скачать книгу бесплатно
– Я в раздумьях пока. Понимаешь, у нас с Неуверенностью снова непонятно: то вместе, то врозь. Вроде уйдёт, я и воздуха полную грудь наберу, а через пару дней вернётся, прощения попросит, а я же мягкий, не могу не простить. Неделю-другую всё олрайт у нас, а потом – по новой, – Случай снова пожал плечами и приложился к своей кружке, проглотив за раз несколько галактик.
– Ну смотри, друг, профукаешь своё счастье! – подбодрил я его. – Но если у вас с Волей не срастётся, ты мне её телефончик скинь. Заинтересовала она меня. Я бы с ней походил на тренировки. Да и в поход давно охота сходить, вот только, как и ей, всё компании нет. И заграницей я ни разу не был.
Случай улыбнулся и добродушно кивнул.
Мы просидели ещё пару кружек, болтая о том о сём, и распрощались.
***
Будильник разбудил меня в шесть утра негромкой полифонией. Я полежал несколько секунд с закрытыми глазами, после чего приподнялся, опершись на локоть, и посмотрел вправо. Лень спала рядом, закинув на меня ногу, и я залюбовался ею. Высокая грудь, прикрытая тонкой сорочкой, мерно поднималась и опускалась в такт дыханию. Пухлые губки были приоткрыты и слегка улыбались. Густые волосы, рассыпанные по подушке, источали приятный аромат. Её тело манило теплом и покоем. Я смотрел не неё и совершенно не хотел выходить из этой томной ауры. Её губы манили и притягивали, и я, как заворожённый, медленно приближался к ним, чтоб соприкоснуться и погрузиться в сладостный поцелуй. Однако на половине пути к губам любимой словно ледяным электрическим разрядом меня пронзила мысль о Работе. Вздохнув, я бросил ещё один взгляд на безмятежно спящую в тёплой постели Лень и, с сожалением откинув одеяло, вылез в холодную утреннюю реальность.
Пучеглазый автобус медленно полз, являясь частью Великой Змеи по имени Пробка, а я сидел в его недрах, словно заживо проглоченный кролик, и размышлял.
У меня из головы не шла Воля – та девушка, с которой мой друг Случай познакомился на сайте знакомств. Зная его, я очень мало шансов давал на то, что он решится на встречу. Слишком сильно он любил Неуверенность, а она – его. А вот я бы познакомился поближе с этой коротко стриженой синеглазой Волей. Очень уж вызывающей была её лёгкая улыбка, и я был готов принять этот вызов – и не раз!
Ну, а Лень? А что – Лень? С ней бы мы тоже иногда встречались, но уже гораздо реже!
Другая
Я знаю, что у тебя есть другая.
Снова она!
Ты проводишь с ней круглые дни, уходя рано утром и возвращаясь за полночь. Ты совсем позабыл обо мне, об этом говорит и твой задумчивый взгляд, и рассеянная улыбка – все твои мысли заполняет она.
Ты пропадаешь с ней в парках, на набережных, на островках уличных кафе. Вы вместе часами изучаете театральные афиши, гуляете по пустынному морскому пляжу, читаете книги – молча, но вслух.
Каждый раз ты приносишь в дом её запах. Твои волосы, одежда, пальцы – всё пропахло её ароматами: костров, уличной свежести, опавшей листвы, дождливой погоды. Твои губы перепачканы красной рябиной словно помадой, на них остаётся вкус её поцелуев – то калиново-горький, то приторно-сладкий, пахнущий поздними яблоками. Ты часами стоишь перед ней на коленях, запуская пальцы в рыжие пряди облетевших листьев. Широко расставляя руки, ты ловишь её ветреные объятия. И она снова целует тебя. Целует твои губы, лицо, шею, пальцы. Целует каплями дождя, солёными брызгами бушующего моря, ласковыми солнечными лучами.
А ты совсем потерял от неё голову, стал таким неосторожным! Думаешь, я не замечаю? Не догадываюсь? Как на твоей одежде прилипшими жёлтыми листиками остаются её следы. Как бездумно ты приносишь в карманах бусинки её желудей и каштанов. Как ночами смотришь ей в глаза через оконное стекло в ожидании утра и её новых объятий.
Ты пишешь ей стихи. Рассказы. Ты фотографируешь её. Ты даже готов научиться рисовать – ради неё. Готов научиться петь – ради неё. Готов снимать о ней короткометражки и клипы.
Завтраки, что я готовлю для тебя, остаются нетронутыми. Её угощения – утренняя выпечка и свежезаваренный кофе из уличных кафешек – теперь тебе больше по душе.
И вы целыми днями смеётесь, улыбаетесь, молчите, слушая песни улетающих птиц. Она кладёт голову тебе на колени или прижимает тебя к своей груди и рассеянно треплет твои короткие волосы. Она заставляет биться чаще твоё сердце. И она…
…Она делает тебя счастливым.
Если бы это была другая женщина, я бы боролась за тебя. Уверена, что я бы выиграла. Но с ней… С этой твоей чёртовой осенью мне не справиться. Я ей не соперница. Мне она не по зубам.
Поэтому я оставляю вас вдвоём. Мне больше ничего не остаётся! А сама вместе с птицами улетаю на юг – только теперь я по-настоящему понимаю их. Я улетаю туда, где жарко: в Африку, в Индию, в Китай… Туда, где есть море, и солнце, и белый тёплый песок. И где не бывает этой своенравной, промозглой, рыжеволосой чертовки-осени!
Я, конечно, вернусь. С первым снегом, в первый день зимы. Думаю, ты даже не заметишь моего отсутствия – куда там, она целиком вытеснила меня из твоего сознания. Хорошо, что она так же непостоянна, как твой порыв.
И потом, первого декабря, опять всё станет так, как было у нас раньше, как было до неё. И в моих глазах ты снова будешь замечать то, что видишь сейчас в её. И я вновь буду укутываться твоим теплом как мягким пледом. Держать тебя за руку. Болтать ни о чём. Или молчать. Вместе читать книги и готовить завтрак. Ходить в кинотеатр и целоваться на последнем ряду, ощущая себя восьмиклассниками.
Всё будет так, как было у нас прежде. До неё.
Всё будет так, когда она уйдет…
И если не вечность, если не всю оставшуюся жизнь, что нам отмерена, то хотя бы эти без малого триста дней – пускай снова всё будет так.
Мы снова будем вместе.
Пока не наступит следующая осень. Рыжеволосая, с губами цвета спелой калины, дымным запахом костров в волосах и каштанами карих глаз.
Чудо
Ленка с ранних лет верила в Деда Мороза. И в пять, когда попала в детский дом, и в семь, когда болела ветрянкой, и в одиннадцать, когда на лице появились первые угри, и в тринадцать, когда случились первые месячные, и в восемнадцать, когда переселилась в социальную квартиру, и даже в девятнадцать с половиной, когда получила свой первый крохотный гонорар за нарисованную картину.
Она жила одна в большой и неуютной квартире, со старенькой газовой плитой, обшарпанным кафелем в ванной и треснутым унитазом, в котором беспрерывно журчала вода. Но девушка просто не замечала всего этого, она жила в каком-то своём, разукрашенном, пахнущем масляными красками мире. Она просто переводила свой мир в картины, зарисовки, этюды.
В своё время её талант разглядела некая Матильда К., весьма посредственная художница, однако, имеющая небольшой художественный салон, в котором перепродавала по баснословным ценам картины разных нераскрытых талантов вроде нашей Ленки, зачастую выдавая их работы за собственные творения. Параллельно брала у богатеньких заказы на репродукции классических картин, которые для неё рисовали за копейки всё те же нераскрытые таланты. Одним словом, крутилась как могла.
Матильда была жутко педантична, поэтому звонок в Ленкину дверь раздался ровно в десять утра четверга, разразив тишину противным «бзззззз-бзззззз».
– И-иду, и-иду, – нараспев проговорила девушка, шаркая тапками без задников по выщербленному паркетному полу.
На пороге ухмылялась хитрая остроносая физиономия Матильды, одновременно напоминающая почтальона Печкина и старуху Шапокляк.
– Здра-авствуйте, – протянула Ленка.
– Здравствуй, здравствуй, девочка. – Матильда вошла в квартиру. – Вот, я тебе тут продуктов принесла, там макароны, тушёнка, картошки немного, чай, сахар, всё как ты любишь. И вот ещё триста рублей, уж я и так, и эдак твой «Шторм» продавала, еле уговорила каких-то туристов из Москвы купить.
На деле Матильда поимела за эту картину три с половиной тысячи, но это уже был её коммерческий секрет.
– Ой, спасибо вам! Храни вас господь! А я тут вот ещё рисую рисунки, посмотрите.
– Гляну, гляну, а как же. Ну-ка, что там у нас?
– Во-от, здеся космос, как вы просили давеча. Ещё Афродита. И на морскую тематику. А тама вон – «Над вечным покоем» Левитана. Хорошо?
– Ну… – мнительно протянула Матильда, – пойдёт, думаю. Может, кто и возьмёт. У Левитана уж больно краски бледновато легли…
– Да нет, что вы, матушка, это солнышко в окошко отсвечивает. Я шторки прикрою сейчас, лампочку зажгу, и всё сразу хорошо будет.
– Ладно-ладно, не стоит. Сама вижу.
Матильда на минуту задумалась, прикидывая, что за эти «шедевры» можно выручить кругленькую сумму, однако сквозь зубы процедила:
– Ох, Ленка, учиться и учиться тебе ещё. Но ты деньги-то копи, не трать попусту. В академию, может, поступишь.
– Я и не трачу. Некуда мне их тратить. Все вон в баночке из-под печенья и хранятся. Я оттуда только на квартплату и беру.
– Ну и молодец! Ах да, я тебе там грампластинки принесла. Там Бах, Шопен и этот самый, как его, Пол Макартур.
– Пол Маккартни! Мне нравятся его песенки. Весёленькие. Спасибо вам, матушка Матильда!
– На-ка, вот работка тебе ещё есть, – она протянула девушке потрёпанную картонную папку на тесёмках, с казённой надписью «Дело №». – Там клиент попросил Шишкин лес ему нарисовать. Другому – Мону Лизу, только чтоб лицо было женщины его, там вон фото есть.
– Ой, какая красивая… – Ленка заглянула в папку и рассматривала материалы для выполнения заказа.
– Ты много-то не болтай да язык за зубами держи! Ну, всё вроде, побегу я, – Матильда спешно заворачивала в мешковину готовые картины, предвкушая большой куш от новых Ленкиных работ. – Ты пакеты там разбери. Консервы в холодильник поставь, – уже с порога прокричала Матильда.
– Я всё сделаю. Спасибо вам, матушка. Храни вас господь!
Матильда ушла, даже не попрощавшись, но Ленка не очень-то и обиделась. Она привыкла, что Матильда занятая очень, а кроме неё к Ленке больше никто и не захаживал.
Девушка включила новую пластинку и под шуршание граммофонной иглы обмакнула кисть в палитру.
Так и проходили дни. Каждый четверг к ней приходила Матильда. Приносила дешёвые продукты, немного денег, давала новые заказы и забирала готовые работы. Настрого запрещала Ленке выходить на улицу, потому как «такой беспредел в мире сейчас творится, и мало ли что…». И Ленка послушно сидела дома, редко-редко выходя во двор прогуляться около дома или до соседнего ларька.
Настал декабрь. В углу Ленкиной квартиры появилась куцая ёлочка со старыми тусклыми игрушками и жидким ленточным дождиком. А девушка каждый вечер засыпала, думая о Деде Морозе и о письме, которое она приготовила для него. У неё даже и в мыслях не было, что существование Деда Мороза – это выдумки или сказки.
Когда в среду около семи вечера позвонили в квартиру, Ленка точно знала, что это он! Девушка даже не заглянула в глазок, дрожащими руками поворачивая в замке ключ и распахивая дверь.
И интуиция её не подвела. На пороге действительно стоял Дед Мороз. Самый что ни есть настоящий, с кучерявой бородой, в красной шапке с помпоном, красном полушубке, подвязанном кушаком. Девушка даже не обратила внимания, что у Деда Мороза нет ни посоха, ни мешка с подарками, даже рукавиц у него не было, а замёрзшие короткие пальцы синели от наколотых на них перстней.
– Здра-авствуй, дедушка! – зачарованно произнесла Ленка.
– Здравствуй, дочка. Впустишь ли в дом? – ответил ей приглушённый с хрипотцой голос.
– Впущу, конечно, проходите же. А я так давно вас ждала!
– Ну, вот и дождалась. Главное, дочка, верить в чудо, и оно однажды произойдёт!
– А вы правда ко мне? Ничего не перепутали? К Ленке Кляксиной?
– Ну, если тут больше никто не живёт… – насторожился Дед Мороз.
– Одна я тут, дедушка. Никого больше!
– Значит, именно к Ленке Кляксиной и шёл из заснеженных лесов. Путь мой долог был. Позволишь ли передохнуть у тебя с дороги, дочка?
– Конечно же, дедушка, только я сейчас, у меня ведь для вас письмо есть, я его ещё в третьем классе написала, всё ждала-ждала вас. Вот вы и пришли.
Ленка поставила шаткий стул и полезла на антресоли искать письмо, а Дед Мороз в это время привалился к дверному косяку и устало прикрыл глаза, переводя дух.
Петрович был вор-рецидивист, имел несколько ходок на зону. Каждый раз, оказавшись на свободе, он зарекался воровать, но судьба его имела свою точку зрения на этот счёт. Как и теперь: после неудачной попытки взять кассу в небольшом магазинчике он еле оторвался от погони и, «одолжив» у какого-то мужика костюм Деда Мороза, забежал в первую попавшуюся квартиру…
– Вот, – девушка протянула ему мятый, замусоленный конверт, и глаза её искрились неподдельным восторгом.
Петрович мог ждать чего угодно: кучу гомонящих детишек, наперебой пытающихся ухватить его за поддельную бороду, подозрительного молодчика с битой в руках, пару сенбернаров, приученных сразу вцепляться в глотку, и даже знакомого участкового Акиньшина, имевшего особенность всегда объявляться в самом неподходящем месте. Но встретить в этой квартире полубезумную девушку с огромными голубыми глазами и интеллектом ребёнка он никак не ожидал и счёл это большой удачей, потому и решил уж играть свою роль до конца.
Дед Мороз взял помятый, видавший виды конверт. Долго разглядывал его, качал головой, хмуря брови, чем напугал молодую девушку. Ей уже показалось, что время давно упущено, и Дед Мороз не примет её письмо, и не выполнит самое заветное желание. Но в последний момент глаза его дрогнули, губы расплылись в широкой улыбке, обнажая два ряда гнилых и жёлтых от чифиря зубов.
– Добро, дочка. Прочту его утром и сразу же всё выполню, – искренне пообещал он. – А теперь позволишь ли пройти да передохнуть с дороги дальней?
– Проходите, проходите, дедушка, как дома будьте, храни вас господь! А я чайник поставлю. У меня сахар есть и сухари с изюмом.
Счастливая Ленка унеслась в кухню, откуда тотчас послышался шум набираемой в чайник воды.
Петрович прошёл в квартиру и присвистнул. Большая комната вся была увешана и уставлена разными картинами, посередине стояли два мольберта: небольшой и вовсе огромный. Пол был заляпан разноцветными каплями красок. На небольших столиках громоздились тюбики, баночки, засохшие кисточки.
Рецидивист аккуратно выглянул в окно, но никакой опасности не заметил. «Пронесло» – подумал он.
– Чай готов, проходите, шубку-то можете в прихожей снять, да и бороду свою отцепляйте, думаете, я не знаю, что она не настоящая у вас? Вот знаю, что вы самый что ни на есть настоящий, а костюм ваш – нет! Уж больно старомодный.
Остаток вечера Ленка что-то без умолку щебетала уставшему Деду Морозу, который глядел в темень окна осоловелыми глазами и думал, как податься в соседний городок, пересидеть месяц-другой на хате у кореша, пока всё поутихнет.
Когда Петрович начал клевать носом, Ленка услужливо предложила ему прилечь на диване, а сама уселась подле, с ногами забравшись в старое просиженное кресло. Взяв вышивку, девушка ещё долго бубнила себе под нос, рассказывая какие-то истории не то спящему Деду Морозу, не то себе самой.
Утром Петрович ушёл ещё затемно.
Когда Ленка проснулась в кресле, морщась от боли в затёкших ногах, его уже не было, но самое главное, что он забрал то заветное письмо. То самое письмо Деду Морозу, которое Ленка написала двенадцать лет назад и хранила все эти годы в ожидании чуда! От счастья она даже не обратила внимания, что вместе с письмом Дед Мороз забрал из жестяной конфетной коробки все её сбережения – пять тысяч семьсот пятьдесят рублей, прихватив так же на всякий случай несколько картин небольшого формата и пять банок тушёнки – весь запас, что хранился у Ленки в холодильнике.
Все следующие дни девушка ходила окрылённая, а в её окошко с треснутым стеклом светило яркое декабрьское солнце.
Доподлинно неизвестно, ЧТО именно попросила Ленка у Деда Мороза в письме, как и то, успел ли прочитать письмо Петрович до того, как его повязали на Зеленяхинском вокзале в три пополудни следующего дня. Но то, что жизнь Ленкина в последующем кардинально изменилась, – это факт.
Она всё так же рисовала для Матильды К., ела макароны с тушёнкой и слушала старые грампластинки. Однако не успели завершиться крещенские морозы, как в дверь её раздался тройной прерывистый звонок. «Бззззз-бзззззз-бзззззз». И это была не Матильда, ибо был не четверг, было не десять утра, и Матильда всегда звонила только дважды.
– Иду-у, иду-у, – по обыкновению пропела Ленка, шаркая всё теми же тапками без задников.
На пороге стоял представительный мужчина в дорогом пальто, тёмно-бордовый шарф отлично смотрелся с такого же цвета галстуком. Рядом с ним были худенькая девушка в больших стильных очках и молодой человек, держащий в руках дорогой планшет, а за ними – пара здоровых мордоворотов с цепкими холодными взглядами.
– Здра-авствуйте… – опешила Ленка.
– Здравствуй, Лена. Мы зайдём? – глубокий голос представительного мужчины проникал во все поры не то что кожи, а души, и Ленка лишь посторонилась с раскрытым ртом.
Нежданные гости вошли в квартиру. Амбалы остались у входа, а Представительный с помощниками прошли по комнате, разглядывая рисунки. Представительный лишь молча покивал и, сказав негромко что-то молодой девушке, удалился с мордоворотами, даже не попрощавшись.
Девушка в очках, проводив взглядом спину шефа, тут же с профессиональной улыбкой обратилась к молодой художнице:
– Елена, здравствуйте! Меня зовут Ангелина, я – помощник депутата городского совета Московцева Виктора Фёдоровича. А это Артём, старший специалист по молодёжной политике. Виктор Фёдорович – очень значимый человек в политических кругах, который проводит огромную работу для благоустройства и развития нашего города. Он хотел бы купить несколько ваших картин, чтобы подарить их Художественной галерее, а также некоторые – для своей личной коллекции. И он предлагает вам тесное сотрудничество.
– Но я… У меня забирает на продажу картины Матильда?..
– Этот вопрос уже решён. Вам не следует беспокоиться. И ещё, на следующей неделе приглашаем вас принять участие в выставке молодых талантов нашего города.
Так Ленка попала под крыло влиятельного мецената Московцева, который платил за её картины вполне реальные, в отличие от Матильды, деньги. Матильда, к слову сказать, перестала появляться у молодой художницы, как-то резко закрылся её салон после некоего скандала, а сама она внезапно продала свою двухкомнатную квартиру в центре и переехала жить к тётке в Одессу.
У Ленки, можно сказать, началась новая жизнь. Появились деньги. Её стали приглашать на выставки, мероприятия, а весной она планировала подать документы в художественную академию.
***
Май выдался тёплый. Ленка по обыкновению сидела на скамейке в городском парке, поставив перед собой мольберт, и рисовала цветущую сирень. Она так увлеклась картиной, что не сразу заметила рядом парня, любующегося её работой.
