скачать книгу бесплатно
– Конечно, – с жаром заговорил Август и К°, – хочется умчаться куда-нибудь за границу, на горные вершины, в джунгли, в каменные джунгли мировых столиц, но для этого нужны деньги и документы, которых у вас, молодой человек, не просто нет, но и никогда не будет, – после «но» его голос стал по-будничному практичным, – и это не должно вас расстраивать, – после «и» голос вновь приобрел патетическое звучание, свойственное юношам в творчестве Тургенева и гражданам молодой советской страны в раннем, советском же, кинематографе, – среди просторов нашей бескрайней Родины достаточно живописных мест, способных вскружить голову не одному десятку первопроходцев. Вслушайтесь в эти названия: Абакан, Актау, Джизак, Карши, Кокшетау, Луцк, Навои, Нукус… Неужели они не пробуждают в вашей юной душе непреодолимое стремление мчаться вслед собственной мечте в бескрайнее никуда?
Август и К° сделал паузу и посмотрел на Трубопроводова, в точности, как тот тип с плаката «Ты записался добровольцем?». После паузы устами Августа к вновь заговорил практик:
– Но, вся эта романтика, молодой человек, похожа на снежное покрывало, которое, растаяв весной, открывает взору незадачливого путешественника нашу, далеко не романтическую действительность, а именно: грязь, комаров, просто невыносимое обслуживание, мудаковатость ментов и массу других штрихов, из которых и состоит наша провинциальная унылость. Конечно, – вновь воодушевился Август и К°, – можно сделать невероятное и отправиться в Санкт-Петербург, чтобы, бросив вызов всем историческим условностям… Но (интонация практицизма), опять же, у вас нет необходимого опыта. Остается только одно.
– Что?
– Москва! – рявкнул Август и К°, ставший похожим на генерала, отправляющего свою армию в бой.
– Москва? удивился Трубопроводов, – мне кажется, это…
– Банально? – хитро спросил Август и К°.
– Что-то вроде того.
– Весь фокус в том, что я предлагаю вам отправиться в ТУ Москву, по которой не ступала нога Ленина, а это далеко не нынешний гадюшник, о котором известно любому, торгующему овощами, азербайджанцу. Вы согласны?
– Да, – согласился Трубопроводов, поняв, что иного выбора у него нет.
– Тогда на Москву! – рявкнул Август и К°, взмахнув воображаемой саблей.
Его крик вспугнул стаю, пирующих на свалке, ворон. Тысячи птиц разом поднялись в воздух и полетели в сторону остановки, оставляя за собой характерный след на земле.
Не успел Трубопроводов опомниться, как Август и К° вырулил из сарая на маленьком фанерном самолете, собранном, судя по его состоянию, еще накануне Первой мировой войны.
– Объявляется посадка на рейс номер… – забубнил Август и К°, открывая дверь пассажирской кабины самолета.
Пункт прибытия был, как две капли воды, похож на пункт отправления и, если бы не несколько незабываемых часов, Трубопроводов мог бы поклясться чем угодно, что ни в какую Москву он не летал. Однако, полет был, и еще какой! Утлое суденышко болтало в небе, как дерьмо в унитазе во время смыва. Трубопроводову казалось, что полет вот-вот закончится движением к земле с ускорением свободного падения, но Август и К° совершил невозможное: он не только довез пассажира живым до Москвы, но и мягко посадил своего пилотируемого монстра в поле возле сарая.
Московский вокзал был абсолютно точной копией (название родного города удалено Трубопроводовым) вокзала. На том же расстоянии от точно такого же сарая была свалка, на которой пировали точно такие же вороны. Точно такой же ветер доносил точно такой же аромат бренности. И, если бы Трубопроводову дали задание отыскать некоторое число отличий, он бы не справился с этим заданием.
– Добро пожаловать в Москву! – официальным тоном произнес Август и К°, подавая трап.
– Это что, Москва? – удивленно спросил Трубопроводов, который ожидал увидеть все, что угодно, но только не такую дыру.
– Она самая, – ответил Август и К°, – Москва, по которой не ступала нога Ленина.
– Но…
– С целью адаптации путешественников наша компания создала единую сеть совершенно идентичных аэровокзалов по всему миру, – прокомментировал Август и К° голосом экскурсовода, которого тошнит от своей работы. Затем он забрался в самолет, закрыл кабину и взмыл вверх, оставив Трубопроводова наедине с его сомнениями.
Оставшийся один Трубопроводов почувствовал себя Робинзоном Крузо, остров которого, в одночасье, решил стать последователем Атлантиды. Будущее, олицетворяемое свалкой, казалась ему страшным, безысходным и унылым и, на фоне этой безысходности, даже гневный облик Валюши выглядел родным и близким, но их разделяли многие километры, а последний мост, в виде самолета Августа и Ко, взмыл в небо.
Прочувствовав это, Трубопроводов сел в кресло и обхватил руками голову. Он был в отчаянии.
– Привет, – услышал Трубопроводов.
Он не заметил, как к нему подошел человек, как две капли воды похожий на Максима Максимовича из магазина перпендикулярной литературы. Если бы не недельной давности щетина (Максим Максимович был гладко выбрит), Трубопроводов решил бы, что перед ним появился продавец собственной персоной. С бородой гармонировали волосы, давно не видевшие расческу, старые джинсы и демисезонное пальто, явно, прожившее долгую и интересную жизнь.
– То, что я – это Ты, еще не значит, что ты – это я, – произнес незнакомец заговорщическим тоном и посмотрел в глаза Трубопроводову совершенно безумным взглядом.
Только психов мне здесь не хватало, – подумал Трубопроводов, – интересно, он не буйный?
Незнакомец извлек из бокового кармана пальто вполне приличную визитку.
«ТЫ. ПРОВОДНИК, ПОЛУПРОВОДНИК, ДИЭЛЕКТРИК» – значилось на ней.
– Договор заключать будем? – зловеще поинтересовался он у Трубопроводова, впавшего в ступор.
– Значит, будем, – констатировал Ты, не дождавшись ответа.
Он достал из того же кармана мятый лист бумаги, на котором красивым каллиграфическим почерком было выведено несколько иероглифов.
– Это договор, согласно которому я поступаю в твое распоряжение в качестве гида и секретаря. Деньги уже уплачены, так, что, подписывай вот здесь, – он, не глядя, ткнул наманикюреным пальцемв лист бумаги, – и будем отсюда выбираться. Ты же не хочешь остаться здесь навсегда?
Трубопроводову совсем не хотелось оставаться здесь навсегда, поэтому он, без лишних вопросов, подписал документ, решив, что так, в любом случае, будет лучше.
– А теперь пошли, – засуетился Ты, пряча в карман договор, – нам надо успеть на транспортный терминал до прихода Такси. Не отставай.
Сказав это, Ты нырнул в кусты, через которые проходила чуть заметная тропинка, густо усеянная коровьими лепешками. К тому моменту, когда они выбрались к транспортному терминалу, замшевые туфли Трубопроводова покрывал толстый слой коровьего говна, что совсем не способствовало поднятию его настроения.
Транспортным терминалом была автобусная остановка, расположенная, что называется, в чистом поле. Никаких признаков дороги вокруг не было. Кроме пустой бутылки из-под портвейна и пары старых одноразовых стаканчиков, в помещении транспортного терминала не было почти никаких признаков жизни. О том, что сюда забредают люди, говорил лишь сильный запах мочи и шедевры местной настенной живописи. Стены были исписаны обычными для таких мест словами из трех букв, грубыми рисунками мужских и женских органов, а также афоризмами и стихами, большая часть которых, я уверен, читателю отлично знакома.
– Интересно, почему так случилось, что наши дикие пещерные предки оставили после себя, пусть и незатейливые, но вполне живые и совсем не пахабные рисунки, тогда как наши, более культурные, современники способны только на эту дрянь? – со вздохом произнес Трубопроводов, которому стало вдруг обидно за культуру, практическим примером которой была роспись транспортного терминала. Он представил себе археолога из будущего, откапывающего подобные терминалы, разбросанные по всей стране.
– Думаю, здесь сказывается влияние религии. Древние художники были более естественны в своих биологических проявлениях, поэтому их кругозор не загромождали раздувшиеся от христианской греховности гениталии, – ответил Ты.
Поразмыслив, Трубопроводов решил, что это замечание не лишено смысла. Следов такси у терминала не наблюдалось, и, чтобы как-то убить время, Трубопроводов начал изучать творчество современных московских наскальных художников.
Одно из стихотворений говорило, даже, о том, что его автор, пусть даже мельком, был знаком с поэзией. Это была вариация на пушкинскую тему:
Ё..ем няню в рожу кружкой
А потом еще веслом.
По п. де и по сопатке,
Чтоб не щелкала е. ом.
Подъехала старая «Волга» с коряво написанным от руки словом «Такси» на багажнике и капоте.
– Опять провинциал? – поморщившись, спросил водитель, глядя на туфли Трубопроводова.
– Первооткрыватель, – гордо сообщил Ты, словно он и сам собирался, или уже открыл, что-то важное, прославившее его имя в веках.
– Ну, тогда ладно, – буркнул водитель, – куда ехать?
– В гостиницу.
– В гостиницу? Я же говорил, провинциал. Зачем было мозги пудрить?
Возможно, в другом месте и в другое время Трубопроводов зарядил бы ему по роже, но он был настолько подавлен, что хамство столичного таксиста его совершенно не задело.
Гостиница «Столичная» была похожа на отделение милиции после налета боевиков. Дверь висела на одной петле. Расположенные, прямо у входа, мусорные ящики выглядели так, словно в них взорвалась граната. Стены вестибюля, когда-то покрашенные зеленой краской, были изрешечены пулями, выпущенными самым страшным из террористов – временем.
Администратор, здоровенная бабища в несколько центнеров с гектара, забрала у Трубопроводова паспорт. Взамен она всучила ему карточку постояльца и ключ от одноместного номера.
– До регистрации из гостиницы лучше не выходи. Проголодаешься – буфет на третьем этаже. Вопросы есть?
Вопросы у Трубопроводова, конечно, имелись, но он был настолько вымотан путешествием, что решил оставить их на потом.
В номере орудовала уборщица – маленькая тощая старушонка, похожая на ведьму из историй про гоблинов. Трубопроводов нерешительно остановился у порога.
– Провинциал? – злобно спросила старушенция, глядя на его туфли.
Трубопроводов не стал с ней спорить.
– Ну, чего стал, входи, – буркнула она.
Трубопроводов снял туфли и вошел внутрь.
С учетом «Столичной» убогости, номер был, почти, даже, ничего. Комната оказалась достаточно просторной, чтобы вместить санузел, кровать, шкаф, тумбочку, стол со стулом, шкаф, Трубопроводова и уборщицу с аксессуарами. Пахло анашой и, почему-то, карболкой. Правда, шкаф был работы последователя Пикассо, тумбочка облезлой, а кровать детской. Зато, был персональный санузел – туалет и душевая кабинка. Правда, он был расположен у изголовья кровати, а отделяющие его от жилого пространства стены были сделаны из прозрачного и совсем даже не тонированного стекла.
– А это еще что за авангард? – удивился Трубопроводов.
– А это чтобы не водили кого попало, – пояснила уборщица. Она хотела еще что-то сказать, но Трубопроводов зевнул во всю пасть.
– Извините, – сказал он, – я сильно устал и хочу спать.
Пробурчав что-то, типа, «понаехали», уборщица покинула поле боя.
Уставший Трубопроводов вымыл туфли и лег спать.
Но выспаться ему так и не удалось. Едва рассвело, в номер ввалились двое в штатском, которым откровенно не хватало френчей, усов, трубок и грузинских профилей.
– Трубопроводов Максим Олегович? – строго спросил один из них.
– Да, а в чем, собственно, дело?
– Одевайтесь. Через час у вас обязательная регистрация. Вам разве не сообщили?
– Боюсь, вчера я не обратил на это внимания.
– Москва – это не тот город, где можно позволять вниманию шляться, где попало, – назидательно сказал второй.
Трубопроводов оделся, и они вышли из гостиницы.
На улице было туманно, холодно и грязно. Москва встретила Трубопроводова Великим и Могучим Срачем, наверное, столь же Великим и Могучим, как былая мощь Советского Союза, но, в отличие от былой мощи той страны, Срач не был эфемерен. И свою реалистичность он доказывал, буквально, на каждом шагу. Трубопроводов даже подумал, что Москва была приложением к свалке, встречающей первопроходцев в каждом аэровокзале «Авиаперевозок Августа и К°».
– Можно подождать автобуса, но можно и прогуляться, вы как? – поинтересовался один из конвоиров.
– Это далеко? – уныло спросил Трубопроводов.
– Не больше двух остановок.
– Тогда лучше пешком, – ответил за него другой конвоир.
Регистрацией почему-то занимался не паспортный стол и, даже, не отделение милиции, а райЗАГС, который назывался Дворцом гражданских оправлений.
Парадная дверь этого нелепого здания была заперта и Трубопроводова ввели через черный ход, ключи от которого имелись у одного из конвоиров. Протиснувшись в узкий дверной проём, они оказались в пыльном коридоре, заканчивавшемся широкой лестницей, на которой пригрелась, довольно-таки свежая, ковровая дорожка, и остановились у Зала гражданских оправлений.
– Подожди здесь, – сказал один из конвоиров Трубопроводову, указывая на полинялый стул у стены, напротив двери, – мы скоро. Найдем только администратора.
Вернулись они минут через двадцать в сопровождении неопределенных лет женщины с идиотской и, одновременно, счастливой улыбкой на лице. Её волосы были растрепаны, косметика размазана по лицу, а одежда… Не глядя на Трубопроводова, она прошмыгнула в зал. Конвоиры торжественно встали по обе стороны двери и вытянулись по струнке, точно почетный караул.
– Прошу вас, господин Трубопроводов, – сказал один из них, открывая дверь.
Зал был похож на любой другой зал бракосочетаний среднестатистического ЗАГСа. Администратор уже успела привести себя в порядок. Она ждала Трубопроводова в центре зала, улыбаясь ему тошнотворно-казенной улыбкой.
– Уважаемый господин Трубопроводов, – торжественно произнесла она, уткнувшись носом в шпаргалку, вложенную в красную папку, – позвольте поздравить вас с вступлением в сердце нашей Родины, город-герой Москву! Помните, что Москва – это не просто город, а город городов! Вы регистрируетесь в качестве Столичного Первопроходца, о чем и свидетельствует ваше регистрационное удостоверение. От всех жителей Москвы я желаю вам удачного пребывания в столице нашей Родины. Надеюсь, что вам здесь понравится и вы навсегда сохраните в своем сердце частичку любви к нашему городу. А это вам от нашего Мэра, – сказала она, вручая ему ириску, когда он подписался напротив своей фамилии в журнале и получил удостоверение.
Первые московские впечатления Трубопроводова дошли до нас в своем первозданном виде исключительно благодаря вмешательству Ты, который в нужном месте в нужное время сумел подобрать нужные слова.
– Я бы, на твоем месте, начал писать заметки о Москве прямо сейчас, – сказал он Трубопроводову сразу же после регистрации, – пока твои впечатления еще сохраняют свежесть стороннего наблюдателя. Причем, писал бы сразу на чистовик без какой-либо редакторской правки. Конечно, это отпугнет, так называемого, искушенного в филологии читателя, который «знает», как надо писать слова, ну, да, и хрен с ним. По мне, так, редактирование – это замена истины ложью, такое же лицемерие, как приличное поведение. Думаешь, кому-нибудь было бы дело до того же Сократа, будь он «приличным» человеком?
Трубопроводов не был знаком с биографией Сократа, но имя слышал, и, даже, несколько раз, поэтому слова Ты его убедили. Так появились «Записки о Москве стороннего наблюдателя»:
В Москве, и этим она не отличается от других городов, очень популярны социальные шоу, которые проходят здесь на специальных стадионах. Билеты стоят бешеных денег, но они того стоят. Конечно, представлениям иногда не достает европейского размаха, как, например, у Парижского шоу, во время которого дикие орды эмигрантов жгли, крушили и ломали все на своем пути прямо на улицах города, но меня это даже радует. Возможно, это потому, что я не из тех, кто хотел бы оказаться среди участников массовых игрищ вроде «Скины против кавказских племен» или «современный крестовый поход». Иногда, правда, бывает и откровенное фуфло вроде надоевших всем футбольных бесчинств, шахтерского рэпа или «пенсионеров, требующих подачек». Ну, да, у каждого свой вкус.
Что меня поразило, так, это совершенно особенное отношение к правилам дорожного движения. Особенно приятно было узнать о Постановлении № 612 от 15.06.99 г. «О регулировании численности велосипедистов». Велосипедистов в Москве можно отстреливать! Правда, только из луков и только на проезжей части. Для этого достаточно приобрести относительно недорогую лицензию. Услуги таксидермиста стоят тоже вполне доступно, так, что, в случае удачной охоты можно заказать себе чучело или одну только голову трофея, которым можно потом похвастаться перед друзьями.
К деторождению здесь тоже особое отношение. Похоже, московские власти нашли способ ликвидировать вопиющее сексуальное бесправие, царящее в других городах нашей Родины, не говоря уже об отравленном феминизмом Западе.
Что мы обычно наблюдаем? Если ты гетеросексуальный мужчина – ты никто. Твое мнение никого не интересует. Все решает ОНА. Даже, если ты терпеть не можешь детей и, вообще, не хочешь, даже когда-либо, становиться папой, любая самка, с которой ты имел дело ради мимолетного удовольствия, может не только наградить тебя маленькой сруще-вопящей тварью, но и потребовать от тебя за это денег. Ты можешь сколько угодно твердить о форс-мажорных обстоятельствах: так, лопнувшая резина, фальсифицированные таблетки, плохо установленная спираль, откровенный обман партнерши… Тебя никто не станет слушать. Только ОНА может решать, рожать ей или не рожать. И, если она родит, ты должен будешь отстегивать ей и этой, совершенно не нужной тебе твари, приличную сумму денег в течение 18 лет. Единственной альтернативой этому безобразию является физическое устранение ненавистного детеныша, но за это тебе могут впаять хороший срок!!!
В Москве все поставлено совершенно иначе. Здесь для того, чтобы родить ребенка, необходимо письменное заявление обоих родителей, которые добровольно обязуются воспитывать и содержать ребенка до тех пор, пока он не встанет на ноги. Если женщина решает рожать по своей личной инициативе, воспитание ребенка ложится только на её плечи. Если же мужчина категорически против, он может потребовать прерывания беременности в судебном порядке. Женщине, кстати, тоже никто не запрещает делать аборт. Нарушение этого законодательства, а, также, недостойное отношение к детям наказываются стерилизацией. А, в случае жестокого обращения с детьми, стерилизацией без наркоза.
Здесь также не жалуют тех паразитов, которые, рожая дюжинами детей и, не имея средств на их содержание, требуют (не просят, а именно требуют) от государства бесплатное жилье соответствующего метража и денежное пособие. Их тоже стерилизуют и отправляют на принудительные работы, чтобы им было на что содержать уже родившихся деток.
Не менее серьезное отношение здесь и к воспитанию детей. В Москве ты не встретишь вопящих под окнами маленьких чудовищ, которые ведут себя, как захватившие чужой город варвары. Для них здесь оборудованы специальные детские площадки с песочницами, каруселями, футбольными полями, павильонами для игры в «войнушки» и так далее. Вне детских площадок выгуливать детей разрешается только в звуконепроницаемых намордниках и на поводках.
Сорвавшихся с цепи, сбежавших из дома или просто бесхозных детей отправляют в детские лагеря, где по прошествии определенного срока, если не удается найти нерадивых или новых, приемных родителей, их усыпляют. Поэтому в Москве нет беспризорников.
Политическое устройство Москвы тоже заслуживает нескольких слов.
Начну с того, что выборы здесь проходят путем СМС-голосования. Это значительно упрощает, а, следовательно, и удешевляет сам процесс. Законопроекты могут вносить любые граждане Москвы при помощи того же механизма СМС-самоуправления. Очередность рассмотрения законопроектов регулирует генератор случайных чисел. В случае принятия законопроекта в очередном чтении он же, при помощи специальной программы, вносит от лица депутатов поправки… Для того, чтобы избежать коррупции в виде торговли голосами, этот же генератор определяет результаты голосования.
Подобное законотворчество позволяет принимать честные, принципиальные законы, лишенные той убийственной «мудрости», которыми нас регулярно радуют наши народные избранники.
Депутатами, обычно, избираются уроды, что, увы, не является исключением, но уроды особенные, которых специально выращивают для политической карьеры. Политиками здесь рождаются. Столичные виртуозы-акушеры, по просьбе родителей, парой легких движений щипцами превращают обычного младенца в будущего избранника или, даже, мэра. Такой подход лишает серых безликих людей возможности прорываться в верхние эшелоны власти. У каждого депутата или министра свое индивидуальное лицо. Заседания МосГорДумы транслируются по специальному телеканалу и пользуются огромной популярностью. Зрелище уродов, ратующих за страну, надо сказать, является презабавным.
