скачать книгу бесплатно
И посмотрели. Я дал команду – и под взглядами шведского короля и множества собравшихся зевак расчет четырехфунтовки (лучший в русском воинстве) резво выкатил свою пушку по пандусу из трюма и установил в позицию для стрельбы в сторону Западной Двины, чтоб никого не задело ненароком. Потом точно так же к огневой позиции был доставлен зарядный ящик, из которого заряжающий извлек продолговатый сверток из пропитанного селитрой и провощеного холста, который включал в себя пороховой заряд, разделительный деревянный башмак и мешочек с картечью. Замковый дернул рычаг, и клин-затвор опустился, открыв зарядную камору и канал ствола с маленьким светлым кружком. Заряжающий уложил туда сверток с выстрелом, который сразу же бы дослан в зарядную камору досыльником. Замковый закрыл затвор, через специальное запальное отверстие проколол картуз своим стилетом, после чего вставил в него запальную трубку трехсекундного замедления. Одновременно за нашими спинами несколько шведских всадников заняли стартовые позиции для скачки на пятьсот шагов.
Раз два, три – король махнул своей шляпой, всадники поскакали, и моя пушка жахнула первым выстрелом; вода на реке пошла рябью всплесков и крапин от шарахнувшей картечи. Дальше все было почти как на том поле боя. Замковый открыл затвор и солдат с банником быстро прошелся по зарядной каморе, убирая нагар и тлеющие остатки картуза, потом заряжание повторилось, как и в первый раз. Второй выстрел, третий, четвертый… Пятый прогремел тогда, когда шведские кавалеристы проскакали только чуть больше половины дистанции. Король сразу мог бы догадаться, почему у всех членов расчета на руках кожаные рукавицы. После последнего выстрела без них к раскаленной пушке прикоснуться было невозможно. Вот тут ее принялись банить и спереди и сзади, обливать уксусом для охлаждения и обтирать сверху ветошью. Но свою задачу она выполнила, пять выстрелов картечью сделала, а это значит, что даже использование исключительно четырехфунтовок[6 - Не зная, что взбредет в голову Карлу на поле боя, Серегин решил взять с собой только самые легкие пушки, расчеты которых своими силами, без лошадей, могли поддерживать пехотные каре огнем и колесами.] способно остановить атаку гусарии Ходкевича, нанеся ей невосполнимые потери.
Карл IX тоже понял, что ему предлагают шанс выиграть войну относительно малой кровью (со своей стороны) и тоже согласился. Правда, его пришлось долго убеждать по поводу наших условий торговли, но и это препятствие было преодолено, потому что советники вспомнили, что у московитов нет и не было флота. Наивные. Если будет надо, Михаил Скопин-Шуйский справится с задачей флотского строительства ничуть не хуже, чем царь Петр Великий сто лет спустя.
* * *
23 сентября 1605 год Р. Х., день сто девятый, Вечер. Ливония, лагерь шведской армии осаждающей Ригу
Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский
Первым, и, возможно, самым важным изменением в локальной истории этой польско-шведской войны стало то, что Рига пала в руки шведского короля как бы между делом. Закончив испытание пушки, мы с Карлом и Михаилом снова уединились в шатре для составления краткосрочного союзного договора, где с одной стороны фигурировал я, Великий князь Артанский, владетель Крымский, союзник Русского царства, иначе именуемого еще Московией, а с другой он, Карл IX, король шведов, готов и вандалов. Слово за слово – и в процессе обсуждения тех изменений, которые согласно этому документу следует внести в торговые статьи Тявзинского договора, Карл начал плакаться мне в жилетку. Он говорил, что такие изменения, способные поколебать основы экономических отношений между нашими странами, никак не можно сделать, что риксдаг[7 - Историческая справка: риксдаг – однопалатный всесословный парламент Швеции, существующий с 1435 года в функции которого входили: одобрение законов, принятие решений о заключении союзов с иностранными державами, объявление войны и др.] и риксрод[8 - Историческая справка: риксрод – правительственный совет – высший коллегиальный орган государственного управления и суда. В его состав входили видные чиновники-немцы, а также представители шведского дворянства. Его совет и одобрение (что зачастую было одним и тем же) обычно требовались при назначении членов риксрода и высших должностных лиц, таких как дротс и марск, при введении новых налогов, а также при решении вопросов внешней политики (война, мир, заключение договоров), раздаче ленов и т.д. Члены риксрода должны были постоянно находиться при короле и регулярно исполнять свои обязанности.] не пропустят такого соглашения, потому что помощи во всего одном сражении для них совершенно недостаточно. Вот если бы мы помогли шведам взять Ригу, население которой ждет не дождется шведских освободителей – тогда совсем другое дело. Вымогатель хренов, стопроцентный европеец.
Хотя, в принципе, Рига – это не вопрос. Надо только внести этот пункт в договор и предупредить, что при его нарушении штрафные санкции будут иметь летальный характер как для самого короля, так и для всех этих риксдагов и риксродов, члены которых тоже смертны, и иногда неожиданно. Разумеется, Карл проглотил эту наживку вместе с крючком, ведь он не видал штурмоносца в деле и не подозревал, что он может сделать с занюханным средневековым городишкой. Короче, договор был подписан всеми тремя договаривающимися сторонами, скреплен печатями, после чего я вышел на связь со своей супругой и попросил ее сделать что-нибудь с этой Ригой, только не сносить ее до основания. Штурм-капитан она у меня или нет?
И Елизавета Дмитриевна не подвела. Одним залпом главного калибра она нахрен вынесла главные городские ворота, изрядно покоцав при этом саму воротную башню. Затем, подлетев поближе, она включила имеющиеся на штурмоносце излучатели инфразвука, что является стандартной процедурой перед десантированием на головы врага штурмовых рот. В результате этого во всем городе завыли собаки, отчаянным мявом зашлись кошки, а солдаты гарнизона и горожане почувствовали непреодолимый позыв немедленно совершить дефекацию.
Даже здесь, в шведском лагере, чувствовалась потусторонняя жуть, заставляющая волосы вставать дыбом. Мы-то люди тренированные, и к тому же магически защищенные (в том числе и от таких атак), но вот на шведского короля, его сына, советников, а также солдат в осадном лагере, эта обработка произвела буквально незабываемое впечатление. Если Михаил при этом сумел сохранить невозмутимое выражение лица, то беднягу Карла и его сына Густав аж передернуло, после чего они стали немедленно креститься и бормотать молитвы.
Как я узнал позже, напуганные солдаты впали в молитвенный экстаз, шведы взывали к святой Бригитте, считавшейся покровительницей Швеции, немецкие и голландские наемники молились Святому Николаю и Деве Марии, прося, чтобы эти уважаемые святые оборонили их от ужасного колдовства. Знали бы они, что никакого колдовства или магии в данном случае не было, а были просто физические процессы, о которых эти люди пока не имеют никакого представления… Но переубеждать их это себе дороже.
Тот же шведский король, когда закончил креститься и возносить молитвы, спросил у меня с некоторым замиранием в голосе:
– Гере Серегин, не понимаю, зачем вам пушки и все прочее, и зачем вам союз с нами, со шведами, если у вас уже есть такая колдовская мощь?
В ответ я только пожал плечами и с некоторым пренебрежением произнес.
– Разве это мощь, ваше величество, тем более что во всем это нет ни капли колдовства? Более совершенные пушки, чем у вас, и нечто вроде тех труб, которыми Иисус Навин сокрушил стены Иерихона. И летает мой корабль не посредством колдовства и не промыслом божьим, а согласно законам физики. И вообще, настоящей моей мощи вы еще и не видели, и молите Господа о том, чтобы он позволил вам и вашим людям остаться о ней в неведении – ибо настолько сильно вы еще не согрешили. Что же касается пушек и всего прочего – то для каждой работы есть свой адекватный инструмент. В данном случае я собираюсь вам помочь, но не собираюсь делать за вас всю черновую работу. Битва с польско-литовским войском должна состояться, и выиграть вы ее должны почти обычным оружием. То, что наши пушки стреляют вчетверо чаще тех, что есть у вас, при этом уже не в счет. Вы должны будете победить Ходкевича не только за счет их картечных залпов, но и из-за того, что своевременно совершите свой маневр к полю битвы. Ходкевичу туда идти двое суток, а вам всего несколько часов, и выступите вы сразу же, как поляки выйдут из своего лагеря под Дерптом. Также вы победите за счет мужества шведских драгун и рейтар, которые пойдут в бой на свежих, не уставших конях, а также стойкости немецких и голландских пикинеров, которые теперь обязательно выстоят под натиском польско-литовской кавалерии. А Ригу воспринимайте как мой подарок в честь заключения договора и как мое выполнение одного из его важнейших условий. И запомните – я всегда делаю то, что обещаю…
Короче, Карла я заговорил, убедил и успокоил, после чего мы выпили с ним по бокалу вина и расстались почти друзьями. Я отправился на штурмоносец, и на нем – уже обратно, в лагерь под Черниговом. Работы было море – и у меня и у моей жены. Артиллерийская группировка нуждалась в переброске, а ни один большой десантный шаттл с «Неумолимого» не был еще восстановлен до рабочего состояния и ни одна юная бойцовая лилитка, обучающаяся на пилота, не усовершенствовалась в летном мастерстве настолько, чтобы ей можно было доверить настоящую машину, тем более с живыми людьми на борту. Кстати, Елизавета Дмитриевна после завершения их обучения обещала взять всех этих юных пилотесс под свое личное покровительство. Как-никак, теперь все они коллеги.
А Рига сдалась Карлу в тот же вечер – взбунтовавшиеся солдаты, давно не получавшие жалования, убили своего полковника, который просил их подождать еще немного; и на радость рижским горожанам, жаждавшим шведского, а не польского подданства, выкинули перед армией Карла белый флаг.
* * *
27 сентября 1605 год Р. Х., день сто четырнадцатый, Полдень. Ливония, 18 км от центра Риги вверх по течению Западной Двины, поле боя при Кирхгольме
Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский
Маленький городок Кирхгольм, расположенный неподалеку от Риги, нам, людям двадцатого и двадцать первого веков, известен под более звучным и зловещим наименованием Саласпилс. Впрочем, этот факт приведен тут просто для справки, и сам по себе он не оказывал никакого влияния на дальнейшие события. Далекие предки ничуть не виновны в делах своих потомков, тем более что всякие там латыши и эстонцы в те времена были всего лишь неотесанной деревенщиной, холопами своих немецких, датских и шведских господ.
За трое суток (24, 25 и 26 сентября), беря на борт по четыре орудия с зарядными ящиками, или по два десятка кавалеристов, или сотню пехотинцев, я вполне успел перебросить к месту будущего сражения значительный отряд. Только кавалерию я взял с собой свою – один эскадрон уланш (исключительно для разведки и разных тонких дел), а все остальные участники этой экспедиции были из числа воинов тех полков нового строя Михаила Скопина-Шуйского, которые в битве при Березне громили войско гетмана Жолкевского. Отборные, надо сказать, подобрались молодцы – с такими орлами и соответствующим вооружением хоть под Москву в сорок первый год – жечь танки Гудериана.
Как и в нашей истории, Ходкевич выступил из табора под Дерптом утром 25 сентября и форсированным маршем пошел на выручку к Риге. Только на этот раз выручать ему было уже нечего, потому что на следующее утро после Риги шведам сдалась и приморская крепость Динамюнде. Информация об этом немедленно была передана Карлу – и тот, как раз закончив отмечать Рижскую викторию, с некоторой даже ленцой выступил навстречу Ходкевичу – и прибыл к нашему лагерю под Кирхгольмом вечером того же дня. Ну что там идти – восемнадцать километров всего-то, и не ночью, как в нашей истории, а днем. У шведов были еще как минимум сутки до прибытия войска Ходкевича, чтобы отдохнуть самим и дать отдых своим лошадям. Кроме того, эти сутки были использованы не только для усиления нашей с Михаилом Скопиным-Шуйским группировки, но и для подготовки поля боя к будущему сражению. Некоторый марафет в этом деле был явно нелишним.
Во-первых – мелкие группы шведских кавалеристов еще с вечера проехались по окрестностям и мобилизовали на окопные работы всех окрестных латышских крестьян мужского пола и в добром здравии, попутно конфисковав у них же весь запас деревянных борон. Потом, после битвы, разберут свое, а пока нам они нужнее. Этими боронами, а еще железными «ежами» и растянутыми на колышках рыбацкими сетями (аналог малозаметного проволочного заграждения) была густо «заминирована» территория между нашим левым флангом и простирающимся чуть дальше болотом. Уж больно шустро «в прошлый раз» через этот «зазор» прогалопировали в шведский тыл гусары Сапеги и рейтары Ляцкого, сокрушившие перед этим утомленную ночным маршем шведскую кавалерию. Точно так же, до самого берега Западной Двины, были заблокированы подступы к нашему левому флангу, где в «прошлый раз» в обход шведской пехоты рванула вперед легкая кавалерия Дубровы, которой на самом деле оказались наши очередные запорожские «небратья». Этим – как говорится, особый почет и уважение, и свинцовых картечных пулек побольше и в ассортименте.
Между двумя этими фланговыми заграждениями, на рубеже, где предстояло встать шведским пехотинцам генерала Леннартсона и моим артиллеристам, было выстроено семь деревянных острожков, между которыми размещались исходные позиции шведских рейтар, а за ними – растянутые вдоль земли цепи малозаметных заграждений. Непосредственно перед острожками в несколько рядов располагались узкие и глубокие рвы, прикрытые сверху ивовыми плетенками и замаскированные сверху слоем дерна с травой. Первоклассные капканы для всадника с конем – особенно если последний угодит в такой ров обоими передними копытами. И все эти прелести и хитрости располагались прямо под жерлами наших пушек и мушкетами шведских стрелков. На такой дистанции, как уже говорилось раньше, от тяжелой мушкетной пули не спасает ни одна местная кираса или иной доспех. На тот случай, буде польско-литовская кавалерия прорвется ко второму рубежу, где Карл сосредоточил свои резервы под командованием князя Брауншвейг-Люнебургского, там также были оборудованы малозаметные заграждения и рвы, а также сосредоточены все одиннадцать шведских пушек, готовых вести огонь картечью.
Кстати, наши двадцать пять казнозарядных четерехфунтовок малого наряда, доставленные на штурмоносце из-под Чернигова, привели шведского короля в легкую оторопь и оцепенение. Он-то, бедолага, думал, что мы привезем с собой четыре-пять пушек – и этим вся наша помощь и ограничится. Ан нет! Я действительно вознамерился похоронить тут войско Ходкевича – так же, как уже похоронил войско Жолкевского – и тем самым полностью обескровить воинство Речи Посполитой. Не исключено, что после этих двух поражений в польско-литовском государстве начнутся очередные рокоши (узаконенные мятежи) и королю Сигизмунду III Вазе надолго станет не до агрессии против русского государства.
Итак, в течение двадцать шестого сентября все эти укрепления и ловушки были построены и замаскированы, после чего вечером, незадолго до подхода польско-литовских отрядов, временные и совсем не добровольные помощники были отведены за вторую линию войск и оставлены там под конвоем. Они нам еще понадобятся, когда придет время хоронить убитых. При этом мертвых коней можно хотя бы сожрать, а их шкуры сгодятся на разные скорняжные изделия, в то время как убитых людей можно только закапывать (ну еще иногда сжигать) и никакого посмертного профита от них не предвидится, одни заботы. А убитых в этом сражении намечается много, по крайней мере, со стороны польско-литовского войска, которое было весьма ошарашено известием, что оно, оказывается, опоздало на назначенное свидание. Было этих козлов великое множество, и большинство из них были конными. Карла одолевал ужасный соблазн напасть на поляков прямо сейчас, пока они устали от марша, но я сказал ему, что солнце клонится к закату и для битвы банально не остается времени, ведь его солдаты не обучены драться ночью.
Утро двадцать седьмого числа выдалось сырым и холодным, как и в нашей истории; ночью прошел проливной дождь, а с Западной Двины клочьями полз холодный осенний туман. Оба войска построились, выжидая, когда туман рассеется и можно будет начать. Шведы выстроились в два эшелона, как и предусматривал первоначальный план – при этом Карл был в глубоком тылу, за второй линией, а мы с Михаилом Скопиным-Шуйским – в центральном острожке вместе со своими людьми. Поляки выстроились своим излюбленным глубоким строем, построив кавалерийские коробки в три эшелона.
Битва началась около десяти утра, когда холодный сырой ветер разогнал остатки тумана. Все было как в битве при Кирхгольме нашей истории, которую я изучал по Большой Советской Энциклопедии. Начали сражение запорожские казаки Дубровы, которые имитировали атаку на наш правый фланг, но после первых же выстрелов шведских мушкетеров повернули коней вспять. Наши пушки при этом молчали – зачем раньше времени смущать людей. Вместо того вслед притворно удирающим запорожским казакам выметнулась в галопе шведская кавалерия на свежих и отдохнувших конях, и даже, кажется, кого-то догнала и порубила. Но тут по ним открыла огонь польская пехота и артиллерия – и вот уже шведские рейтары поворачивают вспять, и, выстроившись в колонну, по узким проходам обтекают правофланговый и левофланговые острожки, уходя под прикрытие укрепившихся в острожках пехотных каре. Завязка боя – один-один. Шведская притворная кавалерийская атака в ответ на такую же притворную атаку запорожцев.
Ходкевич понял, что увертюра сыграна без особого эффекта, и единственное чего он добился – это того, что шведская кавалерия, покинув промежутки между острожками, сосредоточилась на флангах двумя ударными кулаками. Пора было класть на стол козыря – то есть великолепную польско-литовскую гусарию. Первой в центре польского построения пошла в бой рота Винцента Войны нацеленная на центральный острожек, где находились мы с Михаилом. Тяжелые лошади сначала пошли шагом, потом перешли на рысь, потом на галоп. В первом эшелоне атакующих на нас мчались около трехсот гусар, а за ними вдвое, втрое большее количество их пахоликов-оруженосцев. Сверкали начищенные кирасы, развевались вымпелы и блестели внушающие ужас наконечники на пиках, трепетали за гусарскими спинами широкие крылья, подобные орлиным или лебединым.
Шведские мушкетеры дали залп и принялись перезаряжать свои мушкеты. Казалось, острожки остались полностью беззащитными, но в этот момент гусарский строй на полном скаку влетел в зебру из замаскированных ровиков, и тут же по этому хаосу рявкнул первый орудийный залп из трех ближайших острожков, выкашивая и тех всадников, чьи лошади остались на ногах, и тех, что уже упали. За первым залпом последовал еще один, за ним еще. В плотных белых клубах порохового дыма никто не мог ничего понять, а рота Винцента Войны была истреблена картечными залпами до последнего человека. Видимо, в этот момент Ходкевич решил, что его построенные в несколько эшелонов кавалеристы все же сумеют прорвать наш строй – и одним широким жестом бросил под картечь всю свою армию. Орудийные и мушкетные залпы слились в один протяжный вой, отчаянное ржание раненых коней мешалось с криками умирающих людей, а ползущий с реки туман сменился клубами порохового дыма.
Мы не успели оглянуться, а польская кавалерия перед нами кончилась (либо разошлась для удара по флангам), и ее сменили отчаянно лезущие на приступ прямо по трупам польские пехотинцы. Артиллерия в этот момент как раз молчала, остывала после слишком активной стрельбы, и шведской пехоте пришлось поучаствовать в отражении атаки, отмахиваясь от озверевших жолнежей пиками и превращенными в дубины мушкетами. В отражении этой атаки пришлось принять участие и нам с Михаилом. Я действовал мечом Ареса, который разрубал любые шлемы, кирасы и кольчуги как масло, а Михаил размахивал кривой татарской саблей.
В самый критический момент натиск ослаб, а потом и вовсе прекратился. Оглядев поле брани, я увидел, что мы победили. Большая часть врагов осталось лежать, попав под картечные залпы, запутавшись в заграждениях или провалившись в ловчие ямы. Остальные, счастливо избежавшие этих разновидностей смерти, на уставших конях удирают обратно – туда, откуда и пришли, а за ними гонится снова вышедшая из-за флангов свежая шведская кавалерия и рубит на всем скаку. Мы победили – и враг бежит, бежит, бежит…
Чуть позже я узнал, что Сапега, Ляцкой, Дуброва погибли на поле боя, Великий гетман Литовский бежал, но очень недалеко, потому что в нескольких километрах от места битвы он вместе со своими телохранителями был настигнут и уничтожен моим уланским эскадроном. Победа шведов была полной, и нашего участия в Прибалтике больше не требуется – поэтому я немедленно, прямо сейчас, вместе с Елизаветой Дмитриевной займусь обратной переброской войск в лагерь под Черниговом. Михаилу давно пора вместе с войском выступать обратно в Москву, чтобы в ореоле победителя поляков приступить к восприятию в свои руки царского престола.
* * *
30 сентября 1605 год Р. Х., день сто семнадцатый, Полдень. Москва, Новодевичий монастырь
Царевна Ксения Борисовна Годунова
Царевна Ксения сидела у окошка кельи и писала письмо своему жениху Михаилу Скопину-Шуйскому, уже седьмому по счету. Ну, или восьмому, если считать несостоявшуюся идею Бориса Годунова отдать дочь за своего лучшего полководца. Потом папенька внезапно умер, Петр Басманов изменил, перебежав к Самозванцу, после чего ей уже казалось, что жизнь кончилась. Затем на Москву явился Великий князь Артанский, безжалостный к врагам, и, желая вернуть на трон ее брата Федора, снова перевернул все вверх дном. Как говорит его приемная дочь Ася, которую почему то еще зовут Матильдой, он натянул всем нехорошим людям глаз на дупу и заставил моргать. Кое-кто из нехороших людей от этого даже умер.
Вспомнив озорницу Асю, Ксения тепло улыбнулась. Все то время, которое она провела сначала в вотчине Артанского князя – в жарком Тридевятом Царстве, а потом, после разгрома Крымского ханства, в Бахчисарайском дворце, казалось ей чудесным волшебным сном. Ласковое, и даже жаркое солнце, голубое небо, веселые улыбки окружающих людей – все это составляло такой разительный контраст с тем, что окружало ее сейчас! Серое хмурое небо, низкие тучи, сочащиеся холодным дождем, облетевшие ветви деревьев, оживляемые только красными рябиновыми гроздьями, унылые лица монахинь и самой матушки-игуменьи.
Тогда ей казалось, будто при жизни она попала в райские сады, где все люди чисты и невинны. Сам Великий князь Сергей Сергеевич, его супруга княгиня Елизавета Дмитриевна, боярыня Анна Сергеевна, а также их воспитанники и воспитанницы, изгнанная из своего царства царевна Анастасия, священник отец Александр, маленькая лекарка Лилия, и даже краснокожая и рогатая красавица Зул – все они были осенены божьей благодатью. Наверное, это из-за этого они распространяли вокруг себя ощущение верности, надежности, покоя и уверенности в завтрашнем дне. После того клубка скорпионов и ехидн, который представляло собой московское боярство, окружение Артанского Великого Князя действительно казалось собранием настоящих ангелов.
Жаль только, что патриарх Иов и митрополит Гермоген, которые теперь заправляли всеми делами на Москве, после отречения ее брата от престола свалили эту ношу на нее с Мишенькой, и потребовали, чтобы жила Ксения, дожидаясь своего суженого да ряженого, не в Тридесятом Царстве, и не в крымском Бахчисарайском дворце, а, как положено благочестивой царевне, в келье Новодевичьего монастыря, в посте и молитве, необходимой для умиротворения ее мятущейся души. Как ни жаль было Ксении расставаться с братцем Федором (которому никто таких условий не выдвигал) и со всеми остальными своими новыми друзьями, а пришлось подчиниться, ибо для спокойствия в Русском царстве было крайне важно, какая о ней пойдет слава – хорошая или плохая. Да и папенькины грехи тоже замолить было бы совсем не вредно. И хоть он был полностью непричастен к смерти настоящего царевича Дмитрия, на его совести было множество других невинных душ[9 - Имеется в виду та резня и разорение, которую царские воеводы устроили зимой 1604-05 годов в Северской Земле при подавлении движения в поддержку Самозванца. Хотели добиться покорности, а вызвали ненависть у врагов и отвращение у своих.].
Скучая по Великому князю Артанскому и боярыне Анне Сергеевне со товарищи, в то же время Ксения признавала, что у каждого в Тридевятом царстве были свои особенности, иногда даже леденящие душу. Например, Анна Сергеевна видела людей буквально насквозь, не оставляя в душе ничего тайного, милая Анастасия могла вызывать ужасные стихийные бедствия вроде проливных дождей и ураганов, а отец Александр… т-с-с-с, подчинялся напрямую самому Всевышнему, минуя всех церковных иерархов. Иногда отец Александр говорил такие вещи, которые просто не укладывались у бедной Ксении в голове, но она все равно старалась запомнить его слова, понимая, что так ей перепадают крупицы высшей мудрости.
Да что там далеко ходить – сам Великий князь Серегин, очень добрый и веселый человек, преображался, когда брался за рукоять своего меча, выходя, как он говорил, на тропу войны. Тогда от него сразу же начинало веять ледяным холодом, как с горных вершин, глаза становились жесткими и безжалостными, вокруг головы проявлялся сияющий ореол, и так продолжалось ровно до тех пор, пока очередной враг не оказывался повергнутым в прах. И как только это случалось, перед ней снова был добрый человек, видевший во вчерашних врагах страдающих и мучающихся людей. Но не всегда. Например, Ксения так и не смогла постичь смысл ссылки бывшего Самозванца голым и босым на необитаемый остров в компании таких же голых и босых баб, среди которых была получившая вторую молодость Марья Нагая, его собственная полюбовница Маринка Мнишек, а также большое количество татарок из другого мира. Это было очень жестоко, потому что все эти многочисленные женщины должны были передраться между собой за единственного мужика. Да еще все голые, как в бане (Ксения покраснела) – стыд и срам один.
Правда, как уже знала Ксения, в отличие от Ивана Грозного или ее отца, Артанский князь никогда не обрушивал свой гнев на ближних к нему людей, а значит, милый ее сердцу Мишенька, с которым они вместе ушли воевать ляхов, находится подле него в полной безопасности. Конечно же, эта война могла кончиться лишь победой, но Ксения все равно от волнения не спала ночей, гадая, что там было да как. Ох уж эта война. Ох уж эти ляхи, волки позорные и ненасытные, только и мечтающие о том, как оторвать один кусок русского царства за другим. Но вот теперь пришло известие об одержанной недалеко от Чернигова победе – а это значит, что ее любезный Мишенька снова явится на Москву. И вот царевна сидит и при скудном свете, падающем из окошка, скрипящим гусиным пером пишет письмо другу своего сердца, в тоже время изнывая внутри себя от греховной страсти по женскому и сокровенному. Надо торопиться. Гонец, который привез известие о победе, обещал подождать, но не до бесконечности. Буковка за буковкой на пергаменте появляются слова:
«Любезный мой друг Михаил Васильевич! Поздравляю вас с победою и надеюсь узреть вас вскоре, дабы выразить вам свою преданность и восхищение воочию. Поистине не смыкала я глаз, все молилась за вас, свет очей моих, и за всю вашу рать, чтоб хранил вас Господь в делах ваших праведных – воевать супостатов поганых, что Русь нашу Святую осквернить, поработить собирались. Преклоняюсь я пред отвагою вашею, друг мой сердешный, и жду нашей встречи с волнением и трепетом сердца моего горячего, что отныне лишь вам принадлежит. Сердце это бьется, аки горлица в силках, в томительном ожидании свидания нашего долгожданного, и душа моя изнывает от сладостных чувств и дум трепетных о вас, мой друг ненаглядный. Настрадалось сердце это, наплакалось за все годы скорбные, что в девичестве я маялась, но ныне воспрянет оно от радости звонкой, благостной, ибо открыл мне Господь, что найду я счастие свое с вами непременно, и успокоится дух мой мятущийся. Мишенька, сокол мой ясный, хочу я главу свою на твою грудь могучую склонить, в глаза твои карие, ласковые посмотреть, тепло твое воспринять кожею своею, и услышать биение сердца твоего отважного, нежностию исполненного… Отступил мрак от души моей, когда дал Господь мне надежду, что не цветом пустым осыплюсь я в срок, но буду, словно древо великое, плодоносящее, в неге и заботе жить с любимым моим рядом, род свой и его продолжать во славу земли нашей Русской, великой, что никто из супостатов вовек не одолеет…
Благословен будь тот день и час, когда посланец Господень, великий князь Артанский, пришел к нам из сфер божественных, блистающих, и помощь дал нам чудесную, не чаянную, могучую. Но таков, знать, был промысел Божий, что и мне, несчастной царевне, что жила досель средь горечи и мрака, блеснул луч Его благословения, сделав счастливейшею из дев, ибо настигла меня доля радостная – встретила я счастие свое истинное. Образ ваш всегда пред глазами моими, возлюбленный жених мой – запечатленный накрепко в душе моей, он ведет меня подобно звезде путеводной…
Летите подобно ветру, возвращайтесь, торопите коней – да будут благословенны те дороги, по которым проляжет ваш путь домой! Я жду вас, любезный, ласковый мой друг, сокровище души моей! Не омрачат больше слезы моего взора, и впереди – лишь счастье и блаженство, в союзе с вами, предназначенным мне Господом женихом и возлюбленным… Ваша Ксения.»
Немного подумав, царевна вывела чуть ниже отдельной строчкой: «Писано собственноручно тридцатого сентября семь тысяч сто четырнадцатого года от Сотворения Мира», после чего присыпала письмо сухим песком, чтобы скорее высохли чернила. Выждав некоторое время, Ксения стряхнула песок и, сложив письмо втрое, запечатала его своей личной восковой печатью, после чего отдала ожидающей за дверью юной послушнице Марии, которая, топоча легкими босыми ногами, отнесет царевнино послание гонцу, ожидающему за пределами монастыря в странноприимном доме. Самой царевне увидеться с посторонним мужчиной, а тем более перекинуться парой слов, нельзя ни в коем случае, ибо это будет поруганием ее чести и низвержением основ.
Когда послушница убежала, Ксения вздохнула и снова села у окошка, за которым простирался все тот же серый и промокший московский осенний пейзаж. Теперь, когда враги побеждены, ей оставалось только ждать и надеяться, что ее возлюбленный жених как можно скорее прибудет для того, чтобы взять ее за себя в жены и вместе с ней повенчаться на Московское царство.
* * *
04 октября 1605 год Р. Х., день сто двадцать первый, Утро. Крым, Севастопольская бухта, линкор «Неумолимый»
Княжна Елизавета Волконская-Серегина, штурм-капитан ВКС Российской Империи
Сегодня Гай Юлий попросил меня прибыть на борт «Неумолимого». Там мне предстояло осмотреть первый полностью восстановленный десантный челнок.
То, что предстало моим глазам, было просто великолепно. Представьте себе предназначенный для гиперзвуковых полетов в атмосфере чуть притупленный стреловидный титановый корпус с ярко выраженным «горбом» десантного отсека, обтянутый термозащитной керамической «кожей» жемчужно-серого цвета. Длина этого аппарата составляла около семидесяти метров, а размах «крыльев» – метров сорок. Даже неподвижно стоя в ангаре, этот корабль выглядел так, будто врывался в атмосферу на первой космической скорости. Немного подумав, я назвала этого громилу с «Неумолимого» – тип «Святогор». Благо в наших ВКС это название пока еще не было зарезервировано ни за одной конструкцией. Сказать честно, мой «Богатырь» с этим красавцем и рядом не стоял. Сейчас объясню почему.
Во-первых, «Богатырь» рассчитан на доставку к месту боя одной тяжелой десантно-штурмовой роты без техники, а «Святогор» предназначен для транспортировки на уже занятый войсками плацдарм трех-четырех тысяч пехотинцев в легкой экипировке, или полной батальонной тактической группы механизированной пехоты со всей положенной техникой и средствами усиления. Поэтому даже на глаз он крупнее в размерах и имеет две палубы. На нижней расположен ангар для техники, а на верхней – кабина экипажа и кубрики, рассчитанные на пятьсот солдат и офицеров десанта. При этом ангар для техники в «Святогоре» имеет размеры футбольного поля[10 - На самом деле по площади ангар ровно в четыре раза меньше футбольного поля, но Елизавета Волконская никогда не играла в футбол, поэтому эта ошибка ей простительна.]. Например, всю боевую технику танкового полка, который сейчас подчиняется моему мужу, можно было бы перевезти четырьмя такими «Святогорами», и еще столько же понадобилось бы для переброски приданных транспортных средств (грузовых и легковых автомобилей).
Во-вторых, «Богатырь» предназначен для полетов в атмосфере и суборбитальных прыжков, на большее его антигравитационные импеллеры просто не способны, а «Святогор» способен не только выходить на околопланетную орбиту, но и совершать межпланетные перелеты в ближней планетной зоне. Насколько я поняла объяснения Виктории Клары и Септима Цигнуса относительно нашей Солнечной системы, ближняя планетная зона – это примерно в пределах пояса астероидов. Гай Юлий объяснил, что иногда вражеские планеты обладали полномасштабной системой планетарной обороны, для которой линкоры класса «Неумолимого» – просто большая и очень легкая мишень, и вот тогда приходилось выбрасывать десанты с расстояния в несколько астрономических единиц.
В-третьих – если для «Богатыря» источником энергии является процесс термоядерного синтеза, то «Святогор», как и сам «Неумолимый», использует процесс прямого преобразования вещества в энергию, что гораздо эффективнее и с точки зрения доступности «топлива», и с точки зрения потребности в его количестве. Необходимые «Богатырю» топливные ячейки с дейтридом лития все же на дороге не валяются, а массконвертер «Святогора» в качестве топлива способен использовать любое попавшееся под руку вещество.
Все остальное – типа удобства управления, бытовых условий на борту, размера кают экипажа и всего прочего – у «Богатыря» и «Святогора», несмотря на значительно большие габариты последнего, находилось примерно на сопоставимом уровне армейского минимализма. Жить на «Святогоре» было можно, а вот роскошествовать нет. Точно также как и на «Богатыре», несмотря на разницу в их размерах. Я, честно сказать, за прошедшие год и два месяца привыкла к лучшим условиям. Апартаменты в Башне Силы Заброшенного Города в мире Содома – это вам не однокомнатная каюта жилой площадью в шесть с половиной квадратных метров. То же можно сказать и о моем последнем жилье в Бахчисарайском дворце в Крыму XVII века. Но как привыкла, так и отвыкну, мне не привыкать. И раньше, отбыв отпуск в папенькином доме и прибыв на службу, я каждый раз бывала неприятно удивлена теснотой и мелкими бытовыми неудобствами, а потом ничего – снова привыкала. Это я не к тому, что муж выгнал меня из дворца и теперь мне снова придется ютиться в каютке моего штурмоносца. Совсем нет. Мой ласковый и очаровательный нахал любит меня, холит и лелеет, а также носит на руках, так что дело не в этом.
Дело в том, что для восстановительных работ на «Неумолимом» нужны чистые материалы, то есть в смысле металлы, причем нужны в объемах в десятки и сотни тысяч тонн. Первоначально планировалось получить их путем утилизации большинства корпусов находящихся на борту «Неумолимого» летательных аппаратов, но потом мой супруг отказался от этого намерения, ссылаясь на то, что при крайне низком уровне магии в верхних мирах желательно иметь в своем распоряжении массовый транспорт, не зависящий от уровня магии. А это поставило перед нами новые задачи. Да, большинство челноков на борту «Неумолимого», как больших так и малых, находятся во вполне ремонтопригодном состоянии, но это делает проблему добычи металлов еще острее. Месяц назад мы обсуждали этот вопрос с псевдоличностями «Неумолимого», но не смогли прийти ни к какому решению.
Но теперь, когда Клим Сервий со своими роботами восстановил хотя бы один «Святогор», можно поднять вопрос о добыче необходимых металлов за пределами матушки-Земли. Дело в том, что технологии добычи полезных ископаемых того мира, из которого происходит «Неумолимый», – мощные, производительные и экономически выгодные, но до невозможности грязные. Это никого не беспокоит, потому что на обитаемых планетах металлы там не добывают – запрещено. В каждой планетной системе есть малоценная недвижимость, безатмосферные спутники и близкие к светилу планеты, вроде наших Луны и Меркурия, на которых и размещена вся добыча металлов. Тамошней «экологии» не повредят даже самые грязные методы извлечения металлов из руд, к тому же природный вакуум (или почти вакуум, как в случае с Меркурием) изрядно удешевляет производственный процесс.
Когда я закончила осматривать «Святогор» и была снова готова внимать разумным речам, Клим Сервий показал мне переделанный из большой саперной машины харвестер (робот-рудокоп), способный производить прямое разделение химических элементов. Процесс это энергозатратный, но цивилизация, владеющая секретом «эйнштейновского» преобразования вещества в энергию, энергетические затраты привыкла игнорировать. На что этот харвестер запрограммируют, то он из породы и будет извлекать. Требуется железо – будет железо, требуется медь – будет медь, требуется алюминий – будет алюминий, требуется титан – будет титан. Или все это сразу, отделяя от кремния и кислорода, основных неметаллических составляющих горных пород. Нужен кислород – машина будет собирать только его, вместе с плазменным выхлопом беспощадно выбрасывая в окружающую среду все остальное. Именно из-за этих выхлопов, способных отравить атмосферу, такие харвестеры и запрещено использовать на пригодных к обитанию планетах. По размеру эта бандура аккурат влезает в десантный ангар «Святогора» (точнее, туда помещался робот-сапер, предназначенный для строительства подземных укреплений, из которого и переделан данный девайс), а настоящие, то есть заводские харвестеры во много раз больше и производительнее.
– Ваше императорское величество, – сказал мне Клим Сервий, когда я закончила рассматривать это ужасное чудовище, похожее на приплюснутого сверху майского жука-переростка, – у нас есть две проблемы. Первая из них заключается в том, что мы не можем решить, где именно наша машина будет собирать нужный нам металл?
– Насколько я помню, – пожала я плечами, – по законам фантастического жанра, этим делом положено заниматься в поясе астероидов – там самые богатые месторождения, а об экологии и вовсе задумываться не надо.
– Нет, – покачал виртуальной головой главный инженер «Неумолимого», – месторождения там действительно встречаются богатые, да только навигация там слишком сложна, а поэтому туда мало кто суется. Чуть что не так, и душеприказчик вскрывает завещание. Работают там только так называемые «буксировщики», которые ищут скалы с нужными месторождениями и вытягивают их на безопасные орбиты. Мы же пойдем другим путем. В данном случае у нас выбор: Луна, которая близко, но металлов на ней даже меньше, чем на Земле, или же Меркурий, месторождения на котором богаче, но сам он дальше, а природные условия достаточно неблагоприятны. На Меркурии харвестер сможет работать только в окрестностях полюсов[11 - Ось вращения Меркурия перпендикулярна плоскости его орбиты, поэтому времен года на этой планете не бывает.], где солнца либо нет, либо оно стоит низко над горизонтом. Но на Луну челнок сможет летать чуть ли не в автоматическом режиме, а при полетах к Меркурию нужен живой пилот. Жарко там, да и вообще.
Я сразу поняла, к чему клонит мой собеседник. Меркурий, конечно, желательней, потому что месторождения там действительно должны быть богаче[12 - Средняя плотность Луны 3,346 тн/м
, а средняя плотность Меркурия почти вдвое выше 5,427 тн/м
.], но единственный действующий живой пилот тут – это я. Других нет. Есть ученицы из числа молоденьких бойцовых лилиток, но к управлению их допускать еще нельзя. И корабль угробят, и сами угробятся.
– Да, моя госпожа, – неожиданно смиренно произнес Клим Сервий, – есть одна мысль. Если бы вы согласились стать пилотом-наставником для наших девочек, тогда все уладилось бы само собой…
– Хорошо, – ответила я, – я подумаю. Но в любом случае, прежде чем браться за полет к Меркурию, надо сперва потренироваться на кошках. То есть для начала выйти на околоземную орбиту, потом слетать вместе со стажерами до Луны и вернуться обратно; и лишь потом можно будет браться за полет к Меркурию – сначала разведывательный, без харвестера, и лишь потом рабочий.
– Как будет угодно Вашему Величеству, – склонился в виртуальном придворном поклоне главный инженер «Неумолимого», – мы согласны на любые ваши условия.
* * *
05 октября 1605 год Р. Х., день сто двадцать второй, Утро. Крым, Севастопольская бухта, линкор «Неумолимый»
Княжна Елизавета Волконская-Серегина, штурм-капитан ВКС Российской Империи
Как всегда при моем появлении на «Неумолимом», виртуальный дежурный офицер рявкнул в шлюзовой камере во всю мощь динамиков: «На борту Ее Императорское Величество!». Конечно, приятно, но в некотором роде такая слава утомляет. Я ведь и сама по себе умная, сильная и талантливая, а не только потому, что происхожу из древнего рода Волконских или потому, что являюсь супругой Бога Справедливой Оборонительной войны, то есть моего очаровательного нахала. Но как бы то ни было, сегодня я единственный шеф-пилот «Неумолимого» и мне предстоит первый ознакомительный космический полет с кадетками, в основном набранными из числа молоденьких бойцовых лилиток, еще негодных в первую линию с двуручным мечом, но уже вполне способных обучиться на пилота.
В построенной рядом с готовым к полету «Святогором» команде кадеток, кроме трех десятков не полностью зрелых бойцовых, присутствует дюжина бывших мясных, девять молоденьких амазонок и шестеро угрюмых и худых бритоголовых волчиц. Все они были одеты в одинаковые светло-серые утягивающие комбинезончики и такие же форменные кепочки. При этом бойцовые лилитки, стесняясь своего роста (еще незрелые подростки, а уже дылдочки за метр восемьдесят), сутулились в строю и опускали глаза долу. Бывшие мясные, напротив, комплексов не имели и гордо выставляли вперед свои довольно впечатляющие вторичные половые достоинства. В отличие от лилиток, отобранные в космонавтки юные амазонки и волчицы выглядели равнодушными к своим внешним данным, типа их крутость заключается в другом. Хотя у большинства амазонок сиськи тоже были вполне ничего – маленькие и крепенькие, как молоденькие яблочки.
Кстати, от выставленных вперед достоинств бывших мясных у любого нормального мужчины с ходу начинает капать слюна. И все бы ничего, ибо мужчин в обычном понимании здесь нет, но в этот полет со мной напросились Ася-Матильда и Митя-Профессор, у которого за время наших странствий начали пробиваться на верхней губе усики и ломаться голос. Еще не мужчина, но уже и не мальчик, который сам не знает, чего хочет, но чего-то такого, эдакого, до невозможности сладкого и прекрасного. В таком состоянии ему только этих гормональных бомб на близком расстоянии не хватало. Не зря же его подруга Ася с тревогой смотрит то на своего вьюноша, то на выстроившихся напротив кадеток. Бедная девочка, сама она еще не знает, чего хочет, и действует исключительно из подражания взрослым. Одним словом – пора прекращать эти смотрины и приступать к делу.
– Равняйсь, смирно, равнение на середину, – сказала я вроде бы негромким голосом, но с такими интонациями, что у девочек между лопатками невольно прошел леденящий озноб и они волей-неволей вытянулись в струнку, даже вечно сутулящиеся бойцовые дылдочки.
Надо сказать, что жизнь у них и после освобождения с племенной фермы тоже была нелегка. Во-первых, сразу после изъятии всех малолетних лилиток, которые не попали под влияние Александра и Глеба Ярославичей, а также нашей дикой аварской штучки Алсу, обязательно проверяли на пригодность к обучению различным высокотехнологичным профессиям, после чего у тех, кто прошел тесты, начинались адовы муки учебного процесса. А у тех, кто не прошел, начинались не менее изнурительные тренировки, которые через два-три года должны были сделать их достойным пополнением в ряды нашего войска.
Осложняло положение то, что лилитки всех видов, как и «волчицы», были полностью неграмотны, да и вообще, за исключением амазонок, с культурной точки зрения представляли собой чистый лист, на котором можно писать что захочешь. В рамках обычных образовательных технологий такой провал в знаниях необходимо поэтапно ликвидировать в течение нескольких лет – сначала на уровне ликвидации элементарной безграмотности, то есть начального образования, и лишь потом можно приступать к среднему и высшему уровням, сопряженным с изучением высокотехнологической специализации.
Конечно, имеются магические технологии, вроде как у Димы Колдуна, который из сознания в сознание может передавать знание языка. Но у нас на это способен только сам Дима, обучить он может только тому, что знает сам, и к тому же строго индивидуально, в темпе не больше двух человек в сутки. Ее мелкая божественность (я имею в виду Лилию), конечно, способна проводить массовые сеансы, но она тоже учит только тому, что знает сама, и результат у нее тоже получается кое-какой. Все наши лилитки, волчицы, амазонки русскому языку обучены именно ею, но только год живого общения девочек со своими юными подпоручиками привел их русский язык к приемлемому уровню. Но у нас нет еще одного года, необходимого хотя бы для первоначальной подготовки новых контингентов.
Выручил нас «Неумолимый», на котором имелись обучающие машины, действующие примерно на основе тех же принципов, что и Дима Колдун. Правда, их еще пришлось восстановить, потратив на это материальные ресурсы и время работы ремонтных роботов, но зато такая машина не устает, работает сразу с множеством реципиентов и, кроме того, способна многократно воспроизводить готовые ментограммы, записанные на материальных носителях. Единственный минус – знания, получаемые таким образом, плохо держатся в памяти, и для их закрепления необходимо несколько часов соответствующих практических занятий.
Вот поэтому процесс обучения так утомителен; за ментальными лекциями следуют практические занятия в классах, если это теоретическая дисциплина (вроде алгебры или тригонометрии), или на тренажерах, если практическая и так по многу раз, пока данный раздел знаний не будет окончательно закреплен. Наш главный эксперт по магии Дима-Колдун понаблюдал за такой машиной в действии и сказал, что механизм ее работы такой же, как и у него, только информационные магические потоки формируются механически, без учета индивидуальных особенностей мозга и сознания реципиента – отсюда и многочисленные издержки работы этой аппаратуры.
Единственный, но очень важный, минус такой мозговыжималки заключается в том, что она нацелена исключительно на профессиональное совершенствование обучающихся, не затрагивая их культурное и социальное развитие. Чувства обучающихся притупляются, они становятся сухими и черствыми по отношению к окружающим, и не всегда этот процесс можно повернуть вспять. Одной из задач этого полета как раз и является восстановление социальной коммуникации в группе и катализатором такого восстановления должен стать присутствующий здесь Митя-Профессор. Не зря же девчонки смотрят на него во все глаза. Он их бог, герой, гуру и так далее, и даже наличие рядом Аси-Матильды не мешает полету их мечты.
Нет, ничего непотребного мною не планируется. Просто присутствие в группе лица противоположного пола мобилизует девчонок, пробуждая в них ранее неведомые женские чувства. Главное, чтобы эти чувства не понесли их в разнос, и именно с этой целью здесь находится Ася. Смотреть на мальчика смотрите, но руками не трогайте, у него уже есть своя пара. А вот если вы будете профессиональными и успешными, то у каждой из вас заведется такой Митя, хотя с подростковым мужским контингентом у нас как раз напряг. Впрочем, если девочки немного потерпят (а два-три года в их возрасте пролетят как один миг), то они смогут класть глаз и на вполне взрослых парней. А вот этого добра у нас навалом, и, видимо, в будущем будет еще больше.
И вот когда эти гляделки между кадетками и Асей с Митей достигли своей цели, я и скомандовала: «Вольно!». Пора было переходить к постановке практической задачи.
– Значит так, господа кадеты, – сказала я, обращаясь к девочкам в мужском роде, ибо так же обращались к нам девушкам-кадеткам в том летном училище Империи, в котором я сама постигала высокое искусство полетов, – вы долго учились на ментограммах и тренажерах, но теперь это позади. С этого дня мы займемся практическим освоением пилотажного мастерства и будет заниматься этим до тех пор, пока я не сочту вас годными к тому, чтобы самостоятельно поднять этот тяжелый челнок в небо и отправиться на нем хоть в соседний город, хоть на соседнюю планету. А теперь направо, на борт – шагом марш, раз, два!
* * *
05 октября 1605 год Р. Х., день сто двадцать второй, космический корабль «Святогор»
Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда»
Ух ты! Наша с Митькой мечта сбылась, и Елизавета Дмитриевна все-таки взяла нас с ним в учебный космический полет, как своих адъютантов. Она хоть и настоящая княжна, строгая как две математички сразу, но при этом справедливая и если не допускать совсем уже страшных нарушений, то жить с ней можно, и при этом жить довольно неплохо. Митя говорит, что она такой же боевой офицер, как и капитан Серегин, а потому прошла специальную муштру в военном училище империи. Не знаю как насчет муштры, но диким амазонкам мадмуазель Волконская в самом начале попалась совершенно идиотским образом. Ни одна из выпускниц нашего детдурдома на ее месте не лопухнулась бы с таким дурацким выражением лица.
Но это дело прошлое, сейчас, я думаю, она уже поумнела и заматерела и не попадется так глупо на дешевые приколы. Мне хочется так думать, потому что я все равно ее уважаю, ведь она красавица и умница, сумела так опутать своим обаянием капитана Серегина, что тот даже не гуляет от нее налево. И это при том, что девок, желающих попасть в его постель хоть оптом, хоть поодиночке у нас тут тьма тьмущая, и все они в него тайно влюблены. И хитроумные и дерзкие амазонки, и могучие лилитки, и хрупкие нереиды, и обычные девушки и женщины, короче все-все-все только и мечтают том, чтобы Серегин обратил на них свое благосклонное внимание. А он не обращает, в смысле на них, а обращает свое внимание и желание только на свою жену.
Ну так вот, к чему это я. Нас с Митей Елизавета Дмитриевна взяла с собой в космос не только для того, чтобы сделать нам приятное, но и для того, чтобы встряхнуть своих закисших в сугубо женском обществе кадеток. Мол, из-за отсутствия личных перспектив девочки утратили интерес к жизни и к учебному процессу и, мол, теперь требуется взбодрить их, показав перспективы перспектив, в смысле Митю, но не дать им потрогать его своими руками. Мол, в его присутствии девочек охватит дух состязательности и здорового азарта, и они начнут проявлять чудеса усердия в учебе и изобретательности. А я там нужна не только для того чтобы получить личный опыт полетов, но и для того, чтобы «пасти» Митю и не дать оторвочкам-курсантшам возможности его угнать.
Кстати, Септим Цигнус проверял меня на способность стать пилотом, но не нашел ровным счетом ничего, о чем можно было бы говорить. Ничего страшного, зато у меня нашлись задатки администратора, то есть способности по управлению людьми, а базовая летная подготовка, во-первых – позволит мне в будущем понимать, что творят мои подчиненные, а во-вторых – в случае острой необходимости я смогу быть запасным пилотом, способным управлять кораблем на уровне середнячка. Елизавета Дмитриевна говорит, что иногда даже посредственный пилот, это лучше чем отсутствие любого пилота. Но сейчас об этом говорить пока рано, ибо под моим управлением даже виртуальный корабль на тренажере ведет себя будто корова на льду.
Кстати о кораблях. «Святогор» только называется челноком и то только потому, что неумолимый это межзвездный линкор, в «Святогор» предназначен летать между планетами. Но и на него тоже можно ставить гипердвигатель, Миша узнавал, а посему после совсем небольшой переделки на этом достаточно крупном корабле можно отправляться в настоящее межзвездное путешествие. Но Елизавета Дмитриевна запретила нам об этом и думать. Мол, сперва надо научиться плавать в маленьком детском бассейне и лишь потом выплывать в большой океан. Но мы с Митей и не торопимся, но при этом имеем в виду, что гипердвигатели на «Святогоры» еще пока не ставил из-за того, что не было такого приказа. Единственный человек, который мог бы приказать Климу Сервию, это сама Елизавета Дмитриевна, но она такой приказ категорически отказывается отдавать. Причина? Смотри выше. Рано еще.
Кстати, в космическом полете на «Святогоре» совсем не было той романтики, какую мы привыкли видеть у себя дома по телевизору. Ни тебе грохота мощнейших двигателей, от которого сотрясается земля. Ни тебе сокрушительной перегрузки, которая наваливается на грудь подобно мешку с песком. Ни тебе тесноты кабины, в которой космонавты сидят в своих скафандрах плотно, подобно горошинам в стручке. Ни тебе невесомости во время самого космического полета, но как говорит Елизавета Дмитриевна, секретом искусственной гравитации владели и в ее империи, но только, как правило, эта функция была постоянно отключена, ради экономии энергии. А вот на «Святогоре», с его конвертером вещества в энергию, эту самую энергию экономить не требуется, и программа выравнивания гравитационных градиентов работает под управлением автоматики.
Так что вместо всех описанных выше спецэффектов и неудобств полета имела место только тихое попискивание каких-то приборов в консоли управления, жужжание вентиляторов, и негромкие голоса переговаривающихся между собой кадеток, впервые в жизни управлявших космическим кораблем не на тренажере, а на самом деле. А вот космос на экранах кольцевого обзора действительно был непроглядно черным, Земля под нами бело-голубой и прекрасной, а Солнце, чьи лучи больше не сдерживались атмосферой, яростным и ослепительным. Правда, дав нам полюбоваться на то, как это бывает на самом деле, Елизавета Дмитриевна приказала бортовому компьютеру использовать для уменьшения яркости специальные программные фильтры, встроенные в систему кругового видеообзора и солнышко на экране сразу подернулось дымкой, умерив свою ярость.[13 - Вообще-то, с чисто технической точки зрения без этой системы видеонаблюдения можно было бы прекрасно обойтись и летать исключительно по приборам, все равно космические расстояния и космические скорости это не для человеческого глазомера и реакции. Когда в каком-нибудь космическом боевике показывают, как герой ловко уворачивается от летящих астероидов или метеоров, все это кудрявая и развесистая клюква. На скоростях измеряемых десятками километров в секунду вручную, наблюдая космос через экраны или иллюминатор, можно увернуться только от объектов размером с небольшую планету.]
Но в любом случае, раскинувшаяся перед нами картина околоземного пространства была такой завораживающей, что мы с Митькой, не имея на борту каких-то внятных постоянных обязанностей, большую часть своего времени смогли отдать созерцанию прекрасного. А чего бы не посозерцать, ведь искусственная гравитация и кондиционирование воздуха работали прекрасно, и мы чувствовали себя как в каком-нибудь планетарии. А вот о девках-кадетках такого было сказать нельзя. Елизавета Дмитриевна и мини-клон Септима Цигнуса, гоняли их и в хвост и в гриву, не давая ни минуты отдыха, так что им было совсем не до того, чтобы строить Мите глазки и продумывать планы как бы увести себе мое сокровище. А я боялась, хоть и была уверена в верности моего любимого. Ведь должен же он понимать, что наша с ним любовь – это величина постоянная, а эти финтифлюшки сегодня здесь, а завтра они уже Бог его знает где.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: