скачать книгу бесплатно
С учетом всего этого – в первую очередь беременности Марины Витальевны, а еще нежелания выносить сор из избы – Сергей Петрович решил не скандалить, а постараться спокойно разобраться в произошедшем. Да и негоже это для мужчины скандалить с чужой женой – «западло», как выражаются в неофициальных кругах. Поэтому, предварительно успокоив, Петрович отпустил девочек, пообещав им, что сам во всем разберется. Потом, взяв под руку Лялю, он быстрым шагом направился в береговой лагерь, по дороге стараясь смирить свой гнев. А гневаться на Витальевну было за что. Она мало что ударила девочку, даже не являвшуюся ее прямой подчиненной – она сделала это в порыве гнева и дурного настроения, находясь в плену ложной информации, даже не пожелав выслушать ни Сэти, ни ее товарок.
Дело в том, что слух, пошедший по женскому «опчеству», был весьма далек от истинного положения дел – да он и не мог быть правдивым, поскольку участники событий о них не распространялись, и все детали, которые достигли ушей Марины Витальевны, были выдуманы сплетницами в меру собственной испорченности и темперамента. Одно это ее и извиняло, но все же не до конца. Марина Витальевна баба взрослая, что такое сплетни в женском коллективе, должна знать не понаслышке, и потому раздавать оскорбления, а тем более размахивать руками, не выяснив подробностей из независимых источников, было с ее стороны непростительной глупостью и серьезным проступком. Немного остыв, она и сама это поняла; и когда увидела, что Ляля идет к ней не одна, а со своим мужем, то испытала истинное облегчение. Это перед Лялей ей извиняться было стыдно и невместно, а вот перед Великим Шаманом Петровичем – совсем наоборот, тем более что он сам не давил, не размахивал руками, и не орал дурным голосом. Не такой он человек. В любом случае, Витальевна была кругом виновата, и эту вину надо было искупать. В первую очередь перед Сэти за несправедливую пощечину, но и перед остальными девочками за нанесенные им оскорбления – тоже. Если бы даже та сплетня (а точнее, донос) подтвердилась, и событие, прошу прощения, разврата имело бы место – то в этом случае наказание девочкам могло быть вынесено только после обсуждения на женсовете, и только решением Совета Вождей. В противном случае получается чистейшей воды самоуправство.
– Придется тебе, Витальевна, – сказал в конце Петрович, – извиниться перед девочками за твою неумеренную резкость и грубость. А за пощечину ты должна будешь сделать ей подарок – лучше всего одну из тех безделушек, которые так милы девичьему сердцу. Вот такую я на тебя наложил епитимью, и не как жених этих девочек (это еще бабушка надвое сказала, моими они женами станут или чьими-нибудь еще), а как шаман нашего клана, который должен решать вопросы обиды и воздаяния.
– Я все понимаю, Петрович, – вздохнула Марина Витальевна, – и сделаю все по твоему приговору. Есть у меня посеребренные сережки с синими камушками, вроде бы бижутерия, но очень миленькая. Как раз к глазам твоей Сэти. Но скажи мне, почему ты дал девкам это дурацкое обещание? Что, нельзя было обойтись без него? Теперь каждая вшивая шантажистка полезет в баню к тебе или к Викторовичу, чтобы таким путем удачно выскочить замуж. Греха потом не оберешься…
– Не полезет, – ответил Сергей Петрович, – дело в том, что когда ко мне и к моим женам вломились Сэти и компания, это было не запрещено. Ну не догадался я наложить табу на подобные авантюры, каюсь. Но сегодня, аккурат после обеда я объявлю, что лавочка закрыта и что заявки о большой и чистой любви надо подавать только через женсовет, а в самовольном порядке это явление наказуемо. Например, пожизненным табу на замуж.
– Пожизненное табу – это слишком жестоко, – снова вздохнула Марина Витальевна.
– Пожизненное табу, – сказал Сергей Петрович, – можно будет в любой момент снять. Ну, в смысле – как только мы убедимся, что наказанный исправился. Но для этого надо будет очень сильно постараться. Ты мне лучше скажи, кто это у нас там такой бдительный, что сделал тебе этот ложный донос, расписав то, чего не было, да и быть не могло? Ведь если не скажешь, я эту ретивую доносчицу найду сам, своими шаманскими средствами, и тогда все будет только хуже.
– А может, не надо, Петрович? – жалобно спросила Марина Витальевна, – ты ведь их накажешь – а получится, будто это личная месть, и выйдет нехорошо…
– Ничего подобного, – возразил Петрович, – ведь я накажу их не за то, что они сообщили тебе о визите девочек к моей семье в баню (это чистейшая правда), а за то, что напридумывали себе дурацких подробностей, что было уже полной ложью. Если мы позволим развиться этому явлению (а коллектив у нас преимущественно бабский, склонный к таким вещам), то мы утонем в интригах и уже никогда не сможем отличить правду ото лжи. Ложь в нашем обществе, моя дорогая Мудрая Женщина, никогда не должна приносить дивидендов – а только самое строгое наказание. В то же время правда должна вознаграждаться и восхваляться, какой бы горькой и неприятной она ни была.
– Хорошо, – кивнула Марина Витальевна, – я назову тебе их имена, но только пообещай, что наказание будет суровым, но не жестоким.
– Обещаю, – торжественно произнес Сергей Петрович, – я и жестокость – понятия несовместимые.
Так и произошло. Перед обедом, в присутствии всего клана, сперва Сергей Петрович публично вынес свой приговор, потом Марина Витальевна так же публично извинилась перед напрасно оскорбленными девочками и принесла Сэти виру – те самые посеребренные сережки с синенькими камушками. Сказать, что девочка была обрадована – это значит ничего не сказать. Несправедливость была исправлена, правда восстановлена, а ей досталась вещь, которая по статусу приближала ее к уровню вождей. Печалило Сэти только одно – у нее не были проколоты уши, и носить эти серьги, подтверждая свой статус она не могла. К тому же на ее одежде отсутствовали карманы, (они еще не были изобретены), и серьги очень легко могли потеряться. Но тут на помощь девочке пришла старшая и любимая жена Сергея Петровича – красавица, спортсменка и просто комсомолка. Ляля забрала у Сэти серьги, сунула их в нагрудный карман и сказала, что прокалыванием ушей они займутся сразу после обеда, и если девочка согласна немного потерпеть боль, то ей потом будет удовольствие на всю жизнь. Забегая вперед, надо сказать, что так они и сделали, и на рабочее место невеста Сергея Петровича пришла донельзя довольная, поблескивая подаренными серьгами – чем вызвала страшную зависть товарок.
Итак, закончив с компенсацией за несправедливое и самовольное наказание, шаман Петрович перешел к вопросу возмездия за ложный донос. Из общего строя были вызваны несколько девочек – одна бывшая Лань по имени Тума, примерно тринадцати лет от роду, и две такие же юные полуафриканки Гаитэ-Герта и Форитэ-Фрося. На них, всех троих, шаман Петрович наложил недельное табу на разговоры, пояснив при этом в краткой формулировке суть наказания, заключающуюся в том, что если не знаешь подробностей какого-либо события, то лучше их не выдумывать. А то получится так, как сейчас, когда приходится отвечать за произнесенную ложь.
И что самое удивительное – девки реально не могли произнести ни звука. Рот, как рыбы, открывают – и тишина. Сергей-то Петрович думал, что он запретит им разговаривать, а за исполнением этого запрета еще надо будет проследить, но, как выяснилось, все утряслось само собой, потому что авторитет Сергея Петровича среди девок достиг таких высот, что наложенное им табу действовало самым непосредственным способом – видимо, тут в чистом виде срабатывала психосоматика…
Примерно вот так прошло воскресенье, десятое сентября, в течении которого больше никаких особых событий не случилось.
* * *
11 сентября 1-го года Миссии. Понедельник. Пристань Дома на Холме
Как оказалось, Фэра была права, и ночью пошел весьма сильный холодный дождь, который к утру ослаб до мороси, но все равно и пожелтевшая пожухшая трава на лугу, и наполовину облетевшая листва на деревьях и все прочее оказалось насквозь мокрым, а в холодном влажном воздухе повис специфический запах грибной прели. Стоило только тронуть дерево или куст, как на землю проливался самый настоящий ледяной дождь. Сергей Петрович, как и все остальные вожди, только порадовался тому, что картошка уже убрана и спрятана в накрытый пленкой бурт. Не дай Бог, она осталась бы на открытом воздухе в такую погоду…
Когда на завтрак пришел Сергей-младший (который со всем своим семейством поселился в шалаше-вигваме, построенном у стройки Большого Дома, с задачей охранять бурт с картошкой и поддерживать, по необходимости огонь в печи для обжига известняка), то выяснилось, что ночью там произошло небольшое несчастье. Ну это для кого несчастье, а для кого совсем наоборот. Кабанья банда, попробовавшая совершить налет на бурт, понесла невосполнимые утраты. В расцвете сил погиб секач, которому жаканом из «Сайги» прилетело прямо в раззявленную пасть – захлебнулся собственной кровью. Это ему не повезло, взрослого секача в период жировки по большей части можно подбить только из гранатомета – натуральный танк в броне из сала. Пали от арбалетных стрел на поле боя также два подсвинка и взрослая свинья, от которой по лесу с визгом разбежалась стайка подрощеных свинтусов, каждый не менее полсотни кило весом. Все случилось из-за того, что дождь затушил сторожевой костер, и теперь клану опять предстояла возня со свининой. По счастью, погреб с ямой для засолки мяса был выкопан в земле по всем правилам – с дренажом и надежным перекрытием, так что стратегическим запасам свинины ничего не грозило. Было решено, что секач и свинья пойдут в яму, а подсвинки останутся Марине Витальевне на ежедневные расходы. Кстати, сальцо у тех и у других уже имелось – сезон жировки был в самом разгаре.
А вот штамповка сырцового кирпича накрылась медным тазом. То есть отштамповать его, конечно, было еще можно, а вот надеяться, что он высохнет – это уже увольте. Поэтому всю ту бригаду, что штамповала кирпич и копала глину, Сергей Петрович вооружил острыми ножами и направил на резку тальниковой лозы, обильно произраставшей по берегам Ближней. Лоза – это и теплица Марины Витальевны, и тара для хранения продуктов (короба и корзины), а также каркасы для керамических изделий по технологии, не требующей гончарного круга. Пусть будет. Ту же картошку в подвале лучше хранить не навалом, а расфасованную по мешкам, или в данном случае корзинам. В любом случае, лежит и есть не просит, пока у Антона Игоревича (и именно у него) не дойдут руки показать народу еще один мастер-класс по плетению лозы.
Кроме всего прочего, Сергей Петрович порадовался, что еще вчера перекрыл кровлю столовой, и теперь девочки из бригады Лизы лихорадочно заканчивают кладку стен и их затирку при помощи глиняно-опилочного раствора. Уже сейчас обедать в береговом лагере под простым навесом до предела неприятно, потому что холодно, промозгло и продуваемо ветром. Девочки стараются для себя, и это знают. Еще немного, и можно будет переезжать из Берегового лагеря, причем полностью и окончательно. К пятнадцатому числу будут одновременно готовы и столовая, и общежитие, а до того времени придется принимать пищу под порывами нешуточного ветра, испытывая холод и сырость.
По-прежнему продолжалась долбежка известняка при строительстве подвала. На одной стороне было выдолблено уже две трети от общего объема, и процесс продолжался. Андрей Викторович обещал, что уже к субботе одна половина будет доделана, и тогда можно начинать заниматься второй. Да, это вам не дом на песке ставить, или в крайнем случае на глине. Полностью подвал, по расчетам Андрея Викторовича, будет готов к пятому октября. Подумав, Сергей Петрович решил, что раз электрический перфоратор в основном сверлит, а не долбит, то класть цоколь дома можно будет начать, как только закончатся все работы в столовой, общежитии и керамическом цеху, а пока пусть люди занимаются делом. Тем более что как раз столько времени уйдет, чтобы загасить произведенную известь, дать ей отстояться и, перемешав ее с песком, получить кладочный раствор. Как раз на все нужно дней пять, особенно длителен процесс гашения извести без доступа воздуха и последующего отстоя.
* * *
12 сентября 1-го года Миссии. Вторник. Пристань Дома на Холме
Дождя не было, но погода продолжала оставаться пасмурной, холодной и сырой. Низкие серые тучи, прилетавшие на крыльях ветра с Атлантики, уносились дальше в сторону Альп, и на их место тот же ветер приносил новые. Несмотря на настоль мерзкую погоду, бригада Антона-младшего продолжала рыбачить, благодаря чему завтрак или ужин в клане Огня непременно состоял из рыбных блюд. И не всегда эти блюда были, так сказать, ординарными. Например, сегодня вся рыболовецкая бригада тянула одну-единственную рыбу – но вытянуть ее смогла только тогда, когда Антон-младший догадался зацепить плетеный шнур за упряжь лошади, которая в режиме челнока моталась между берегом и кухней, перевозя туда улов. Это оказался не осетр, как вначале подумал Антон-младший, а самый настоящий сом, который ни в какую не помещался в транспортные корзины на лошади, и из-за этого для него даже пришлось вызывать УАЗ. Жареная сомятина – блюдо очень жирное, но погода и обильный физический труд едоков говорили о том, что в данном случае это самое то.
Привезенного в береговой лагерь сома измерили рулеткой, по кускам взвесили, и в обед устроили удачным добытчикам праздник, во время которого каждый должен был встать и сказать про них что-нибудь хорошее. Плохое запрещалось говорить категорически. Что самое удивительное – заговорили и наказанные сплетницы, но как только они закончили свое восхваление удачливым добытчикам, то дар речи снова их покинул. Так сказать – до истечения срока наказания или особого распоряжения.
Ради этого маленького праздника к обеду даже разошлись тучи и выглянуло солнце, раскрасив все вокруг яркими цветами, одарив землю и людей последним в этом году теплом. Будто так прощалось уходящее лето, обещая вернуться на следующий год. Была в этом мероприятии и еще одна полезная сторона. Все и каждый – бывшие Лани и полуафриканки – видели, что стоит тебе как следует постараться для клана – клан это непременно заметит, оценит и похвалит. А те, кто делает своим товарищам гадости, потом в буквальном смысле и рта раскрыть не смогут.
В остальном все производства в этот день продолжали жить обыденной жизнью. Кирпичный завод Антона Игоревича перепрофилировался под выпуск глиняных горшков на плетеном каркасе. Несколько женщин уже сидели и плели в свежепостроенном керамическом цеху из нарезанной вчера лозы широкогорлые корзины редкого плетения, которые потом надо будет выстелить изнутри тщательно заглаженными глиняными колбасками. Такую посуду Антон Игоревич на пробу уже делал, но сейчас это должен быть по-настоящему массовый продукт большой емкости. Не миски и тарелки, а огромные горшки с крышками для хранения зимних запасов: рыбы, мяса и прочих разных вкусностей. Как раз к тому времени, когда будет исчерпан весь запас предназначенного для обжига сырцового кирпича, заготовки посуды успеют полностью просохнуть, и большая печь сможет принять их в свои жаркие объятья.
* * *
13 сентября 1-го года Миссии. Среда. Пристань Дома на Холме
В этот холодный осенний день зарядил унылый дождь, начавшийся еще ночью, но это не помешало состояться радостному и долгожданному событию – досрочно была сдана в эксплуатацию зимняя столовая. После ужина во вторник большей котел был вытащен из очага летней столовой и на УАЗе торжественно перемещен на свое новое место, где он и будет пребывать до того времени, пока клан не переедет в еще более совершенное жилье Большого Дома.
Все были так счастливы, что мало кого волновали незначительные детали, вроде свежеотштукатуренных стен, которые, будучи еще сырыми, начали отчаянно парить, когда утром под котлом был разведен огонь. По помещению пошли волны удушливого жара. Первый завтрак прошел будто в бане, все обливались потом, поедая горячую кашу, а некоторые девки даже поснимали свои парки и положили их на скамейки рядом с собой, оставшись выше пояса только в одних топиках. Поскольку сквозняков в столовой не было, то это ничем плохим им не грозило.
Хуже всех приходилось Марине Витальевне и ее помощницам, которые, красные и распаренные, с уполовниками в руках, метались у котлов, подобно суетливым чертовкам, поминутно утирая со лбов трудовой пот. Если Марина Витальевна и Марина-младшая еще держали марку приличия, оставшись в штанах и в майках (пусть даже они и промокли насквозь), то Фэра и Нита не выдержали и разоблачились, что называется, до формы одежды «номер один» (применительно к женскому личному составу), и теперь по-летнему блистали кожаными топиками, трусиками и голыми потными телесами. Будь здесь посторонние мужики, голодные до голого женского тела, то специфического восторга и гогота было бы не избежать, но мужики тут все были свои, что называется, «наевшиеся», у каждого из которых и свои жены были ничуть не хуже.
Но все же это было лучше, чем есть под стучащим по навесу проливным дождем, среди луж и под порывами холодного ветра. Жару обитатели каменного века терпеть были согласны, а вот холод нет. Наелись они этого холода по самые уши, поэтому приветствовали начало работы крытой столовой, несмотря на все имеющиеся в ней недоделки. Сыро, душно и жарко, но терпимо и к тому же когда-нибудь эти стены все же просохнут.
Успокоил всех Сергей Петрович, сказав, что глиняная штукатурка просохнет через пару дней, после чего стены будут побелены свежеразведенной гашеной известью. И для красоты – чтобы в помещении было светлее, и для дезинфекции. После завтрака в столовую пришел Валера с дрелью, украсивший центральные опорные столбы между столами дырками примерно сантиметрового диаметра, после чего в них были вставлены выточенные на токарном станке цилиндрические палочки. Получились такие симпатичные деревянные вешалки, на которых обедающие могли бы повесить свою верхнюю одежду. Чего уж там говорить – не догадались сразу наши великие строители, всего-то и не умыслишь. Но зато быстро реабилитировались, оперативно устранив обнаруженные недоделки.
На этом о столовой пока все. Самое главное, что с этого дня прием пищи перестал сопровождаться для членов клана неприятными ощущениями от холода, и риском простудных заболеваний. Ничем прочим особенным этот день не выдался, работы на прочих объектах, несмотря на занудный дождь, продолжались в темпе «держи вора». На стройке Большого Дома над местом долбления подвала был сооружен передвижной навес, который полуафриканки из бригады Андрея Викторовича перемещали на полметра каждые пять-шесть часов. Казалось, что на них не действовал ни холодный дождь, ни ветер, когда они – полуголые, блестя коричневыми телесами – бегали с тачками, выгружая из будущего подвала надробленный известняк.
На все просьбы надеть парки и штаны они говорили, что привыкли к холодной и мокрой погоде еще там, на побережье, в своей позапрошлой жизни, когда Тюлени были обычным племенем охотников на морских животных. А охота – она бывает не только летом, когда теплая вода, ласковое солнце и голубое небо, но и зимой, когда море становится серым, злым, сплошь покрытым белыми барашками, под таким низким серым небом с холодным пронизывающим ветром. И в такую погоду зачастую приходилось садиться в кожаные лодки, и, отчаянно гребя короткими веслами, выходить в такое неласковое море, чтобы добраться до лежбища тюленей или птичьего базара, до которых нельзя дойти по берегу. Такой дождь, как сейчас – это еще благо, потому что вода в нем не соленая, и кожа после нее совсем не чешется. Лучше потом, после работы, скинув промокшую летнюю одежду, голышом влезть в сухие и теплые парку и штаны, сразу обсохнув и согревшись. Потом сытный горячий ужин, где много мяса, жира, картошки и прочих прелестей, от которого в животе становится очень хорошо, после чего крепкий сон в жарко натопленной казарме, а с утра все сначала. Вот вам, товарищи, и полуафриканки – вроде бы южные и теплолюбивые существа…
Тут же, совсем рядом с подвалодолбильщиками, в обжигательную печь загружалась новая партия известняка, а в кипелке шипела и бесновалась гасящаяся известь, плотно прикрытая деревянной крышкой, не допускающей ни разлета жгучих брызг, ни доступа воздуха с таким вредным для процесса газом СО2. Дня через три погашенную влажную известь можно будет перебрасывать в ванну для отстоя, откуда ее потом будут брать в бетономешалку и, смешав с песком, готовить известковое тесто.
* * *
14 сентября 1-го года Миссии. Четверг. Пристань Дома на Холме
С утра дождь утих и небо даже немного развеялось, но все равно даже в районе полудня температура воздуха не поднималась выше двенадцати-тринадцати градусов тепла. Весь день Сергей Петрович работал со своей столярно-плотницкой бригадой. Перегородки в общежитии были уже установлены и дело дошло уже до сколачивания лежанок. Очаги понемногу топились, кан был теплым и внутри общежития было тепло, и вкусно пахло обструганным смолистым деревом. И хоть спешка хороша только для ловли блох, но Сергей Петрович решил во что бы то ни стало закончить сегодня все работы, чтобы завтра прямо с утра учинить праздник новоселья.
А то как-то нехорошо получается – рядовые члены клана живут в теплой и уютной казарме, а вожди ютятся по летним халупам, которым по ночам откровенно уже не хватает отопительных возможностей. То есть местные, разумеется, были бы рады и тем шалашам-вигвамам с канами (у них самих, в жилищах с центральным костром-очагом условия были гораздо хуже), но ни Марина Витальевна, ни Антон Игоревич, ни Сергей Петрович, ни Андрей Викторович, ни Ляля, Лиза, Катя, Сергей-младший и Валера никак не являлись местными. Они и сами хотели жить по-человечески в своем понимании, и всему своему новому клану привить правильный вкус к жизни. Потому-то так и торопился Сергей Петрович с общежитием, ведь в этот шалаш-вигвам даже электричество не проведешь, да и с понижением по ночам температуры до нуля и ниже, вылезать утром из-под одеяла становится мало-мало неприятно. Нет, вопрос общежития назрел и перезрел, вот и работает над ним Сергей Петрович как проклятый.
* * *
15 сентября 1-го года Миссии. Пятница. Пристань Дома на Холме
Ночью опять случился заморозок, земля под ногами задубела, а лужицы покрылись льдом. Правда, текучая вода, в Ближней и тем более в Гаронне пока сопротивлялась наступлению мороза, и лед там не появился даже в стоячих прибрежных заводях. Наверное, еще не время. Первым делом, сразу после завтрака, состоялось великое переселение народов. Из шалашей-вигвамов вытаскивалось все ценное и неценное имущество, и Антон Игоревич на УАЗе отвозил его на новые квартиры, где в отдельных теплых полукомнатах, еще пахнущих обструганной сосной, на прочных трехъярусных широких лежаках, застеленных сухой травой, уже были расстелены покрышки из шкур. Каждая комната, отделенная от коридора занавесью из шкур, была рассчитана на размещение от шести до двенадцати (если на один лежак шириной в метр двадцать класть сразу двоих) человек и больше напоминала купе плацкартного вагона двойной ширины, чем нормальное жилье. Но как паллиатив пойдет, тем более что решает самую главную задачу – размещение максимального числа народа в минимальном объеме при максимально комфортных условиях, когда тепло, светло, ниоткуда не дует и на голову не каплет. В результате примерно к десяти часам дня береговой лагерь окончательно опустел. С шалашей-вигвамов забрали покрышки из шкур, и эти временные сооружения враз приобрели такой вид, будто были заброшены еще давным-давно.
Сергей Петрович, например, в своей комнате распределил места так. Фэрины близнецы Сипа и Кота – вдвоем на самую верхнюю левую полку, все равно обе лазают по лестнице как молодые обезьянки. Там же их подружка, на год младше, по имени Сила, которая является старшей дочерью Мани. Им там наверху прикольно. Туда же, к девочкам, угнездилась серо-полосатая кошка Мура Петровна, которое все лето и осень провела за изучением окрестностей, питаясь вкусненьким от Марины Витальевны и дикими полевыми грызунами. Как стало холодать и грызуны попрятались, кошка снова вспомнила, что у нее есть хозяин, который не только посадит на колени и погладит, но еще и обогреет и накормит. Правую самую верхнюю полку заняли две молодые полуафриканки – Вауле-Валя и подруга, за которую она очень попросила – Оритэ-Оля. В принципе, Сергей Петрович и так собирался, сдав в эксплуатацию общежитие, распихать по замужествам всех женщин, считающихся взрослыми, чтобы в казарме вместе с подростками их не осталось ни одной – ни полуафриканки, ни бывшей Лани. Средняя левая полка отдана в монопольное пользование Илин, ее годовалой дочери Мули и трехлетней дочери Мани Питы. На средней правой полке будут спать старшая жена Фэра, а также Мани. Внизу слева – любимая и главная жена Ляля и старшая полуафриканская жена Алохэ-Анна, которые странным образом сдружились между собой и оказались не разлей вода – несмотря на то, что ничего общего между этими молодыми женщинами не было, и быть никогда не могло. Внизу справа устроился сам господин и повелитель всего этого гарема, который будет спать с той из жен, какую ему на эту ночь выберет жребий, очередь, его собственное желание или решение бабского коллектива. Хотя очередь все же и справедливей и демократичней, семь жен – семь дней недели, а в случае женского недомогания очередной жены последует переход хода, тем более что раз в неделю будет банный день, где у всех жен будут равные возможности завладеть вниманием своего мужа. Но это будет потом – переселение переселением, а работа работой. Наскоро разложив вещи, все разошлись по своим бригадам, поскольку посвященный этому событию праздник был назначен на вечер.
Сергею Петровичу в этот день наконец предстояло перенести все свое внимание на стройку Большого дома на холме. Рабочая сила освободилась, у Антона Игоревича на складе лежал запас жженого кирпича, необходимый для начала работ, подвал с одной стороны будущего дома был почти полностью выдолблен, дорога на холм окончательно расчищена от пней – и теперь Сергею Петровичу требовалось произвести разметку основания под цоколь будущего дома, пока девочки из Лизиной бригады заняты важнейшим делом – погрузкой и разгрузкой перевозимого с завода кирпича. Ведь пока есть время, надо создать себе фронт работ, чтобы потом не отвлекаться на вспомогательные работы.
– В принципе, – подумал он, – совсем необязательно выдалбливать подвал под обеими половинами дома. Полутора сотен кубов объема погреба вполне достаточно, так что второй подвал того же объема совсем необязателен, тем более что он не выкапывается в глине, или там в песке, а выдалбливается в известняке. И так Андрей Викторович, Сергей-младший и полуафриканки из бригады проделали титанический труд, на который невозможно взглянуть без трепета. Нет уж. Завтра они додолбят подвал по длине и оформят лестницы вместо выездного пандуса для тачки – после чего можно будет приступать к основной части стройки дома.
Каркасный материал в сушилке уже полностью высох, но Сергей Петрович пока не торопился его оттуда извлекать. Лучше всего это делать, когда цоколь дома будет уже полностью выложен и пора будет поднимать каркас.
А пока, взяв в помощь Лизу и Алохэ-Анну, а также вооружившись рулеткой и мощной ударной дрелью из своего арсенала, Сергей Петрович приступил к разметке будущего цоколя. Дрель ему была нужна для того, чтобы высверливать в известняке отверстия, в которые потом встанут разметочные колышки. Не такая это и простая задача. Уж больно специфический под их будущим Большим Домом грунт. Сам Сергей Петрович вымерял и сверлил. Алохэ-Анна бегала с рулеткой, держала конец и всячески помогала, служа шаману третьей очень длинной рукой. Лиза вставляла в засверленные отверстия колышки и тянула шнуры. Уже к вечеру, за исключением проезда для тачки, на которой вывозился известняк, контур будущего большого дома был размечен колышками и шнурами. Андрей Викторович обещал, что завтра к обеду долбежка будет закончена, и тогда по этому контуру можно будет сперва класть ленточную подложку на бетонном растворе с ячеистой сеткой, а уж потом выводить на нем цоколь их будущего дома. Но это будет завтра, а сегодня в клане праздник Новоселья.
Собрав своих людей и сложив инструменты, Сергей Петрович развернулся и направился домой, где его ждали и не могли дождаться родные люди. Даже годовалая малышка Мули уже хорошо запомнила этого дядю, и каждый раз, когда его видела, тянула к нему ручки, желая, чтобы Сергей Петрович взял ее на ручки. Не миновать ей называть его папой, хоть он и не имеет к ней никакого отношения в плане биологии. Но зато в плане культуры, воспитания и обучения, Сергей Петрович является для девочки настоящим отцом, и в этом нет никакого сомнения. Собственно, в таком случае можно сказать, что неважно, кто зачал – важно, кто вырастил и воспитал.
К тому моменту, когда Сергей Петрович подошел к общежитию, вечер уже полностью вступил в свои права и начало темнеть. В последнее время свой ужин членам клана приходилось вкушать уже в темноте. Ничего не поделаешь. Дни становились все короче, а ночи длиннее, но у новой столовой было такое преимущество, что ужинать в ней можно было и с искусственным светом, который давал прирученный Дух Молнии.
Так вот – для того чтобы как следует отметить этот праздник, в столовой ждал праздничный обед, точнее ужин, а прямо за сдаваемым в эксплуатацию общежитием был сложен огромный, выше человеческого роста, «пионерский» костер из отходов лесопильного производства бригады Сергея Петровича. Тут же находились и остальные члены клана, ведь предстояла не только торжественная сдача общежития в эксплуатацию, но еще и дополнительные свадьбы, музыка, песни и пляски до упаду.
Идея провести по-настоящему большой праздник появилась у Сергея Петровича, когда он увидел, что погода держится вполне приличная и не собирается портиться. Уже несколько недель воскресенье значило для членов клана все меньше и меньше, а потом и вовсе потеряло смысл, потому что всех охватила лихорадочная гонка наперегонки с зимой. Теперь же, пусть это и не воскресенье, требовалось устроить клану настоящий праздник, чтобы все видели, что клан Огня умеет не только работать, но и от души веселиться.
Сергей Петрович вышел перед кланом и в очередной раз пожалел, что у него нет настоящего шаманского бубна. Сколько интересного он с ним бы мог сделать – но, видимо, не судьба. Так что пришлось обходиться без бубна, одной своей величественностью и умением удержать внимание публики. Правда, ему очень сильно помогала играющая на заднем плане музыка Жан Мишель Жарра. Очень полезно в таких случаях.
Подняв руку, Сергей Петрович привлек к себе внимание публики.
– Итак, – сказал он, и после торжественной паузы повторил бессмертные слова Чебурашки, – мы строили, строили и наконец построили. Ура нам всем. Мы все работали на этой стройке, но некоторые сделали значительно больше остальных, чтобы этот праздник состоялся. Предлагаю каждой бригаде немедленно собраться в кучку и выдвинуть их из своих рядов. Выдвинуть тех, кто лучше всех работал – пусть подойдут к нам, а мы их похвалим и наградим, и вместе с ними отпразднуем это замечательное событие.
Девки собрались в кружок, немного пошушукались и спустя несколько минут вытолкнули к нам: от бригады Андрея Викторовича – его старшую полуафриканскую жену Санрэ-Соню, от бригады Антона Игоревича – жену Гуга, бывшую Лань Литу, от бригады Сергея Петровича – нынешнюю его новобрачную Ваулэ-Валю, от бригады Лизы – известную уже всем организаторшу ночной банной эскапады девочку Сэти, от бригады Ляли – некогда штрафницу, а теперь ударницу и передовичку Аксу, с огромным животом, беременную на седьмом месяце, от кухонно-медицинской бригады Марины Витальевны – ее собрачницу, красавицу и молодую мать Ниту.
После этого, попросив благословения у духов огня, Сергей Петрович раздал женщинам и девушкам заранее приготовленные факелы и плюнул на них огнем из штормовой зажигалки. Как только факелы занялись жарким чадным пламенем, Сергей Петрович выстроил девок цепочкой и повел их за собой вокруг сложенного кострища, сказав поджигать его факелами во всех местах, где получится. Сухие и смолистые сосновые горбыли и вершинки разом полыхнули таким ярким ревущим пламенем, как будто были политы бензином – и ночная тьма, уже начавшая сгущаться вокруг, вдруг отпрыгнула куда-то далеко-далеко, будто напуганная силой и яростью огня. Яркие искры и какие-то мелкие, сгорающие на лету частички праздничным салютом взлетели к небесам, создавая радостное и торжественное настроение.
– Духи огня одобрили нашу стройку, – торжественно возгласил Великий шаман Петрович, – и будут очень рады поселиться в наших очагах. Давайте по этому поводу есть, пить, плясать и веселиться. Маэстро, урежьте музыку!
Маэстро, в роли которого был Сергей-младший, урезал что-то веселое и танцевальное, и Сергей Петрович, взяв за руку свою невесту Ваулэ-Валю, пошел с ней вокруг костра, начиная таким образом змейку, Ваулэ-Валю взяла, за руку Лита, Литу – Санрэ-Соня, Санрэ-Соню – Сэти, вслед за Сэти встала Нита. Одна лишь Акса осторожно отошла в сторону, и присела на принесенную ради такого случая скамью для беременных. Не пристало с ее огромным животом весело скакать в хороводе. За Нитой в змейку потянулись и другие девки и женщины, втягивая в живую цепь и своих мужчин – и вскоре больше полусотни взрослых и приравненных к ним членов клана водили хоровод вокруг пылающего костра. И им было чему радоваться.
– Слава Великому шаману Сергею Петровичу, – кричали они, – который построил эти дома, благодаря которым клан живет в тепле и невиданном уюте. Слава главному охотнику, Андрею Викторовичу, который сделал жизнь клана сытной и безопасной – ни дикий зверь, ни злой человек не смеет к ним приблизиться без того, чтобы Андрей Викторович не поразил их своим громом. Слава старейшине Антону Игоревичу, который в своей мудрости научил духов огня обращать глину в такой удобный ровный камень, из которого шаман Петрович и построил свои дома. Слава Мудрой женщине Марине Витальевне, которая одним своим присутствием отгоняет злых духов болезни, которые боятся ее и не смеют приблизиться к клану. Слава их помощникам Валере, Сергею-младшему, Ляле и Лизе, которые всегда оказываются так, куда не успевают вожди и помогают, наставляют и учат наравне с ними. Слава бывшей мудрой женщине Фэре, которая смогла позвать на помощь погибающим ланям могущественный клан Огня, отчего Лани оказались в безопасности, а клан огня получил новых верных членов. Слава Анне, в прошлом Алохэ, которая сумела найти правильные слова перед победителями, в результате чего женщины впавшего в мерзость людоедства племени Тюленя получили возможность полностью искупить свой грех и влиться в ряды могущественнейшего клана, которому покровительствуют духи Огня и Молнии. Слава всем тем женщинам, что носят в себе детей, которые родятся, вырастут и еще больше усилят родной клан. Слава всем, кто работал, приближая этот радостный день – делал кирпичи, пилил и таскал деревья, делал из них доски, строил дома, шил одежду, кормил и лечил. Слава великому клану Огня! Ура! Ура! Ура!
После того как закончились здравицы, часть народа осталась плясать у костра, а часть – самая голодная – отправилась в столовую, где сегодня был режим самообслуживания. Подходи и по-домашнему клади себе все, чего душа пожелает. Хочешь жирного свиного рагу с картошечкой – пожалуйста. Хочешь запеченной сомятины – тоже пожалуйста, хочешь грибного супчика или жареных грибочков с диким чесноком – тоже кушай на здоровье. Вкуснота!
Поевшие возвращались к костру веселиться дальше, а на их место в столовую приходили те, что были еще голодны, но еда все не кончалась, потому что ее было много. Вот она – модель счастливого будущего для людей из каменного века, не избалованных даже обыкновенной сытостью. В любом другом клане, кроме клана Огня, люди постоянно хотят есть, потому что если даже добыча будет сегодня обильной, то ведь надо подумать еще и о завтрашнем дне, когда, быть может, не удастся добыть вообще ничего. И лишь в том случае, когда добычи очень-очень много, и сохранить ее от порчи невозможно – вот тогда люди каменного века впадают в грех обжиралова, в неумеренных количествах потребляя пищу, которую все равно выбрасывать. Кончается это, как правило, плохо – постоянная голодная жизнь, чередующаяся с разовым невероятным обжорством, приводит к очень высокой ранней смертности.
Но в данном случае ничего подобного членам клана Огня не грозило, потому что вот уже два с половиной месяца они имели трехразовое обильное питание с большим количеством жира, мяса и рыбы. Еще в середине августа Сергей Петрович заметил, что у женщин, девушек и детей – что бывших Ланей, что полуафриканок – пропал тот особый голодный взгляд, который был у них очень ярко выражен в самом начале. Теперь женщины и девочки ели, чтобы насытиться и ради удовольствия, а не в запас, как это было в голодные времена. Но при этом никто не позволял себе кидаться едой, или оставлять в миске недоеденные куски. Взяла что-то из общего котла – будь добра съесть все до конца, ведь эта еда – результат тяжелого труда твоих товарищей по клану. Любимую западную забаву – кидаться тортами – тут бы категорически не приняли и осудили, а людей, практикующих такое, изгнали бы из клана и племени, как ужасных извергов и извращенцев. А это, конечно же, верная смерть. В общем, пищу народ употреблял, как говорится, культурно, получая наслаждение от вкуса и аромата, а не от количества.
– Жаркого должно хватить и на завтрак, – сказала Марина Витальевна, проверив содержимое котла, – надо только чуть пожарить рыбки, в качестве небольшого довеска.
Но и костер, в который народ подкидывал все новые и новые дрова, и торжественная часть, и пляски до упаду, и праздничный ужин далеко не исчерпывали намеченной Сергеем Петровичем программы. На самое сладкое и самое вкусное оставалась еще брачная церемония для тех последних не беременных женщин, которым наконец было позволено обрести свои семьи. После этого все – незамужними оставались только обладательницы больших животов, которым сейчас надо думать не о мужиках, а о своих будущих детях. Об остальном позаботится клан Огня – и точка.
Завершив все церемонии, прямо от праздничного костра семейство Сергея Петровича, прихватив всех троих новых жен, отправилось в баню, потому что сегодня по очереди был их банный день. И тут же на пороге, как чертики из табакерки, возникли дополнительные невесты Сергея – Сэти и ее товарки, настаивающие на том, что раз уж они невесты, то и в баню должны ходить вместе со своим будущим мужем. А баня маленькая – на толпу в пятнадцать человек не рассчитанная (это если считать дочерей Фэри и Мани). Пришлось Сергею Петровичу объяснять девочкам, что если они хотят попариться со своим будущим мужем, то должны подойти попозже, когда из бани уйдут дети и те женщины, которые сегодня рассчитывают в бане только помыться. И вот тогда Сергей Петрович и его старшие жены с удовольствием попарят всех своих будущих невест, ибо семья шамана Петровича и в самом деле их семья. А пока мол, погуляйте, поводите хороводы, попойте песни, порепетируйте, короче, будущий праздник осеннего равноденствия.
Девки, ага, согласились с шаманом Петровичем, что час или полтора им погоду не делают, но чтоб зато потом все было как в настоящей семье. Только за исключением делания сладкого, на что Петрович им, к их сожалению, наложил табу. Но свое они возьмут – даже не сомневайтесь.
* * *
16 сентября 1-го года Миссии. Суббота. Пристань Дома на Холме
В этот день, после обеда, при полном присутствии всего народа, в будущий цоколь Большого дома была торжественно уложена первая полоса бетонного раствора под ленточный фундамент, поверх бетонного раствора была также торжественно раскатана первая двадцатиметровая полоса армирующей сетки, а поверх сетки уложены первые – можно сказать краеугольные – кирпичи, которые заранее, с утра, были вымочены в наполненной водой и выстеленной пленкой специальной яме, после чего работа на кладке цоколя закипела вовсю.
По нормативам советского времени за один день положено укладывать не более четырех рядов кирпичей, иначе стена может «поплыть», теряя форму. Сергею Петровичу для выкладки цоколя, который должен быть не ниже семидесяти пяти сантиметров, таких рядов требовалось выложить одиннадцать. То есть задача на три дня работы. Если самые нижние три ряда сегодня он планировал класть на цементном растворе, то уже завтра-послезавтра придется переходить на цементно-известковый раствор, используя известковое тесто собственного производства. На этом привезенный с собой цемент будет израсходован полностью.
Что касается возможности уложить эти четыре ряда за один рабочий день, то Сергей Петрович в своих расчетах опирался на старый советский норматив, в котором говорилось, что один рабочий должен укладывать не менее четырехсот кирпичей за одну рабочую смену. По подсчетам Сергея Петровича, на четыре ряда цоколя должно было уйти чуть больше шести тысяч штук кирпичей – то есть это была работа для пятнадцати каменщиков вместе с подсобными рабочими. В бригаде Лизы, профильной по этому занятию, было восемнадцать девушек, имевших подготовку и практику куда выше начальной, причем трое из них стояли на бетономешалке. Кроме того, у них на подхвате было восемь полуафриканок – четыре из бригады Андрея Викторовича, две из бригады Сергея Петровича, и две из бригады Антона Игоревича. Так что четыре с половиной тысячи кирпичей в первый рабочий день, и по шесть тысяч за два последующих дня подчиненные Сергея Петровича могли уложить запросто. Соответствующий опыт у бригады Лизы есть, материалы для них подготовлены заранее – в общем, для того, чтобы не справиться с задачей в таких условиях, надо постараться особо. Но девочки знают, что работают для себя, а не для кого-то еще, поэтому стараются изо всех сил. Психология первобытного коммунизма в чистом виде – при том что она подкреплена соответствующими знаниями и начальной технической базой.
Именно поэтому перед началом работ Андрей Викторович покопавшись в своем гараже, вытащил большой, метр на два, ярко-алый флаг СССР, который лично поднял на пятиметровом флагштоке, изготовленном из прямого стволика молодой сосны и установленном чуть в стороне от стройки. Потом, когда стройка будет закончена, этот флаг должен будет вечно развеваться над их Большим Домом. А вам слабо поставить себе задачу создать такое общество у начала времен, чтобы оно никогда не перешло к эксплуатации человека человеком? Чертовски трудная, почти невыполнимая задача, но наши герои за нее взялись.
Непосредственное начало стройки Большого Дома означало, что клан Огня перешел к последнему этапу своей подготовки к зиме, после завершения которого чисто материальные проблемы клана Огня в основном будут полностью решены, и до наступления весны можно будет перейти к духовному самосовершенствованию методом созерцания собственного пупа. Шутка!
Человек так уж устроен, что текущее материальное положение его никогда не удовлетворяет. Ему все время хочется чего-то большего – например, птичьего молока или сала в шоколаде, а когда он это получает, то оказывается, что это совсем не то. Это была еще одна шутка!
На самом деле даже после постройки Большого Дома предстояло еще множество важных и этапных работ. Например, лососевая путина или большая охота на севере в тундростепи на что-нибудь особо мясисто-шерстистое. И если с вывозом шкур издалека больших проблем, скорее всего, не возникнет, то увезти все добытое на такой охоте мясо будет просто невозможно. Скорее всего, надо будет скооперироваться с каким-нибудь местным племенем, попросив предоставить загонщиков для облавы, и за это пообещав оставить им большую часть добытого мяса. В любом случае без клана Огня местные добудут значительно меньше пищи, да еще и с риском для жизни таких ценных и невосполнимых охотников. Вот приплывет на лов лосося клан Северного Оленя, из которого происходит Фэра – тогда Сергей Петрович и Антон Игоревич смогут потолковать с ее братом, который вроде бы там вождь. А пока лучше не заморачиваться с этой проблемой – у клана есть задачи и поближе.
Часть 10. Свалившиеся на голову
1 мая 2011-го года. Воскресенье. Около полуночи. Франция, департамент Жиронда, автодорога местного значенияD2 между городками Суссан и Марго
Группа лучших учащихся государственного универсального лицея Эжен Ионеску, премированная на день труда 1-го мая однодневной поездкой в туристический центр расположенного на берегу Жиронды городка Пойяк, возвращалась домой в пригород Парижа Медон. Туристический автобус Neoplan N3316 «Euroliner», рассекая ночную тьму светом восьми мощных фар, двигался по кривой, словно змеиный след, дороге местного значения. Утомившиеся за день, проведенный на природе, юноши и девушки, а также сопровождающие их педагоги дремали в мягких креслах при свете тусклых дежурных ламп.
Они ловили в пруду на удочку рыбу, тут же выпуская ее обратно, жгли костры под строгим присмотром гида на специально отведенном для этого месте и соревновались в поджаривании на углях привезенного с собой мяса, а также занимались веселыми играми на свежем воздухе. Мальчики постарше, из первого выпускного класса (онижедети, всего-то по семнадцать лет), сумели провезти с собой контрабандой вино и потихоньку угостились, вдобавок угостив и некоторых девиц. И только довольно прохладная пасмурная погода, не дала перерасти мелким эротическим шалостям в нечто большее, после чего девочкам бывает безумно стыдно оттого, что у них начинает расти живот. Ну вы меня поняли. Особи уже половозрелые – а небольшая порция выпитого на голодный желудок вина и праздничное настроение отнюдь не способствует скромности.
Дремала – а точнее, откровенно дрыхла без задних ног – и назначенная ответственной за поездку преподавательница полового воспитания мадмуазель Люси д’Аркур – тридцатилетняя девушка, наделенная множеством достоинств и еще большим количеством недостатков. Главными ее достоинствами были университетский диплом и значительный опыт работы в самых разных образовательных учреждениях, а недостатками – все остальное, то есть тощая, как у вяленой воблы, фигура, характер как у голодной гадюки, аристократическая спесь, которой хватило бы на трех Марий-Антуаннет и убеждения закоренелой феминистки, отрицающей все, что естественно для человека, и превозносящей все противоестественное. К своим подопечным она относилась с легким, плохо скрываемым презрением и пренебрежением, потому что лицей Эжен Ионеску был государственной школой, в которой бесплатно учились дети разного рода неудачников и эмигрантов. Настоящие сливки общества, считала она, должны учиться в частных или, на крайний случай, католических лицеях, где существует помесячная оплата за образование – побольше в частных, поменьше в католических школах.
Сон сморил и ее помощницу, в какой-то мере являвшуюся прямой противоположностью своей начальнице. Студентка выпускного курса педагогического университета, она проходила в лицее Эжен Ионеску практику перед тем, как получить право самостоятельной педагогической работы. Девушку звали Ольга Слепцова, она была русской по крови и напрямую происходила от русских эмигрантов еще той первой послереволюционной волны.
Ее прадед штабс-капитан Иван Слепцов прибыл во Францию после того, как бушующие волны гражданской волны вышвырнули из России его и еще около ста тысяч таких же осколков прошлого мира. С тех пор Слепцовы в России не бывали, хотя и поддерживали в своей семье идеальное знание русского языка. Не ступали они на землю Родины ни в качестве туристов, ни в обозе германских завоевателей, сперва торжественно промаршировавших до Москвы, а потом бежавших до самого Берлина. Большевиков (еще в том, старом понимании) Слепцов-старший не простил, но за взятый штурмом Берлин сильно зауважал, потому что в его понимании именно так и должны заканчиваться все войны.
Ольгу с детства воспитывали в русских традициях, так как это понимали русские эмигранты – то есть самовар, сарафан, коса до пояса и Достоевский, Толстой, Чехов, Бунин в качестве культурной программы. Конечно, в чрезмерных количествах такая программа способна взбунтовать и буриданова осла. Едва окончив лицей, Ольга обрезала косу, переоделась в джинсы и ушла жить в студенческий кампус при университете. Свою начальницу она, как бы это сказать, слегка недолюбливала, считая ее чокнутой дурой, почти что сумасшедшей, зацикленной только на своем феминизме. Парней Ольга любила, но в ее представлении они должны были быть одновременно и умными и сильными, а таковых ни среди ее соотечественников-эмигрантов, ни тем более среди французов как-то не попадалось.
Среди юношей и девушек, учившихся в лицее Эжен Ионеску и поехавших на праздник к теплому морю, были еще двое русских учеников. Одна из них – Марина Жебровская из выпускного класса, которую французские соученики звали Марин – роскошная семнадцатилетняя блондинка, тоже, как Ольга, представляющая старые семьи русской эмиграции. Вторым был Николай Петровских – шестнадцатилетний сынок бежавшего из России в связи с уголовным делом нового русского, мальчик этот был Ольге крайне несимпатичен из-за свой заносчивости и брезгливого пренебрежения соучениками. Почему родной папенька со всеми его честно сжиженными миллиардами, которые он увел с государственных подрядов, не отдал сынка в частную школу – было для Ольги загадкой, но у беглого нувориша, видимо, были свои принципы. Например, никогда не платить за то, что можно взять бесплатно.
Остальные ученики представляли из себя полный социальный срез парижского пригорода. Не совсем дно, но и не кварталы для богатых. Одна девушка-метиска, порождение бурной любви француженки и заезжего араба, прикидывающегося шейхом; и один юноша-мулат, чьи родители переехали с Мартиники поближе к столице в поисках счастливой жизни. Остальные же их соученики происходили из местные французов с самыми что ни на есть исконными корнями; и несмотря на это, особых перспектив жизни не имели, поскольку безработица среди молодежи во Франции достигает двадцати пяти процентов, а среди выпускников бесплатных государственных школ она еще выше.
Итак, все в этом автобусе спали, один только водитель, сорокачетырехлетний Ален абд аль Рашид (француз-алжирец в третьем поколении) бодрствовал, внимательно вглядываясь в ночную дорогу, пустынную в этот час. Из-за ее извилистости он не рисковал разгоняться больше пятидесяти километров в час, а сейчас даже еще больше сбросил скорость в том месте, где почти сразу после выезда из Суссана дорога, огибая подножье холма, проходила через небольшой лесной массив. И вдруг свет фар уперся в появившееся прямо впереди на дороге колеблющееся пятно непроглядной черноты.
Водитель едва успел ударить по тормозам, как тяжелый двадцатипятитонный автобус, оставив на асфальте короткие, будто обрезанные тормозные следы, нырнул в это чернильное пятно, которое поглотило его весь без остатка. Асфальт под колесами кончился и тяжелую машину затрясло на ухабах поросшего редкими соснами косогора. Потом прямо перед капотом в свете фар выросло огромное дерево… Последовал тяжелый удар, сопровождаемый звуком выбитого лобового стекла – и автобус, перекосившись на правую сторону, остановился. Изумленная тишина, продержавшись около десяти секунд, взорвалась отчаянными криками.
– Что происходит?! Что происходит? – кричат напуганные, неожиданно разбуженные люди, непонимающе озираясь вокруг.
Но громче всех паникует мадмуазель Люси. Она исступленно визжит, выкрикивая нечто нечленораздельное, и понять ее абсолютно невозможно.
Первой пришла в себя Ольга. Она расстегнула ремень безопасности и пробралась к водительскому месту, где ее ожидала прискорбная картина – водитель мертв или вскоре таковым будет. Невесть когда обломанный сук дерева, в которое врезался автобус, выбил лобовое стекло и, как жука на булавке, пригвоздил водителя к креслу. С такими ранами не живут, даже будь тут под рукой скорая помощь, санитарный вертолет и готовая к работе операционная с полной бригадой хирургов. Но тут нет ничего, совсем ничего – исчезли огни многочисленных городков и деревень, исчезла дорога под колесами, исчезли распаханные поля и виноградники, которыми так славится Жиронда; только густая тьма вокруг и пузырящаяся кровь на губах умирающего, и больше ничего…
Это та самая аномалия, через которую четыре месяца назад проникли в каменный век основатели клана Огня, совершив длительное путешествие под материком Европа, снова вынырнула на поверхность на юге Франции. Только в этот раз она двигалась гораздо быстрее, чем тогда под Петербургом. Еще полчаса назад ее не было на этой дороге, полчаса спустя ее уже там не будет.
* * *
30 сентября 1-го года Миссии. Суббота. Около полуночи. Примерно два километра юго-западнее Большого дома
Ольга Слепцова
Я, довольная и утомленная, блаженно дремала в своем кресле под убаюкивающее урчание мотора и покачивание автобуса. Все случилось так неожиданно, а переход от сладких сновидений к жуткой реальности катастрофы был таким внезапным, что сначала я подумала, что я все еще сплю, и происходящее в автобусе – это просто снящийся мне кошмар. Секундная тишина после удара сменилась страшным криком барахтающихся, перепуганных людей. Плач, вопли, чья-то исступленная молитва – вся эта какофония ужаса наполняла все мое существо осознанием чего-то непоправимого. Парни орали громче девчонок, а яростнее всех, как сирена атомной тревоги, вопила сама мадмуазель Люси.
За окном неприветливо чернел довольно странный, непривычный ночной пейзаж. Однако мне было не до разглядывания видов – нужно было как можно быстрее разобраться в ситуации и по возможности остановить панику.
Я отстегнула ремень безопасности и, привстав со своего места, посмотрела вперед, чтобы составить хотя бы приблизительное представление о произошедшем. Тускло-синеватое дежурное освещение усиливало впечатление катастрофы, придавая всему оттенок некоторой жутковатой потусторонности. Мне был виден перекошенный вправо салон автобуса, на полу валялись попадавшие с полок сумки учеников, а впереди моему взору предстало покрытое паутиной трещин, наполовину выбитое лобовое стекло, причем само отверстие приходилось как раз напротив места водителя.
