Жили старик со старухой. Рассказы

Алексей больше его не слушал. Он, бросив топящуюся баню, помчался на работу. На проходной его пытались остановить милиционеры, но он, на них даже не взглянув, проскочил мимо и выбежал на перрон. До упавшего самолёта насчитывалось больше километра пути. В это время он увидел мчащуюся машину и замахал руками. Машина притормозила, он вскочил на подножку и через мгновение ехал в нужном направлении.

На месте катастрофы он увидел, что все занимаются своим делом: доктора и медсёстры осматривают людей, пожарные занимаются своей техникой и помогают пробираться специалистам в завалах, другие люди собирают валявшиеся вещи и остатки вещей, руководители координируют работу, охранники и милиция охраняют место происшествия. Алексей пошёл к частям самолёта. Ему никто не препятствовал. Он знал, чем надо заниматься. В любое мгновение пойдёт снег и покроет всё белым ковром, скрыв улики и вообще всё, что здесь находится. Он раздобыл бумагу, карандаш и стал составлять схему расположения частей и деталей, сильно удивившись, что правое крыло с двумя двигателями лежит слева. В это время он увидел инженера-инспектора по безопасности полётов, который с каким-то странным видом ходил среди обломков. Алексей сказал ему:

– Дмитриевич, надо успеть всё до снега зафиксировать, помогай!

Инженер ему кивнул, но всё так же продолжал ходить. Алексей тогда ещё не знал, что на этом самолёте среди студентов летела его дочь.

В Тайбольской районной больнице царила полная растерянность. Медицинская помощь требовалась только шестерым выжившим пассажирам, но персонал был несколько не в себе: в таёжном небольшом посёлке, где всего десять тысяч жителей, смерть и двух-то сразу человек бывает не частой, а тут целый самолёт с сорока девятью пассажирами и членами экипажа. Все ходили друг за другом, соображая, с чего начинать и что делать.

Корин приказал Ганова увезти на носилках в операционную. Его положили на стол, оставив так лежать, и все исчезли. Ганов увидел себя в зеркале: у него оказалась сломанной переносица и рассечён подбородок. Когда к нему пришли доктора и начали ощупывать, осматривать, раздевать, выяснилось, что под унтами с голеней содрана кожа.

Николая после процедур поместили в двухместную палату, где он никак не мог сосредоточится от стонов соседа по койке.

Позднее в окошко постучали: ребята из парашютного отряда припали к стеклу. В форточку они подали конфеты с печеньем, затем туда же просунулась взлохмаченная голова Сашки Рудакова:

– Колька, а Вера точно с тобой летела? – спросил он.

– Я видел её в самолёте, – сказал Николай.

Крепкий и здоровый мужик зарыдал.

Под вечер к окошку пришли жена, тесть и тётя. Так до самого вечера его в покое и не оставили. Николаю очень хотелось, чтобы этот день поскорее закончился, проснуться утром и думать, что всё ему приснилось.

Метавшийся в бреду сосед кричал весь день, вечер и ночь. На следующий день его увезли в Архангельск, но по слухам живого не довезли.

В аэропорту ждали комиссию по расследованию случившегося, причём, не просто комиссию, а представителей на самом высоком уровне. Члены комиссии собирались с утра в аэропорту Архангельска, но вылететь не могли из-за закрытого Тайбольского аэропорта. Другой транспорт, чтобы добраться в таёжную глухомань, в это время года отсутствовал.

У командира объединённого отряда, не умолкая, трещал телефон. Ему все звонили, что-то требовали, просили, угрожали, добивались, умоляли, но он, кроме предписанных документами и законами действий, ничего предпринять больше не мог. Посадить очередной внеплановый самолёт он тоже не мог. В его силах было отдать распоряжение – в максимально короткий срок подготовить полосу для приёма одного внепланового самолёта – это он и сделал.

Самолёт через некоторое время прилетел, но не АН-24, а ЯК-40. Руководители перестраховывались и послали самолёт, имеющий укороченный пробег после посадки.

Освободившись после интенсивных изнурительных аварийно-спасательных работ, все работники аэропорта находились в районе перрона, ожидая самолёт. Погода оказалась с утра хорошая, но временами, как и предполагал Боровиков, шёл крупными хлопьями снег, одевая всё вокруг тонким белым покровом.

Самолёт прилетел, но на посадку заходил он непривычно высоко и издалека. Вышел на посадочную прямую так далеко, что его никто сначала не мог увидеть. Сначала появился далёкий гул и только через некоторое время точно в створе полосы на горизонте появилась маленькая чёрная точка.

Из самолёта вышли руководители и члены комиссии, что опять привело к тому, что всем работникам пришлось интенсивно трудиться, разводя их по кабинетам, по участкам; размещая в гостинице и общежитиях. Работы хватило всем. Алексея Боровикова сразу привлекли в эту авторитетную комиссию, где он и трудился, оказавшись в полном отрыве от своей основной работы.

В последующие дни народ в комиссию всё прибывал и прибывал, и его оказалось столько, что возникли большие проблемы с ночлегом, питанием и прочими премудростями.

Через некоторое время и обнаружилось, что по спискам недостаёт одного человека с упавшего самолёта. Комиссию заверяли, что вытащили всех, но поступил приказ снова приступить к поисковым работам.

Работники предприятия вместе с членами комиссии заполонили место падения самолёта, плотно укрытое свежевыпавшим снегом, и принялись тщательно и детально осматривать место падения.

Его нашли. Тело оказалось под смятыми остатками пилотской кабины. Она была слишком громоздкая, поэтому её первоначально никто не трогал и не переворачивал. Под ней оказался Фёдор Гумнов. Такая трагическая судьба досталась самому грамотному профессионалу из экипажа.

Баранкина Тамара впоследствии попала в Архангельск, где провела полтора месяца восстановления в областной клинической больнице. Мама Тамары около месяца провела с дочерью, ухаживала, кормила с ложечки, помогала ей садиться, ложиться и опускать ноги с койки, делала массаж рук, ног. Приезжали к ней и муж Юрий, свекровь, помогали ей и тоже ухаживали. Тамаре заново пришлось учиться стоять и ходить. Ушибы и переломы способствовали проведению множества операций, а с компрессионным переломом позвоночника она живёт всю жизнь. Многое из того, что с ней произошло тогда, осталось за пределами её внимания, от удара она потеряла память, но Тамара не забыла о том, что, когда летела в самолёте, на коленях у неё находилась сумка с вязаньем, с чулочными иглами, а при ударе иглы вонзились в лёгкое…

Тайбольское авиапредприятие лишилось в этом рейсе сразу нескольких специалистов, но чудо случилось, когда пилоты проспали и опоздали на свой законный рейс.

Расследование затянулось. Несколько дней всё прибывали и прибывали специалисты. Задача комиссии не руководствоваться домыслами и догадками, а изучить досконально всё до последнего винтика, документы, материалы свидетельских показаний и косвенных участников события. На это требовалось время. Через некоторое время все разъехались, но работа комиссии продолжалась.

Примерно через месяц появились первые выводы, а окончательное заключение и того позднее.

За это время работа вошла в прежнюю колею, но люди не могли стереть из памяти всё произошедшее. Рейсы самолётов выполнялись и люди летали.

А десятого января Ганову пришлось вылетать обратно на учёбу. Билет ему вручили под заинтересованные взгляды пассажиров перед самым полётом. К самолёту он шёл, насквозь просвечиваемый людским любопытством. При посадке в самолёт все пассажиры как-то суетливо, толкая друг друга, кинулись в салон. Что происходит, Ганов понял, только когда вошёл внутрь: все места от последнего до середины самолета оказались заняты. Снова все пассажиры невольно смотрели на Николая, наблюдая, где он выберет себе место. Ганов, ни секунды не теряясь, прошёл к самой кабине лётчиков и уселся в первом ряду.

Впереди у него – долгая жизнь и десятки лесных пожаров, которые предстояло затушить!

03.2018.

Второе рождение

Рабочий день начинался не лучшим образом. Ещё по дороге на работу Иван, оглядывая хмурые осенние облака с низко висящими слоями тонких, почти прозрачных, туч, чувствовал, что никаких полётов не будет и что бесполезно он идёт на работу. Он давно получал пенсию, которую заслужил, имея высшую квалификацию инженера и, которой едва хватало на чёрный хлеб и оплату коммунальных услуг. Он продолжил работу, находясь на пенсии, в должности авиационного техника, выпуская в полёт самолёты.

В такую погоду, когда на улице всего минус один, а в воздухе держится промозглая незамёрзшая влага, самые подходящие условия для обледенения не только самолётов, но и всего, что попадётся на пути этой переохлаждённой влаги, переносимой в пространстве по воле ветра. Иван давно научился оценивать погоду не хуже синоптика и редко ошибался, оценивая высоту облачности или изменение погоды на ближайшие часы.

Вопреки его мысленным рассуждениям, самолёты из города вылетели по расписанию.

«Самоубийцы!» – подумал Иван, – «Разве после реформ совсем не осталось в авиации здравомыслящих людей?» – спросил он сам себя, поскольку рядом никого больше не было. «Нет, кое-кто остался», – мысленно ответил он опять же сам себе, – «Только правила полётов после реформ изменились, всё отдано на откуп пилоту. Он принимает решение, лететь или не лететь».

Даже школьникам известно, что самолёт АН-2 в условиях обледенения летать не должен, он не оборудован противообледенительной системой. Точнее систему он имеет и даже не одну, а целых три, но они обслуживают незначительные отдельные части самолёта, а большая часть поверхности никакой защиты не имеет.

Размышляя о ситуации, он мысленно проклинал тех, кто выпускает к нему в такую погоду самолёты. Иван заранее, с наступлением осени, предупредил своё начальство, что для удаления обледенения в аэропорту ничего нет. К зиме аэропорт готовился, но формально, только на бумаге. На самом деле из имеющегося допотопного оборудования, оставшегося с советских времён, ничего не осмотрено, не проверено и не отремонтировано, а он работает сам по себе: ни к оборудованию, ни к аэропорту никакого отношения не имеет.

Два, севших друг за другом самолёта, обледенели не очень сильно. Иван успел удалить лёд с помощью деревянной палки, постукивая аккуратно по поверхности, чтобы лёд отлетел, а поверхность плоскостей оказалась не поцарапана и не повреждена. Такой метод инструкциями не предусмотрен, но им пользуются все со времён зарождения авиации. Инструкции составляются в научно-исследовательских институтах, они очень далеки от реальности. Они, конечно же, учитывают опыт эксплуатации, но по большому счёту в крупных аэропортах, а не в таком, как этот, который за годы реформ стал площадкой с полевыми условиями труда.

Документами предусмотрено чистить поверхность воздушного судна волосяной щёткой, но разве лёд щёткой удалишь? Вот техники и колотят по самолёту, пока весь лёд не отскочит!

В аэропорту есть и подогреватель, и установка для облива противообледенительной жидкостью, но оборудование у новых хозяев после разрушительных реформ находилось в нерабочем состоянии, стояло осиротевшим.

Хотя, надо сказать, в больших аэропортах тоже в эту пору обстояло не всё гладко. Однажды, когда Иван вылетал в качестве пассажира из Внуково при сильнейшем снегопаде, сидя у окна, видел двухметровые сугробы снега на плоскостях. Ему с профессиональной точки зрения было интересно, как же будут очищать поверхность? Экипаж ходил вокруг самолёта, но ничего не происходило. Через некоторое время на плоскость, как раз напротив окна, залез техник и стал ковырять сугроб лопатой. От его усилий сугроб почти не убывал. Техник казался букашкой в этом огромном океане снега.

Затем Иван увидел, как экипаж прогнал техника с плоскости. Двери самолёта закрылись. Экипаж запустил двигатели и самолёт побежал по взлётной полосе. В процессе разбега с плоскостей стали падать огромные многотонные глыбы снега на бетон, обнажая гладкую поверхность крыла. Вот так снег и удалился! Этого ни в одной инструкции не прописано и вряд ли люди, пишущие инструкции, знают, как на самом деле происходит борьба с обледенением!

Самолёты улетели развозить по деревням пассажиров, а Иван остался их ждать, смотря удручающе на низкие тёмные плёнки облаков в той стороне, куда улетели самолёты.

Казалось, что эти цепкие чёрные покрывала протягивают свои щупальца, чтобы захватить в них самолёт и утянуть в ненасытный обволакивающий страшный желудок.

Метеослужба дала лётный прогноз, и на основании её данных выполнялись полёты.

Сомнения у метеослужбы появились, когда самолёты возвращались из деревень обратно. Аэропорт собирались временно закрыть, но из-за находящихся в воздухе самолётов этот момент откладывался и оттягивался до их посадки – это негласное правило: принять, по возможности, самолёт, находящийся в воздухе. Один лайнер совершил плановую посадку в очередную деревню, а второй был на подлёте, оставалось десять минут до его прибытия.

Минуты шли, а самолёт не показывался. Иван глядел в ту сторону, откуда он должен был появиться, но ничего не происходило. Отсутствовал даже его гул, который иногда появляется раньше самолёта.

Ан-2 внезапно вынырнул из нависшей тёмной плёнки. Он как-то неуклюже и, не спеша, приближался к торцу полосы. Экипаж убрал газ двигателю, когда самолёт поравнялся с торцом полосы, хотя обычно эта процедура выполняется несколько ранее. Лайнер как будто споткнулся о какое-то невидимое препятствие и неуклюже рухнул вниз в самый торец бетонки, приземлившись почему-то на одно колесо.

«Наверно командир доверил посадку самолёта второму пилоту», – подумал Иван, – «Давно я таких посадок не видел!» Он наблюдал, как самолёт рулит к нему на стоянку. «Должен появиться и второй лайнер», – снова подумал Иван, – «Тут лёту от деревни всего двадцать минут!»

Увидев приземлившийся самолёт, он понял, что его непрофессиональный прогноз сбылся – это был не самолёт, а обледенелый бесформенный лайнер из «мультяшки», со свисающими сосульками.

«Вот почему он так сел! По этой же причине он и запоздал на несколько минут», – вспомнил посадку Иван.

Вышедший командир самолёта это подтвердил:

– Руля не хватило! – сказал Виктор Владимирович.

– Буду лёд удалять, – сказал Иван, – Выпущу только тогда, когда всё удалю.

– Я тебя понял. Пойду проанализирую прогноз в город, а когда приду, будем со вторым пилотом помогать. У нас мало светлого времени, надо торопиться.

– Где второй самолёт? – успел спросить Иван.

– Он взлетел, но сел обратно в деревню, его пока не жди.

Командир самолёта имел солидный возраст, который позволял спокойно уйти на пенсию, но он летал, как это делали и другие пилоты, имеющие солидный возраст и стаж. Пока позволяло здоровье не хотелось уходить из профессии. Со вторым самолётом он связывался и знал, что тот после взлёта сильно обледенел, поэтому сразу и вернулся на площадку вылета. У него коллега тоже интересовался условиями, но в эфир всего не скажешь, поэтому он сообщил только то, что и диспетчеру, что садится в пункте назначения.

Иван старался изо всех сил и возможностей, но дело продвигалось очень медленно. Лёд кусками падал на бетон. На бетоне его становилось всё больше, а на самолёте он убывал слабо. Ему стал помогать коллега, бывший техник. Закончив дела, присоединился к этой работе второй пилот, а затем и подошедший командир экипажа.

Вчетвером дело пошло намного быстрее.

– Мне дали лётный прогноз до города, – сказал Виктор Владимирович.

– Куда же ты полетишь? – спросил Иван, показав на тёмную плёнку в той стороне, куда надо было лететь.

– Ничего, улетим. Загрузили почту, а пассажир всего один. Самолёт пустой, улетим, – заверил он, смотря в ту же сторону, что и Иван.

Больше Иван ничего не сказал, уверенный в душе, что лететь нельзя. Он знал из практики, что экипажи, если есть возможность, стремятся улететь домой, выискивая для этой цели любые оправдания.

Минут через сорок самолёт обрёл привычные формы, оставив груды льда на перроне. На поверхности льда почти совсем не осталось. На пустой самолёт отдельные, имевшиеся на поверхности перкали пятнышки, существенного влияния не оказывали.

Иван знал, что до первой посадки в деревне, по пути в город, лететь всего двадцать минут и понимал, что до деревни он прекрасно долетит. «В крайнем случае вернётся ко мне», – подумал Иван, – «Там принимать решение будет экипаж, поскольку технического обслуживания на той площадке нет».

– Готовьтесь, – сказал Иван, – А я пойду подписывать документы. Теперь препятствий задерживать самолёт я не вижу.

Самолёт взлетел и, взяв нужный курс, стал удаляться.

– Вы что, решили лететь? – спросил по радио коллега, сидевший на площадке и услышавший переговоры диспетчера с летевшим экипажем.

– Мы обколотились, – ответил ему Виктор Владимирович, хотя эти переговоры сейчас являлись посторонними, велись в нарушение действующих инструкций.

Он сказал только одну фразу, боясь засорять эфир ненужной информацией, затем глянул на Александра, второго пилота, и по внутренней связи попросил внимательно следить за приборами, особенно за двигателем, который мог при такой погоде тоже заледенеть. Такое бывает, если не соблюдать рекомендуемые параметры его работы.

Он периодически поглядывал в боковое окно и видел, как стремительно нарастал лёд на лентах-расчалках и плоскостях, хотя летели они предельно низко и плёнку облаков не затрагивали, где обледенение было бы намного интенсивнее.

– Готовься опять работать, – сказал он Александру по внутренней связи, – Время поджимает, надо всё делать быстро.

– Я вижу, – ответил Александр, – Хорошо, что самолёт пустой, а наш пассажир этого не видит, ему сейчас лишь бы попасть домой.

– Не расслабляйся, скоро будем снижаться, хотя мы и так летим над верхушками ёлок.

На площадку они сели нормально. Сдав почту, привлекли начальника площадки для отбивания налипшего льда.

Втроём опять проделывали ту же самую работу, что и на предыдущей площадке. Здесь никто не контролировал. Через некоторое время Владимир Викторович сказал:

– Хватит! Нас поджимает время. Самолёт пустой, улетим: пассажир вышел, почту сняли, а отсюда ничего нет.

Лайнер, огласив округу взлётным режимом двигателя, устремился с площадки в город, домой.

Ничего не изменилось. Как только взлетели, на всех передних кромках стал нарастать предательский тонкий ледок. А там, где лёд оставался перед взлётом, он стал увеличиваться в размерах.

– Ничего, – сказал Виктор Владимирович второму пилоту, – Как-нибудь доберёмся. Прогноз я изучил. Он по всей трассе относительно хороший.

– Своим глазам я доверяю больше, – ответил Александр.

Александр был ещё совсем молод. Опыт полётов имелся, но совсем незначительный. Вторые пилоты чаще доверялись командиру, хотя в составе экипажа они имели право своего голоса. Этим, как правило, никто не пользовался: есть командир воздушного судна – пусть он и думает, как поступать и что делать.

– Лететь-то нам остался только один час, – сказал по внутренней связи командир, успокаивая то ли самого себя, то ли второго пилота, – Мы можем нацеплять льда целую тонну и полетим тогда с полной нагрузкой, только и всего. Разве с полной нагрузкой мы не летаем? Да летаем каждый день!

– Верно, но с сосульками мы летаем не часто, – промолвил второй пилот.

– Сосульки будем считать бесплатными пассажирами.

– У нас топлива едва хватает. Его расход увеличился, по расчёту нам точно не хватит. Придётся расходовать запас, предназначенный для ухода на запасной аэродром.

– Ты расход контролируй, а на запасной мы вряд ли полетим. Сейчас везде такая «бяка». Погода, вроде, есть, а сплошной сумрак и нет видимости. Полетим к себе, нас ждут, всё согласовано. Дома ночевать лучше, чем в какой-нибудь «тьме-таракани».

– Дома, конечно, лучше, – согласился Александр.

Пилоты замолчали, думая каждый свою думу. На этом самолёте переговоры экипажа не записывались. Говорить можно сколько угодно, но как-то так получалось, что пилоты в полёте переговаривались редко. Один член экипажа обычно управлял самолётом, а второй заполнял бумаги, которых копилось несметное количество: бортовой журнал, загрузочные ведомости, почтовые накладные, сводки погоды, штурманские расчёты, какие-то записки и поручения.

На каждой площадке находились знакомые коллеги, которые запросто могли передать пустое ведро, пакет, служебное письмо и многое другое, причём были передачи и на словах. Все это надо запомнить, «переварить», рассортировать в голове, чтобы ничего не забыть и не упустить из виду, иначе забытый пакет может летать не один день, пока не прилетит к адресату. Такое случалось: экипаж улетал совсем в другую сторону и потом звонил, чтобы коллеги доставили «потеряшку» туда, куда необходимо.

– Бензин точно улетучивается куда-то не туда, да и по времени мы уже не успеваем долететь точно по расчёту, летим слишком медленно, – опять заговорил второй пилот.

– Я это заметил, – сказал Виктор Владимирович, – Самолёт держит скорость, чтобы висеть в воздухе и не упасть. Режим двигателя повышенный, а скорости нет, поэтому и расход топлива большой. Я что сделаю, если он не летит! – воскликнул он и поправился:

– Точнее летит, но слишком тихо.

– У нас лёд висит коростами, сопротивление слишком большое. Я сколько гляжу, он всё нарастает! – сказал Александр, – А ещё нарастают сосульки, как весной на крышах.

– Нарастает, – подтвердил Виктор Владимирович, – Терпи, город уже на горизонте, только его из-за дымки не видно.

– Мигают лампочки критического остатка топлива.

– Нам должно хватить. А на «лампочках» летать приходится часто, всего и на все случаи жизни не предусмотришь! На всякий случай, присматривай по пути подходящие площадки для посадки. Хотя сесть тут совершенно некуда, сильно пересечённая местность, река во льду, электролинии и болота. Лёд на реке в заливах замёрз, но он совсем тонкий, а на середине фарватер, где «дорогу» пробивают пароходы, он не замерзает всю зиму.

Двигатель неожиданно «чихнул». Пилоты непроизвольно на него посмотрели, но он, как ни в чём небывало, опять работал ровно и устойчиво, тянул вперёд груду обледенелого матерчатого металла, который самолётом сейчас назвать трудно.

– Такое впечатление, что мы не летим, а стоим на месте, – сказал Александр.

– Немного двигаемся, но очень тихо, – ответил Виктор Владимирович, – Так самолёт у меня ещё не летал. Двойную норму горючки израсходовали.

Сквозь серую мглу стали видны очертания городских высотных зданий и электрическое освещение, сливающееся в жёлтое зарево. Осталось лететь каких-то шестьдесят-семьдесят километров, а, может, и того меньше.

Виктор Владимирович направил самолёт наискосок через реку, туда, где был родной аэродром. Подсознательно он понимал, что там есть прямое шоссе и луга, пригодные для посадки, пусть не идеальные, но они лучше, чем овражистая местность с бесконечными домиками, которая находилась под ними.

Внезапно звук двигателя пропал. Самолёт по инерции ещё двигался, но сразу клюнул носом и устремился вниз.

Время для раздумья не имелось ни секунды. Внизу простиралась замёрзшая река с пробитым фарватером. Перёд самолёта смотрел прямо в фарватер, что означало неминуемую гибель.

«Ладно», – подумал командир, – «Перед самым касанием попробую его перетянуть через фарватер, хотя сознанием понимаю, что он сейчас без двигателя почти неуправляем».

Эта мысль пролетела в доли секунды, что имелись в его распоряжении. В следующее мгновение он уже выравнивал самолёт и ещё через мгновение шасси стукнулись о бруствер льда на противоположном краю фарватера. Шасси отлетели, как будто их и не было, а самолёт стал чертить брюхом и лопастями винта по льду. Очень повезло, что осенний лёд выдержал и не проломился. Пробежав некоторое расстояние на брюхе, лайнер остановился.

Александр и Виктор Владимирович посмотрели друг на друга. Первым пришёл в себя командир:

– Надо, однако, выбираться, пока самолёт не ушёл под воду.

Они вышли на лёд. Картина рисовалась удручающая: то, что осталось от самолёта лежало плашмя на льду, обросшее таким же прозрачным льдом со свисающими сосульками. Двигатель своей тяжестью давил на поверхность льда, поэтому она медленно оседала, образуя под двигателем лужу выступающей воды.

– Нам, наверно, уходить никуда не надо, – сказал Виктор Владимирович, – Город рядом, нас быстро найдут. А вообще мы сегодня заново родились. Могли оказаться подо льдом и рассматривать рыб.

– Я не думал, что всё так закончится, – сказал Александр.

– На сегодня всё закончилось, дальше готовься к разборкам и написанию объяснительных. Самолёт сломан, рейс не завершён, сами чудом остались живы, – он повторился:

– Запомни дату дня своего второго рождения. Мы должны были быть там, – он показал рукой на пробитый судами фарватер.

Вечерело. Промозглая осень напоминала о себе сумерками, холодом и чем-то таким, от чего становилось неуютно, зябко и тревожно. Самолёт темнел своей искорёженной грудой. Два человека ходили по льду, затерявшись на просторах огромной реки вблизи такого же огромного города, но чувствовали себя совсем одинокими.