Бастард царя Василия

На закате ни речки, ни ручейка они не нашли и им пришлось ночевать на мокрой болотной земле. Санька негодовал на Куракина описывавшего в своём послании дорогу в превосходных красках.

– «Какая же она тогда была?», – думал Санька, злясь и представляя, как он будет возвращаться.

Срубив несколько чахлых деревьев, он сложил и связал получившиеся брёвна вместе и разлёгся на импровизированном ложе, тихо поругивая кикимор. На нём же он развёл и костерок, дабы вскипятить воду и просушить одежду. Болотную он пить так и не привык, хотя в «медвежьем» детстве пытался.

Настроение у Саньки было мерзким и он поминал не только кикимор, но и свою бывшую жену Гарпию, и всех домовых с лешими. Вот тут и проявились Леший со своей Любушкой.

– Кхе-кхе! – Услышал Санька. – Чего не добрым словом поминаешь, Александр Мокшевич. Вроде бы ни в чём не провинились перед тобой.

Санька аж подпрыгнул на своей «лежанке».

– Фу-ты! Напугал, леший тебя забери.

Леший рассмеялся.

– Кхе-кхе! Как же я сам себя забрать могу? Хе-хе-хе!

Леший и кикиморка стояли совсем рядом и, как и тогда, в первое своё появление, держались за руки.

– ВЫ так и ходите, по лесу и болотам? – Усмехнулся Санька.

– Как? – Спросил Леший.

– За руки держась.

– А что? – Удивился Леший.

– Тебя, кстати, как звать-величать? Любушку я твою знаю, а тебя, вроде как и неприлично… э-э-э…

– Моховы мы, – перебил Санькины объяснения Леший. – Мох Мохыч Мохов.

– Вот так вот просто? – Усмехнулся Санька.

– А чего мудрить? Детишки у нас появляются, когда мы к Маре уходить соберёмся. Сынок тоже Мохом будет.

– Логично, – согласился Санька.

– Так, что звал, то? – Спросил Леший.

– Да, я, вроде, и не звал…

– Звал-звал… – проговорил Леший. – Мы бы так не пришли. Рассказывай. Тяжело пришлось?

Сенька помолчал, потом пожал плечами.

– Да, не особо.

– А что тогда?

– Не знаю… Да вы устраивайтесь возле костра. – Санька даже отодвинулся.

– Видно, тебе совсем тяжко, ежели ты нежить к своему костру зовёшь, – усмехнулся Леший.

Санька понурился.

– Что-то устал я, Мох Мохыч, – сказал тяжело вздохнув он. – Замахнулся город построить, а ни сил, ни особого желания, что-то нет. Трудно с людьми. Не хотят работать даже по уговору. Так и норовят извернуться. То рука болит, то нога, то живот. То дождь, то солнце жарит. А мне, что, больше всех надо?!

– Так твоё же дело то… Не их…

– Так я же вроде плачу…

– То-то и оно, что вроде. Обещаешь. А обещанного три года ждут… Дай им деньгу малую, но ежедневно. Хочь по коппеечке. Увидишь…

Санька удивлённо и недоверчиво скривился.

– Ладно, попробую. Ну, а кикиморы. Я рассчитывал на них, а они… Путик не построили… Что сейчас делать. По зиме-то ладно, а мне уже сейчас тракт нужен.

Леший почесал лохматую голову, и крякнул.

– С кикиморами, да… Оказия вышла… Вон моя Любушка знает, общалась с ними. У нас тут болот много, кикимор мало. Если и есть, то больше – лесные. Вот и удивились мы, когда вдруг по весне, как только лёд сошёл, кикиморки в болотах появились и ну перекраивать всё по-новому. Здешний болотный народец: болотники, шишиги, кикиморы и их игоши, взбунтовались против них, ополчились, а твои кикиморки вдруг силу свою показали. Силу Гарпии… И хозяйничали по болотам здешним до самого тепла, а потом вдруг попрятались кто куда.

Леший замолчал. Перебирая бороду он приблизился ближе к огню.

– Так они были тут? – Спросил Санька.

– Были. И там, где мы с тобой повстречались, были и тут. Токма тут они не долго хозяйничали, оттого болото снова затянуло сушь. А так тут даже лес расти начал и те деревца, что раньше росли, воспряли от гнили.

– Слушай Леший, а ты разве и тут живёшь? – Санька вдруг осознал, что от того места, где они повстречались на реке Луге, довольно далеко.

– А что нам? Мы особые тропки знаем. Помнишь, как мы с тобой к водяному ходили? Озерцо то, где он с русалками нежился, тоже не близко пряталось. А мы, раз-два и прибежали. Ты сам бы дня два шёл.

Леший захихикал.

– Мы – Лешие, лес бережём. От людишек да от хвори лесной. Там, где вас – людей, нет, и нас немного. Потому мы и бродим по лесам с приглядом. Нам семь вёрст это десять шагов.

– Смотря какие шаги делать, – вставила Кикимора Любушка.

Санька вдруг захотел в Коломенское к Мокше и Лёксе, где всё понятно и обустроенно. Он вздохнул.

– Раньше и я так мог!

– А сейчас что ж? – Удивился Леший.

– Я через верхний мир ходил. Сейчас не могу. Пока.

– Через верхний?! Мы так не можем. Кто-то заклятье наложил?

– Сам я наложил! – Усмехнулся Санька, не уточняя что наложил и куда.

– Бывает, – тут же согласился Леший.

– Может тебя домой отвести? – Спросила Любушка участливо.

– А где же кикиморки подевались? – Спросил Санька, вдруг подумав, что может быть они и впрямь просто попрятались.

– Дык… Позови. Твой зов сильный. На него не откликнуться трудно, – сказал Леший качая головой. – Мы вон откуда услышали. Да, Любушка?

Маленькая Любушка, одетая в цветастый сарафан и повязанная такой же косынкой, но босая, утвердительно кивнула.

Санька снова наполнил свою голову мыслями о кикиморках, о их задании, о том, что он гневается и сказал:

– Прошу встать передо мной, как лист перед травой.

Это он вдруг вспомнил фразу Ивана из сказки про конька-горбунка.

Только он это сказал, как Леший с Кикиморой исчезли, а перед ним встали в ряд его девицы-воительницы. И не две, три, а все сорок с лишним. Мороз пробежал по Санькиной коже, но он вида не подал. Хотя пробрало его сильно.

Уже совсем стемнело, а кикиморки предстали перед ним в совсем не благолепном виде. Кто как просто древние старухи, кто как скрюченная нелюдь. Все они были одеты в грязные лохмотья и жутко смердели.

– Да-а-а… – сказал Санька. – Если во сне такое приснилось бы, то и не проснулся. Что же вы так себя запустили, девушки?

– А зачем нам? – Спросила одна. – Людишек тут нет. Перед кем нам красоваться?

– А обещал… – Сказала другая.

– Сам сослал нас в глухомань, и сам насмехается! – Обиженно вскрикнула третья.

– Так-так-так! – Поднял руку Александр. – Давайте разбираться по порядку.

Его душил смех, но он пока сдерживался. Саньку вдруг обуяла безумная радость. Такая радость, что он готов был «заскакать козлом». Он-то думал, что все его помыслы рухнули, ан нет…

– Кто вас сослал и куда?

– Ты сослал! Гарпия!

Раздались возгласы.

– Нас сюда, а сама, то к Аиду своему!

Последняя фраза резанула Саньку по сердцу, но он промолчал, не стал объясняться, а шагнул в толпу кикиморок. Перед ним расступились.

– Ну, куда и к кому отбыла ваша начальница, то не вашего ума дело, – начал он строго. – А поставленные задачи с вас никто не снимал. Вот вернётся она, что вы ей скажете? Ведь ответ придётся держать!

Он возвысил голос, добавив властности.

– Так силы у нас иссякли, а местная нежить мешает, – крикнули из толпы. – Где до конца сделали и закрепили её именем, то и стоит до сих пор, не болотится. А тут вон оно как…

– Так вы моим именем крепите, – вдруг сказал Санька.

Кикиморки замолчали, обдумывая сказанное Санькой.

– А с мужичками скоро наладится. Вот доделаете путик, и мужички появятся. Кстати… Мне уже сейчас нужны десяток воительниц. Для них уже сейчас у меня в городе пара найдётся. Да и корчму запускать надо… Короче! Слушать мою команду!

Кикиморки вытянулись в струнку. Санька усмехнулся. Не прошла для них даром «учебка». Даже кривые постройнели.

– Завтра всем прибыть в город Усть-Лугу «конно и оружно».

Он вспомнил где-то слышанную им фразу: «Конно и оружно».

– А где же мы коней найдём? – Спросили из толпы.

– Где хотите. Своих бросили? Вот и выкручивайтесь.

Кикиморы загалдели, обсуждая невыполнимую задачу. Потом кто-то из них сказал:

– А если оборотней позвать? Можно?

Санька удивился, но вида не подал.

– Если договоритесь, чтобы они не творили пакости.

Кикиморы обрадовались, рассмеялись.

– Тут их много. Они людей сторонятся. Но нам помогут. Побудут нашими кониками.

– Пришлось с ними сойтись, – сказала ближайшая.

– А как же свет дневной? – Спросил Санька.

– Что, свет дневной?

– Не убояться?

– Это же не вампиры, а оборотни, – рассмеялась кикимора. – Этим хоть ночь, хоть день.

На том и порешили.

После того, как по его хлопку исчезли кикиморки, Санька позвал Лешего и тот появился.

– Ты куда исчез, Мохыч?

– Да ну их, твоих кикиморок! – Махнул рукой Леший. – Дикие они у тебя какие-то. Буйные. Сразу видно, что городские. Мы – народец тихий, спокойный, а они шустрые дюже. Да и сказанул ты так, что нас как ветром сдуло. Сильный позыв у тебя. Всех кого не касается выносит с этого места.

– Не знал. Вы предлагали меня до дома отвести… С лошадкой сможете?

– Сможем, – спокойно ответил Леший. – Повод мне отдашь и поехали.

Санька шустро загасил огонь пионерским способом, чем сильно удивил Лешего, запряг лошадку и уже через несколько минут стоял на правом берегу Луги перед островом.

Глава 5.

Когда на следующее утро в Усть-Лугу входил женский конный взвод городской охраны, работа в городе натурально застопорилась. Весь мужской коллектив большой стройки раскрыв рты глазели на проезжающих мимо воительниц.

Медные панцири и шлемы сверкали. Мощные «кони» ржали и били копытами. Девицы весело переговаривались и строили глазки крестьянам. Крестьянские бабы недовольно косились то на своих мужей, то на воительниц, но лишь злобно шипели и плевались.

Санька строил стапеля для верфи на северной оконечности острова и услышал о прибытии отряда от одного из лесорубов, прокричавшего дико и радостно:

– Бабы-ратницы приехали! Много!

Санька заложил небольшой плотницкий топор за пояс и, обтерев лицо и руки от пота и пыли, поспешил на центральную площадь.

Кикиморки уже спешились и стояли, построившись в две шеренги. Центральная, а в дальнейшем торговая площадь, была размером с футбольное поле и пока совершенно пуста. Поэтому сорок девиц с «конями» на ней разместились легко. Александра, появившегося на площади, воительницы приветствовали стуком кулака в медный нагрудник. Это было отработано ещё в Твери на Санькиной усадьбе, где воительницы проходили курс «молодого бойца».

– Равняйсь! Смирно! – Крикнула взводная. – Равнение на середину.

Она подошла к Александру, доложилась о прибытии. Санька поздоровался и услышал резкое и громкое:

– Здрасть!

После этого девицы весело отвели «коней» в конюшню, а сами определились в казарму, которая представляла собой невысокое длинное помещение с низкими лежанками, возле которых с торца на стенах можно было разместить доспехи и оружие. Что и было сделано девицами с превеликим удовольствием. Они хотели сразу бежать купаться, но Санька этого безобразия не разрешил. Тогда бы точно рабочий день можно было списать на форс-мажор.

Саньки «кони» понравились и он прошёл вслед за ними в конюшню, но когда он попытался похлопать одного из «коней» по крупу, то «конь» обернул к нему морду и угрожающе сверкнув глазами, сказал:

– Даже и не думай! Я не посмотрю на твою силу. Так копытом припечатаю…

Санька немного опешил от неожиданности, но потом усмехнулся и ответил:

– Я машинально. Извини. Очень похож.

Конь весело заржал.

– Что не сделаешь ради женщин!

– И то верно, – согласился Санька. – Сена дать?

– Да иди ты! – Заржал оборотень. – Шутник!

Санька немного посмеялся и из конюшни вышел.

С кикиморками сразу все дела пошли на лад. Заработала корчма, где бесплатно кормили всех рабочих. Заработала Санькина канцелярия. Была взята под охрану казна, а десять мужиков – ратников включились в строительство.

Остров был практически застроен… Кроме открытой верфи, в которой Санька намеревался ремонтировать и строить морские корабли. Остров имел небольшой «изъян» в виде лагуны. Вот в ней, углубив дно и выровняв берега, Санька и строил верфь.

С прибытием девиц-воительниц и их коников, рабочих рук у Саньки прибавилось, и он замахнулся на расширение городка дальше по берегам Луги.

В день прибытия кикиморок, вернее поздно вечером, и они, и оборотни, по просьбе Саньки собрались в казарме. Санька ещё ни разу не видел оборотней и разглядывал их с интересом. Это были люди с волчьими головами, и человеческим телом, сильно покрытым шерстью. Намного сильнее, чем было у Саньки, когда он родился в этом теле.

– Меня зовут Ракшай Мокша, что означает – Зверь из рода Мокши, – начал он. – Зверем меня прозвали родители, потому что я при рождении был покрыт волосом. Почти, как и вы. Поэтому люди отнесли меня в лес и положили в берлогу. Медведица приняла меня и выкормила.

По толпе оборотней и кикимор, они тоже не знали эту историю, прошёл гул.

– Но родители тоже не отказались от меня и вскоре забрали к себе. Так я стал человеком. При рождении я получил особый дар переворачиваться, перемещаться по тонкому миру и получать энергию солнца. Так я познакомился с Гарпией. Дальше историю вы, скорее всего, знаете.

Санька замолчал. Молчали и оборотни. Потом вышел чуть вперёд один из них.

– Мы тоже переворачиваемся, и можем перемещаться по тонкому миру, но получаем силу не от солнца, а от луны.

– Если ты оборачиваешься, то можешь обернуться в нежить, как и мы в живое, – сказал другой оборотень.

– А значит, мы тебе братья по матери, а ты наш брат по отцу.

– Это как это? – Удивился формуле родства Санька.

– Ты же Мокша, значит твой народ рождён от богини Мокоши, а мы – дети Велеса, который похитил Мокошь у Перуна.

– Может быть, может быть… – хмыкнул Санька. – На ожидал встретить тут родственников. Значит все мокши ваши родичи?

– Нет, – покрутил головой первый оборотень. – Только те в которых есть кровь нашего отца – Велеса. В тебе она есть. Не всякий человек ходит по тонким мирам.

– Это всё здорово, – сбросив с себя морок задумчивости, сказал Санька, – но что делать будем, родственнички? Поможете мне по свойски?

– Что делать надо, брат? – Спросил первый оборотень.

– Хочу здесь построить город и жить в удовольствие.

– У нас с тобой разное понятие об удовольствии, – сказала вторая нежить.

– Похоже, что ты не прав, брат, – усмехнулся Санька. – Нас сильно объединяет одна страсть – женщины. Ведь вы, как я понял, из-за кикиморок сюда пришли?

– Ну… Не то чтобы из-за них, – рассмеялся первый. – Наши три брата прикипели к твоим девицам и попросили нас помочь им выполнить твой приказ. Вот мы и обернулись на время копытными.

Всё оборотни почти дружно засмеялись. Смеющиеся волчьи морды выглядели ужасно и Санька спросил:

– А вы не могли бы принять более человеческий облик? Если вам не трудно?

Нежить притихла, о чём-то посовещалась и обернулась в ладно сложенных людей, одетых в разную крестьянскую одёжку.

– Ух, ты! – Восхитился Санька. – Эх, мне бы таких работничков! Идите ко мне! Живите здесь.

– Мы, может быть, и согласились, – сказал первый оборотень. Он, наверное, был среди них старшим. – Да люди не любят нас. Бьют. А мы ведь зла людям не делаем. Они путают нас с такими как ты, которые, будучи людьми, оборачиваются в нежить или в зверя. Встречают в лесу и убивают. Нам приходится защищаться. Ну и… Враждуем…

– Но здесь же вы будете в образе людей…

– Не можем мы долго так оставаться. Ночью нам надо оборачиваться. Ну, или через день. Нет у нас силы солнца.

– Так у меня возьмите. Давайте попробуем. Всё для вас какое-то разнообразие. То вы всё по лесу бегали, а теперь здесь поживёте. Девок человеческих попробуете.

Последние слова прозвучали довольно двусмысленно.

– Я имел ввиду, как девок, а не как…

– Да мы поняли, – усмехнулся второй оборотень. – Не переживай. Не тронем мы их. Нам лесной дичи хватает. Да и не едим мы много. Мы как волки. Кролика съел и неделю можно бегать за другим.

– С нашими девками на одном кролике в неделю не продержитесь, – рассмеялся Санька. – Договорились, значит?

Обороотни снова пошептались.

– Давай попробуем. Всё равно наши братья здесь пока останутся. Пока их кикиморы у тебя служат. И мы с ними побудем. Чтоб никто ни того… этого…

* * *

Если кикиморы попадались вполне образованные, то оборотни человеческой грамоты не знали вовсе. Ни грамоты, ни человеческих навыков. Силы они были недюжинной, но и только. Умом они тоже не сильно блистали. Были молчаливы и, чаще всего, хмуры. Но как настоящие оборотни, они, как оказалось, могли подражать действиям людей.

Санька поначалу использовал их в качестве «подай-принеси», то есть в качестве грузчиков и дробильщиков камня. Силой оборотней папа-Велес не обидел, да и где надо они могли прибавить «мощности» за счёт внутренних резервов. Но потом Александр заметил, что сначала один оборотень взял в руки инструмент, потом другой. Так в течение месяца все вновь «трудоустроенные» оборотни овладели плотницкими и каменщицкими профессиями на очень неплохом уровне.

Местные мужики даже смеялись и шутили про меж собой, что, де, «пришлые поначалу «Ваньку валяли» чтобы не работать, а когда узнали, что в долю купеческую можно войти, так сразу обернулись…». И слово, то какое было выбрано, «обернулись»… Как будто, что-то знали.

Новые работники влились в коллектив свежей струёй и своим трудом взбудоражили остальных. Народец из ближайших к стройке селений был «ушлый». Даже не смотря на обещанные Александром будущие преференции в, «жилы рвать», как говорили крестьяне, никто не хотел.

Они в конце концов сговорились промеж собой о деле в «гильдии» и о том, что напрягаться не будут, поэтому ходили по стройке, как сонные мухи. И это при том, что Санька гонял их в буквальном смысле на пинках.

С появлением «пришлых» работников конкуренция резко усилилась, ибо Санька расписывал трудодни не только по их количеству, но и по качеству работ. На въезде в «город» стоял щит с нормами выработки: переноска камня – столько то условных денежных единиц, обтёска камня под мостовую – столько-то, под кладку набережной – столько-то, кладка – столько-то… И так далее.

И если раньше все старались взять «лёгкие» работы, то через месяц стало, как в незабвенном фильме: «карьер – я, щебёночный завод – я». Крестьяне стали «рвать» на себя самые сложные работы. А просто потому, что Санька как-то однажды подсчитал сделанное вновь прибывшей бригадой, сравнил с показателями остальных и объявил о том на утреннем «разводе». И для «остальных» стало неожиданным, что новенькие уже обогнали по показателям отстающих, и почти сравнялись с лидером – строительной бригадой села Большие Кузёмки. После этого и началось…

Оборотням соревнование было побоку и свою долю в «торговой гильдии» они отдавали Александру, но о том они никому не рассказывали, так как были ну совершенно нелюдимыми и в пространные разговоры с «остальными» не вступали, за что получили прозвище «немцы».

В начале ноября Ракшай отправил царю Ивану письмо с отчётом, в котором писал: «И всего, Великий государь Иван Васильевич, построено: городская каменная стена длиной три тысячи саженей с двумя башенными воротами, высотой от двух до пяти саженей, водяная башня и хозяйские постройки с банями, русский и шведский гостиные дворы со складами и жильём, склады купеческие, постоялый двор с корчмой, судоремонтная и строительная верфь со стоянкой на сорок средних судов, причальная стена с механическими портальными кранами».

Кроме того, о чём Санька указал в письме царю, были построены две башни и ряд построек по обоим берегам Луги чуть ниже острова по течению. Оборотни не желали жить в гуще народа, и выкопали себе землянки на отшибе, заодно выполняя функции ночного дозора. Людская работа оборотней практически не утомляла, и ночью, обращаясь в нежить, они продолжали жить своей специфической жизнью.

Санька не мог управлять своей «солнечной» силой, но чувствовал, что он продолжает в нём копиться. Тот процесс, который он запустил почти сразу после того, как нацчился переходить в тонкий мир, продолжал работать. Раны его, а строек без «несчастных случаев» не бывает, заживали быстро. Однажды случился серьёзный перелом руки, который Санька, путём поглаживания, залечил в течении суток.

На оборотнях вообще всё заживало почти мгновенно, ибо их тела были не совсем настоящими, и Александр был вынужден попросить оборотней имитировать выздоровление. Однако они придумали менять раненному обличие. Уносили раненного в казарму, а из казармы выходил здоровый «человек», совсем не похожий на раненного.

Санькины девки тоже легко влились в коллектив. Не форсируя, по настоянию Александра, свои любовные игры, и строя из себя недотрог, девицы заслужили уважение местных баб, как замужних, так и девок. К тому же кикиморки активно взялись за Санькино хозяйство и кормёжку строителей, а это та ещё канитель. Кто знает, тот вздрогнет.

Строителей еженедельно обстирывали и кормили два раза в день. Даже оборотней, которые с удовольствием уплетали тушёное мясо и кровяную колбасу, которую простой люд не ел. За поедание варёной крови в чреве, их и приписали к «немцам».

И вот, наконец пришёл тот день, когда восточная застава салютовала прибытию царя холостым выстрелом из дубовой пушки. Проморенная в аммиачной воде пушка перенесла выстрел и, как показали дальнейшие события, не один и даже не холостой.

Царь Иван Васильевич прибыл с таким эскортом, что жилья на острове не хватило и кое кого из ратных расселили по берегам Луги. Прибыл Сильвестр, Адашев, Романов-Юрьев, Шереметьев и куча дьяков. Съестных запасов тоже было маловато и оборотни ушли в лес на заготовки.

– Слушай, Иван Васильевич, я твою ораву не прокормлю. Мы посчитали… С тобой прибыло восемьсот тридцать два рта. Это помимо ратных. Ратных, по словам твоего воеводы ещё тысяча человек. Зачем тебе столько?

Санька, Иван Васильевич, Сильвестр и Адашев сидели в бане. Они уже погрелись после дороги в парилке и возлежали на деревянных ложах, по типу римских покрытых тонкими соломенными матрасами.

– Половину отправлю в Ивангороде, немного тебе. Привезли твои винтовые пищали, что ты оставил в Новгороде, четыре пушки и зелье с дробом и пулями. Ядра сам теши.

–Натесали уже.

– Да, как же ты мог натесать, коли пушки токма сейчас привезли, – удивился царь.

– А вы Мокшины пушки привезли?

– Ну да. Твои… С Коломенского кузнецкого двора.

– Тогда я их размер знаю. Они единообразные. Вот, смотри.

Санька подошёл к столу, на котором стояла снедь и питьё, и взял свой кинжал.

– На обушке риски видишь? – Спросил Санька. – Это мера, о которой мы с Мокшей сговорились. Он по ней льёт и режет отверстия. Для пищалей, для пушек… Да любое. Для пищалей двадцать две линии, для пушек сто. Вот мы и натесали ядра…

Государь потрогал пальцем миллиметровую пилку и нервно дёрнул губами.

– Как всё просто, – сказал он и провёл зубьями по деревянной столешнице. Пилка «джикнула» и на пол посыпались опилки.

– И полезно. Жилы на охоте можно резать.

– А ежели другое отольёт, то пришлёт мне записку с цифирью и я смогу другое ядро вытесать пока он пушку отольёт и пришлёт.

– Ведь так можно ранее готовить ядра и пули, – сказал Адашев.

– Мы ведь так и делали в Коломенском, – сказал Александр. – Когда к походу на Казань готовились. Или не заметили?

– До того ль было? – Усмехнулся Адашев. – Всяк своим делом занимался. Но то что ядра и пули летели ровно в цель, то их заслуга, государь. Помнишь, я всё удивлялся?

– Как не помнить. Мы за то и Мокшу твоего наградили… А это, значит, ты придумал?

– Я, государь. Но мне награды не надо. И так милостью твоей обласкан. Едино прошу дозволить мне своих людишек на таможенные и торговые сборы поставить и часть сборов в городе оставлять.

– Ишь, чего удумал?! – Возмутился Сильвестр. – На государеву казну рот раззявил?!

– Погоди, отче, – одёрнул духовника Иван. – Выслушать надо сперва. Сам учил. Для чего тебе?

– Для того, государь, что город прирастать постройками, крепостями и людьми ратными должен. А зачем тогда деньгу гонять туда-сюда? Сначала отсюда в казну, потом из казны сюда? Резонно ли?

– Деньга счёта требует, – снова вставил духовник.

– Охолонь, – сказал Иван Сильвестру. – Он дело говорит. О том и с Алексеем Фёдоровичем проговаривали. Только сможешь ли правильно обсчитать и поделить?

– Смогу, государь!

Санька по прошлой жизни знал, что мямлить на такой вопрос нельзя, но и слишком торопиться, тоже нельзя. Потому он сказал «Смогу!» уверенно и спокойно.

– Извини, государь, но не верю никому. Сам считать буду! А ты знаешь, как я считаю.

– Знаю, – усмехнулся Иван. – Я и сам освоил твоё «умножение». А вот с делением никак не слажу. Но и умножать пяди да вершки никак не получается.