Белый шум

Отмечая такое любопытное обстоятельство, было бы совершенно ошибочно наделять её какой-то излишней скромностью. Скорее всего, её просто совсем не занимали мирские проблемы, поскольку она всецело принадлежала тому, для чего её произвёл на свет горемычный создатель: дотянуться до тех чудесных звучаний, что способна производить Природа и даже явить миру ту волшебную музыку, которой полнится светоносный эфир при коловращении летучих небесных сфер.

Но при всём старании ей так и не удавалось передавать журчание ручья или дрожание неба, когда его сотрясает разразившаяся гроза. Высокие ноты космической музыки иногда проскальзывали в её мелодичном пении, но ей было этого недостаточно, она желала, чтобы в её звучании были слышны знакомые ей небесные партиты и фуги, и чтобы всё на земле замирало при звуках её волшебного голоса.

Испытывая вечное недовольство собой, её струны всё больше и больше наполнялись тоской и печалью, с которыми был так хорошо знаком создавший её мастер.

Но именно эти ноты, наполненные тоской по неосуществимому, глубоко проникали в людские души, пробуждая дивные образы у внимательных слушателей – волнующие, вовлекающие и манящие… Учёные утверждали, что такое попросту невозможно, поскольку музыка способна вызывать у людей лишь ассоциации, но никак не полновесные образы, наделённые осязаемой плотью воображения. Однако разве можно обычной рациональной алгеброй поверить непостижимую вселенскую гармонию, дарованную Создателем всего сущего!

Можно сказать, что её пример – это лишь удел избранных. Но не нужно делать поспешных выводов, а стоит, пожалуй, просто повнимательнее приглядеться к своему окружению. Возможно, там и обнаружится нечто достойное и найдётся что-то сопричастное примеру удивительного творения Гварнери. Хотя, даже не обязательно смотреть по сторонам, а можно чуть пристальнее изучить все свои несостоявшиеся намерения и неисполненные желания. Наверняка на их зыбких краях мы по небрежности или рассеянности что-то пропустили и не заметили, не распознали или не поняли. И забыли, что своё призвание получает в удел всякий, нужно только его подобающим образом принять и верно осмыслить.

Собрание под Новый год в старом доме

(Новогодняя фантазия)

– Не понимаю, – зачем нам здесь тесниться, когда вокруг такой огромный мир, где любому может найтись достойное место, где каждый сможет жить отдельно в просторном и уютном доме! – сказала самая младшая из собравшихся, всегда мечтавшая о чём-то большем.

– Нет! – решительно возразила ей соседка, всецело поглощённая заботами о своём многочисленном семействе и рассуждавшая более здраво. – Здесь сытно и тепло, к тому же имеется развитая сеть коммуникаций, благодаря которым мы можем являть собой единое нерасторжимое целое.

– А я бы поддержала нашу фантазёрку, – заявила жительница крайнего флигеля, которую считали самой умной из сообщества, поскольку она одолела целый том сочинений Сенеки от корки до корки. – Я сама недавно видела неподалёку шайку вероломных разбойников, от которой, помяните моё слово, нам более не будет житья. Вы бы видели, какие у них были наглые рыжие морды! Я пошевелиться не могла от страха! Один из них даже меня приметил, посмотрел так нехорошо, но немного помедлив, всё-таки догнал остальных злодеев, и они вскоре скрылись. Что будет со всеми нами, если он расскажет своим бандитам, что здесь есть над кем покуражиться!

– Н-да, дело плохо, – заметила та, которой не раз приходилось иметь дело с преступниками, которых видела любительница трудов Сенеки. – Но и мне тоже не дают покоя дурные предчувствия. Недаром же сегодня какой-то дурак с первого этажа уже который раз заводит ненавистного нам всем «Щелкунчика». Это очень зловещее предзнаменование. Думаю, что в новом году нам всем придётся справлять новоселье. Возможно, стоит даже перебраться в новостройки, там, по крайней мере, будет безопаснее, поскольку все разбойники в новых домах пока ещё спят в квартирах зубами к стенке.

– Решено, – твёрдо подытожила старшая в импровизированной сходке. – Один умный человек, с которым сытно и счастливо жила моя девяносто раз прабабушка, как-то сказал однажды, что земля, к которой мы ближе всего, это наша колыбель, но нельзя же вечно находиться в этой колыбели. Потому, друзья, желаю вам в Новом году нового дома, нового счастья! Вперёд, в многоэтажки!

После этих слов первой по старшинству, сходка проворно разбежалась.

Никто и представить себе не мог, насколько важным и правильным было предпринятое решение о рассредоточении, поскольку их дом и так подлежал немедленному расселению. Кому-то из жильцов, возможно, и не нравилось это распоряжение, но те, кому надоела теснота, и кого достали вездесущие мыши, несомненно, был предстоящему событию несказанно рад. Особенно радовался расселению любитель Чайковского с первого этажа, отчего он, не переставая, всё время гонял «Щелкунчика».

С загорецкими, репетиловыми и горичами в одной труппе

…с первого взгляду знать, с кем имеешь дело и не метать бисера перед Репетиловыми и тому подоб.

А.С. Пушкин

«Тем, кто колючку с розой может спутать, в знак уваженья не дари цветов», – сказал знаменитый польский поэт, несколько смягчая тот категоричный посыл, что дан в седьмой главе Евангелия от Матфея. И это вовсе не рекомендация, как может показаться на первый взгляд, а именно предостережение, ничем не отличающееся по своей сути от того, что было заложено в каноническом библейском тексте.

Просто необходимо помнить, что у каждого свой мир, своё понимание происходящего, своё деление на значимое и второстепенное. Наверное, оттого, «весь мир – театр. В нём женщины, мужчины – все актёры. У них свои есть выходы, уходы, и каждый не одну играет роль». И вопрос «зачем» почти ни у кого не возникает, поскольку все очень хорошо понимают содержание пьесы, и мало кому требуется суровый оклик режиссёра-постановщика.

А он-то знает, как свести в одном театральном акте того, чей мир начинается с центра футбольного поля и заканчивается у его бровки, с тем, для кого воздушные замки кажутся прочнее и надёжнее любых крепостных стен средневековых цитаделей.

Но от детской, наивной реплики: «А как же быть с искренностью и беспритворством», – всё равно никуда не деться. И здесь придётся признаться, что задают этот вопрос не только дети. И те, кто его задаёт, обычно, сами же себе и отвечают. А иногда, и не только себе, но и остальным тоже, как Фёдор Тютчев, например:

Лишь жить в себе самом умей -Есть целый мир в душе твоейТаинственно-волшебных дум -Их оглушит наружный шум,Дневные разгонят лучи —Внимай их пенью – и молчи!..

Неразмерное время в поездах дальнего следования

Время, которое измеряет события нашей жизни, пластично, и оно редко когда совпадает с показаниями беспристрастных хронометров. Не будем касаться темы несоответствия временных скоростей в детстве и старости, лучше возьмём билет на пассажирский поезд и поедем куда-нибудь далеко-далеко, отняв тем самым у скупой судьбы несколько лишних дней, полных отрадных и неожиданных впечатлений.

А что? Разве время, проведённое в поезде, не кажется вам растянутым и тягучим? Мне, вот, – кажется. И лично я воспринимаю его в тройном или даже четверном размере, а чтобы не терять его зря, поудобнее устраиваюсь у окна в общем проходе или тамбуре, но так, чтобы не мешать остальным пассажирам и чтобы меня тоже никто не побеспокоил.

После выбора места я обычно определяюсь с системой координат. Можно выбрать динамическую шкалу дискретных временных впечатлений от близлежащего пространства со множеством мелких деталей и обилием происходящих событий, можно выбрать масштаб покрупнее, взяв за основу гораздо большую территорию, охватываемую как прямым, так и периферийным зрением. В конце концов, можно сосредоточить своё внимание на совсем удалённых объектах, преображённых обманками нашего сознания и холодными рефлексами неба. А лучше, минуя все преобразования Лоренца и Лапласа, скользить взглядом между ближним и дальним, подмечая всё интересное, что может происходить за окнами убегающего вдаль состава.

Не всё, что на мгновение предстаёт перед глазами, будет раскрыто и осмыслено правильно, но этого и не требуется. Подхваченное воображением, оно остаётся в памяти непосредственным впечатлением, расцвеченным романтическим светом Несбывшегося. Мерцающие ночными огнями притихшие полустанки, пустые платформы под ажурными стальными фермами, неровная полоска леса на горизонте или глинистые овраги, рыжими бороздами изрезавшие холмистую пустошь, – всё это заявляет о своей причастности к наблюдателю, вплетаясь узорными нитями в цветастый ковёр его незабываемых воспоминаний.

Порой я даже не могу припомнить, откуда мне так хорошо знакомы бесконечные хлебные поля с огоньками васильков по дорожным обочинам, бурные речушки под железными мостами или синие озёра посреди бескрайних равнин первозданной и свободной земли…

Да, на время неспособны воздействовать никакие внешние силы, но это не означает, что оно не может растягиваться или сжиматься. Ведь за несколько минут, отведённых на остановку поезда, удаётся наполниться массой новых впечатлений от посещения очередной станции и обогатиться прежде не видимым, не слышимым, не знаемым. Наверное, именно для этого зданиям вокзалов уделялось и уделяется такое большое значение. В них всегда присутствует местный колорит, и запечатлено всё лучшее, что следовало бы поведать гостям об этом неповторимом «genius loci».

Но уж если мы говорим о времени, то самое замечательное в нашем путешествии и желании расширить границы возможного даже не в полноте впечатлений, благодаря чему земные сутки превращаются чуть ли не в венерианские, а в том, что всё время, проведённое в дороге, становится нашим внутренним временем, не отягощённым межличностной или социальной коммуникацией. А для такого времени не существует приборов, способных его измерить. Обычно оно во много раз превосходит то, что показывают наши часы. Оно обусловлено исключительно нашей психологией и самоощущением, а они у разных людей разные. Особенно от такого погружения в себя выигрывают интроверты. Им, в первую очередь, надо привести в порядок текущие дела и купить билет на поезд куда-нибудь далеко-далеко. Если, конечно, имеется такое желание выторговать лишнее время у скупой судьбы. А этого, пожалуй, хотят все – экстраверты и интроверты.

Заратустра так не говорил

…что есть красота

И почему её обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?

Н. Заболоцкий

Я никогда не делил людей по степени их внешней привлекательности. Хотя отдавал должное тем, кому случилось родиться красивым, признавая за ними бесспорный талант, поскольку красота – это такой же дар свыше, как музыкальная или художественная одарённость. А любой талант нужно воспринимать отдельно от человека, это просто некая самостоятельная данность, позволяющая миру становиться ещё интереснее, ещё насыщеннее, ещё ярче. Наличие таланта не делает человека ни лучше, ни хуже, тем более что любой дар даётся человеку напрокат, раскрываясь в полную силу лишь на каком-то определённом временном участке, а иногда и пропадает вовсе после нескольких лет неистового расцвета.

Впрочем, красоту не принято рассматривать в таком ракурсе, обычно её считают эстетической категорией, посвящая этому предмету художественные произведения, статьи и исследования, придавая, тем самым, культовое значение тому, что такого значения явно не заслуживает.

Ницше утверждал, что люди не равны. Он ссылался на справедливость, но справедливость как раз и состоит в равенстве людей, независимо от их внешней привлекательности, типа темперамента или наличия у них какого-либо природного дара. Все люди равны по причине своей принадлежности к разумной природе и наличия у них нравственного чувства, которое имманентно присуще любому воплощённому разуму.

Но ни разумная, ни нравственная человеческая ипостась не приемлет деления людей на красивых и некрасивых. Но и не отрицает наличия у людей такого таланта, как счастливая и замечательная наружность.

Если бы вы меня об этом спросили…

Оглядываясь на своё прошлое, я с удивлением не нахожу там событий, к которым некогда упорно стремился, о которых мечтал и делал всё, чтобы они когда-нибудь сумели осуществиться. Нет, что-то, конечно, сохранила моя память, только совсем не так, чтобы я вновь смог пережить те беспокойные моменты счастья. Зато снова и снова я могу мысленно прикасаться к тому, что было отмечено заботами или помыслами о других. Память легко возвращает меня к тем жизненным эпизодам, когда я имел возможность кому-то помочь или заступиться за того, кто нуждался в моей защите. Но то, что я когда-то принимал за свой успех и за своё воплощение мечты, рассыпалось на множество осколков, распалось на мельчайшие фрагменты почти несвязанных между собой впечатлений. И теперь в них уже невозможно определить какую-либо внятную иерархию и, тем более, собрать их все воедино. Хотя вполне может статься, что если всё это не уберегла моя память, то это и не стоило тех значений, которые я придавал этим событиям раньше, и действительно ценным для меня является не победный звон фанфар или пьянящая радость осуществлённых желаний, а что-нибудь совсем другое.

Наверное, я бы даже не задавался таким вопросом, если бы то, что всечасно поддерживает во мне позитивное ощущение жизни, одаривая меня свежестью впечатлений и радостью восприятия, не было бы столь обыденным и простым, лишённым даже намёка на возвышенную романтику всего того, о чём прежде мечталось, и что в конце концов становилось моим подлинным настоящим.

Сложно представить, но моя память заботливо удерживает и очень боится потерять совершенно простые и заурядные на первый взгляд вещи. А хранит и оберегает она неровный след от падающей звезды в ночном небе, мишурный блеск моей первой школьной новогодней ёлки, солнечные блёстки стремительного ручья в горной долине, хрупкий лёд на весенних лужах и намокшие ветви шиповника, склонившиеся к земле из-за затяжного моросящего дождя…

А когда от неудач и невзгод у меня тяжелеют веки, и бывает сложно поднять голову, мне слышатся не триумфальные трубы былых побед, а велеречивые голоса леса, клёкот улетающих журавлей или дальние раскаты грома отбушевавшей грозы. И снова становится как-то легче жить и дышать, опять проясняются тени, просыпаются звуки и оживают поблекшие краски мира, который вновь обретает свои привычные и понятные формы.

Отсюда опять и опять моему критическому сознанию не даёт покоя старый вопрос: что же всё-таки главное, без чего невозможно полноценно существовать, и что позволяет мне непринуждённо и счастливо смотреть в свой сегодняшний, а, может, даже в завтрашний, ещё не наступивший, день?

Пожалуй, дать ответ на этот вопрос невозможно, поскольку мир слишком сложно и, подчас, парадоксально устроен, чтобы в нём были допустимы невзыскательные и однозначные ответы. Но вот что точно можно принять и осмыслить, так это то, что мелочи бывают только в наших мечтах и надеждах, ну а в реальной жизни никаких мелочей не бывает. Даже самых маленьких и простых мелочей.

Эссе и рассказы

Игра

Едва его заметив, старый рыбак замер в полной растерянности и изумлении. По скользким прибрежным валунам ему навстречу быстро приближался мальчик, причём старику показалось, что ноги идущего почти не касались земли. Но не эта странность привела в замешательство старого рыбака, а само появление ребёнка здесь, в этом глухом местечке, куда уже давно не заходили люди.

– Что ты здесь делаешь, дядя? – поинтересовался ребёнок, хотя логичнее было бы обратить этот вопрос к нему самому.

– Живу вот, – промямлил рыбак, которому после многолетнего молчания было очень непросто подбирать слова. – Здесь я совсем один, наслаждаюсь свободой.

– Ну какая же это свобода, – засмеялся мальчик, приподняв панамку, отчего старик смог хорошо разглядеть его румяное улыбающееся личико и почувствовать на себе такой цепкий и пронзительный взгляд, от которого хотелось закрыться, зажмуриться или опустить глаза.

Старика поразило не только странное поведение ребёнка, но и удивительное несовпадение формы и содержания, легко прочитываемое в необычайном госте. Старый рыбак никогда не ждал и не хотел гостей, но от сознания, что этот гость совсем не случайный ему стало как-то не по себе.

– Ну а где же тогда свобода, если не здесь? – неуверенно произнёс рыбак, уже готовый согласиться с розовощёким собеседником.

– Что значит «где»! – удивился мальчик. – Правильнее было бы спросить «как».

Старик с недоумением посмотрел на своего малолетнего наставника.

– Как? Очень просто, – тонкий мальчишеский голосок приобрёл особые, дидактические нотки. – Необходимо освободиться от канона причинности, довлеющего над человеческим поведением и его судьбой.

Когда-то давно, задолго до того, как старому рыбаку случилось оказаться здесь, можно даже сказать, в его прошлой жизни, он интересовался проблемой взаимоотношения человека и мира и знал, что причинно-следственная связь – это тот самый механизм, благодаря которому все процессы, происходящие во Вселенной, становятся управляемыми и предсказуемыми. Обосновавшись в этом забытом Богом и людьми уголке земли, старик надеялся, что он оставил неумолимый хоровод событий, обособившись от общества и распрощавшись не только с былыми привязанностями, но и с тем, ради чего жил и работал.

– Но здесь-то какие у меня могут быть судьбоносные причины и следствия, – пробормотал старик. – Тихо тут, никого нет.

Мальчик задорно закинул голову и весело доложил:

– Но существует множество уровней причинности, и случайность тоже из их числа. К тому же ты не можешь отказаться от желаний, которые непосредственно с причинностью связаны. С их помощью ты способен переставлять звенья в причинно-следственной цепочке, но отменить сам закон, чреватый неотвратимостью ответа на произведённое тобой действие или помышление, ты не можешь.

Воспоминания нахлынули на старого рыбака, да и ему было что возразить.

– Помнится, у меня было страстное помышление, нет, скорее, осмысленное стремление, которого я всеми силами пытался достичь. Однако оно так и осталось нереализованным, не оставив после себя ровным счётом никаких следов. Выходит не всегда причина неизбежно влечёт за собой следствие?

Ребёнок так развеселился, что на какое-то время утратил свою зловещую странность и стал похож на обыкновенного зарезвившегося малыша.

– Надо же! Ты, оказывается, ничего до сих пор не понял! Следствием было как раз то, что Мы отправили тебя сюда. Ты отчего-то обратил внимание на одно обстоятельство, которое обычно упускалось из виду другими учёными, и слишком близко подошёл в своих расчётах к решению проблемы общих взаимодействий, перед которой все проявления чёрной магии смотрелись бы невинным фокусничеством. И Мы не могли тебе этого позволить.

Сильное чувство мощной приливной волной наполнило всё существо старого рыбака. В какое-то мгновение он ощутил себя сопоставимым по силе и могуществу с этой таинственной и неодолимой силой, распоряжающейся судьбами и управляющей Вселенной, но это ощущение быстро сменилось подавленным состоянием побеждённого, причём побеждённого в нечестном и неравном бою.

Ребёнок прочитал это душевное движение собеседника, снисходительно покачал головой и продолжил:

– Сначала Мы прельщали тебя любовью, предполагая, что состояние влюблённости очарует твой разум и превозможет одержимость наукой. Когда этого не произошло, Мы одарили тебя деньгами, но ты не спешил их тратить и продолжал жить точно так же, как и жил до обретения богатства. Мы прельщали тебя семейным уютом, тихими радостями отцовства, чтобы ты, наконец, забыл про теорию всего сущего. Но ты оставался глух к Нашим увещеваниям и гнул своё. Тогда оставался последний шанс вывести тебя из равновесия, ведь хорошо известно, что самый страшный враг для человека и его самостояния – это он сам. Внутренний разлад и сомнения сделали своё дело – в твоей душе поселился страх, а нет ничего разрушительнее страха, он способен свести на нет и прекрасное, и великое. Страх принудил тебя к бегству от обстоятельств, как тебе тогда казалось – весомых и несокрушимых, а вышло, что бежал ты от себя самого. Теперь ты можешь вернуться, в институте тебя помнят и ценят, хотя сейчас там уже совсем другие люди. Но решить прежнюю проблему у тебя больше не получится: просто, пожалуй, не хватит времени, – ребёнок замялся, лицо его осунулось, затем покрылось сетью морщин и старческой коричневой сыпью. – Впрочем, можно попробовать и иное… – обратившийся старичком мальчуган хитровато прищурился.

«Вот как! Значит никого не щадит время, – усмехнулся про себя бывший учёный. – Сила Создателей неоспорима, но Они не учли, что и материя, и время, связанные причинностью, начинают жить своей жизнью, и тоже “гнуть своё”».

– Вы сильны, но всё же не всемогущи. Иначе бы управляли людьми напрямую, через их намерения и волю. А со мной можно было разобраться гораздо проще, лишив меня памяти или способности мыслить, однако вместо этого зачем-то даёте мне шанс, чтобы я мог попытаться продолжить начатое, и не факт что я не успею его закончить.

Ураганно состарившийся мальчуган вновь обрёл поучительную серьёзность:

– Не только вам, но и Нам случается менять звенья в цепочках причинности и проверять следствия. Но главное другое. Важно сохранить существующую реальность, а значит исключать крайности, лишая их мотивации выходить за границы этой реальности. «Золотая середина» – прекрасная модель равновесного состояния, со своими законами развития и критериями благоденствия. Ей не нужен ни «огонь Прометея», ни иные открытия, уравнивающие вас с Нами. Но случаются прорывы и с вашей стороны. И это, по сути, игра, напоминающая игру в го, где каждый из игроков стремится освоить и захватить большую территорию, обмануть соперника и лишить его преимуществ. Это игра, у которой не бывает зрителей, поскольку в неё вовлечены все. Игра придумана не Нами, но Мы в ней сделали первый ход и эта игра Нам нравится. Недаром ещё Гераклит это отметил, сравнив Нас с играющими детьми.

– Вам, наверное, невообразимо скучно? – участливо предположил бывший учёный.

– Можно сказать и так. Хотя игра – это алгоритм Вселенной. Иногда случается, что Мы вам подыгрываем, устраивая поддавки, и для того чтобы игра приобрела должную остроту даже частично переходим в вашу команду…

Учёный не любил заглядывать в лица, но всё-таки успел заметить овальную родинку на морщинистом лице собеседника непосредственно перед тем, как фигура гостя обратилась в привычную тень нелюдимого теоретика. Такая же родинка была и на его щеке и, наверное, он просто не обратил внимания на другие особенности собственной внешности, которые были в таинственном визитёре. Учёный понял, что один из уровней причинности теперь был снят, и более не будет грозить ему непредсказуемыми последствиями. Однако за годы бездействия он основательно погрузился в «золотую середину», и для совершения перехода в исходное состояние ему действительно может не хватить времени. Учёный не особенно надеялся на соединившуюся с ним силу, некогда столь препятствующую его изысканиям и активно ему противоборствующую. Теперь он рассчитывал лишь на заступничество Времени. А насколько Оно будет благосклонно к учёному, зависело только от самого Времени, поскольку известно, что Время исключительно самостоятельно и своенравно. У Него отсутствует ценность «сохранения существующей реальности», и Оно не печётся о «границах», поскольку является тем неучтённым и наблюдающим за игрой зрителем, который нередко становится ещё и судьёй. Особенно тогда, когда одна из сторон нарушает правила, неведомые игрокам, зато хорошо известные самому Времени.

Чёрная молния

Мы предпочитаем путь познания, никогда не обретая того, что ищем…

Джованни Пико делла Мирандола

Все считали его человеком тревожным и мнительным, с которым сложно иметь дело. Он знал об этом и старался ограничивать себя исключительно рамками делового общения. Хотя, собственно, никаких таких особенных дел ему вести и не приходилось, разве что раз в неделю он принимал от поставщиков по накладным книги, описывал их и заносил в каталоги.

Наш затворник работал библиографом, для которого книги заменяли и друзей, и собеседников, и надоедливых беспокойных соседей. Неудивительно, что весь окружающий его мир тоже имел книжную природу, и всё, что он принимал за реальность, так или иначе соотносилось с некогда прочитанным, часто далёким от подлинной сути вещей и явлений. Но эта его особенность мало кому была интересна, главное, что служебные обязанности он исполнял исправно, относясь к своей работе со всей серьёзностью и исключительным прилежанием.

Каково же было его изумление, когда на полке прямо перед его рабочим столом оказался неучтённый экземпляр, не проходящий ни по каким накладным и вообще нигде не упомянутый. При известной старательности и педантичности нашего библиографа такого не должно было случиться, но, тем не менее, неизвестно откуда появившаяся книга вызывающе заявляла о своём существовании крикливым пёстрым корешком, соседствуя с «Множественными состояниями бытия» Рене Генона и трактатом Роберта Гроссетеста «О свете или о начале форм».