Инфер-10

Рыбак вяло отмахнулся, открыл рот и хрипло велел:

– Уймись, бобоччи. Чужак шутит. И он не собирается никого убивать.

– С чего ты так решил? – мирно поинтересовался я, продолжая держать его на прицеле.

– Хотел бы убить – уже убил бы – резонно заметил рыбак и, опустив в воду блеснувшее светлым металлом короткое весло, направил лодку ко мне – Ты пришел с миром. Но ты убийца.

– А ты не слишком умный для простого рыбака и рабовладельца?

– Я уже давно на воде – ответил Мумнба, и его лодка с шелестом встала рядом с моим косовато запаркованным плотом – Навидался всяких. Я стрелял. В меня стреляли. И я не рабовладелец, амиго. Не называй меня так.

– А он тогда кто? Не раб? – я ткнул стволом в замолчавшего Имбо и тот снова заплясал на склизком каменном шаре, но заплясал без слов, хотя и с кривой улыбкой на потном лице.

– Он? – глянув наверх, рыбак с трудом поднялся, буквально выдернув свою тушу из лодки как пробку из бутылки, издав при этом чавкающий звук, а следом пернув так громко и протяжно, что по воде рябь пошла – Он раб. Верно. Но не мой. Он гнил в позорной яме, где гадил под себя и жрал тараканов со стен, а ночью тараканы жрали его и таких как он. Я вытащил его оттуда по старой памяти, дал работу, и он продолжает срать под себя, но уже за деньги. Выплатит долг – отпущу.

Выговаривая свой одышливый спич, он успел рухнуть на возвышение рядом с очагом, снять и приставить к стене винтовку, с силой ударить несколько раз по каждый раз отзывающийся чавкающим хрустом правому колену, после чего, дотянувшись до ближайшей бутылки, зубами выдернул пробку и протянул булькающую емкость мне. Принюхавшись, я поморщился от запаха сивухи, глянул коротко на рыбака – не редки случаи, когда держишь отравленную бутылку для нежеланного или богатого гостя – и сделал большой глоток. Пойло обожгло глотку и разом открыло вообще все поры на коже, вызвав обильную испарину.

– Хороший – оценил я, возвращая бутылку.

С шара гимнастки сверху донеслось горестное чмоканье, но танцор не проронил ни слова, как-то растеряв свою недавнюю болтливость и вообще потеряв обреченную бодрость духа.

– Горлодер отменный – согласно кивнул рыбак, в свою очередь прикладывая бутылку к губам.

Забулькало, самогона убавилось на четверть, при этом на горле пьющего не дернулось вообще ничего – он даже не глотал, а просто вливал сразу в желудок. Утерев губы, он поставил бутылку, между нами, положил там же покрытый пятнами тряпичный сверток, вытащенный откуда-то из-за лиан на стене и… в его жирных и с виду неуклюжих пальцах сверкнуло отточенное лезвие навахи. Я едва успел заметить, как он достал нож и разложил его. Через мгновение рыбак с плохо произносимым именем уже нарезал на куски сочащуюся жиром зубастую рыбу.

Посмотрев на лежащую, между нами, рыбу, я оглядел чужое обиталище, не слишком похожее на место постоянного обитания, оценил непроницаемое выражение лица рыбака и… тихо рассмеялся.

– Горлодер хороший – понимающе кивнул толстяк – Выпей еще. И не переживай – за душой ничего не таю. Я не такой как эта живая подкормка для рыбы, потерявшая собственную семью, предавшая друзей и проигравшая в кости все, что имела в этой жизни. А ведь раньше он был главным, а я работал на него… Наследник старого рода… просравший все, что только можно… и наконец потерявший свободу.

– Самогон реально хороший – фыркнул я, подхватывая бутылку – Но развеселило меня не это.

– Что же тебя так насмешило, чужак?

– Собственная тупость – ответил я, но только после второго большого глотка, опять обжегшего горло – Как давно ты заметил меня, Мумнба?

– Я вошел на лодке внутрь, ты наставил ствол…

– Без вранья – усмехнулся я, намеренно медленно оглядев прикрытую листвой дыру в стене – Давай без брехни, хомбре. Как давно ты меня засек?

– Ну… – он задумчиво пожал огромными оплывшими плечами, что больше подошли бы дэву – Пару часов назад я проверял на мелководье донные ловушки в тени завалившейся набок высотки, где вода всегда прохладней и увидел, как ты шел мимо на плоту.

– Два часа назад – повторил я – И как далеко я прошел от тебя?

– Ну… – закатив глаза, он что-то прикидывал, а в это время его пальцы, орудующие сами по себе, ловко завершали нарезание жирной рыбины – Не так далеко. Но и не близко. Хорошим броском гарпуна дотянуться можно было бы. Но я бы не стал. К чему?

– На расстоянии хорошего броска гарпуна – повторил я, приваливаясь плечом к спине – Охренеть… и я тебя не засек, хомбре.

– Ты о чем-то вроде как думал, амиго – он снова пожал плечами и щелкнувшая наваха легла у его огромной ляжки, а в пальцах другой руки появился еще один сверток, откуда вывалилась стопка темных тонких лепешек – Я решил тебе не мешать.

– Охренеть… – протянул я, глядя на жирную громаду, занимающуюся угощением – Мерде… да я совсем расслабился… или слишком поторопился с выуживанием из башки лишней начинки…

– Как-как? – переспросил без особого интереса толстяк и тут же переключился, щурясь и разглядывая мутную банку с сомнительным содержимым – Острое любишь?

– А я? – донеслось из-под потолка.

– Жри ягоды, коммемьерда! – без особой злости буркнул рыбак и голый раб замолчал, явно не желая испытывать судьбу.

– Острое люблю – кивнул я – Получается ты пропустил меня… а потом двинулся следом?

– Будь ты ближе – окликнул бы негромко. А орать не захотел – там у высотки водится всякое… сам понимаешь.

– Ага. Понимаю. Но потом ты пошел следом за мной?

– Не нарочно. Просто ты шел тенистой протокой – а у меня там полно ловушек, а кое-где и сети поставлены. Тут мои угодья, амиго. Рыбачу, охочусь, собираю плоды и коренья. Плачу исправно две десятины и горя не знаю.

– Ты пошел за мной, и я тебя не заметил…

– Я умею ходить тихо. И по воде, и по руинам. Потом замешкался там с зацепившейся сетью ненадолго и потерял тебя из виду. Запустил мотор… чуть срезал противоточной боковой протокой, чтобы проверить как там зреют мои дыни и снова увидел тебя…

– Как я входил в этот проем – подытожил я, глядя на вход и хватая бутылку – Ты снова заглушил движок и… вылез из лодки, верно, рыбак?

– Вылез – подтвердил Мумнба – Не люблю этого в последнее время – колено подводит все чаще. Но пришлось.

– Ты добрался до этого здания и проверил что тут происходит внутри через одно из своих скрытых отверстий… так?

– Все так. Ты все же заметил меня, амиго?

– В этом вся жопная горечь ситуации, рыбак – на этот раз я сделал максимально большой глоток, внимательно рассматривая Мумнбу – Не заметил я тебя. Вообще ни разу. Ни на большой воде, ни в боковой протоке, ни у здания. Я как конченый дебил радостно вслушивался то в тишину, то в шум твоего разлаженного движка, слушал бред танцующего на шаре голого дристуна и радовался своей проницательности. Охренеть… ты мог пристрелить меня в любой момент.

– Зачем бы мне такое делать?

– А зачем изображал панику, когда я наставил на тебя ствол? Винтовку типа нащупывал…

– Почему не порадовать хорошего человека небольшим представлением? Люди любят чувствовать себя значимыми – он растянул жирные губы в улыбке.

– И заодно проверить как поведет себя закованный раб?

– Сегодня он повел себя правильно и скостил себе пару недель срока – кивнул Мумнба – Угощайся рыбой, чужак. Вкусная. И как твое имя?

Смерив его долгим взглядом, я медленно кивнул и улыбнулся в ответ:

– Оди. Мое имя Оди. А ты не побоялся, что я тебя пристрелю? Тупо ради того, чтобы забрать лодку и винтовку.

– Я послушал тебя, стоя там на стене снаружи. Как ты говорил с Имбо. Увидел, как ты сел у моего навеса… но не тронул ничего. И стало ясно, что просто так ты стрелять не станешь.

– Хм… А ты… ты ведь непростой рыбак, да?

– Я рыбак. Уже давно.

– Ясно… Скажи, Мумнба, не хочешь отправиться со мной? Ты гоблин явно непростой…

– И я давно уже не ходок – ответил он, посыпая куски рыбы перцем из банки – Давай поедим, Оди. Выпьем. Поговорим. Судя по твоему телу… ты тоже не из простых рыбаков. Столько следов от заживших ран я еще никогда не видел ни на одном человеке… а я повидал немало хороших бойцов, прошедших через немало побоищ. А еще…

– А еще?

– А еще твое тело выглядит так, словно его пытались нарубить на мелкие ломтики… – он ткнул пальцем в нарезанную рыбу – Примерно вот так.

– Пытались – кивнул я, беря первый истекающий жиром кусок рыбы.

– Не знаю насчет ног, но с руками у них вроде бы получилось… ты ведь не терял рук, Оди?

– Терял – промычал я, мысленно давая себе приказ больше не таскать на себе рваных маек и не светить голым торсом.

У меня действительно слишком много характерных ранений. И только сейчас до меня доперло, что эта нательная «карта» является одним из лучших вариантов поиска меня в любых руинах. Те же шрамы в районе плечевых суставов уже указывают прямиком на меня – у здешних аборигенов, рожденных в затопленных руинах и на ближайшем берегу, таких ран попросту не может быть. Здесь если потерял конечность, то это навсегда – новую никто не пришьет. Здесь вообще все крайне хреново обстоит с хирургией. И об этом мне уже рассказала жирная туша сидящего напротив рыбака. С точно таким же интересом как у него, я «читал» хронику его жизни по его же коже. Вон то на ребрах очень давний след от мачете, причем ребра переломало, зажили они хреново и неправильно, а плоть сшивал кто-то слепой и крайне неумелый. В левом плече две оплывшие от времени отметины пулевых попаданий. Кожа на голове слева серьезно обгорела, от уха мало что осталось. В правом бедре еще следы от пуль. На животе несколько залеченных ран от ножевых ударов, причем ударов умелых, пытались вскрыть требуху и получись такое – рыбак бы здесь сейчас не сидел. Его руки исполосованы полностью, есть и следы чьи-то немаленьких клыков, но там и свежих отметин хватает, напоминающих, что рыбалка в этих вода дело опасное.

Да… напротив меня сидел примерно шестидесятилетний боец, ветеран, что давно утратил физическую форму, но сохранил умения и правильно реагирующие на все странное мозги. Да я расслабился, но он сумел воспользоваться этим на все сто. Где-то в затылке у меня задрожала тонкая струна, что всегда оживала, когда среди серого податливого месива я натыкался на что-то твердое. Рыбак с труднопроизносимым именем был находкой… но я уже понял, что уговорить его не удастся и… отведя взгляд, предпочел заняться жадным пожиранием рыбы. Какой смысл впустую сотрясать воздух?

И рыбак понял мои телодвижения правильно. Удовлетворенно кивнув, он, медленно жуя, некоторое время о чем-то думал, потом неспешно утер жирные губы ладонью и ею же ткнул вверх, указав на ляжки прикованного раба.

– Забирай его, если тебе нужен кто-то на весла. Да и с шестом он работает неплохо. Выносливый. Живучий. Трусливый. Продам недорого.

– Так себе ты его хвалишь – усмехнулся я.

– Этот тощий каброн и одного доброго слова не стоит. Плывущий по течению кусок дерьма. Но в этот раз течение идет в нужную тебе сторону – тебе ведь все равно не миновать Церрадуры. Там сдашь его ближайшему вихиляру и избавишься от вони этого бастардо.

– Почему это мне не миновать Церрадуры?

– А зачем обходить её стороной, амиго? Там лучший рынок, там сочащиеся похотью дома блуда, неплохие кантины и… там всегда нуждаются в убийцах вроде тебя.

– Вот теперь ты хвалишь по-настоящему – улыбаться я не стал, чтобы не растерять заполнивший рот рыбий жир – Раньше ты жил там?

– Давно.

– Служил кому-то богатому?

– Давно. Он умер.

– Убили?

– Я был его телохранителем. А я жив.

Правильно поняв намек, я пожал плечами:

– А может ты проспал покушение, а потом просто свалил подальше в руины…

– Я не проспал. Я вообще в те времена спал очень мало. Дон Матео умер в собственной постели. От старости. Когда он подобрал меня десятилетнего сироту на улицах Церры, ему было сорок с небольшим. Я служил ему больше тридцати лет. А когда он умер в своей постели, я… ушел.

– Вышел в отставку?

– Просто ушел. Так я решил. Как решил – так и сделал – проворчал рыбак, посыпая расположенные со совей стороны куски рыбы дополнительной порцией перца.

– У дона Матео не осталось наследников?

– Два старших сына встали во главе.

– И им ты служить не захотел? Верный пес служит лишь одному хозяину?

– Я ушел – повторил рыбак – Так я решил.

– Ясно – кивнул я – Выбрал вольную жизнь… но исправно платишь две десятины…

– Все платят. Таковы порядки.

– Рабов выкупаешь…

– Нет – глянув на внимательно слушающего Сесила, жирдяй покачал головой – Обычно не выкупаю. Но кое-кто из старых друзей попросил меня это сделать. Попросил проучить его. Попросил выкупить этого камрона, приковать его ко лбу старой статуи и заставить жрать лишь ягоды, срать себе под ноги и сидеть голой жопой на занозистой доске. На самом деле так рыбу уже давно никто не приманивает и не прикармливает. Мы же не дикари. У нас и школы есть. И храмы…

– И снова запахло вонью истлевшего трупа былой цивилизации – тихо рассмеялся я – И снова на те же грабли. Школы, храмы, потом университеты, академии… мысли о высшем и чистом… вы уже начали одаривать трущобную бедноту средствами контрацепции и идеями о вреде насилия?

– Что?

– Да так… Расскажи мне о Церре, старый солдат.

Хлебнув горлодера, рыбак со свистом втянул воздух, с шумом выдохнул и кивнул, отправляя в рот красный от перца кусок копченой рыбьей плоти:

– Расскажу. Проклятье… слишком мало перца… глотку жжет, но едва-едва… Так вот…

– Погоди! – остановил я его коротким жестом – Расскажи, да, но…

– Но?

– Но расскажи так, словно тебя блевать от этой Церры и всех тех ублюдков, кто правит этим местом.

– О… тогда и напрягаться не придется – Мумнба затрясся в кашляющем смехе – Ох мерде… хорошо, амиго. Я расскажу тебе о Церре… Нынешняя Церра… уже не та, что прежде. Я расскажу… и ты будешь весело смеяться…

– Я? Весело смеяться? – переспросил я.

– Ты – подтвердил рыбак – Ты будешь хохотать, амиго! Слушай же…

Многовековые руины некогда утонувшего, а затем покинутого большинством древнего города никогда не пустовали. Здесь всегда теплилась жизнь. Веками здесь существовали крохотные общины, что то разрастались в благоприятные сытые времена, то почти вымирали, ужимаясь до двух-трех семей и балансировали на грани выживания. Болезни, голод, междоусобица, приход из океана голодных тварей, рейдерские набеги с берега и опять же с океана – опасностей хватало всегда. Но чтобы не происходило вокруг мелкие разобщенные общины упорно цеплялись за древние руины, прятались в известных лишь им щелях, а если загоняли в угол – давали ожесточенный отпор, прорывались с боем и снова прятались от тех, кто хотел их уничтожения. И так шло год за годом, поколение за поколением. Жизнь пульсировала здесь в терминальной стадии, в постоянной предагонии, дети, еще толком ничему не научившись, уже брались за оружие… и вскоре погибали.

В те времена не было никакой Церры. Не было никакого города. Было лишь постоянное выживание и через это испытание прошло лишь четыре из старых общин, ныне ставших могучими родами – одному из таких и служил больше тридцати лет жирный рыбак, похоронивший старого дона и ушедший прочь. Да. Прежние общины, заматерев в постоянной борьбе за жизнь, превратились в хозяев древнего города и уже никто не смеет посягать на их территорию – ни с океана, ни с берега. Наоборот – теперь отряды Церры порой уходят на берег или на моторных баржах к далеким островам, где с помощью оружия вразумляют тех, кто посмел скалить клыки в слюнявой угрозе.

– На кой хрен мне все это дерьмо? – перебил я мерный рассказ рыбака – Мне посрать на все величие Церры! Скажи оружие там купить можно на вашем рынке? Лодку нормальную с неубитым мотором? И откуда ты вообще знаешь историю руин и общин, Мумнба? Ты был обычным хранителем морщинистой туши, а сейчас ловишь омаров и рыбу…

– Школы – ответил рыбак – Правящие роды открыли в Церре бесплатные школы, где учат читать, писать, знать историю и владеть холодным и огнестрельным оружием, амиго. И я годами был рядом со старым хозяином. Внимательно слушал, запоминал и всегда молчал.

– А сейчас тебя прорвало, и ты решил излить это все на меня? Мне не интересна история твоей родины, рыбак. Потому что она такая же как везде. Один и тот же гребаный и чаще всего выдуманный шаблон, используемый пропагандой в каждом уголке мира. Один и тот же рассказ о том, как всеми унижаемое и побиваемое несчастное племя добрых улыбчивых аборигенов с трудом цеплялось за жизнь, никому не причиняя зла, как оно, превозмогая, терпя незаслуженные обиды, за века набралось сил, дало отпор всем недругам и стало жить поживать, не забывая всем напоминать о своей избранности и попутно делая грабительские набеги, оправдывая их былыми обидами. И…

– Нет! – он аж привстал, напряг лицевые мышцы и на мгновение из жирного обвислого месива, свисающего с его черепа, вылезло жесткое рельефное лицо злого гоблина – Церра не такая! Другая!

– Кто бы сомневался – фыркнул я, забирая еще кусок рыбы до того, как он накроет разложенную еду очередным облаком сыплющегося из банки перца – Церра другая…

– Ты слушай!

– Ага… давай…

Воняющий жиром, гниющим желудком и незалеченными зубами рыбак продолжил с того же места, где я его прервал и еще минут десять взахлеб рассказывал о том, как строился город, как обживались покинутые здания, как откачивалась соленая вода и как создавались питьевые запасы, пополняемые в сезоны дождей, чтобы потом за символичную плату делиться ею со всеми жителями. Как стоящие во главе могущественных родов боссы мудро правили, регулярно собираясь, находя единственное верное и устраивающее всех решение. Единство Церры достигло высшей точки… а затем все началось рушиться. Когда старые доны начали умирать в силу естественных причин, их наследники не смогли сохранить уважительных отношений друг с другом. Последние двадцать лет междоусобица только нарастала, произошло несколько кровавых внутренних конфликтов… а два с небольшим года назад все разногласия разом прекратились.

Причина?

Угроза с севера.

Страшная угроза. Белый демон севера начал расширять свои территории, подминая под себя племя за племенем, забирая землю кусок за куском. Он уже потребовал от Церры дань… и, разумеется, получил гордый отказ. Он не получит ни песо. Церра всегда была готова к обороне – готова она и сейчас. Общая угроза сплотила древние роды, пальцы сжались в стальной кулак и…

Жирный рыбак сипло всхрапнул и удивленно застыл, смотря, как я корчусь в беззвучном хохоте. По его подбородку стекала подкрашенная перцем ораторская слюна, в заплывших глазках застыло смешанное с обидой недоумение, пальцы правой руки нервно подрагивали рядом со сложенной навахой. Мне было плевать – я хохотал и остановился только через пару минут. Покачав головой, я заглянул в глаза рыбака:

– Ну давай… расскажи мне о том какое неуважение я проявил к тебе, хотя ты пригласил меня разделить трапезу и все такое. Расскажи, насколько сильно я наплевал тебе в душу, старый рыбак.

– Я… послушай, амиго… тебе не стоит…

– Но ты не соврал, да – я действительно весело хохотал. Хотя, как я понял, ты надеялся, что я заливисто посмеюсь над твоим рассказом о том, как угроза с севера заставила молодых донов прекратить сраться из-за херни и снова начать дружить против общего врага, грозящего им – кто бы сука мог подумать! – потерей звездного статуса в вашем сраном тухлом муравейнике Церра…

– Эй! Не надо так!

– Но я смеялся не над ними, а над тобой, Мумнба – сказал я, тянясь за бутылкой и чуть ли не силой вытягивая ее из его пальцев левой руки – Я смеялся над тобой, над твоими тайными обидами и тайными надеждами.

– Надеждами? Я ушел! Я рыбак! Мерде! Почему же перец такой слабый? Даже глотку уже не щекочет…

– Тебе – не щекочет – кивнул я – Наконец-то я понял… Твою мать… как же сильно я в тебе ошибся, жирный Мумнба. Охереть как сильно… я посчитал тебя за злобного умелого рационального гоблина себе на уме… но ты… ты не такой. – подавшись вперед, я снова заглянул в его глазки и спросил – Хочешь я расскажу тебе настоящую историю Церры… и твою тоже.

– Ты? Ты чужак! Что ты знаешь о моей родине!

– Вот и поперли первые обиды – рассмеялся я – Как предсказуемо. Ты продолжаешь меня веселить. Так да или нет? Решай, Мумнба. Я могу и помолчать.

Некоторое время он сверлил меня сердитым взглядом и наконец, утробно фыркнув, нащупал еще одну бутылку за спиной, откупорил, сделал пару огромных глотков самогона и кивнул:

– Давай! Расскажи! А я послушаю! А потом скажу, насколько ты неправ.

– Посмотрим – усмехнулся я – И вот тебе история Церры смешанная с тобой. Вы все тут были горсткой океанских племен, выживающих на руинах. И хер бы вы выжили за эти столетия, несмотря на свою воспетую стойкость. Хер там! Триста лет назад тут не росло ничего и не могло расти – планета была на грани. Поэтому вы и дрались друг с другом за каждую подгнившую рыбью жопу. И вас истребляли много раз считай под корень – но приходила свежая кровь с берега и океана. Какие-нибудь беглецы, захваченные в рейдах рабы – такое происходит постоянно. Это же помогло жителям руин не превратится в детей инцеста, несущих в себе букет генетических отклонений. Но главное, что помогло вам выжить – природа! Вернувшаяся и возродившаяся природа мать вашу! – я ткнул пальцем в стену и он угодил в поддавшуюся под нажимом толстую здоровую лиану, усыпанную множеством пахучих желтоватых ягод – За прошедшие века природа вернулась сюда, вырастила здоровые деревья, кустарники и травы. На дне возродились кораллы и водоросли, начала плодиться рыба. Еды стало в разы больше и здесь, и там на берегу. В результате бандитские рейды чисто жратвы ради потеряли смысл и прекратились. Снизилось количество смертей и крохотные племена, обитатели руин, начали весело плодиться, быстро увеличиваясь в числе. А когда вас стало гораздо больше – появилась и смелость. Вместе с торговыми операциями и глубокими исследованиями руин у вас появилось огнестрельное оружие, что сделало вас опасными и заставило с вами считаться. Так Церра окончательно перестала быть кормовой базой для всех окрестных лоботрясов – и они тут же прибежали выразить свое почтение. Больше торговли – больше бабла, оружия и власти. Так общины стали теми самими могущественными древними родами, а их вожди превратились в мудрых донов, решивших, что надо сохранить единство ради общего выживания. Шли годы. Десятилетия. И где-то в это время родился ты, Мумнба – никому нахер не нужный детеныш руин. Скорей всего ты был сиротой. Злым, хотящим жить, вороватым сиротой. Тебя приметил старый дон, забрал к себе, прикормил, защитил, вырастил как личного сторожевого пса и судя по твоей изрезанной шкуре старого волкодава свой долг ты выполнял свято – и выполнил полностью, ведь хозяин не погиб, а умер от старости.

И умер не только он – скорей всего целое поколение руководителей ушло на покой примерно в одно и то же время, а те, кто явился на их место… у них было свое окружение, своя свита, своя защита и… и такие как ты им стали просто не нужны.

Не думаю, что тебя прогнали – ты все же годы охранял босса. Но личным телохранителем ты быть перестал. Может тебя назначили садовником, может велели приглядывать за прудом с золотыми рыбками или отправили на оплачиваемый покой… но тебя это оскорбило, и ты хлопнул дверью. Ты гордо ушел и стал рыбаком. Причем ушел ты далеко – аж до самой края вашей крохотной страны, что вся уместилась в границах утонувшего мегаполиса. И, кстати, так далеко ты ушел не просто так – ты остался верным сторожевым псом своей страны и теперь ловишь рыбу у ее границы, вовремя замечая всех чужаков. Одиночек вроде меня ты пропускаешь, а вот иди здесь на лодках вооруженный чужой отряд, ты бы им не показался. Скорей всего где-то на крышах нескольких высоток поблизости уже высятся кучи хвороста, а рядом бутылки с самогоном. Плесни, пусти искру – и вспыхнет пламя. Брось туда ворох свежих лиан и к небу поднимется тревожный столб дыма. Да ты рыбак, но ты по-прежнему любишь свою страну и по-прежнему служишь ей, хотя тебя и отправили на покой, а затем попросту забыли. Мне продолжать, старый рыбак? Или я вру?

Шевельнувшись, он беззвучно пошевелил ртом и наконец выдавил сиплое:

– Продолжай…

Я пожал плечами и издевательски улыбнулся:

– Как скажешь. Но дальше история уже больше о тебе…

– Продолжай!

– Ага… Так вот, Мумнба… знаешь почему ты не чувствуешь вкус рыбы и почему жгучий перец едва щекочет тебе глотку?

– Почему?

– Потому что ты сыт – ответил я и с удовольствием отправил в рот еще один ломтик жирной рыбы – Ты зажрался. Ты умелый рыбак, умелый добытчик и вообще мужик ты по жизни умелый, а значит жратвы у тебя слишком много. Все не продашь. Хотя ты продаешь и денег у тебя тоже дохрена – в этом я уверен. И винтовка у тебя есть получше этой и пистолет с запасом патронов найдется у тебя в тайнике. Но при этом я уверен, что Церру ты покидал налегке – может только с лодкой да и ту купил на собственные сбережения, не попросив у покинутого тобой рода ничего. Хотя вон та наваха выглядит старой…