скачать книгу бесплатно
Слон орал, как горный козел в брачный сезон, и требовал немедленного ответа. Лысый отреагировал с невозмутимым спокойствием:
– Похоже, Слон, что рандеву состоялось. Но только не с медведями, а с местной феей.
– Ну да, она тебя изнасиловала, потом изуродовала, а в конце накачала спиртом до состояния грогги.
– Может быть, и так. Во всяком случае, гениталии я еще не осматривал.
И Лысый поведал друзьям невеселую историю о ночных приключениях. Закончил он ее примерно такими словами:
– Так вот, олени: либо мне все это приснилось и я собственными руками отрихтовал самого себя, либо мы забрели в настоящую таежную клоаку, где водятся горные русалки, которые просто балдеют, когда мутузят нашего брата. Что скажите?
Наступило неловкое молчание. Все смотрели друг на друга с надеждой, что хоть кто-нибудь даст разумное объяснение услышанному бреду. Первым очнулся Павел:
– Вот урод! Ты раздавил мне обе ступни, а сейчас хочешь превратить в конскую мочу содержимое моего же черепа!.. И знаешь, что я тебе скажу, урод, знаешь что!?
– Что?
– А то, что это мой череп! Мой! И таким говнюкам, как ты, я его не отдам!
– Че ты орешь!? Я не глухой. Извини, раз так уж вышло. Я немного не в себе.
Но Павел не унимался.
– На хрена мне сдались твои извинения! Плевать я на них хотел! Нам до поселений ползти еще целую вечность, а у меня все ноги оттоптаны! Не знаешь, по чьей милости!? – И, обращаясь ко всем, продолжил:
– Нет, вы только посмотрите на него, на это безмозглое туловище! Да ты не немного не в себе, а очень и очень даже много! Мне кажется, Лысый, твои мозги перестали соответствовать своему названию. Совсем перестали. И, честно говоря, мне тебя очень жаль!
Павел мог разоряться в адрес приятеля до бесконечности, тем более, когда дело касалось собственного здоровья, но тут его монолог остановил Слон.
Слон, в отличие от Пахи, был человеком мыслящим, и хотя иногда в некоторых местах и в некоторых сообществах нес откровенную чушь, все же продолжал слыть среди друзей неплохим аналитиком, хорошим логиком и обладателем дара начинающего оратора. Павел уважал Слона и считал его «наипервейшим корефаном». Кроме того, они вместе росли, вместе учились и вместе ходили в один клуб; принимали участие в одних и тех же экспедициях и походах и, самое главное, постоянно были в одной связке, порой не раз вытаскивая друг друга из преисподней; в общем кое-что знали о себе и не понаслышке. И не беда, что Слон был на целую голову выше, зато Павел был шире на полплеча и, соответственно, пропорционально отличался грузоподъемностью, (понятное дело – в большую сторону). А вот в затяжных переходах Слон мог без особого труда дать форы своему напарнику часа 2 и все равно прийти к бивуаку первым. Поэтому между собой они всегда находили взаимопонимание и согласие и всегда, когда один говорил, второй молчал. Так уж повелось. Слон начал издалека:
– Други! Миру явлена уникальная возможность лицезреть его величество прогресс! Перед нами преображение, нет, скорее новое рождение Лысого! Его IQ прыгнул сразу на пару порядков вверх! Это гигантский скачок вперед! Это даже больше, чем скачок! Это – нечто! Это – революция! Я говорю о возможности простейшей материи серого вещества делать выводы! Ура, други! Лысый начал думать; он начал делать выводы! И пусть они на первых порах примитивны, пусть наивны, но… но все же это есть некая творческая активность, немыслимая в масштабах амебных представителей; активность, положительно характеризующая аналитическую работу головных полушарий. Ура, ура и еще раз ура! Ты просто молодец, Лысый! Ты нас всех порадовал!
Слон выдохнул и снова набрал полные легкие чистого горного воздуха, намереваясь продолжить словесный понос и перейти к главной его составляющей:
– Теперь поговорим о другом. Затронем негативные стороны позитивного сдвига у Лысого. Он приобрел способность мыслить, но (тут, видимо, у самого Слона произошел сдвиг, один из тех, когда его лексикон претерпевал удивительные превращения) какого хрена, спрашивается, он порет сейчас чушь? Настоящую чушь! Какого хрена? И я отвечу вам, други! Эта обезьяна, это животное затащило нас в самую глушь, вывозило по уши в грязи и теперь хочет отмазаться! Выехать, так сказать, на мутняках! Не выйдет, Лысый! Ты облажался, тебе и есть этот отстой!
Слон пнул ногой в пустоту и вернулся к былому красноречию:
– Не будем о плохом. Лысый – парень в целом что надо. А то, что завел не туда, … – с кем не бывает? Процесс плутания – штука неадекватная…
– Во всем виноват я, и только я – ораторские излияния выдающегося ритора прервал Толик – еще один кандидат на литературную премию. Толик, Анатолий или просто Дуло, как называли его меж собой лесные бродяги.
В любом коллективе, состоящем из нескольких индивидуумов, найдутся люди, которые несут скорби всего социума исключительно на себе. Они не могут поступать по?другому. Не могут. Если они не взгромоздят на собственные плечи сундук чужих проблем, то им будет чертовски плохо. Физически и морально. Это коллекционеры провалов и неудач. Собиратели горя. Ныне почти уже вымершие. И Толик был одним из таковых. Он был динозавром настоящего. Самый старший член таежного братства, затерявшегося где-то на западных склонах гор. Возможно, в его словах и была доля правды.
Он шел этим маршрутом второй раз, и на него возлагалась львиная доля ответственности за бремя переходов, тем более Толик являлся единственным представителем полного совершеннолетия среди покрытых пушком юнцов, гордых и кичливых. Ему было 22. Отслужив положенные два года в связном полку на Дальнем Востоке и вернувшись обратно, он окончил курсы спасателей и устроился работать в тот самый турклуб, который когда-то, еще пацаном, посещал на правах пионера. Именно в то время ему довелось побывать в здешних местах в составе небольшого отряда, задействованного в экспедиции на выживание под непосредственным началом Алексеича, автора всех самых безумных проектов, который руководил к тому же клубом.
Об Алексеиче ходили целые легенды, но, впрочем, речь сейчас не об этом. В ту пору Толику было лет 15–16 и он, естественно, мало что запомнил. Помнил Толик лишь одно – то, что от подножия надо идти строго на север (это он помнил точно), потом (уже смутно) на запад, потом (очень смутно) снова на север, и примерно на вторые или третьи сутки (совсем смутно) можно было оказаться у радоновых источников, от которых предположительно один дневной переход до «каменных ворот».
Дальнейший маршрут Толик не помнил. Или помнил только на словах. Зато Лысый уверял, что помнит абсолютно все, вплоть до вершины и даже после: весь спуск до голубичной мари на северных отрогах. Лысый был в этих местах всего один раз в прошлом году, и то под руководством Алексеича, и думал почему-то, что уже ни за что на свете не спутает север с югом, а запад с востоком. Лысый очень надеялся на свою память. Лысый был уверен в этом на 150%. Поэтому, когда Толик, или Дуло, как его теперь на четвертые сутки плутаний называли горе?туристы, с самого первого дня в первом же переходе завел их в дебри, а потом и вовсе в тупик, Лысый взял инициативу в свои руки и уверенно встал в авангарде живой цепи рюкзаков. Через 17 часов нескончаемого перехода он вывел в конец измученную команду к цели, разумеется, промежуточной, прямо к нижним порогам радоновых ручьев. Отсюда было намного проще: 3 часа – до верхних; там – 12?часовой привал с бездонным, как пропасть, сном; далее 8?часовой штурм юго-восточного скалистого выступа. В результате они оказались у «каменных ворот» – естественного горного формирования, образовавшегося в эпоху бурных тектонических процессов.
Территория ворот была священна для местных аборигенов. Раз в год они собирались сюда со всех сторон, чтобы поклониться восточному божеству. Раз в год они украшали редкие растущие на камнях деревья лоскутами тканей всевозможных расцветок и подвешивали на ветки какие-то поющие на ветру штучки. Раз в год, что было самым интересным, аборигены раскидывали по округе денежные знаки различного достоинства. Самые крупные купюры заталкивались под основание средней величины макета легендарного храма, по преданию, находившегося под осколками рухнувшей некогда огромной горы. Предание также говорило о причине катастрофы. Причиной являлась жестокая богиня, которая, разозлившись на людей, в гневе срезала ладонью сразу полвершины. Но из-за чего она разгневалась и почему? – вот об этом предание умалчивало. Только с тех пор, говорят, все окрестные хребты стали покрыты сплошным слоем каменных валунов величиной от письменного стола до огромных бетонных плит. Такие творились тут когда-то дела. Говорят, что и сама вершина, представляющая собой огромное 300?метровое плато, выложенное такими же булыжниками, причем в форме правильного эллипса, было делом рук горной феи. Многое говорят. Только правдой это было или нет – толком никто не знал. Правдой было лишь то, что Лысый вывел всю компанию точно к «воротам».
Там они и заночевали, а на рассвете, посягнув на собственность махатм, нечаянно взяли, или, как выразиться по-другому, собрали некоторые бумажные знаки, раскиданные около макета древней легенды. Собственно, почему некоторые? Вычищено все было довольно основательно. Лысый даже не побрезговал ржавыми медяками явно тибетского происхождения. В общем, сработали грамотно и на совесть, можно сказать, идеально. Проявили себя в качестве некоторых рук многорукого и унесли к вершине 3\4 стоимости экспедиционного проекта. Боги, наверное, обрадовались неожиданному повороту событий. А как же не радоваться – не надо высылать собственных гонцов, не надо выдумывать никаких кармических штучек, ничего не надо. Все просто: пришли какие-то недоумки, сгребли наличность и были таковы. Ну и что, что они затоптали все вокруг; зато – вот удача! – избавили от надоевшего колеса купюрной сансары властителей гор. А верные заветам предков аборигены будут просто счастливы от того, что их денежные вливания оказались небезынтересны Великому и Всемогущему, и станут еще вернее.
Так или иначе, но до каменных ворот Лысый был «на коне» и успел завоевать громадный авторитет у лесной гвардии сподвижников. И он никак не мог понять, тем более теперь, стоя среди озабоченных лиц, где-то на задворках вселенной, в 100 км к западу от вершины, как он мог допустить подобную ошибку. Хотя с другой стороны понятно ему быть и не могло: по той простой причине, что он всегда пользовался животными инстинктами и рефлексами и не пользовался собственным мозговым анализатором. С памятью тоже существовали определенные проблемы. И вот сейчас он пытался изо всех сил ее напрячь.
Но память лишь улыбалась и показывала разные картинки из прошлого: горшечное детство, школу, Алексеича с его бесконечными походами и приключениями, чертов сбор перед чертовым походом, алый крест на карте предгорий… Стоп! С превеликим трудом Лысый все-таки припомнил что-то насчет этого креста и западных отрогов, что вроде бы Алексеич просил их не лезть туда, или о чем-то другом…
О чем? В памяти все прорисовывалось весьма и весьма смутно. Зато отчетливо сидела картинка, как они ползли именно по этому дурацкому склону год назад. И Лысый именно со стороны запада затащил всех наверх. И поэтому чувствовал себя виноватым. Тем более что застрявшая у черта на куличках гильдия следопытов должна была через пару суток телеграфировать об удачном завершении перехода. А это не представлялось возможным. Единственно – разве только у всех в одночасье вырастут крылья. Но крылья не вырастали. Не в одночасье и даже не в двучасье. Зато у всех выросло громадное желание устроить пышные похороны фиолетового туловища Лысого, которое так безнаказанно воспользовалось доверчивостью отряда и загубило всю экспедицию. Лысый смутно подозревал, что в этой роли будет чувствовать себя весьма неудобно, поэтому как бы слегка нервничал. И именно поэтому облегченно вздохнул, когда часть вины по загубленному делу взвалил на свои плечи Толик.
– Во всем виноват я, и только я…
– Да ты молчи, Дуло, мы с тобой еще поговорим отдельно!
Паха был безжалостен:
– Вы только посмотрите на эти тела …!? Один заводит нас в дебри, второй выводит, но только для того, чтобы через несколько дней завести куда подальше и засунуть в полное дерьмо, да так, что мы не могли бы и думать об исправлении маршрута, твою малину, а!
Паха не привык выбирать выражения:
– И теперь несет какую-то чушь о приснившейся его тупому мозгу ночной нимфе!! Меньше пить надо, урод! Что скажете, парни?
И он посмотрел на остальных членов команды.
Остальным членам команды было по 14 лет (исключая Слона, Лысого и самого оратора, которые с разбросом в один год тянули на 17). Четверо маленьких упрямых любителей горных троп. Они часто-часто моргали и ошарашено смотрели на старших товарищей, переводя взгляд с одного на другого. И хотя симпатизировали явно Лысому, тоже были не прочь его отмутузить. Лысому грозил жертвенный костер. Он уже приготовился к переходу в золообразное состояние, когда Слон, определив ситуацию как критическую, немедленно вмешался:
– Ребята, давайте жить дружно! Отложим инквизицию нашего валета до дома, а пока подумаем лучше о другом: что мы имеем на сегодняшний день?
И слон начал медленно прорисовывать создавшееся положение. Тихонько дернув за конец запутанного клубка не менее запутанной истории, сопоставляя различные факты, сроки и события, он постепенно создал в умах слушателей относительно четкое изображение текущих дел. Клубок распутался. И от начала до конца (по Слону) все было так:
Из отпущенных небом, судьбою и шефом восьми суток на переход перевала 6 оказались истраченными (по милости Лысого и Дула) впустую, а менее чем через двое суток необходимо было хоть что-то сообщить о себе на базу. Это предполагалось осуществить по ту сторону от вершины, на которую они так и не взобрались. А только до нее, по расчетам Слона, требовалось минимум 2 дневных перехода. Слон всегда носил с собой мощный 10-кратный охотничий бинокль и умело переводил фокусные расстояния на язык таежных троп.
Плоское плато, куда всей душой стремились странники, находилось теперь на далеком-далеком восточном хребте, хотя через линзы можно было рассмотреть даже геологическую вышку с метровой отметкой, венчавшую заветный пик (впрочем, как и любой другой). Нечего было и думать о продвижении в манящем направлении. Времени не хватало никак: от вершины до северной радиостанции геологов расстояние равнялось, по меньшей мере одному гигантскому суперброску; с другой стороны, до южных поселений, где обитали человекообразные существа и где существовал мало-мальски работающий телеграф, было трое суток пути – если прикидывать с вершины. Но поскольку благодаря опять той же милости Лысого юные джентльмены забрались глубоко на запад, то исходя из теории Слона (а он пользовался услугами давно почившего старины Пифагора) трехсуточное танго легко заменялось теперь геометрическим выражением типа:
B*2=A*2?C*2 (штаны Пифагора),
где А – дорога к телеграфу с нынешней позиции;
В – дорога к телеграфу с вершины;
С – расстояние от места, где Лысый спятил, до вершины.
Сие геометрическое выражение в цифро-временном виде укладывалось, правда с большим-пребольшим натягом, в полуторасуточный марш-бросок, опять же по расчетам Слона. С западной стороны линии хребтов уходили в бесконечность. Таково было резюме.
Попутно проанализировался еще ряд фактов, как-то: проблемы мыслительной деятельности Лысого – «парня, в общем-то ничего, даже временами нормального», но в настоящее время ушедшего в мир «виртуальной реальности безвозвратно и необдуманно», и что для его «парасимпатики это плохо скажется». Правда, в конце своей потсдамской речи Слон по-братски похлопал окончательно отупевшего «от виртуального мира » Лысого и повторил любимую присказку:
– Ничего, брат, с кем не бывает!?
Потом возникла секундная пауза и, как бы под занавес, Слон вдруг сказал:
– А может быть, Медведь и прав, может быть, он и действительно видел нечто. Жаль, что у нас нет времени это проверить – через пару суток винтокрылые кинутся нас искать, так что время сжимается, братцы, время сжимается. Не стоит подводить шефа.
Еще Слон упомянул о братской помощи отсталым аборигенским народам, говоря что-то о всеобщей солидарности воинствующих безбожников и авангарда классических атеистов. Также в его речи прозвучали элементы, касающиеся необходимого в подобных случаях подъема жизненных сил, как моральных, так и физических. Кроме того, он обратился с назидательным наставлением к самым юным участникам горного марафона. И хотя реплики были довольно расплывчаты, общий смысл уловить было все-таки можно.
Общий смысл сводился примерно к следующему. Не все люди наделены от природы равным количеством ума, и нельзя плохо относится к «низшим существам», пусть они даже и старше по возрасту. При этом он периодически поглядывал на Лысого. Но Лысому на все было глубоко наплевать. Он уже давно понял, что бесполезно что-либо кому-то доказывать и разъяснять, тем более, когда сам еще до конца не уверен в происшедшем. Да и как можно быть уверенным с головой, похожей на отыгранный футбольный мяч.
– Жаль, малых затаскаем до смерти, – думал он, – ну да ничего, как-нибудь выберемся. Слон, дай-ка бинокль, еще раз гляну на непокоренную. – И, приложив окуляр к глазам, стал смотреть на восток, смотреть и вспоминать.
Перед глазами плыли огромные каменистые выступы, огромное, неестественно ровное плато, геодезическая вышка, счастливые лица людей, только что оседлавших отметку в 2500 м, а в ушах стоял легкий звенящий шум ветра и радостные человеческие крики, вещающие миру о победе над высотой. Невозможная красота, затмевающая все на свете. Все. Все остальное просто меркло перед этим. Еще бы! Лысый точно помнил, как захватывало дух, когда он смотрел вдаль. Состояние опьянения, что-то вроде адреналиновой эйфории. Незабываемое, неповторимое чувство. Лысый был готов тогда всего лишь за одно такое мгновение с легкостью расстаться с жизнью, променять все оставшиеся годы на секунду подобного блаженства и полета. Именно полета, потому что в эти минуты он по-настоящему летел. Парил под облаками сказочной черной птицей, описывая гигантские круги над красавицей-вершиной. Ему было видно все или почти все. Сотни километров гор, ущелий и рек утопали в таежном море зелени. На юге можно было даже рассмотреть граничащий с предгориями край бурятских степей с редкими озерами и различить далекую дорожную полосу, которая пересекала выцветшую равнину тоненькой голубой веной. Сумасшедшая картина. Лысому казалось, что он вот-вот увидит океан с его прибоями, набегающей волной и белыми большими птицами.
Все это пронеслось в голове моментально, возможно, меньше, чем за секунду. Пелена спала. И теперь Лысый смотрел на ту же вершину, на те же камни, а по щекам текли слезы. Почему? Почему так все нелепо получилось на этот раз? Он снова и снова спрашивал свою память. Память снова и снова отвечала ему: «сворачивай на запад, сворачивай!». Ох уж эта память! Ох и память!..
Глава III
– Медведь! Куда с тропы-то рулить? Направо или налево?
– Да налево, налево! Я же говорил….
– А Дуло талдычит, что направо.
– Ты верь ему больше, он тебе еще не то насоветует! Будешь потом выяснять, где мы оказались, у местной фауны.
– Ладно, ладно, Медведь, мы тебе верим. Все время выводишь нас из тупиков, так что давай веди.
Паха был в хорошем настроении. Еще бы! Несмотря на этого осла – Дуло, все идет по плану. Лысый дорогу знает, в кармане куча денег, горный воздух, ягода. Не беда, что солнца нет и дождик накрапывает – так это и хорошо, зато нежарко. Скоро вершина и, вообще, все отлично!
– Ну, все, кажись, россыпи начинаются. Лезем вверх.
Лысый уверенно сошел с тропы.
– Все влево и за мной! Еще несколько часов крутяка и увидим нашу «красавицу».
– Ура Лысому! Ура Медведю! – радость Пахи была безмерна
– Лысый, я с вершины твой рюкзак потащу! – подмигнул расщедрившийся Слон.
Малые тоже заливались хохотом; пыхтели, как маленькие паровозики, но все равно радостно лезли вверх. И только Толик не разделял всеобщего веселья. Он был угрюм, Он был задумчив.
– Ребята, мы делаем серьезную ошибку. Мы идем не туда, совсем не туда. Это же другой хребет, здесь даже люди никогда не ходили.
Но его никто не слушал. Все были просто одержимы слепой жаждой победить природу: взобраться на самый верх и стать выше всего на земле.
– Ээх, – Толику только и оставалось вздыхать. Он подчинился большинству. А большинство лезло вверх, все увеличивая и увеличивая скорость. Слон иногда шутил:
– Если мы немного поднажмем, то сможем потягаться и со звуком. И я думаю, ему придется потесниться на пьедестале почета.
Так они и шли на всех парах до самого вечера, и уже смеркалось, когда подъем начал потихоньку выравниваться. Ребята присели отдохнуть, попить воды, а заодно и чего-нибудь перекусить, собравшись с силами перед последним решающим броском. И вот тут-то Слон вытащил бинокль и навел его на противоположный кряж.
– Лысый, по-моему, тот хребет выше, чем наш. Там вон и вершина какая-то обалденно ровная – он показывал рукой в направлении востока.
– Да ты можешь хоть куда тыкать своим пальцем, и все равно никуда не попадешь, потому что мы там, где нам надо быть. -
Лысый стал неожиданно красноречив. Но еще красноречивее говорили за него глаза, которые так и бегали туда-сюда, туда-сюда. Лысый попытался что-то сказать, но тут вмешался недавно втоптанный в грязь Толик.
– Это потому, Слон, она плоская, что это то самое место, которое ты больше всего на свете хотел видеть; это то самое место, где был я 7 лет назад; это то самое место, где был в прошлом году Медведь; и, наконец, это то самое место, где должны бы быть мы сейчас, если бы вовремя свернули вправо, а не влево.
Возникла неловкая пауза. В несколько секунд. Потом неловкая пауза как-то очень ловко заполнилась Пахиным летним воплем отца Федора из 12 стульев. Он орал, как зверь, с которого живьем сдирают шкуру. В перерывах между бессвязными гортанными звуками можно было разобрать что -то наподобие: « Лысый, …, труп… м..к, … убью…, закопаю…, сволочь» и прочее на диалекте настоящего зверобоя. При этом зверобой как-то особым образом привальсовывал в сторону Лысого, так что последнему ничего другого не оставалось, как отступать. Наконец наступление окончилось. Павлу необходимо было набрать в легкие воздуха, чем не замедлил воспользоваться Лысый.
– Вы, что белены все объелись или, может, вас корешки какие-нибудь торкнули, вон же она, вершина! Я уже вижу ее отсюда – он протягивал руку в направлении северо-запада. И там действительно за кедровым стлаником на фиолетовом фоне туч в полусумраке виднелся каменистый пик, увенчанный геодезической вышкой.
– А где же плато? – вежливо поинтересовался Толик.
– Да, где плато? – присоединился Слон.
– Где плато? – Пахины легкие пришли в порядок и готовы были извергать новые проклятия, но Толик остановил их на сей раз властным продольно-поперечным движением руки:
– Хватит! Это не вершина, во всяком случае, не та. Это отметка в 1980 метров. Отметка 2500 находится на востоке. Ее ты, Слон, только что лицезрел в собственный окуляр. Все! Прекратите ругань. Пора устраивать ночлег, пока еще есть силы. Нам всем, слышите, всем необходим сон.
Странно, что паники тогда никакой не возникло. Все как-то сразу поутихли. Может быть, авторитет старшего сыграл свою роль, а может, просто усталость. Неважно. Но люди задвигались, зашевелились; нашли уютное местечко среди мхов и лишайников, развели небольшой костер, сварганили на скорую руку какую-то бурду, подозрительно похожую на макароны с чаем и горохом, все это с крейсерской скоростью слопали и стали укладываться спать. Правда, перед самым сном Лысый и Слон все же сделали вылазку к торчащему недалеко пику, кое-как продравшись через заросли стланика. И, конечно, убедились, что пик был совсем не тот. Другой. Чужой. Цифры 1980 отличались от цифр 2500. И это понимал даже Лысый. Ему вдруг стало не по себе. Возможно, поэтому уже на бивуаке он отыскал среди вещей бутылку со спиртом и попытался ее преодолеть в одиночестве. Павел вырвал ее из рук со словами: «Не пей, скотина, а то убью».
Собственно, это были последние слова, сказанные в тот поганый вечер. Лысый немного похныкал, потом насупился, буркнул что-то насчет прощения и полез вместе со всеми в палатку. Последнее, что всплыло у него в памяти перед сном, – бал с подружкой, которая осталась далеко на востоке.
Глава IV
– Лысый, из тебя что, слезы текут? Ты мне все линзы зальешь, дай сюда лучше окуляр. Хватит ныть, пора идти.
Слон резко толкнул Медведя в правое плечо. Тот чуть не взвыл от боли.
– Слон, блин, сколько можно!? Болит же. А слезы от горести: не могу понять, почему в голове до сих пор сидит четкий поворот вправо. Вот наваждение.
– Может, тебя заколдовали – усмехнулся Слон, запихивая оптику в футляр.
– Ну да, это его дама по башке трахнула, – вставил крепкое словцо Паха,– вот у него полушария и поменялись местами. А теперь несет какую-то хрень!
– Ладно, всё, – Толик снова пресек разговор, – нам нужно побыстрее двигаться. Двигаться к долине, чтобы успеть предупредить авиаторов, а то сожгут кучу керосина, а заодно и весь наш бюджет на полгода вперед. Поэтому давайте собирайте рюкзаки живее и валим отсюда… Малые, не устали? Нет? Но и молодцы. Тогда за дело.
Через полчаса горный караван уже шагал вниз по склону в направлении к юго-востоку и был готов преодолеть добрую сотню километров немногим более чем за сутки. Задача чертовски сложная, если не сказать больше. Но выбирать не приходилось.
Шли долго. Потом сделали привал. Потом шли еще дольше. Немного сбились с пути у горной развилки: здесь ручей раздваивался, и гвардия чуть было не урулила опять на запад, но вовремя спохватились, что надо ориентироваться на восток. Слон сказал тогда, что лучше все время прижиматься к левому хребту, и «уж точно выйдем», и еще что-то на Пахином диалекте насчет западных склонов. Так или иначе, но к вечеру под легкий аккомпанемент новой россыпи дождя компания следопытов достигла священных ворот всех махатм.
Здесь их ждало еще одно испытание. Когда все скинули рюкзаки и ботинки, разминая порядком уставшие ноги, кто-то догадался навести бинокль в сторону предстоящего крутого подъема на последний горный отрог. По нему на огромной скорости спускались, а точнее даже летели люди. Очень много людей. Страшно много. Что-то необычное было в их поведении. Лысому почему-то сразу представился рой пчел, который, отчаянно гудя, неизбежно приближается, и ты с ужасом понимаешь, что сейчас произойдет нечто ужасное. Но пчелы – это жалкое подобие того, что тогда скатывалось по склону на Лысого и его друзей. Среди надвигающейся лавины можно было различить какие-то вращающиеся предметы (наподобие шестов), каменные штуковины и еще что-то бликующее. Все это чудовищно гудело.
Лысый интуитивно понял, что встреча, если она состоится, ничего хорошего не сулит. Он посмотрел на своих братьев по несчастью. Братья по несчастью посмотрели на него. Все поняли друг друга без слов. И сразу же, и даже еще быстрее, кое-как напялив на себя обувь и на ходу накидывая на плечи поклажу, сорвались вниз, в обход отрога.
Это был настоящий кроссовый бег с препятствиями. Бежали дружно, как одна команда на зачетном первенстве. Бежали долго. Бежали на юг. Сначала по ручью, оставив далеко позади злополучный выступ. Когда остановились, поняли, что уже наступила ночь. И тогда над тайгой раздался жуткий истерический хохот. Хохот только что спасшихся от возмездия богов людей. Хотя в тот момент они скорее напоминали загнанных в тупик крыс, нежели представителей современной цивилизации. Никто не мог понять, откуда у ворот взялись в августе туземцы, да еще так поздно. Слон заметил:
– Видимо, кто-то наверху переменил к нам свое отношение,?– затем, немного помолчав, добавил: – и я думаю, он страшно недоволен нашим поведением, посему чем раньше мы уберемся отсюда, тем лучше будет для всех нас. И еще, – он посмотрел на Лысого и кашлянул, – эта штука сильно расстроена… Кх…Кх.
