убежище, не более. Оно мне по душе.

– А что видно из вашего окна? – с каким-то тревожным любопытством спросила старуха, вглядываясь в нее.

– Река. Я люблю смотреть на воду.

Рут Кармоди закивала, словно гостья подтвердила ее ожидания.

– Вода и горы – вот что привносит спокойствие в наши сердца, не так ли? Эти места прекрасны. И когда идет дождь, и когда падает снег, и когда солнце палит так, что жарко даже овцам, я не перестаю хвалить Господа за то, что позволил мне жить среди этой красоты. Фермеры считают меня помешанной… – Она ухмыльнулась. – Пускай! Мои глаза будут впитывать эти краски до последнего вздоха, как божественную музыку. Быть может, эти холмы – колыбельная, пропетая для нас самим Господом? Да только его чада так далеки от Него, что разучились слушать.

– Этот дом принадлежал вашему отцу? – спросила миссис Норидж.

– А до него – его матери, моей бабке. Здесь я родилась, отсюда повел меня под венец мой Роджер… Соседские девчонки сплели для молоденьких овечек веночки из цветов, и те бежали за детьми, а дети бежали за нами… Колокольчики звенели, все смеялись… Ах, какой чудесный был день! Мы прожили с Роджером пятнадцать счастливых лет. Не найдется таких слов, чтобы описать, как я горевала, когда он скончался. Родители давно умерли… Что было делать? Я вернулась в свой дом. Он спас меня, миссис Норидж. – Она огляделась. – Эти стены обняли меня, его очаг согрел мое разбитое сердце. Я выхожу – и вижу овраг, склоны которого розовеют от вереска, будто облака на закате. Слышу, как бурлит река. Я давно проросла корнями в доски пола, на котором стоит ваш стул. Сколько воспоминаний, сколько жизни! Помню, я была совсем малюткой, когда отец принес в дом барашка. Какой он был милый! Я бегала с ним по всему дому, а он носился за мной. Его копытца так звонко стучали! Отец смеялся, а мать делала вид, что сердится, но я видела улыбку на ее губах. Лучи солнца падали сквозь окно, и нам было так хорошо… Ах, миссис Норидж! Я думаю, какая-то часть нас никогда не взрослеет. В глубине души я все то же дитя, бегающее с барашком наперегонки, и мой дом кажется мне просторным, как дворец.

– Надеюсь, ему не скоро понадобится ремонт.

– Что вы! – живо возразила старуха. – Он дряхлеет вместе со мной. Того гляди, крыша обвалится и похоронит меня под балками. Но я не пожалею об этом! Нет-нет, не пожалею.

За окном мелькнул силуэт, закрывший солнце. На мгновение в комнате стало темно.

– Билли, это ты? – не выказывая испуга, позвала Рут.

В дверь постучали, и в дом вошел мужчина лет пятидесяти: очень высокий, крепкого телосложения, с грубым обветренным лицом. Он вынужден был стоять сгорбившись, чтобы не задеть макушкой притолоку.

– Свежего сыра вам принес, миссис Кармоди, – буркнул он, не здороваясь. – Говорят, к завтрему ждут грозу. Не шляйтесь где попало.

Даже не взглянув на гувернантку, он вышел, тяжело топая. Миссис Норидж проводила взглядом его высокую сутулую фигуру.

– Это и есть Билли Абнер, – сказала старушка. – Мой друг и единственный сосед. У него ферма на той стороне холма. Всю жизнь Билли разводит овец.

– Мистер Абнер довольно немногословен, – заметила гувернантка.

Рут засмеялась:

– О, не обижайтесь на него. Он и правда угрюмец. Но знаете, двадцать лет назад, ранней весной я вытащила из реки его мальчонку. Малышу было годика три… Река волокла его как дохлую плотвичку. С тех самых пор Билли приглядывает за мной. То мяса принесет, то овечью шкуру подарит. Столько лет хранить благодарность в своем сердце… А ведь мое купание в ледяной воде оказалось напрасным. Сынок его умер всего годом позже, а вскоре за ним ушла и жена – от той же хвори, будь она неладна. Билли давно одинок. А вот поди ж ты, не было дня, чтобы он не проведал, жива ли я.

Она долила гостье чаю.

– Вам не страшно здесь одной, миссис Кармоди? – спросила гувернантка.

– Ох, Джейкоб полагал, что мне грозит опасность. «В городе спокойнее», – так он повторял.

– Джейкоб? – Миссис Норидж изобразила непонимание.

– Мой пасынок. Сын Роджера от первого брака. У него мясная лавка в городе… Его недавно убили.

– Сочувствую вашему горю, миссис Кармоди.

– Благодарю вас. – Рут зябко поежилась. – Роджер очень любил сына и оставил ему в наследство большую ферму. Неисповедимы пути Господни… Джейкоб надеялся, что лавка обеспечит ему процветание. Он действительно много трудился, чтобы добиться этого. И вот он мертв, а я хороню его… Вы спросили, не страшно ли мне? Нет, миссис Норидж. Сколько дикой, волнующей красоты, вы только взгляните! – Она обвела горы рукой. – И я – часть этих чудесных мест.

Гувернантка хотела поинтересоваться, были ли враги у ее пасынка. Но Рут Кармоди с отрешенной улыбкой смотрела в окно, где простирались зеленые склоны, и миссис Норидж промолчала.

Спускаясь пешком по горной дороге, гувернантка заметила широкую, уходящую в сторону тропу; она свернула на нее. Тропа вывела ее на другую сторону холма, к просторной ферме. Перед домом сидел, ощипывая гуся, Билли Абнер. В двух шагах от него на земле развалилась косматая собака, метис овчарки. При виде гостьи псина с усилием подняла голову и снова уронила в траву.

Когда гувернантка приблизилась, фермер неохотно встал. Он без выражения смотрел на нее сверху вниз. В его бороде застрял пух, но это не было смешно – скорее, жутко.

Миссис Норидж не отвела взгляда.

– Мистер Абнер, я бы хотела чем-нибудь помочь Рут Кармоди. В чем она больше всего нуждается?

Фермер оттянул ворот мешковатой рубахи, словно та натирала ему шею, и поморщился.

– В покое, – буркнул он, – и больше ни в чем.

– Она живет очень стесненно, – настаивала гувернантка. – Вы ее друг, кому как не вам знать, что может ее порадовать…

– Говорю вам, она не принимает подачек!

– Вы несправедливы ко мне, мистер Абнер.

– Я вас знать не знаю, мэм.

– Но вы знали Джейкоба Кармоди?

Фермер помолчал.

– Видал пару-тройку раз, когда он сюда заглядывал, – нехотя бросил он. – Это нечасто бывало.

– Вам не известно, были ли у него враги?

Абнер с раздражением дернул подбородком и провел ладонью по широченной красной шее.

– Откуда, по-вашему, я могу об этом знать, скажите на милость?

– Может быть, миссис Кармоди упоминала об этом… – Гувернантка упорно не замечала грубости его тона.

– Да неужто я буду с вами обсуждать то, что она мне доверяла? – Абнер недобро скривился. – Странные вещи вы говорите, ей-богу. Оставьте в покое Рут, да и меня – сделайте такую милость! А теперь уж простите, мэм, но я малость занят.

С этими словами он вернулся к своему занятию. Некоторое время миссис Норидж наблюдала, как пух и перья летят в подставленную старую наволочку, и наконец ушла.

7

Рут Кармоди не добавила ничего нового к тому, что гувернантке уже было известно. И все же, трясясь в кэбе по проселочной дороге, Эмма думала, что поездка не была напрасной.

Вернувшись в Эксберри, она заглянула к портнихе и обсудила, во сколько обойдется перелицевать старое платье. Миссис Норидж жила чрезвычайно экономно и вполне могла позволить себе новую одежду. Но одной из ее немногочисленных слабостей была привычка к старым, хорошо зарекомендовавшим себя вещам. Ее отношение к ним в некотором смысле можно было назвать дружеским.

Спускаясь по улице, гувернантка заметила впереди, возле полицейского участка какое-то столпотворение. Босые мальчишки ввинчивались между прохожими, женщины приподнимались на цыпочки, чтобы лучше разглядеть происходящее.

Внезапно по толпе пронеслось: «Душегуб! Душегуб!»

Гувернантка вскинула брови.

– Сцапали голубчика, – прошамкала беззубая старуха, оборачиваясь к ней. – Плясать ему на виселице!

Эмма пробилась в толпу как раз вовремя, чтобы увидеть знакомую тощую спину Кевина Брукса.

– Сволочь, мерзавец! – Из толпы кто-то швырнул в мясника надкусанное яблоко, но промахнулся.

– Отдайте его нам! – выкрикнул какой-то толстяк тонким голосом.

Один из двух констеблей, которые вели Брукса, обернулся и гневно уставился на толпу. Взгляд его был полон такой ярости, что люди невольно отхлынули назад.

– А ну разойтись! – рявкнул констебль. – Представление закончено.

Дверь участка захлопнулась, но никто не ушел.

– Сразу было понятно, что это Брукс, – сказала женщина, державшая за руку девочку лет пяти. – Кто, кроме мясника, мог совершить такое зверство? Ох, на что только не пойдут люди от зависти!

– Почему его схватили только сейчас? – обратилась к ней миссис Норидж.

Та пожала плечами:

– Видать, сообразили, что больше некому.

Такое объяснение миссис Норидж не устраивало. Дождавшись, когда толпа понемногу разбредется, она без колебаний зашла в полицейский участок.

8

– Простите, сэр, тут какая-то женщина требует разговора с вами. – Дежурный констебль выглядел очень смущенным.

– Пошлите ее к черту, – невозмутимо отозвался инспектор. – То есть передайте, что я занят. Я допрашиваю подозреваемого.

– Я так и сказал, сэр. Она настаивает. Уверяет, что вы знакомы. И еще – что у нее есть сведения, которые касаются Душегуба.

Утверждение о сведениях инспектор пропустил мимо ушей. В этом городке не нашлось бы человека, который не знал бы хоть что-нибудь о Душегубе! А вот поди ж ты, ловить его пришлось целых пять дней, несмотря на всеобщую осведомленность. Но слова о знакомстве его заинтересовали.

– Кто она такая?

– Некая Норидж, сэр. Она заявляет, что вы ее вспомните.

По лицу начальства констебль понял, что требовательная неулыбчивая женщина оказалась права. Инспектор поднялся и почему-то проверил, все ли пуговицы у него застегнуты.

– Пусть войдет, – коротко распорядился он. – Увести пока обвиняемого.

– Прошу вас, мистер Джервис, – послышался знакомый суховатый голос. – Будет лучше, если мистер Брукс останется.

Бретт Джервис досадливо хмыкнул. Эта женщина верна себе! Он встречался с миссис Норидж, когда служил в Росдейле: она помогла ему распутать дело об убийстве, которое потянуло за собой еще несколько ниточек. Джервис получил благодарность от начальства и премию.

– Я и не знал, что вы в Эксберри! – воскликнул он.

– И я не ожидала вас увидеть. Давно ли вас перевели из Росдейла?

– Полгода тому назад. Надеялся тихо-спокойно дослужить до пенсии. И что же? Всего шесть месяцев спустя – пожалуйста, получите: зверское убийство. Зверское, – с нажимом повторил он, обращаясь к молча сидевшему в углу Кевину Бруксу.

Тот не вымолвил ни слова.

– Убийство действительно чрезвычайно жестокое, – согласилась миссис Норидж. – Однако мистер Брукс не имеет к нему никакого отношения.

Инспектор Джервис взялся за ус и подкрутил его. Это дало ему возможность проглотить все те слова, что теснились у него на языке. Взяв себя в руки, он жестом предложил миссис Норидж присесть.

Опустившись на стул, гувернантка спросила:

– На каком основании, позвольте спросить, вы задержали мистера Брукса?

– Алиби его – фальшивка, – рыкнул Джервис. – Носильщик на вокзале опознал его супругу. Она вышла из вагона в четыре утра, и было это шесть часов спустя после убийства. Миссис Брукс отпирается и твердит, что никуда не уезжала. Но мы навели справки. В Бертишире у нее живут сестра и мать. Должно быть, их-то она и навещала. Любому понятно, что стоит за ее враньем: желает выгородить своего муженька и преспокойно распродать украденное у Кармоди через годик-другой, когда все утихнет. Может, она-то его и подговорила!

Мясник вскинул голову:

– Конни здесь ни при чем!

– Признаешься – и никто ни о чем ее не спросит, – промурлыкал Джервис.

– Носильщик солгал, – вмешалась миссис Норидж.

Джервис вздрогнул и уставился на нее:

– Какого дьявола, с чего вы взяли…

– Или ошибся. – Тон гувернантки был непререкаемым. – Или хотел получить толику внимания. Как бы там ни было, мистер Брукс не отпустил бы жену. Она нужна ему здесь.

Кевин вскинул глаза на гувернантку и закусил губу.

– А вы – о чем вы думали? – холодно обратилась к нему миссис Норидж. – Полагаете, уголовное дело рассосется само, когда станет известно, что в Бертишире ваша жена не появлялась? Надеетесь на показания ее матери и сестры? Помилуйте, мистер Брукс! Их слова объявят враньем, а вы отправитесь на виселицу. Неужели ваша тайна этого стоит?

– Что за тайна? – рассерженно спросил инспектор.

Миссис Норидж выдержала паузу. Но поскольку Кевин Брукс только кусал губы, ни слова не говоря, она сказала:

– Мистер Брукс – сухорукий. Его левая рука почти обездвижена. Разделкой мяса занимается его супруга.

– Женщина рубит мясо?!

– Она также взяла на себя засолку и копчение, когда болезнь ее мужа стала прогрессировать. Мистер Брукс, вам чрезвычайно повезло с женой. Я знаю, что вы не имеете отношения к копчению, потому что когда в вашей лавке я спросила, добавляете ли вы тмин, вы ответили утвердительно. Но мне известен запах тмина. В ваших рульках его не было.

– Это не доказательство, – возразил Джервис.

– У его жены на руках желтоватые пятна, напоминающие застарелые синяки. О таких метках рассказывал мне доктор Хэддок. Они появляются при заражении паразитами от свинины, когда кровь при разделке попадает в ранки и царапины. Это профессиональная болезнь мясников. Вы не пускаете никого на задний двор, мистер Брукс, потому что стыдитесь своей болезни. И боитесь, что часть покупателей переметнется от вас, едва станет известно, что всем в лавке заправляет ваша жена.

Кевин не выдержал.

– Это все из-за Кармоди, чтоб ему гореть в аду! – бушевал он, размахивая правой рукой. – Он открыл лавку и сразу снизил цены, чтобы переманить к себе моих покупателей! Знал, сволочь, что мы с Конни не выдержим такого. Нам даже помощника нанять было не на что, приходилось справляться самим… Я заявил ему, что он хочет выжить нас, а потом драть с покупателей втридорога. Так он скорчил морду, словно вот-вот разрыдается, и заявил, что грешно возводить напраслину на ближнего. Напраслина, как же! Ровнехонько после этого рука у меня окончательно отказала. Не могу поднять ничего тяжелее монеты. Это он сглазил меня, не иначе!

Джервис, оценив жестикуляцию подозреваемого, заметно помрачнел. Встал, враскачку подошел к Кевину, который отшатнулся в испуге, и пощупал его левое плечо. Проделав то же самое с правым, он прошипел сквозь зубы ругательство.

– Какого ж черта ты мне голову морочишь, подлая твоя морда? Прошу прощения, миссис Норидж!

– Вам следует показать мистера Брукса доктору, – сказала гувернантка. – Я уверена, он подтвердит мое предположение. Человек, убивший Кармоди, расправился с жертвой так: повернул его к себе спиной, оттянул голову левой рукой, а правой полоснул по горлу. Это требует большой ловкости и силы, а главное – владения обеими руками. Вы ищете человека, отличающегося крупным телосложением. И привыкшего…

Миссис Норидж осеклась. Если бы инспектор Джервис был чуть более внимателен, он, несомненно, догадался бы, что ее осенила какая-то мысль. Но инспектор был вне себя от злости и на запинку не обратил никакого внимания.

– …привыкшего к пользованию ножом, – несколько коряво закончила свою мысль гувернантка. – Что ж, мистер Джервис, мне пора. Приятно, что теперь вы стоите на страже правосудия в Эксберри.

Она ушла быстрее, чем инспектор успел поблагодарить ее.

9

Миссис Норидж провела вечер в раздумьях. Да, теперь ей известно, кто преступник. Но что делать с этим знанием?

Стоило бы вернуться к инспектору и рассказать о своих догадках. Но что, если она ошибается? Джервис ухватится за новую жертву с тем большим азартом, что предыдущую сегодня вытащили у него из пасти целой и невредимой. Нет, обращаться в полицию преждевременно.

Миссис Норидж всегда следовала принципу «В любой непонятной ситуации ложись спать». А потому она поужинала мясом с фасолью, которое запекла для нее кухарка, недолго почитала в кровати и вскоре уже спала.

Наутро она встала с ясным пониманием, что ей следует делать.

Ветер, еще более безжалостный, чем накануне, встретил ее на горе. Овцы жались друг к другу. Казалось, даже камни дрожат под его напором.

Рут Кармоди ждала гувернантку на пороге своего дома.

– Чай готов, моя дорогая, – сказала она.

Аромат сушеных трав, тепло очага, запах печенья с ромом… У камина грелась старая косматая собака, метис овчарки.

– Откуда вы знали, что я приду? – спросила Эмма.

– Я ведь говорила, что слышала о вас. Когда Билли доложил, что после меня вы направились с расспросами прямиком к нему, я поняла, что вы обо всем догадались.

– С большим запозданием. Вы ведь откровенно рассказали мне обо всем, что случилось, в нашу первую встречу. А я этого не поняла.

– И все же вы единственная, кто услышал, – возразила Рут и долила себе чай. – Люди так мало замечают других! Сплетничают о них, перемывают им кости, пишут о них книги – а все ж не видят. Возьмите Джейкоба. Все восхищались его поступком. Забрать к себе престарелую мачеху! Не позволить бедняжке закончить свои дни в одиночестве! Никто не понимал его истинных побуждений. – Она раздраженно отбросила волосы со лба. – Мой пасынок был честолюбивый сукин сын. Он хотел достичь в Эксберри многого. А для этого надо было нравиться людям. Однажды Джейкоб испугался, что кто-то скажет о нем: «Ах, это тот самый лавочник, который позволил вдове своего отца медленно погибать на заброшенной ферме! Жестокосердный тип!» И он принял как закон несказанные слова несуществующих людей и бросил мою жизнь в угоду этому закону.

– Вы просили его оставить вас в покое?

Рут скривилась:

– Ни мои желания, ни мои страхи – ничто не имело значения для Джейкоба. Я раз за разом повторяла, что не могу, не хочу покидать свой уголок, – а он твердил, что об этом не может быть и речи. «Плохо скажется на моей репутации!» – вот как он однажды выразился. Меня будто вовсе не существовало в его замысле! Меня, живого человека из плоти и крови! Меня, любившей его отца больше жизни!

Она прикрыла глаза, но тотчас отняла руку, устыдившись собственной слабости.

– Ах, миссис Норидж, это единственное, что пугает меня на пороге смерти. Не сам Джейкоб, нет. Его уже не стало. Но то, как много вокруг подобных ему. Я озираюсь – и вижу бесчисленное количество джейкобов. Людей, чьи поступки чрезвычайно нравственны. Но их нравственность – словно панцирь краба, что защищает его от врагов, в то время как внутри себя они не имеют опор. Они фальшивы до последнего слова. Джейкоб растоптал бы, не задумываясь, остаток моей жизни. Я умерла бы в чужой комнате, в холодной постели. А он упивался бы своим «благодеянием». И знаете что? Джейкоб прекрасно знал ему цену! Когда я сказала, что ни за что не покину этих стен, лицо его изменилось. «В таком случае я добьюсь, чтобы вас объявили сумасшедшей. Тогда у вас не будет выбора. Давно надо было так поступить. Не понимаю, зачем я вас слушал». А ведь я так люблю мой дом, – выдохнула старуха. – Пусть моя жизнь протекает вдали от людей, пусть многим она покажется бедной и жалкой – что с того! Я радуюсь ей. И пению реки, и голосу ветра… Меня не страшит ни суровая зима, ни весна с ее грозами – я жду их и призываю. Я – плоть от плоти этих мест. И я мечтаю о том, что когда придет мой час, я встречу свою смерть здесь, в окружении родных стен, которые помнят меня младенцем.

– Ваше желание сбудется благодаря Билли Абнеру, не так ли? – негромко сказала гувернантка. – Вы поделились своей бедой со старым другом. Рассказали ему – без всякой задней мысли, – какую жестокую участь уготовил для вас пасынок. И человек, чьего сына вы спасли много лет назад, решил спасти вас.

– Как вы догадались? – бесцветным голосом спросила Рут.

– На мистере Абнере была новая одежда. Он никак не мог к ней привыкнуть, и это было заметно. Думаю, предыдущую он носил не меньше десяти лет. Ему пришлось купить рубаху, потому что старую он сжег, – на ней остались брызги крови. Мистер Абнер беден, у него не так много запасных рубашек.

– Скажите лучше, их нет вовсе, – вздохнула Рут.

– К тому же он всегда сам режет овец, не прибегая ни к чьей помощи. Бывает, забойщики подвешивают овцу за задние ноги и протыкают ей шею, чтобы кровь стекала струей. Но есть и другой способ. Считается, что он не такой болезненный для животных. Овце запрокидывают голову назад и быстро перерезают горло. Она умирает в считанные секунды. Ваш старый друг поступает именно так, не правда ли?

Рут молчала.

– Он решил отплатить добром за добро, – сказала Эмма. – Пришел ночью в лавку Кармоди, постучался в дверь. Должно быть, заранее выведал у вас, когда тот ложится спать. Ему не составило труда расправиться с Джейкобом. Он вдвое выше и вдесятеро сильнее. Мистер Абнер зарезал его – точно так же, как резал овец в своем стаде. Лишь с той разницей, что овец он все-таки хоть немного да жалел. К вашему пасынку он не испытывал ничего, кроме ненависти. Он – верный друг, ваш Билли Абнер. И он не хотел лишаться вас. Ему хватило ума взять из дома что-то ценное для отвода глаз. Деньги спрятаны где-нибудь под камнями в окрестностях. А теперь ответьте, миссис Кармоди: когда вы узнали о том, что совершил Билли?

– Сначала в мою дверь постучалась полиция и известила меня о смерти Джейкоба, – задумчиво сказала старуха. – Им было ясно, что толку от меня немного, так что они быстро убрались отсюда. Я взяла свою палку и отправилась к Билли. Стоило мне увидеть его лицо… Видите ли, миссис Норидж, когда люди знают друг друга столько лет, они общаются не словами, а как-то иначе. Я прочла ответ в его глазах. А затем появились вы.

Две женщины помолчали.

– Вчера полиция арестовала невиновного, – наконец сказала миссис Норидж. – Его отпустили. Но это лишь вопрос времени – когда они схватят следующего.

Рут поставила чашку и доковыляла до окна.

– Кто более жесток, по-вашему, – медленно начала она, не отрывая взгляда от гор, – мой пасынок, который не колеблясь уничтожил бы мою жизнь, или мой старый друг, не позволивший ему это сделать?

– Убийство всегда остается убийством, миссис Кармоди.

Рут глубоко вздохнула.

– Этим утром Билли не заглянул ко мне, как случалось прежде. Я пошла проведать его…

Она замолчала.

Миссис Норидж уставилась на спящую овчарку. Лишь теперь она осознала, что означает ее присутствие в доме.

– Где мистер Абнер? – резко спросила она.

Старуха ответила не сразу.

– В овраге, – сказала она наконец. – Он упал, когда полез за свалившейся овцой. Полагаю, это произошло еще вчера вечером. Билли сломал себе шею. Его тело лежит в кустах. Я видела его сверху. Он мертв, миссис Норидж, мертв со вчерашнего вечера. Призывал ли он смерть, или это рука провидения? Не знаю. Я ждала кого-нибудь, чтобы сообщить эту горестную новость и попросить вытащить овцу. Она блеет не переставая. По ее жалобным воплям я и отыскала место, где лежит мой бедный друг. Хорошо, что вы решили заглянуть ко мне сегодня… Я слишком ослабла, чтобы спуститься в деревню. Не кажется ли вам странным, миссис Норидж, что к жестокости Билли привели его добрые побуждения, в то время как за добродетелью Джейкоба стояли только безжалостность и честолюбие?

И поскольку гувернантка молчала, Рут наконец-то обернулась к ней и добавила:

– Надеюсь, вы возьмете на себя труд изложить все инспектору. Не думаю, что у меня хватит сил для такого разговора.

10

Так закончилась история Душегуба из Эксберри.

Для жителей городка он навсегда остался обезумевшим фермером, спустившимся ночью с гор, чтобы убить ни в чем не повинного человека. Но к его могиле до сих пор кто-то изредка приносит веточку горного вереска. Говорят, на этом кладбище видели Сюзанну, воспитанницу миссис Норидж, но зачем девочке класть цветы на могилу убийцы? Совершенно ни к чему.