скачать книгу бесплатно
– Шёл бы ты знаешь куда со своим глистославием, – злобно ощерился Максим. – Нет Бога, кроме Иблиса, и Даджаль – пророк его.
– Ах библи-и-иса, – ещё протяжней выдал Димка и, криво ухмыльнувшись, кивнул Витальке. – Хватай чуробеса – отведём Куда Следует!
Не успел Максим опомниться, как эта парочка ловко скрутила ему все четыре руки за спину и потащила по грязным колдобинам между огромных зелёных стволов, уходящих высоко в небо. У одного из них остановились, и Димка деликатно обозначил своё присутствие, громко рыгнув. Сверху спустилась крепкая липкая нить, на которую и толкнули пленника. Через несколько мгновений он оказался наверху, где ему сразу прилетел кулак в лицо.
– Лежать-бояться, вспышка с тыла, – засмеялся кто-то. – Сейчас, э-э-э, начальство подойдёт и, в общем-то, как бы, например, разберётся.
Когда перед глазами перестало всё плыть, Максим увидел, что над ним склонился кто-то знакомый, и недоверчиво спросил:
– Паша?..
В детстве они учились в одном классе, хотя, конечно же, особо не общались: парень был из скромной еврейской семьи и не отличался какими-то выдающимися навыками, кроме разве что умения пить, не пьянея, а посему выгоды от него никакой не предвиделось, впрочем, как и вреда. После школы Паша Марьямов, по слухам, ушёл то ли в педагогический, то ли в музыкальный институт – Максим не особо интересовался. И вдруг – такая встреча.
– А, новый Послушник на стажировку прибыл, – мягко улыбнулся Паша. – Ну и чем ты нашу братву так огорчил?
– Попутала твоя братва, – хмуро отозвался Максим. – Они тут в курсе вообще, что к чему? Иблис им, марамоям, не нравится.
Паша протянул руку, помог подняться бывшему однокласснику, усадив на табуретку возле огромного, похожего на золочённый трон, кресла, и уселся напротив. Закинув ногу на ногу, достал из кармана четырёхрукого плаща нижними конечностями зубочистку, ловко подкинул её в воздух и, поймав верхней правой рукой, стал ковыряться во рту.
– Видишь ли, Максим, – демонстративно-пренебрежительно цыкая зубом, с огорчением констатировал тот, – ты завалил испытание с первой же минуты. Куратор наверняка говорил, что предстоит отправиться к патриотам. Говорил?
– Ну говорил.
– А теперь расскажи мне, где существуют некие гипотетические российские патриоты, поклоняющиеся дьяволу, да ещё и мусульманскому?
– Затупил. Думал, имелись в виду, так сказать, патриоты ада и наши сторонники, – смиренно признал Максим, поставив в уме галочку рассчитаться при случае с Пашей за это унижение.
– Патриоты ада… да, как там говорил Горбатый? Складно звонишь. Только вот, дружочек, мы с тобой давно знакомы. Людей ты всегда за говно считал и никогда особо своего отношения к окружающим не скрывал. Будь ты малёхо поумней, допёр бы. Надо же сначала разведать обстановку, мнение окружающих по всем вопросам, а уж потом затирать свои мантры. Но нет, как же: его величество прибыло, оно тут командовать клитором будет. А так не бывает, дружочек, – наклонившись к Максиму, ядовито улыбнулся Паша. – Так не бывает просто потому, что кроме тебя о величии Максима Николаевича знает только сам Максим Николаевич. Ладно. Начнём от печки. Сергей Евгеньевич, на минуточку.
Откуда-то сверху с той же толстой верёвки, на которой доставили Максима, свалился странный субъект. Его дегенеративное лицо обрамляла темно-русая аристократическая бородка, само же существо обладало восемью ногами, каждая из которых имела насаженные на щетинки различные газетные листы, словно в деревенском туалете. Некоторые были узнаваемы, вроде «Московского Комсомольца» или «Комсомольской правды». С первого взгляда газеты «Завтра» там обнаружить не удалось, зато на передней правой лапе виднелся «Русский порядок». Жирное волосатое чёрно-жёлто-белого цвета тело инвалида первой группы по онанизму омерзительно колыхалось при малейшем движении.
– Как бодрость духа? – гавкнул Сергей Евгеньевич.
– Будьте добры, унтерштурмфюрер, – не обратив внимания на странное приветствие, вежливо попросил Паша, – разъясните новичку, что значит быть патриотом.
Тот внимательно осмотрел клиента с ног до головы.
– Чё, будем дико пороться? – и, не удостоверившись, что клиент вошёл в разум, Сергей Евгеньевич без размаха, но с нечеловеческой силой ткнул Максима лапой в грудную клетку. Задохнувшись, тот согнулся, получил подсечку и уже на полу ощутил удары всех восьми лап.
– Оберштурмбанфюрер, ну в самом деле, что за зверства? – укоризненно воскликнул Паша. – Я ведь просил разъяснить, а не уродовать.
Лязгнув жвалами, Сергей Евгеньевич прекратил экзекуцию. Почесав лапой затылок, он поинтересовался:
– Допустим, чё там, разве эта, э-э-э, например, можно словами такое, э-э-э, объяснить? Патриотизм, например, можно только, э-э-э, на своей шкуре прочувствовать, например.
– Плохо, очень плохо, оберштурмбанфюрер, – саркастически пожурил паука Паша. – Неужели вы всегда так проводите разъяснительную работу с личным составом?
Тот несколько смутился.
– Та, вощем-та, ещё, например, э-э-э, часа на три связываю и вниз головой подвешиваю, – признался Сергей Евгеньевич.
– Нам с вами предстоит долгий и предметный разговор на эту тему, – пообещал Паша. – Свободны.
Паук метнул на этаж выше паутину и исчез из поля зрения. Максим приподнялся на локтях, сплюнул кровь и вытер рукавом разбитые губы. Потом поднялся, сел на табуретку и прокряхтел:
– Красивый спектакль, убедительный. Тебе бы в театре играть. Одна проблемка, маленькая такая. Я всё-таки не из контингента тупорылых баранов и про такие приёмчики слышал тысячу раз.
– У нас, к твоему сведению, ни единого барана здесь нет, – с притворной обидой заметил Паша, – Только насекомые.
– Кончай уже, а? И так голова болит после твоего этого обер-шмобера, – поморщился Максим, ощупывая разбитое, постепенно опухающее лицо. – Выкладывай, что надо, без, так сказать, психологических этюдов.
– Да мне-то как раз ничего и не надо, дружочек, – посерьёзнел Паша. – Это тебе надо пройти стажировку и проникнуться истинно русским духом. Поживёшь среди простого народа, присмотришься. Ну, отоварят наверняка не раз и не два, к гадалке не ходи. Но это тоже немаловажная составляющая часть русскости: мужик ведь слов не понимает и не любит особо много говорить. В любой непонятной ситуации ему проще дать по морде, чем пытаться разобраться, что к чему. А то, знаешь ли, гордыня – дело хорошее, когда за ней стоит что-то кроме раздутого самомнения. Ты у нас, конечно, почти что спортсмен, но в том и фокус с лишними руками.
Максиму действительно они крайне мешали – иначе бы он так просто не дался той паре алкашей. Долгие тренировки на татами приучили тело к определённому распределению веса, к особым движениям, а тут словно привязали два самодвижущихся бревна, с которыми толком и развернуться нельзя. Теперь стало ясно, зачем.
Паша встал и, подойдя, покровительственно похлопал по щеке бывшего одноклассника ладонью.
– Ладно, не бзди. Пообвыкнешься. Ещё увидимся. Свободен.
Нижними руками он резко выдернул из-под Максима скамейку и пнул его ногой. Обречённо закрыв глаза, тот полетел навстречу земле и судьбе.
Патриот
Тяжело вливаться в новый коллектив, особенно если и у самого характер не сахар, и коллектив далеко не дружелюбный. Возможно, будь у Максима за плечами армейский опыт, проблем бы не возникло. Первые несколько недель новоявленный патриот бесцельно бродил между стволами, питаясь объедками, падающими сверху. Завидев других жуков, предпочитал побыстрее спрятаться.
Но бесконечно так продолжаться не могло.
Одним прекрасным утром Виталька и Димка попросту выдернули ренегата за лапы из уютной земляной норки. Перед ним предстала целая толпа в колорадских плащах – среди них стояли даже несколько женских особей. Ему, как и в прошлый раз, заломили руки, нацепили две пары наручников и бросили на колени перед необычным жуком.
Он был толст, бородат, носил вместо плаща огромное чёрное женское платье-панцирь. На груди блестел золотом с драгоценностями массивный глист, обвивающий вантуз. Жук величаво протянул руку, но Максим не понял жеста. Виталька с Димкой быстро подсказали, что надо делать: схватили за загривок и заставили эту саму руку поцеловать. А бородач, издав громкий неприличный звук, ужасно испортил воздух и изрёк, сильно окая:
– Дошёл до нас слух, что появился в приходе новый патриот. Представиться и поклониться абие[11 - * Абие (старослав.) – сразу, тотчас.] не пришёл, службы утренней и вечерней не посещает, на исповеди не был, работать не устроился, зато целыми днями шляется тут, аки тать, хоронясь от народа глистославного. Пришлось нам самим оторваться от дел наших, дабы найти татя и судить по совести. Признавайся, почто в буево[12 - * Буево (старослав.) – могила.] зарылся?
Максим хотел спросить, какое ещё Буево, но вовремя прикусил язык и, скорбно опустив голову, начал нести околесицу, которая должна была понравиться толстяку:
– Простите меня, спужался больно, поелику побили сразу, а объяснить ничего не объяснили. Как тут узнаешь, что к чему, когда все только и норовят в харю кулаком двинуть?
Огладив пухлой рукой бороду, чёрный одобрительно закивал:
– То, что спужался, любо нам, – а потом внезапно повернулся к остальным, величественно вскинул вверх руку и воскликнул: – «Вот, око Глистово над боящимися Его и уповающими на милость Его».
Затем вновь развернул свой танковый корпус к пленнику и с подозрением поинтересовался:
– А почто добрым чадам церкви Глистовой слова бесерменские молвил, м?
– Врут, как есть врут – глядя в глаза чёрному, твёрдо заявил Максим. – Выпить они просили, я сказал, что нет у меня, так сначала избили, а потом Куда Следует поволокли.
– Опять? – гневно взревел толстяк и угрожающе двинулся к Витальке с Димкой. – Ну, волки позорные, попутали вы рамсы конкретно, отвечаю. На этот раз не отмажетесь.
– Да ты чё, литрополит, ты чё, – затрясся Димка-беляш, – фуфло толкает фраер, отвечаю. У Паши-чекиста спроси, он с ним базарил, в натуре, там ему хлебало и начистили. Педофил подтвердит, ента, я его типа спросил, ты ента, глистославный? А он, типа, нет бога, кроме какого-то там библиса и жажаль пророк его. Ей богу, как мусульманин. Я и Паше-чекисту о том сразу сообщил, как только доставил клиента.
Толстяк задумчиво смотрел то на Димку, то Максима, а затем, погрозив первому пальцем, предупредил:
– Учти, узнаю, что набрехал – огребёшь по полной. Не в первый раз на таком ловлю. Этот лох твоих прошлых залётов знать не может, а вот я знаю. Ладно, проверим. Ключи, – потребовал батюшка.
Димка торопливо бросился снимать наручники, успев прошептать Максиму на ухо:
– Ну всё, гнида, тебе конец.
Тот же, поднявшись, неторопливо размял кисти верхних рук и вдруг со всего маху влепил мощную затрещину обидчику. Потом менторским тоном произнёс:
– «Вот шесть, что ненавидит Глист, даже семь, что мерзость душе Его: глаза гордые, язык лживый и руки, проливающие кровь невинную, сердце, кующее злые замыслы, ноги, быстро бегущие к злодейству, лжесвидетель, наговаривающий ложь и сеющий раздор между братьями».
Прекрасная память и мгновенный анализ ситуации сделали своё дело. Было ясно, что раунд выигран. Батюшка кивнул толпе и, обняв Максима за плечи, неторопливо двинулся с ним куда-то по тропинке. Некоторое время шли молча. Лишь отойдя подальше от толпы, чёрный жук, наконец, заговорил голосом Паши:
– Ну что ж, поздравляю, дружочек. Первый урок усвоен: ложь – краеугольный камень нашего братства. Вот, к примеру, это тело батюшки из местного храма Глиста Смесителя. Снаружи – поп-клоп, – послышался скрежет и спереди раскрылся панцирь, – а внутри – жук-чекист. Ловко? – Паша подмигнул, и створки съехались обратно. – Так и только так. Ладно. Считай, ты заслужил повышение. Пойдём, поставим тебя на довольствие, подыщем свободную жилплощадь и заодно устроим на работу.
Потекли дни, похожие один на другой. Утром – служба в храме. Днём – спортивные тренировки в зале: наконец-то научили пользоваться всеми четырьмя руками одновременно. После – патриотическая работа, вечерняя служба и сон.
Работа представляла собой лежание на диване у телевизора, где круглосуточно крутились новости и политические ток-шоу, но при этом было обязательно выпивать не менее одного фунфырика «бояры скрепной» в час. За тем, насколько внимательно работник смотрит телеканалы и сколько именно употребил пойла, следили пауки, снующие туда-сюда. Сложность состояла в соблюдении баланса. Перепьёшь – уснёшь на рабочем месте, наказание – десять плетей: за это отвечало казачье воинство клещей. Выпьешь мало – пойдёшь чистить сортиры на всём картофельном кусте. Первые несколько дней с непривычки Максим вечерами отправлялся на показательную порку, чему особенно радовался Димка-беляш. Но вскоре баланс был найден.
Именно это и настораживало. Через месяц Максим понял, что порядочно отупел и от самой работы, и от постоянного пьянства, и от однообразия. Во время очередной исповеди в церкви он тихо поинтересовался у Паши:
– Слушай, мэн, я не очень понимаю одной вещи. Зачем весь этот цирк с конями? Если нашим иерархам нужно меня превратить в овощ, не проще ли было сделать лоботомию? Быстро и дёшево.
– Сам-то как думаешь?
Максим почесал подбородок.
– Зайду издалека. Вот смотри. Всё это вокруг имеет физические свойства, так?
– Ну, так, – подтвердил Паша.
– Значит, соответственно, вывод первый. Поскольку все имеют реальные тела насекомых, речь идёт либо о переселении душ, либо о некоей проекции разума, я прав?
– Почти, – кивнул поп-клоп. – Если быть совсем точным, это физические проекции разума. Иблис создал этот мир в одном из измерений, что позволяет, с одной стороны, параллельно существовать нам в привычном мире, а с другой, пребывать здесь.
– Примерно так я и понял. Далее. Скорее всего, таких, как мы, кто проходит стажировку, не так уж много. Большинство – подопытные или добровольцы. Отсюда вывод второй. Для нас местные законы могут варьироваться, а значит, то, что я сижу у телека и пялюсь сутками на шоу, где холуи хвалят Михал Иваныча – это моя собственная ошибка и я что-то важное упускаю или что-то не то делаю.
Клоп покровительственно похлопал Максима по плечу.
– Ничего, дружочек, ничего: это не зря потраченное время. Тебе полезно и немного гордыню поунять, и дисциплинки поднабраться. Но, в принципе, мыслишь в верном направлении. Продолжай в том же духе.
Через неделю, на ежемесячном параде Мёртвых Дедов, многое до того непонятное Максиму прояснилось. Пришло осознание, что именно требуется вывести по итогу служения патриотам.
Выглядела сама церемония парада так. Каждого девятого числа отменялись вся работа, все церковные службы и прочее. Первую половину дня община копалась в могилах в поисках тел усопших. Затем этим телам в задний проход вставляли палку, и каждый жук должен был маршировать с этакой инсталляцией в руках до заката солнца под патриотическую музыку.
Беда была в том, что покойников хватало не на всех, а отсутствие на марше, или, хуже того, присутствие без покойника приравнивались к злостному подрыву устоев и раскачиванию лодки. Наказание следовало суровое: недельное анальное покаяние в местном монастыре опарышей-скрепоносцев. Но вот только многие быстро просекли, что можно филонить целых семь дней от молитв, тренировок и работы, всего лишь подставляя задницу. Поэтому стали хитрить: отдавали новичкам добытые собственноручно тела и со скорбным воем огромной толпой отправлялись в монастырь, не дожидаясь заката.
Обычно вместе с Максимом на марше присутствовало не больше двадцати жуков – площадь почти пустовала. Виталька-педофил каждый раз носился за халявщиками с криком «Содомиты!», поэтому в итоге, пропустив марш, и сам отправлялся на покаяние, роняя горькие слёзы: «За веру в Глиста нашего страдания принимаю».
Потратив пару вечеров, Максим накидал план по бетонированию устоев и поголовному возвращению в ряды марширующих каждого жука. Не дожидаясь исповеди, он направился Куда Следует. Прочитав его заметки, Паша аж расцвёл:
– Неужто сам придумал?
Максим лишь скромно потупился.
– Ай, голова. Ну ладно, вместо трупов на палку вешать фотографии мёртвых дедов, согласен, гениально. Но вот не совсем понятен твой лозунг «Можем повторить». Предположим, мы, колорадские жуки, можем повторить набег на ещё одно картофельное поле. А как быть клопам? Можем ещё навонять? Или паукам? Ещё наплетём паутины? Тут, видишь ли, единство рушится. У них ведь свои деды на палках, только на соседних площадях. Обоснуй.
– Обосновывать не обязан, потому как трындеть имею право, а вот пояснить могу.
Паша рассмеялся.
– Ты, я смотрю, хоть и сидишь дома бирюк бирюком, а уши открытыми держишь: поднатаскался в местном жаргоне. Ну, давай, поясняй.
– Ты говоришь, мол, единство рушится? Наоборот. Главное, понять, что именно нас всех объединяет. Тогда можно не только отдельные площадные марши устраивать, но и общенасекомные, так сказать. Руководству ведь это придётся по вкусу?
– Базаришь. Ну, дальше.
– А теперь тебе вопрос как вышестоящему и более идеологически подкованному. Как ты считаешь, кто главный враг россиянского патриота?
– Америка, – пожал плечами Паша. – Ну, может, ещё жиды, чурки и хохлы. Не пойму, куда ты клонишь.
– Двойка вам, Брат Павел, по основам патриотизма, – победно ухмыльнулся Максим, поняв, что наконец-то уделал одноклассника. – Главный враг русского патриота – это ци-ви-ли-за-ц-я!
Паша грохнулся в своё кресло. Минуту он тупо палялился на собеседника, потом схватил записи, стал их перелистывать, открывал рот, чтобы что-то сказать, но, так и не заговорив, возвращался к заметкам. После третьего круга чтения он с восхищением воскликнул:
– Слушай, не знаю, как там руководство, а лично я сегодня же представлю рекомендацию на перевод тебя из Послушников в Братья. Ты наконец нашёл ту самую россиянскую идею на все времена, которую до тебя безуспешно пытались сформулировать сотни и тысячи философов с политтехнологами. Отправляйся-ка пока спать: утро вечера мудренее.
Возвращение
Нет ничего омерзительней на свете, чем просыпаться от грохота будильника или, хуже того, нежданного звонка на телефон.
Чтобы уж наверняка вырваться из объятий Морфея, у Максима стоял особый рингтон, который вызывал острое желание разбить смартфон о стену. Именно сейчас он и завопил мерзким женским голосом где-то поблизости:
«Только улыбайся, улыбайся,
Невесомости поверь и отдайся».
Как обычно, первой утренней мыслью была: «Я тебе так, сука, улыбнусь, что выбитые зубы сломанными пальцами считать замучаешься». Мгновенно настроение стало просто прекрасным.
На экране высветилось «Куратор». Скорчив недовольную мину, всё-таки пришлось снять трубку.
– С возвращением, Максим Николаевич, – раздался ехидный голос Усамы.
– Каким ещё… – начал было тот, но тут нахлынуло разом.
Мгновенно замутило, затрясло, ватные руки выронили телефон на пол, и тяжело вырвало прямо на кровать.
