скачать книгу бесплатно
Вчера, в связи с появлением воззвания к полякам Августейшего Верховного Главнокомандующего, среди московских поляков с утра царило оживление. В отдельных группах и кружках живо обсуждали, как должны московские поляки реагировать на этот акт. В общем, с самого начала определилось, что воззвание принято с чувством глубокого удовлетворения.
М. Л. Казем-Бек, 4 августа
Третьего дня Верховный Главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич издал «воззвание к полякам», в котором они призываются сражаться изо всех сил за славянство и где им, в случае победы, обещается стереть границы растерзанной на три части Польши и восстановить ее «со своей верой, со своим языком и со своим самоуправлением под скипетром России»…
Это воззвание произвело страшную сенсацию. Поляки ликуют и служат молебны, пресса аплодирует, большинство общества находит эту меру гениальной, чтобы обеспечить себе сочувствие всех, как русских, так и зарубежных поляков… Только старое поколение, наученное горьким опытом, упало духом от этого смелого воззвания.
Я всецело принадлежу к этим последним и предвижу целый ряд войн и бездну горя для России от этого неосторожного поступка. Один вопрос за другим восстают предо мной, и прежде всего я с изумлением спрашиваю себя: как мог Главнокомандующий, хотя бы он именовался «Верховным» и носил титул Великого Князя, провозгласить, такое обещание, имеющее не военное, а общегосударственное значение, и почему такой серьезнейший и могущий иметь громаднейшие последствия акт провозглашен не Государем? И почему не был обсужден хотя бы в Совете Министров. А затем: не роняем ли мы своего достоинства, заманивая таким способом поляков на свою сторону?
«Петербургский листок», 5 августа
Сегодня на Рязанском вокзале жандармы обратили внимание на молодого человек, одетого в форму моряка. Молодой человек был в нервном настроении. Приглашенный в жандармскую комнату, молодой человек сознался, что действительности он переодетая в форму моряка девица. Костюмировка вызвана была страшным желанием отправиться на театр военных действий.
В. А. Теляковский, 6 августа
Говорил с А. А. Карзинкиным. Московское купечество настроено очень покойно и уверяет, что в России промышленность потерпит менее других стран. Денег много. Большое успокоение вносит закрытие винных лавок. Все люди прямо переменились.
Р. М. Хин-Гольдовская, 7 августа
Ждали манифеста, амнистии политическим, равноправия евреям… Ничего, кроме милостивого приема и «благодарности» за щедрые жертвы. По-видимому, идут ужасающие сражения, но точных известий нет и не может быть. Это, кажется, первая война без военных корреспондентов – и даже Василий Иванович Немирович-Данченко сидит в Петербурге и не «оказывает» молодецких подвигов. Тем не менее чувствуется, что немцев бьют.
Е. Манакова, 8 августа
Известия с войны не очень печальны для нас. Немцев бьют хорошо все: и англичане, и французы, и русские; у бельгийцев они просят пощады. <…> Немцы обращаются с нашими, оставшимися в Германии, по-зверски. Вот тебе и культурный, цивилизованный народ! Говорят теперь о них: «Варвары, звери, свиньи!»
На днях их очень много привезли к нам; все они такие на вид интеллигентные, рослые, здоровые. Расхаживают они у нас свободно, над ними не издеваются здесь так, как они над нашими в Германии.
С. В. Быковский, 9 августа
На фронте тишина. Немец отступает. Отдохнув, войско стали готовиться к преследованию немца. День солнечный, ясный, дул легкий ветерок. Командир был в веселом настроении, разговаривая и одабривая казаков. Большею частию разсказывали о победах и о том, что немец пойдет до самой крепости (Кенигсберга – Прим, авт.), а мы его будем преследовать, не давая ему укрепиться.
Н. А. Миротворская, 10 августа
Из Скопина ушел 140-й Зарайский пехотный полк. Одну часть полка мы провожали. Сколько слез! Вот прощается совершенно молоденький, красивый высокий солдат со своею женою. Они, вероятно, только недавно женились. Он плачет, она рыдает. Ему стыдно плакать, он и смеется, и плачет, и сам целует, целует ее с мыслью: последний раз он видит ее, последний раз целует ее; и так все думают, хотя, конечно, у многих есть надежда, что они возвратятся и увидят дорогие лица.
К. И. Звирбул, 11 августа
3 дня разъезжал по деревням, описывая состав семей и бедность тех семей, из которых отцы, братья или сыновья, и мужья призваны в армию на войну. Вернулся совсем разбитый физически и духовно. Сколько слез, сколько стенаний, проклятий мне пришлось увидеть и услышать – это не описать. Многие жены остались без мужей с 5–7 малолетними детьми, без куска хлеба, даже без крова. Если бы эти монархи – герои войны, видели эти слезы, слышали бы стенания, почувствовали бы эту разруху и несчастье, и если есть у них сердце в груди, хоть и железное, тогда вздрогнули бы они и, всё-таки, не осмелились бы начать войну. Деревня Алешино потрясла меня. На войну призваны мужчины, в деревне свирепствует дизентерия, многие больны. По четыре трупа в день, больные дети находятся без присмотра. Стенания со всех сторон. Мне стало так тяжело на сердце. Почувствовал себя хорошо и облегченно только тогда, когда сидел снова в телеге, под тиканье часов лошади трусили вперед через сосновый бор. Долго, долго будут проливаться слезы невинных детей и баб во всем мире; долго будет звякать оружие, грохотать пушки, и правда будет за тем, у кого сила. Но должен всё— таки наступить мир на свете, должны высохнуть эти слезы!..
С. И. Вавилов, 12 августа
Наших опять побили под Замостьем. Опять дивизия или две разбиты, обоз отступает, хотя и в порядке. Около 2 часов была слышна сильная артиллерийская пальба. Сейчас около 7 часов, известия более утешительные. <…> Замостье, кажется, еще в русских руках. А, впрочем, достоверно ничего не знаю.
Все это, увеличившись в солдатской фантазии, и доводит до погромов. Сейчас бьют лавки у жидов.
«Петербургский листок», 14 августа
Рекомендуем германским газетам перепечатать следующие сведения: 12-го Августа яйца лучшего сорта продавались в Петербурге по 25 копеек десяток, лучшее кухонное масло по 42 копейки фунт, картофель мерками по 1 рублю за меру. Есть тенденции, что цены эти понизятся вследствие отсутствия вывоза в Германию. Не видать немцам финляндских раков, астраханской икры и русских сельдей, – все это останется у нас.
Г. А. Гоштовт, 15 августа
Говорим о солдатах. Приходим к тому мнению, что опасности в войне они долго не замечали и относились к ней, как к безобидному спорту; после же боя под Каушеном, с его многочисленными жертвами, наступил перелом – более серьезное и вдумчивое отношение.
Здесь в Пруссии их не интересуют ни народ с его чуждым, непонятным языком, ни аккуратные города, ни имения. Их внимание останавливает на себе и вместе изумляет лишь крестьянское хозяйство во всех его подробностях.
Б. В. Никольский, 16 августа
Наши в Пруссии великолепны. Что ни день, то успех. Сегодня англичане взяли на воде маленький реванш за вздрючку, заданную немцами на сухом пути; но ясно все-таки, что немцы ломят, и вся надежда союзников на нас. Хорошо бы, кабы немцы их еще почистили, пока мы Львов будем забирать. Война все равно нами выиграна и чем крепче вздуют немцы французов, тем вернее будет наша победа.
Н. М. Щапов, 17 августа
Пьяных нет: продажа водки, вина, спирта запрещена всюду, кроме ресторанов 1-го разряда, до 11 часов вечера. Все этим очень довольны. Наш дворник Иван Кононов выпивал регулярно, теперь радуется; собирается водку бросить, хотя бы и разрешили. Дума просит не разрешать до конца войны.
Отношение к войне населения: эта война – неизбежное зло. Война 1905 г. где-то далеко, была непонятна; эта ясна: немец напал, он силен, опасен, надо от него защищаться, нужна победа. Воюй и терпи.
«Петербургский листок», 18 августа
Немцы без галош.
Почти вся Германия носила резиновые галоши российского производства, не имея своих фабрик. Теперь немцы остались на зиму без галош, так как вывоза нет. То ли еще будет, когда они без сапог останутся: кожа тоже наша русская была.
Николай II, 18 августа
Получил тяжелое известие из 2-й армии, что германцы обрушились с подавляющими силами на 13-й и 15-й корпуса и обстрелом тяжелой артиллерии почти уничтожили их. Генерал Самсонов и многие другие погибли!
«Новое время», 19 августа
Славянские заметки
Столица самого главного славянского народа, волею Государя Императора, стряхнула с себя свое иностранное название и окрещена по-славянски. Петербург стал Петроградом.
Простонародье и раньше говорил: Питер, Питербурх. А та часть его, которая отстаивала «старую веру» всегда называла его не иначе, как Петроградом. <…> Правда часть интеллигенции находила, что столице нашей следовало бы дать название в великорусском духе. Предлагалось – Петровск, Петрогород, Святопетровск и просто Петров. Но слово Петроград тоже в русском духе. Его можно сопоставить с Царьградом, встречающегося уже в былинах и народных песнях и ставшего родным всем русским людям.
Н. Н. Врангель, 19 августа
Зловещие слухи подтвердились и сегодняшнее правительственное сообщение гласит о серьезных неудачах. Тем бестактнее Высочайшее повеление, опубликованное сегодня, о переименовании Петербурга в Петроград. Не говоря о том, что это совершенно бессмысленное распоряжение прежде всего омрачает память о Великом Преобразователе России, но обнародование этого переименования «в отместку немцам» именно сегодня, в день нашего поражения, должно быть признано крайне неуместным.
Кто подбил Государя на этот шаг – неизвестно, но весь город глубоко возмущен и преисполнен негодования на эту бестактную выходку.
Однако, мне думается, что такого рода факты – не случайные эпизоды, а предзнаменование весьма значительное. Это один из признаков того падучего и глупого ложного национализма, который в завтрашний день нашего существования обещает стать лозунгом дня. Это самодовольная влюбленность в себя и свою псевдокультуру и будет одним из признаков российско-славянского одичания.
Н. И. Иванова, 19 августа
Печальные известия: страшно много потерь у нас. Германцы, кажется, перевезли новые корпуса и, вероятно, наших здорово потрепали. В телеграмме сказано туманно: много потерь, погибло 3 генерала. <…> Не разберешь в телеграмме, заставили нас отступать или мы не ушли с наших позиций. Вот это важно. Конечно нельзя, чтобы мы все время били и гоняли немцев, наверное, и нас здорово будут бить – только бы, в конце концов, раздавить Вильгельма. А душа болит за своих. Господи, сколько, должно быть, их полегло там. Верно Вильгельм от Бельгии отнял несколько корпусов и перекинул к нашей армии, чтобы ее немного остановить. Зато теперь легче будет союзникам. Только энергию и мужество терять нельзя.
В. А. Сухомлинов, 20 августа
О Самсонове Его Величество выразился, что напрасно он это сделал. Известие об этой неудаче Государь встретил спокойно – настроен тверд и отлично понимает, что не могут быть только одни успехи на таком обширном пространстве военных действий.
И. С. Ильин, 20 августа
Вдруг в моих ушах раздался страшный, оглушительный свист, и в ту же минуту все смешалось в полной темноте. «Убит!» – промелькнуло у меня в голове, и в следующую минуту я почувствовал, что валяюсь в пыли, перед глазами стояло черное облако. Кто-то дико, пронзительно, тонко визжал. Почувствовал, что могу подняться на ноги, меня шатало. Сквозь туманную пелену дыма, грязи, копоти и пыли я увидел около себя лежащих и ползающих людей. Ермолаев лежал раздетым: вместо шапки на голове будто красная ермолка, а вместо живота дымилась кровавая пена и каша, ног ниже колен не было, одной руки не хватало, а открытый рот испускал тонкий бабий визг, даже не бабий, а поросячий, крик, когда колют или режут поросят. Пытался подняться Бедке, но падал и ползал на четвереньках. Тут же лежал тоже голый человек, тело которого было сплошь в ссадинах и ранках, но мелких, словно царапины… Где-то кричали: – Санитары, санитары!!! Я пошел машинально вдоль передков и увидел еще лежащего солдата – это был ездовой Андреев, с рябым лицом, весельчак-парень, отличный солдат. Теперь он лежал, раскинув руки и неподвижно глядя куда-то вверх.
«Донецкая жизнь», 20 августа
Трезвый месяц.
Месячное прекращение торговли водкой и спиртными напитками вообще, не замедлило сказаться на жизни нашего города. Единогласно отмечается, падение преступности. Кражи уменьшились наполовину. Поножовщины нет. Хулиганство почти нигде не проявляется.
Обыватели окраин с радостью отмечают, что теперь и они могут безопасно возвращаться вечерами домой.
Самоубийств не наблюдается. Несмотря на войну, в сберегательных кассах появились новые вкладчики, по преимуществу рабочие и ремесленники. Ночная жизнь города неузнаваема. <…> Обыватели с тревогой ждут:
– Откроются трактиры или, Бог даст, еще на месяц продолжится трезвость.
«Русское слово», 21 августа
Ликование в Москве по случаю победы.
Вчера, около 9-ти часов вечера, в Москве стала известна телеграмма Верховного Главнокомандующего о победе, одержанной русской армией над австрийскими войсками. Весть об этом вызвала общий восторг. Переполнявшие улицы, по случаю дня флагов, москвичи поздравляли друг друга и сообщали знаком и незнакомым содержание телеграммы. То там, то здесь слышались клики «ура!» <…> До глубокой ночи радостное возбуждение царило в Москве.
И. В. Карпов, 21 августа
В Бродах мы достали все, что только желали; запаслись вином, великолепной польской вишнянкой, коньяком. Город очень приличен; у нас не всякий губернский сможет с ним поравняться; мостовые великолепны; трамвай, водопровод, электричество, несколько кино, телефон. И это пограничный городок. Как можно сравнить с нашим Дубно или Радзивиловым?
Л. Н. Пунин, 22 августа
День насыщен событиями. Продолжаем ждать вестей с фронта <…>. Сообщили о больших потерях русских в Восточной Пруссии и о смерти генерала Самсонова. На всех нас это произвело тягостное впечатление. А мы меж тем стремимся на войну, но о нашем производстве говорят, что раннего выпуска не будет. Очень обидно. Перед вторыми занятиями принесли каску германского солдата. Когда она попала в наш класс, ее все стали бить – а, по-моему, это просто глупо. После занятий в спальное помещение пришел Сахновский и принес газету с телеграммой о победе наших войск под Львовом. После двукратного чтения мы принялись кричать «ура».
С. П. Мельгунов, 23 августа
Опять пытаюсь записывать. При теперешнем отвратительном настроении это совершенно необходимо. Много интересного для характеристики общественных настроений. Происходит полная путаница в представлениях. Патриотизм не отделяют от верноподданничества. <…> Все потеряли как-то сознание. Лишились критики. Например, повсюду видишь почти поголовный восторг от объявления главнокомандующего относительно Польши. Неужели, действительно, верят? Конечно, если Польша в результате войны будет объединена, то вынуждены будут дать автономию или признать даже ее независимость. Сейчас же все призывы к Польше простая демагогия. Характерно, что редакторы московских газет вызывались к градоначальнику. Им разъяснили, что в объявлении от имени Николая Николаевича подразумевается лишь земское самоуправление. Редакторы спрашивали – можно ли разъяснить это читателям. Ответ: нет, это только к вашему сведению.
Со всей печатью творится нечто безобразное. «Речь» с момента объявления войны начала с критики. Ее закрыли. Через несколько дней к. – д. (конституционных демократов – Прим, авт.) орган вновь вышел и заговорил иным тоном: о единении царя с народом. Такая быстрая метаморфоза понятна была со стороны сытинского «Русского слова». Всем памятно, как неприлично оно изменилось после подавления московского восстания в 1905 г. Но Милюкову и Петрункевичу как будто бы должно быть несколько стыдно!
«Русские ведомости» под редакцией Мануйлова в свою очередь не могут найти подходящего тона. И они говорили при посещении царем Москвы о единении царя с народом. Передовая статья была написана Кизеветтером. Теперь дикие суждения слышишь в связи с пресловутыми зверствами немцев. <…> Орган гг. Рябушинских именует немцев не иначе как мерзавцами. Слова «немецкий стервятник» и прочее пестрят на столбцах «Утра России» и «Русского слова». На собрании у градоначальника одиноким оказался Н. М. Иорданский. И представителя оппозиционного органа поддержал только сам московский градоначальник. Но сами “Русские ведомости” пишут сегодня о “тевтонских” зверствах и о том, что тевтонская техника спасует перед силой русского штыка. Можно ли предположить такую наивность со стороны Мануйлова? Сообщать что-либо “положительное” о немцах цензура не позволяет. Но никто не может заставить так безудержно глупить.
«Одесские новости», 24 августа
Вильгельм – антихрист.
«Колокол», обличая Вильгельма и проводя параллель между ним и Навуходоносором, делает поразительное открытие:
Какое, кстати, страшное совпадение: «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть», читаем мы в Откровении (глава 18 стих 18): и число двурогого имени тевтонского чудовища – «Вильгельм Второй».
К статье приложен, в виде оправдательного документа, подробный расчет имени Вильгельма. Действительно – 666.
М. Л. Мирчин, 25 августа
Целый день лежали мы в окопах и стреляли по неприятелю, залпами, частым огнем!.. Неприятельские войска, наступали целыми колонами, и безпрерывно пулеметы их, сыпали по нас пули, много раненых было тогда, которых отправляли к перевязочному пункту, а убитых переносили в закрытое место. Я смотрел на всю эту картину, как на какое-то зрелище забавное!! Казалось; что какая-то игра происходит!!! до того овладело мною тогда, спокойствие и равнодушие!! что при виде, падающихся замертво… возле меня товарищей!! сраженных пулею!.. – меня ничуть не волновало, и не трогало! <…> Все время мы безпрерывно стреляли по неприятелю, но бороться без сил невозможно; патроны ружейные и пулеметные истощились; стрелять не чем было, артиллерия не действовала, и что же? решено было вступить с неприятелем в рукопашный бой; ибо неприятель был близок!!! И этим последним решением взял конец! <…> мы очутились между штыками неприятеля, который как жадный тигр; бросился на нас! и в 6 часов вечера забрали нас в плен…
М. М. Пришвин, 26 августа
«Вешать надо!» – Я спрашиваю, в чем дело у длинного рыжего, а он меня передразнивает: «В чем дело! какое тут дело, это не дело, а подлость: отравили, целый полк отравили наш австрийцы, а мы-то их… сам видел, как наш офицер, какой-то мерзавец, еще руки им пожимал, вешать надо, а не пожимать». Другие тоже мне рассказывают, что австрийцы целый полк отравили. «А откуда это известно? – спросил я. – Да вот этот солдат рассказывает». Я подхожу к солдату и спрашиваю, как же это отравили австрийцы наших солдат. «Да это еще неизвестно, – говорит он, – сказывают тоже с голодухи после боя яблок объелись. – Сам ты видел? – Как видел? да я ж туда только еду. – Кто же вам говорил, что отравили. – А вот! – и показывает на рыжего». А тот уже в другом углу твердит, твердит безостановочно своим деревянным, злым языком, нечеловечески, что австрийцы наш полк отравили, и какой-то мерзавец офицер руки им пожимал, вот какие офицеры у нас!
«Петроградский листок», 26 августа
Театральный курьер.
Драматург И. Н. Потапенко заканчивает военную пьесу, название которой держится в тайне.
Г. Смолдовский закончил свою пьесу «Двуглавый орел». Пьеса принята театром Корша.
В репертуар московских и многих провинциальных театров включена пьеса Н. Н. Евреинова «Война».
Композиторами написаны новые произведения.
С. В. Рахманинов написал большую симфоническую картину «Великая война»; Ц. А. Кюи закончил торжественную кантату «С нами Бог!»; А. Н. Скрябин работает над симфонией «Воскрешение славян»; М. М. Иполитов-Иванов закончил «Военную рапсодию».
П. Е. Мельгунова, 26 августа
Извозчик, например, говорит Василию Михайловичу: «Как наши дела плохи». – «А что?» – «Да ведь взял враг Петербург!» – «Как взял?» – «А как же, все правительство в какой-то Петроград переехало». – «Да нет, это царь велел Петроград по-русски называть». – «Да что вы говорите, разве это по-русски, да я из газет знаю». Так и остался при своем.
Т. Я. Ткачев 28 августа
Утром я поехал к своей дружине в деревню, которая находилась приблизительно в трех километрах от форта. Сюда перешла дружина из Сецехова. Кемпицы – маленькая деревушка, совершено покинутая жителями. Офицеры дружины поместилась в двух крестьянских избах. Здесь остались запасы дров, сена, соломы, осталась утварь и кое-какой домашний скарб. Солдаты хозяйничают, как у себя дома.
– Зачем вы берете, ведь это чужое? Люди заготовили запасы на зиму, а вы грабите.
– Так что, вашескородие, совсем поколотые дрова. Хорошо!
А офицер заявляет:
– А лучше, если все это сгорит, как горит все вон в соседних деревнях?
Н. И. Реморов, 30 августа
Тяжело мне приступать к обычным школьным занятиям. Я почему-то думаю, что война сильно отразится на количестве школьных детей в новом учебном году. И в самом деле – отцы большинства моих учеников призваны на войну, материальная помощь семьям военных еще не организована, а ведь многие из крестьянских девочек не посещают школу от неимения теплой одежды и обуви… <…> Однако, вчера я несколько утешился. Мои старшие девочки бегали по селу и приглашали в школу новых подруг. И вот вечером к моему дому явилась целая ватага детей, – это наши старшухи привели новеньких знакомиться со мною… <…>
– Саню Буслаеву так и не отпустила мать, говорят старшухи.
– Это почему? Я знаю, она еще с весны собиралась в школу!..
– Да так… Отца недавно угнали на войну, и мать не отпускает теперь Саню… Говорит – мне без нее скучно, ведь она у меня единственная. Они, обе с матерью, весь день плачут об отце, говорят мне.
Мне как-то тяжело сделалось на душе от такого сообщения, но я не подал вида детям…
– Придет в школу и Саня!.. Я поговорю при случае с ее матерью… Плакать совсем не следует, а нужно бы радоваться им, что отца взяли в защитники Родины… Бог пошлет, Санин отец вернется с войны невредимым, утешал я детей.
