скачать книгу бесплатно
Булгаков на Патриарших
Борис Сергеевич Мягков
Литература с географией
Книга Бориса Мягкова (1938–2003), одного из первых исследователей творческого наследия Михаила Афанасьевича Булгакова (1891–1940), посвящена адресам, связанным с биографией знаменитого писателя и его литературными героями. Написанная с элементами литературного детектива, она представляет собой своеобразный путеводитель не только по таинственным улицам и переулкам булгаковской Москвы, но и по страницам его произведений.
Борис Мягков
Булгаков на Патриарших
«Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история…»
Вместо предисловия
«…Я – историк, – подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: – Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история!» Вы, дорогие читатели, узнали фразу «иностранца» Воланда, который «в час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах» начал «беседу» с маститым литератором Михаилом Александровичем Берлиозом и молодым популярным поэтом Иваном Николаевичем Бездомным. «Предмет ученой беседы» до сих пор волнует не только специалистов – археологов, лингвистов и филологов, изучающих найденные тексты «Евангелия от Иуды», могилу царя Ирода, многочисленные редакции «закатного романа» Михаила Афанасьевича Булгакова, но и всех читателей, влюбленных творчество «мистического писателя».
Он родился в Киеве – древней столице русского государства. Дружная семья профессора Киевской духовной академии Афанасия Ивановича и Варвары Михайловны Булгаковых растила семерых детей: Михаил, Вера, Надежда, Варвара, Николай, Иван и Елена. В 1907 скоропостижно умер 49-летний отец. Пятнадцатилетний Михаил, талантливый импровизатор, артистически и музыкально одаренный юноша, мечтавший о сценическом будущем, после окончания Первой гимназии поступил на медицинский факультет Киевского университета. В апреле 1913 года он обвенчался с Татьяной Николаевной Лаппа. Вместе они скитались по военным дорогам Юго-Западного фронта, потом они оказались в Никольской больнице Сычевского уезда и в Вязьме Смоленской губернии, где Михаил Булгаков служил земским врачом. Они пережили 10 переворотов в Киеве в доме № 13 на Андреевском спуске. Он был мобилизован в армию Деникина и воевал в Чечне. Первая публикация была в газете «Грозный» под заголовком «Грядущие перспективы». Автор в ноябре 1919 года не просто выражал надежду на победу «белых», но напоминал об историческом возмездии: о расплате «за безумие февральских, мартовских, октябрьских дней». Он хотел уйти с «белой гвардией», но заболел тифом и остался во Владикавказе с «красной» властью. Контуженный в сражениях, ослабевший после болезни, под угрозой расстрела ЧК, Булгаков начинает писать пьесы для местного театра. Он отсылал их на конкурсы в Москву, где в аппарате Наркомпроса работала его сестра Надежда Земская, с которой переписывался постоянно. Булгакову удалось получить за пьесу «Сыновья муллы» достаточный гонорар, чтобы вырваться из осажденного бандами Владикавказа и через Баку, Тбилиси, Сухуми, Батум (Батуми) и Одессу вернуться в Киев, а потом в Москву, куда уже приехала его верная Тася.
«Как часто в горестной разлуке в моей кочующей судьбе, Москва, я думал о тебе!» Так писал Пушкин, родившийся и женившийся в Москве. Но тридцатилетний Михаил Булгаков, уставший от «необыкновенных приключений доктора» и оставивший «диплом с отличием», выбрал в сентябре 1921 Москву «навсегда», чтобы «писать». Он бросил вызов Судьбе, принимая нищету, голод, унижение, безработицу, но уже в ноябре отвечал в Киев своей матери Варваре Михайловне: «В числе погибших быть не желаю».
Булгаков стал публиковаться в советской газетной и журнальной прессе и в берлинском издании «Накануне». Его «квартирный вопрос» решился лишь через 12,5 лет. За это время многое изменилось в России, в Москве и в судьбе писателя.
«Блестящий диагност» доктор Михаил Булгаков стал сатирическим и «мистическим писателем», свидетелем и очевидцем чудовищных превращений, описанных им в сотнях фельетонов и рассказов, повестей и пьес. Он изучил Москву так, что мог быть гидом. Он видел ее «в небоскребах», замечая всех: от гениальных профессоров и изобретателей до «Аннушки-чумы» и Клима Чугункина. Булгаков не льстит Москве, но внимательно наблюдает и помогает, как больному, перенесшему тяжелые операции на собственном мозге.
По всей Москве остались до сих пор «булгаковские адреса»: «Гудок», «МХАТ», Большой театр, друзья, родные, писатели. И теперь в той самой «нехорошей квартире» уже существует мемориальный музей, а на месте домкома в доме № 10 по Большой Садовой открыт «Булгаковский дом». Проводятся презентации книг, посвященных изучению творчества Михаила Булгакова, открываются выставки известных и новых художников, увлеченных художественным миром писателя, создаются экранизации произведений. Экскурсии по «Булгаковской Москве» давно стали приметой культурной жизни столицы.
Но среди тех, самых первых, прочитавших «Мастера и Маргариту» и отправившихся на поиски «подвала мастера», «особняка Маргариты», Варьете, клиники Стравинского, Дома Грибоедова, – был московский инженер-химик Борис Сергеевич Мягков (1938–2003). Краевед и библиограф, собиратель и хранитель, экскурсовод и лектор – подвижник, объехавший всю Россию по местам жизни Михаила Булгакова. Он стал истинным создателем и рыцарем «Булгаковской Москвы»: сотни лекций, публикаций, чертежи, карты, схемы, рукописи и фотографии. Он общался с известными булгаковедами и с юными читателями, с любителями и со специалистами. Он сам переписал 7 редакций «Мастера и Маргариты» и составил «Родословия Михаила Афанасиевича». Самое главное, что он, читатель, попавший «в таинственную сеть арбатских переулков», полюбил тайну творчества, которая привела его в «Булгаковскую Москву». Но, оказалось, что «в таинственную сеть» (вспомните Пушкина «Сказку о рыбаке и рыбке» – тот «невод, заброшенный в море») попалась «золотая рыбка» художника Виктора Васильевича Прокофьева (1934–2006), который создал изумительные – совсем как живые! – образы персонажей закатного романа Булгакова «Мастер и Маргарита». И каждая глава книги, написанная Борисом Мягковым, вдохновленная романом Михаила Булгакова, – получила свое уникальное «звучание» в графических композициях художника. Мы увидим и Воланда, облаченного в хламиду и взирающего на «Москву 20-х годов», и Левия Матвея, несущего тело Иешуа на фоне московской фантасмагории «Дьяволиады», «Роковых яиц» и «Собачьего сердца». В полете Маргариты мы почувствуем тоску любви и отчаяния «Зойкиной квартиры», в а тайны «Тайного друга» и «Театрального романа» пронзительно отзовутся в лике писателя и его обугленной рукописи. Сумятица и неразбериха «арестов» в «нехорошей квартире» перекинется, как пламя пожара, на безумную погоню «за шайкой» поэта Ивана Бездомного. И веселье «сеанса магии» в Варьете обернется ужасом видения Геллы, который прервёт спасительный крик петуха. И странные ассоциации возникнут у нас, когда в «клинике профессора Стравинского» очутится сам Иешуе, не желающий признаваться в том, что он великий врач. И вальс Штрауса охватил нас ужасом и восторгом при виде гостя на балу Сатаны…
И сейчас, погружаясь в гениальный текст произведений Михаила Булгакова, знайте, что Москва стала огромной сценой, где до сих пор происходят самые невероятные и реальные события. Спешите читать и видеть театр «Булгаковской Москвы»! Он открыт для всех!
Ирина Торпенко
К читателю
…Люди выбирают разные пути. Один, спотыкаясь, карабкается по дороге тщеславия, другой ползет по тропе унизительной лести, иные пробираются по дороге лицемерия и обмана. Иду ли я по одной из этих дорог? Нет! Я иду по крутой дороге рыцарства и презираю земные блага, но не честь!
Михаил Булгаков, «Дон Кихот» (пьеса по Сервантесу), действие 3, картина 6
Мне кажется, что, читая Булгакова, я понял значение его трагического и иронического искусства, родившегося из острого ощущения самых фантастических сторон русской жизни, полного изобретательности, беспощадности и благородного риска.
Вениамин Каверин
Достоверность – одна из характерных черт М. Булгакова как писателя. Например, уже после его смерти посещавшие Киев находили «Дом Турбиных» на Андреевском спуске. Это был дом, в котором раньше жила семья Булгаковых, и он описан в «Белой гвардии» с педантичной точностью. В романе «Мастер и Маргарита» жанровые и бытовые подробности московской жизни воспроизведены с абсолютной точностью, достоверностью, именно на ее почве разрастались фантастические происшествия, порожденные Воландом и его свитой…
Сергей Ермолинский
Булгаков… Михаил Афанасьевич Булгаков. Писатель, драматург, человек…
Если при упоминании этого имени на обложке или в начале книги у читателя не дрогнет сердце, не отзовется струной что-то внутри, то он может спокойно отложить в сторону эту книгу. Ведь она рассчитана в первую очередь на человека, пусть для начала немного, но подготовленного к встрече с этим выдающимся русским писателем, тем читателем, кто знает произведения Михаила Афанасьевича Булгакова, его прозу и пьесы, его литературных персонажей. Знающего и воспринимающего это положительно, одобрительно, а может, и восторженно, но в любом случае – с интересом или любопытством.
Взявший в руки эту книгу с намерением ее прочитать, пусть не рассчитывает на легкий труд. Ему придется воскресить в памяти, возможно, забытые булгаковские страницы и даже заранее их перечитать. А если мой читатель еще не знаком с творчеством Булгакова, то тоже не трагедия. Тогда ему можно и позавидовать: он впервые для себя познакомится с героями повестей, рассказов и очерков писателя, героями «Театрального романа», «Мастера и Маргариты»…
О чем эта книга? О творчестве Булгакова? О путешествии по стране его литературных героев? Об исследованиях биографических и исторических прототипов произведений? И да, и нет. Скорее всего, сплав многих признаков: ведь нам предстоит пройти по «стране» Михаила Булгакова, где без гида будет трудно. И, как знать, может, эта книга станет путеводной нитью для любознательного читателя, одной из дорог к зданию Большой Литературы.
Следует заметить, что «география» его творчества не отличается особой обширностью, и «карта» ее не испещрена многочисленными надписями и знаками. Но едва ли следует специально доказывать, что практически все произведения этого мастера автобиографичны и исторически достоверны. Ведь это имя – Михаил Булгаков – только в конце 60-х годов стало признанным и заслужило всемирную славу. А был период, когда он был лишен того, что по праву ему, как художнику, принадлежало. В большей степени он был лишен в своей жизни главного – живого и непосредственного общения с читателем, с широким зрителем. Причин такого явления было много, но главная из них та, что в условиях прошлой деформации нашего общества Булгаков не умел лукавить, приспосабливаться ни в жизни, ни в литературе. Он был на редкость цельным человеком, с большим даром предвидения и – увы, вызывал, как правило, неадекватную реакцию: каждую новую его вещь встречали подозрительно и часто видели в ней то, чего там вовсе не было. Писатель стал объектом огульной ругани и травли.
Булгаков в течение всей своей жизни последовательно отстаивал принципы русской классической литературы, следуя заветам Пушкина, Гоголя, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Толстого – любимых и почитаемых им писателей. Он полагал, что современная литература не может успешно развиваться без усвоения всего лучшего, что было накоплено за многие годы великой русской литературой.
Булгаков писал лишь о том, что его волновало, что хорошо знал, глубоко и всесторонне изучил. Конъюнктурные моменты творчества были ему глубоко чужды. Он имел свою точку зрения на происходящие в стране процессы, которая часто не совпадала с официальной. Писатель и гражданин был убежден, что ведущую роль в развитии страны должна играть интеллигенция, и был ревностным приверженцем «излюбленной и Великой Эволюции». Он был классическим представителем той части интеллигенции, которая, не покинув страну в трудные годы, стремилась сохранить свои «родовые признаки» и в новых условиях. Булгаков прекрасно понимал, что его творческие и жизненные установки, реализованные в художественных произведениях, встретят жестокий отпор. А это предвещало и являло существование в условиях почти враждебного окружения.
«Я хотел служить народу… за что меня жали… я никому не делал зла…» – сказал Булгаков незадолго до смерти. А через пять дней после его кончины (10 марта 1940 года) руководитель писательского союза А. А. Фадеев так написал его вдове Елене Сергеевне: «…мне сразу стало ясно, что передо мной человек поразительного таланта, внутренне честный и принципиальный и очень умный, с ним, даже с тяжело больным, было интересно разговаривать, как редко бывает с кем. И люди политики, и люди литературы знают, что он человек, не обременивший себя ни в творчестве, ни в жизни политической ложью, что его путь был искренен, органичен, а если в начале своего пути (а иногда и потом) он не видел так, как оно было на самом деле, то в этом нет ничего удивительного. Хуже было бы, если бы он фальшивил»[1 - Булгаков М. Письма. Жизнеописание в документах. М.: Современник, 1989. С. 501.].
«Рукописи не горят», – заявляет герой «Мастера и Маргариты». Судьба произведений Булгакова подтвердила это неожиданное предсказание. И если при жизни писателя вряд ли кому бы в голову пришло назвать его «классиком», то на глазах нашего, особенно молодого поколения, выросла и укоренилась во времени слава Михаила Булгакова. Он дорог людям как писатель и интересен как человек, воплотивший в своей судьбе достоинство и мужество художника.
Жизнь прозаика и драматурга в разных географических точках страны и события этой жизни в полной мере отразились и в его творчестве. Киев – это «Белая гвардия», «Дни Турбиных», рассказы, очерк «Киев-город»; врачебная деятельность на Смоленщине – «Записки юного врача»; Владикавказ – «Записки на манжетах», фельетоны, пьеса «Сыновья муллы»; наконец, Москва, вдохновившая на создание целого цикла очерков, рассказов, повестей, пьес («Зойкина квартира», «Багровый остров», «Блаженство», «Иван Васильевич») и романов («Записки покойника», «Мастер и Маргарита»).
Нельзя сказать, что метод историко-топографического отражения жизни в творчестве был впервые применен именно Булгаковым. Этому предшествовал богатый литературный опыт, использующий важнейшую закономерность – пространственную определенность художественного вымысла. Причем вымысел этот может быть самый фантастический, самый невероятный, но, как правило, действия происходят как бы на реальной «сцене», на реальных своего рода «подмостках», то есть любая настоящая литература имеет свою «сцену», свой, пусть минимальный порой, топографический фон. Как в «волшебном фонаре», на него проецируют, на нем возникают образы. Творчество – это «волшебный фонарь», и образы, порождаемые воображением художника, писателя, так же точно проецируются на «экране» конкретных мест, конкретных адресов.
Тому множество примеров, позволяющих по-настоящему понять почти «священный культ точности» в мировой литературной классике, включая русскую классику. Чем талантливее писатель, тем он более точно относится к фактам, в том числе географического и топографического порядка, иной раз, правда, сознательно «зашифровывая» тот или иной адрес.
Топографическая конкретность, пространственная точность – обязательное условие реалистической литературы, одна из ее граней. Нельзя описывать кого-то и что-то, неведомо где живущего и неведомо где происходящее, то есть без представления, где разворачивается действие тех или иных литературных произведений.
Это характерно для каждой книги, для каждого автора. Истоком литературной топографии следует, видимо, считать классическую «Бедную Лизу» Карамзина, а перспектива ее бесконечна. Мир книги, мир автора-писателя реален и в то же время не материален. Герои, которые обитают вокруг нас, живут, пока мы думаем о них, вспоминаем о них, переживаем события книги вместе с ними. Ведь глубокое, а не поверхностное чтение – это процесс сопереживания, когда мы делаем в общем то же, что делал автор: представляем себе героев в той среде, где они обитают по воле автора. Так формируется мир поэтической географии, постепенно вырабатываются определенные методы исследования, закономерности соотношений географического и поэтического материалов. При этом биография автора, интересная биография интересного автора – это есть еще и творчество. И биография, как питающий фундамент, – первый его этап. Можно многое расшифровать в литературе, если исследователь достаточно хорошо знает биографию писателя, ибо писатель, творец, в большинстве случаев ведет своих героев по собственной судьбе.
«Писатели часто высматривают, выбирают место действия своих произведений, словно любящие, заботливые родители, ищущие жилище для выношенных, но еще не рожденных детей, – пишет один из основоположников московской литературной топографии журналист А. А. Шамаро. – Вслед за карамзинской Лизой – другой классический пример – Достоевский. Долгими часами бродил он по петербургским кварталам, примыкавшим к изломанной полосе бывшего Екатерининского канала, подсчитывал даже число шагов по тротуарам и число ступеней на лестницах в облюбованных им домах»[2 - Шамаро А. Действие происходит в Москве. М.: Московский рабочий, 1979. С. 8–9.].
И уже потом исследователи, литературоведы-топографы обнаруживали на страницах «Бедных людей», «Преступления и наказания», «Идиота» результаты его прогулок, как находили топографические детали книг писателя уже на современных улицах и в переулках. «А жители таких улиц и переулков и не подозревали, что писатели, проходя под окнами их домов, действовали как настоящие экспроприаторы: не спрашивая ни у кого разрешения, просто „захватывали“ эти дома для своих героев»[3 - Шамаро А. Действие происходит в Москве. М.: Московский рабочий, 1979. С. 9.].
К таким писателям принадлежит и Михаил Булгаков. Он разделял эти традиции «священного литературного культа», и почти во всех своих произведениях, не исключая и пьесы, так изображал события, что можно было узнать, догадаться, определить литературную топографию описываемого. Особой заботой автора являлась точность в колорите времени и места.
Рассказывая о героях и событиях, Булгаков поселял персонажи в тех местах, которые прекрасно знал, где жил и работал сам, его родственники, его друзья, а бывало, и враги. Эти места «прописки» либо всегда точно узнаваемы в фактических адресах, либо слегка зашифрованы или неуловимо изменены, перенесены, слиты друг с другом в причудливых сочетаниях.
Мы сделаем попытку побывать в самом большом районе этой «булгаковской страны», используя знание биографии писателя, его творчества и читательское воображение. Нам предстоит провести время, – не выезжая из Москвы, – в главном городе булгаковской литературной топографии.
Булгаковская Москва… Ее описание, по выражению писателя, критика и литературоведа В. Я. Лакшина, впервые применившего это словосочетание, «в точности и колорите места было особой заботой автора»[4 - Новый мир. 1968, № 6. С. 287.]. И это не случайно. К тому времени у Булгакова сложился уже в этом достаточный опыт. Его семь рассказов цикла «Записки юного врача» переносят нас в дореволюционное провинциальное захолустье, в село Никольское на Смоленщине и Вязьму. Здесь в 1916–1918 годах работал земским врачом сам автор. Рассказы «В ночь на 3-е число», «Я убил», роман «Белая гвардия» автобиографически отражают «смутное время» в Киеве, где он жил в 1918–1919 годах.
Наброски «Дань восхищения» и «Необыкновенные приключения доктора», рассказы «Налет», «Красная корона», «Китайская история», пьеса «Сыновья муллы» рассказывают о революционных событиях и Гражданской войне на Украине и Северном Кавказе: будущий романист и здесь был в гуще событий. В конце 1919 года судьба привела его во Владикавказ, где он «бросил звание лекаря с отличием и писал». Фельетоны Булгакова на местном материале (например «Неделя просвещения») «шли во многих кавказских газетах», а в рассказе «Богема» и повести «Записки на манжетах» в персонажах легко узнаваемы реальные люди и места тогдашнего Владикавказа, а потом и Москвы.
Вся последующая жизнь и творчество Булгакова были связаны с Москвой, куда он приехал осенью 1921 года, приехал, «чтобы остаться в ней навсегда», тогда еще 30-летний начинающий писатель и драматург. С тех пор практически всегда (исключая названные ранее произведения, а также прозу, пьесы, сценарии и либретто на историческом материале) он избирает местом действия своих творений разных жанров нашу столицу, его перо, можно сказать, было навсегда отдано любимому городу.
И подобно А. С. Грибоедову, отразившему в бессмертной комедии «Горе от ума», как в капле воды, весь мир «грибоедовской Москвы», Булгаков, продолжатель этих традиций, в своих московских произведениях создал свою Москву – неповторимую булгаковскую…
Не будет ошибкой сказать, что широкий читатель и в нашей стране, и за ее пределами связывает имя Булгакова в большинстве случаев с его знаменитым и последним в жизни романом «Мастер и Маргарита», который он написал более полувека назад. Впервые роман опубликован в журнальном варианте только в 1966–1967 годах. С тех пор, и особенно с 1973 года, когда увидел свет полный текст этого произведения, не утихают споры вокруг него и в научных изданиях и журналах, и в читательской аудитории. Приходилось слышать даже такие запальчивые суждения, что человечество разделилось на читавших главную книгу писателя (то есть «Мастера и Маргариту») и на не читавших ее.
Не обошла своим вниманием «закатный» (выражение самого Булгакова) роман и литературная критика: счет исследованиям, статьям, обзорам, эссе идет уже на десятки. Однако, несмотря на обилие опубликованного материала, исследователи в основном обходили вопрос о литературно-топографических и историко-биографических «прообразах» произведения. Достаточно подробно, пожалуй, говорилось только о персонажах так называемых «древних глав», новозаветных героях романа в романе: Понтии Пилате, Иешуа Га-Ноцри и других. Подробно анализированы демонологические персонажи. Наиболее интересовали исследователей, естественно, его главные герои – Мастер и Маргарита. Имена же других московских персонажей поэтому волей-неволей оставались в тени, хотя их значение для понимания романа достаточно велико.
И если не всегда пути второстепенных лиц романа пересекаются с дорогами главных его обитателей, все равно интерес вызывают комические и трагические повороты в их судьбе. Интересно узнать, что хотел сказать этим автор, были ли, и какие именно, прообразы у того или иного человека, да и не только у него. Ведь у Булгакова герои живут, чувствуют, любят, переживают, страдают, умирают не в безвоздушном, вымышленном пространстве, а в конкретной, как бы реальной обстановке.
В книге рассказывается только об основных московских адресах писателя и его героев. В путешествии по булгаковским местам нам помогут работы В. Я. Лакшина[5 - Лакшин В. О прозе Михаила Булгакова и о нем самом // Булгаков М. Избранная проза. М.: Советский писатель, 1966. С. 3—44; То же, доп. // Лакшин В. Вторая встреча. Воспоминания и портреты. – М.: Советский писатель, 1984. С. 257–353; Он же. Булгакиада. М.: Правда, 1987 (Библиотека «Огонек». № 35). С. 3–4; Он же. Судьба Булгакова: легенда и быль // Воспоминания о Михаиле Булгакове. М.: Советский писатель, 1988. С. 7–37; Он же. Булгакиада // Лакшин В. Открытая дверь. Воспоминания и портреты. М.: Московский рабочий, 1989. С 409–446.], Л. Е. Белозерской[6 - Белозерская-Булгакова Л. «О, мед воспоминаний». Анн Арбор (США): Ардис, 1979; Она же. Воспоминания. М.: Художественная литература, 1990. С. 87—191.], А. М. Смелянского[7 - Смелянский А. Михаил Булгаков в Художественном театре. М.: Искусство, 1989.], М. О. Чудаковой[8 - Чудакова М. Архив М. А. Булгакова // Записки Отдела рукописей ГБЛ СССР. Вып. 37. М.: Книга, 1976. С. 25—151; Она же. Жизнеописание Михаила Булгакова. М.: Книга, 1988.], Л. М. Яновской[9 - Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. М.: Советский писатель, 1983.] и других исследователей. Московская топография писателя не могла быть также составлена без трудов краеведов А. А. Шамаро[10 - Шамаро А. Действие происходит в Москве. – М.: Московский рабочий, 1979; То же. 2-е изд. – М.: Московский рабочий, 1988; Он же. Экскурсии и путешествия на основе произведений художественной литературы: Методические рекомендации. М.: Турист, 1978.], С. К. Романюка[11 - Романюк С. Из истории московских переулков: Путеводитель. М.: Московский рабочий, 1988.], Ю. А. Федосюка[12 - Федосюк Ю. Москва в кольце Садовых: Путеводитель. М.: Московский рабочий, 1983.], Ф. Л. Курлата[13 - Курлат Ф. Москва. От центра до окраин: Путеводитель. М.: Московский рабочий, 1989.], без московских энциклопедий, путеводителей и справочников разных лет, газетно-журнальной периодики.
Особую благодарность автор выражает работникам московских музеев, библиотек и архивохранилищ, группе частных лиц, помогавших в издании этой книги.
В первую очередь признательность автора – ушедшим из жизни близким друзьям писателя: Н. А. Ляминой-Ушаковой, М. А. Чемишкиан, С. А. Ермолинскому. Выражаю благодарность А. А. Клименко, 3. С. Красовской, В. А. Резвину, Л. А. Шилову, Т. И. Крешковой, М. С. Бархатовой, Н. А. Краснушкиной, О. А. Каменцевой. В. А. Молодцову, И. Л. и А. Н. Житницким, М. В. Владимирскому, В. И. Рокотянскому, В. А. Осипову, М. В. Цареву, А. А. Курушину, Н. Г. Романовой, А. А. Задикяну, а также коллегам-булгаковедам за практическую помощь и замечания к публикациям глав этой книги в виде статей в периодике и в процессе работы над рукописью.
1988–1993
Глава первая
Москва 20-х годов: от «Записок на манжетах» до «Столицы в блокноте»
Наш рассказ о Булгакове, его героях и их «адресах» лучше всего начать со слов самого писателя, с его автобиографии, написанной в октябре 1924 года:
«Родился в г. Киеве в 1891 году. Учился в Киеве и в 1916 году окончил университет по медицинскому факультету, получив звание лекаря с отличием.
Судьба сложилась так, что ни званием, ни отличием не пришлось пользоваться долго. Как-то ночью в 1919 году, глухой осенью, едучи в расхлябанном поезде, при свете свечечки, вставленной в бутылку из-под керосина, написал первый маленький рассказ. В городе, в который затащил меня поезд, отнес рассказ в редакцию газеты. Там его напечатали. Потом напечатали несколько фельетонов. В начале 1920 года я бросил звание с отличием и писал. Жил в далекой провинции и поставил на местной сцене три пьесы. Впоследствии в Москве в 1923 году, перечитав их, торопливо уничтожил. Надеюсь, что нигде ни одного экземпляра их не осталось.
В конце 1921 года приехал без денег, без вещей в Москву, чтобы остаться в ней навсегда. В Москве долго мучился; чтобы поддерживать существование, служил репортером и фельетонистом в газетах и возненавидел эти звания, лишенные отличий. Заодно возненавидел редакторов, ненавижу их сейчас и буду ненавидеть до конца жизни.
В берлинской газете „Накануне“ в течение двух лет писал большие сатирические и юмористические фельетоны.
Не при свете свечки, а при тусклой электрической лампе сочинил книгу „Записки на манжетах“. Эту книгу у меня купило берлинское издательство „Накануне“, обещав выпустить в мае 1923 года. И не выпустило вовсе. Вначале меня это очень волновало, а потом я стал равнодушен.
Напечатал ряд рассказов в журналах в Москве и Ленинграде.
Год писал роман „Белая гвардия“. Роман этот я люблю больше всех других моих вещей»[14 - Булгаков М. Письма. Жизнеописание в документах. М.: Современник, 1989. С. 94–95.].
Москва этого времени, да и позже, в творчестве Булгакова практически насквозь автобиографична, где герой-рассказчик – то сам автор, то его тень или отражение в обычном, а подчас и кривом зеркале. И бывает трудно отличить, где кончаются жизненные реалии писателя и начинается его фантазия, выдумка, сатира, гротеск.
В прозе Булгакова есть несколько описаний въезда в Москву, куда он явился как провинциал, но вскоре стал заправским москвичом.
Вот фрагмент из рассказа «Воспоминание…», где его герой сообщает: «Был конец 1921 года. И я приехал в Москву. Самый переезд не составил для меня особенных затруднений, потому что мой багаж был совершенно компактен. Все мое имущество помещалось в ручном чемоданчике…»[15 - Булгаков М. Избранные произведения в 2 т. Т. 1. Киев: Днипро, 1989. С. 707.]
А это из «Записок на манжетах» («московская» часть): «Бездонная тьма. Лязг. Грохот. Еще катят колеса, но вот тише, тише. И стали. Конец. Самый настоящий, всем концам конец. Больше ехать некуда. Это – Москва. М-о-с-к-в-а… Качаясь, в искрах и зигзагах, на огни. От них дробятся лучи. На них ползет невидимая серая змея. Стеклянный купол. Долгий, долгий звук. В глазах ослепляющий свет. Билет. Калитка. Взрыв голосов… Опять тьма. Опять луч. Тьма. Москва! Москва»[16 - Булгаков М. Избранные произведения в 2 т. Т. 1. Киев: Днипро, 1989. С. 682–683.].
В очерке «Бенефис лорда Керзона» Булгаков уже декларировал: «…Москва, город громадный, город единственный, государство, в нем только и можно жить»[17 - Булгаков М. Чаша жизни. М.: Советская Россия, 1989. С. 420.], а в очерке «Сорок сороков» вспоминал снова: «Панорама первая была в густой тьме, потому что въехал я в Москву ночью. Это было в конце сентября 1921 года. По гроб моей жизни не забуду ослепительного фонаря на Брянском вокзале и двух фонарей на Дорогомиловском мосту, указывающих путь в родную столицу. Ибо, что бы ни происходило, что бы вы ни говорили, Москва – мать, Москва – родной город»[18 - Булгаков М. Чаша жизни. М.: Советская Россия, 1989. С. 413–414.].
«Не из прекрасного далека я изучал Москву 1921–1924 годов, – писал, наконец, Булгаков в автобиографическом рассказе „Трактат о жилище“. – О, нет, я жил в ней, я истоптал ее вдоль и поперек. Я поднимался во все почти шестые этажи, в каких только помещались учреждения, а так как не было положительно ни одного 6-го этажа, в котором бы не было учреждения, то этажи знакомы мне все решительно… Где я только не был! На Мясницкой сотни раз, на Варварке – в Деловом Дворе, на Старой площади – в Центросоюзе, заезжал в Сокольники, швыряло меня и на Девичье Поле… Я писал торгово-промышленную хронику в газетку, а по ночам сочинял веселые фельетоны… а однажды… сочинил ослепительный проект световой торговой рекламы… Рассказываю я все это с единственной целью, чтобы поверили мне, что Москву 20-х годов я знаю досконально. Я обшарил ее вдоль и поперек. И намерен описать ее. Но, описывая ее, я желаю, чтобы мне верили. Если я говорю, что это так, значит, оно действительно так. На будущее время, когда в Москву начнут приезжать знатные иностранцы, у меня есть в запасе должность гида»[19 - Булгаков М. Чаша жизни. М.: Советская Россия, 1989. С. 159–161.].
Приехав и оставшись жить в Москве, Булгаков сразу и навсегда полюбил этот город. Он остался верен этой любви до конца, а описания Москвы, сделанные им, позволяют считать его одним из самых московских литераторов.
Уже в первых своих московских очерках писатель обращал внимание на застройку и архитектуру города, на восстановление и ремонт жилищ после многих лет разрухи. В очерке «Столица в блокноте» есть главка, так и названная «Бог Ремонт», где он полушутливо пишет: «…мой любимый бог – бог Ремонт, вселившийся в Москву в 1922 году, в переднике, вымазан известкой… он и меня зацепил кистью, и до сих пор я храню след его божественного прикосновения… бог неугомонный, прекрасный – штукатур, маляр и каменщик – орудует… Московская эпиталама: – „Пою тебе, о бог Ремонта!“»[20 - Булгаков М. Чаша жизни. М.: Советская Россия, 1989. С. 386–388.] Очерк «Золотистый город» посвящен Первой сельскохозяйственной выставке 1923 года, где красочные павильоны были выстроены по проектам знаменитых архитекторов: Щусева, Мельникова, Жолтовского. А очерк «Москва 20-х годов» кончается восклицанием автора: «Москву надо отстраивать. Москва! Я вижу тебя в небоскребах!»[21 - Москва, 1981, № 9. С. 185.], где он предвосхищает современное высотное строительство.
Мы еще вернемся к этим очеркам подробнее.
Свои же «небоскребы» Михаил Булгаков «возвел» уже в 1924 году на страницах фантастической повести «Луч жизни» («Роковые яйца»), где сообщал, что «…в 1926 году… соединенная американо-русская компания выстроила, начав с угла Газетного переулка и Тверской, в центре Москвы, пятнадцать пятнадцатиэтажных домов, а на окраинах триста рабочих коттеджей, каждый на восемь квартир, раз и навсегда прикончив тот страшный и смешной жилищный кризис, который так терзал москвичей в годы 1919–1925»[22 - Булгаков М. Избранные произведения в 2 т. Т. 1. Киев: Днипро, 1989. С. 384.].
Сейчас нам кажется наивной эта булгаковская мечта, но он в нее безусловно верил и в своих последующих произведениях неоднократно так или иначе возвращался к теме застройки своего города, своей Москвы.
Какой же показалась будущему писателю и его герою столица осенью 1921 года? Точнее – в конце сентября. Ответом на это может служить продолжение уже знакомых нам «московских» глав «Записок на манжетах»: «Поехали, поехали по изодранной мостовой. Все тьма. Где это? Какое место? Все равно. Безразлично. Вся Москва черна, черна, черна. Дома молчат. Сухо и холодно глядят. О-хо-хо. Церковь проплыла. Вид у нее неясный, растерянный. Ухнула во тьму…
На мосту две лампы дробят мрак. С моста опять бултыхнули во тьму. Потом фонарь. Серый забор. На нем афиша. Огромные яркие буквы. Слово. Батюшки! Что ж за слово-то? Дювлам. Что ж значит-то? Значит-то что ж?
Двенадцатилетний юбилей Владимира Маяковского.
Воз остановился. Снимали вещи. Присел на тумбочку и, как зачарованный, уставился на слово. Ах, слово хорошо! А я, жалкий провинциал, хихикал в горах на завподиска![23 - Заведующий подотделом искусств.] Куда ж, к черту. Ан Москва не так страшна, как ее малютки. Мучительное желание представить себе юбиляра. Никогда его не видел, но знаю… знаю. Он лет сорока, очень маленького роста, лысенький, в очках, очень подвижной. Коротенькие подвернутые брючки. Служит. Не курит. У него большая квартира с портьерами, уплотненная присяжным поверенным, который теперь не присяжный поверенный, а комендант казенного здания. Живет в кабинете с нетопящимся камином. Любит сливочное масло, смешные стихи и порядок в кабинете. Любимый автор – Конан-Дойл. Любимая опера – „Евгений Онегин“. Сам готовит себе на примусе котлеты. Терпеть не может поверенного-коменданта и мечтает, что выселит его рано или поздно, женится и славно заживет в пяти комнатах»[24 - Булгаков М. Избранные произведения в 2 т. Т. 1. Киев: Днипро, 1989. С. 683–684.].
Такой кривозеркальный по отношению к В. Маяковскому выпад Булгакова с прямо противоположной портретной характеристикой не случаен. Он приехал уже заряженный, если не негативным, то весьма скептическим отношением к творчеству поэта. Тому причина – владикавказские пролеткультовцы и футуристы, вульгаризаторски отрицавшие Пушкина и противопоставлявшие ему Маяковского. И Булгаков запомнил небезопасные для него «оргвыводы» по поводу выступления в защиту Пушкина. А вечер Маяковского под таким оригинальным названием действительно был в Политехническом музее 19 сентября 1921 года. Рассказчик «Записок на манжетах» видел где-то на Арбате уже устаревшую афишу[25 - Катанян В. Маяковский: Литературная хроника. М.: Советский писатель, 1956. С. 151; В. В. Маяковский. Описание документальных материалов: Сборник. Вып. 11. М.: Книга, 1965. С. 271. (Позже, когда Булгаков увидел Маяковского, как говорится, «в деле», отношение, похоже, изменилось.) О взаимоотношениях Булгакова и Маяковского см.: Петровский М. Два мастера. // Литературное обозрение, 1987, № 6. С. 30–37.]. Причем мемуаристы отмечают, что клеилась она в течение недели буква за буквой, которые печатались на отдельных листах.
Представим себе Москву, какой ее увидел тридцатилетний Булгаков. Революция и Гражданская война неузнаваемо изменили Россию, раскачали и перевернули ее. И прежде всего – город «сорока сороков». Степенный, вальяжный и хлебосольный когда-то, по-азиатски путаный город за какие-то два-три года стал совершенно иным – деловым, жестким, стянутым в пружину. Исчезла лощеная праздношатающаяся публика с бульваров и Кузнецкого, закрылись железными ставнями и мешками с песком зеркальные витрины братьев Елисеевых, Мюра и Мерилиза, опустели «Яр» и «Эрмитаж». Но на время. До первых ростков пробуждающегося нэпа, которые тут же заметит и опишет Булгаков.
Пока же он, вместе со своим героем, вышедшим из поезда на площадь Брянского (теперь Киевский) вокзала, решает вполне насущные проблемы – как устроиться в незнакомом (или почти незнакомом) городе, не затеряться в нем, попросту не умереть с голоду…
И герой «Записок на манжетах» и сам автор разрешили для себя жилищный вопрос. С помощью Н. К. Крупской Булгакову удалось получить комнату в доме, которым заправляло жилтоварищество. А до этого он некоторое время не мог найти постоянного жилья. Ночевал у киевского друга – врача Н. Л. Гладыревского в Тихомировском студенческом общежитии на Малой Пироговской улице, 18, у родственников – на улице Пречистенке, 24, и в особнячке детского сада печатников «Золотая рыбка» в Старопименовском (бывшем Воротниковском) переулке, 1.
Первое, достаточно постоянное московское жилище появилось у него в доме 10 по Большой Садовой улице. Многокомнатная беспокойная квартира 50, о которой, как и о самом доме, речь еще впереди.
Итак, осень 1921 года. Крыша над головой нашлась, с работой вроде бы повезло. Но с какой? Профессия врача была оставлена навсегда вместе со службой в белой армии, манила литература, появилось уже испытанное на юге России страстное желание писать, печататься, рассказывать о прошедших бурных событиях, которых он был участником и свидетелем. Но где, как?
Булгаков был одним из первых так называемых «южных провинциалов», приехавших «завоевывать» столицу. Пройдет всего немного времени, и здесь появятся И. Бабель, Ю. Олеша, И. Ильф, Е. Петров, К. Паустовский, В. Катаев и другие – все те, кто образовал новое поколение художественной интеллигенции советской России, заменившее ушедшее.
Мы уже знаем из начала «московской» части «Записок на манжетах», как их герой (читай – сам Булгаков) приехал в Москву. Далее рассказывается, как он устраивается на службу.
«В сущности говоря, я не знаю, почему я пересек всю Москву и направился именно в это колоссальное здание. Та бумажка, которую я бережно вывез из горного царства, могла иметь касательство ко всем шестиэтажным зданиям, а вернее, не имела никакого касательства ни к одному из них…
И я легонько стукнул в дверь…
Да я не туда попал! Лито? Плетеный дачный стул. Пустой деревянный стол. Раскрытый шкаф. Маленький столик кверху ножками в углу. И два человека. Один – высокий, очень молодой, в пенсне. Бросились в глаза его обмотки. Они были белые. В руках он держал потрескавшийся портфель и мешок. Другой – седоватый старик с живыми, чуть смеющимися глазами, был в папахе, солдатской шинели. На ней не было места без дыры, и карманы висели клочьями. Обмотки серые, и лакированные бальные туфли с бантами.
– Нет ли спичечки?
Я машинально чиркнул спичкой, а затем под ласково-вопросительным взглядом старика достал из кармана заветную бумажку. Старик наклонился над ней, а я в это время мучительно думал о том, кто бы он мог быть. Больше всего он походил на обритого Эмиля Золя.
Молодой, перегнувшись через плечо старому, тоже читал. Кончили и посмотрели на меня как-то растерянно и с уважением…
Историку литературы не забыть:
В конце 21-го года литературой в Республике занимались три человека: старик (драмы; он, конечно, оказался не Эмиль Золя, а незнакомый мне), молодой (помощник старика, тоже незнакомый – стихи) и я (ничего не писал).
Историку же: в Лито не было ни стульев, ни столов, ни чернил, ни лампочек, ни книг, ни писателей, ни читателей. Коротко: ничего не было…»[26 - Булгаков М. Избранные произведения в 2 т. Т. 1. Киев: Днипро, 1989. С. 685–688.].
Лито, куда устраивается и где делает первые успехи герой Булгакова вместе со своим автором, – не вымышленное учреждение. Из биографии писателя известно, что первым местом работы в Москве был Литературный отдел (сокращенно – искомое Лито) Главполитпросвета при Наркомпросе, которым руководила Н. К. Крупская[27 - Янгиров Р. М. А. Булгаков – секретарь Лито Главполитпросвета // М. А. Булгаков – драматург и художественная культура его времени. М.: СТД РСФСР, 1988. С. 225–245.].
Помещалось оно, как и весь Главполитпросвет и большая часть Наркомпроса, в громадном доме на Сретенском бульваре под № 6. Там и сейчас высится длиной в целый квартал пятиэтажное оригинальное здание, состоящее из двух разных по размеру и замкнутых по периметру корпусов. С остальных трех сторон – переулков Фролова, Юшкова (бывшего Боброва), Милютинского переулка (ранее улицы Мархлевского) оно не менее привлекательно.
Этот комплекс был построен в 1899–1902 годах для общества «Россия» – одной из крупнейших страховых компаний, которая часть своих миллионных доходов вкладывала в строительство и эксплуатацию многоквартирных, хорошо оборудованных домов. Автор проекта – архитектор Н. П. Проскурин придал зданию черты позднего итальянского ренессанса. Прекрасная решетка между корпусами сделана по рисунку О. Дессина. Знаменитый французский архитектор Ле Корбюзье считал этот дом самым красивым в Москве.
В 1909 году в доме бывал И. Е. Репин, писавший портрет жившего здесь доктора П. А. Левина. Но после революции дом был национализирован, большинство состоятельных квартирантов уехало, остальные были уплотнены, и в доме наряду с квартирами для рабочих с окраин и из подвалов появились многочисленные учреждения. После переезда Советского правительства в Москву в здании со стороны Боброва переулка находилось Главное управление Красной Армии.
В правом со стороны бульвара корпусе с 1920 по 1925 год помещался Наркомпрос, во главе которого стоял А. В. Луначарский. Кабинет его был на втором этаже. При Наркомпросе здесь находился и Главполитпросвет. Вот сюда в его Литературный отдел (Лито) и пришел осенью 1921 года Булгаков с удостоверением Владикавказского подотдела искусств. К тому времени многокомнатные квартиры дома уже были вполне приспособлены под длинные учрежденческие коридоры – соединены между собой. И герою «Записок на манжетах» это здание было положительно страшно. Все было пронизано продольными ходами, как муравейник, так что его все можно было пройти из конца в конец, не выходя на улицу.
