скачать книгу бесплатно
– Зачем пришел? – спросил старший участковый с безразличным и вялым выражением лица.
Илья не найдя, что сразу сказать, посинев от злобы и возмущения, выпалил:
– Меня из моей собственной квартиры выкинули! Это какой-то беспредел! Как такое может быть, а? Бейсеныч?!
На глаза Ильи навернулись слезы, он вопрошая замер, смотря на Марата с отчаянием в глазах, ожидая от него ответа.
– Как это, выкинули? Просто так! Такого не может быть. Кто? Когда? Рассказывай по порядку – сказал Бейсеныч и стал внимательно слушать пришедшего с жалобой Илью.
– А где та бумага, которую они тебе дали в начале?
– Не знаю, куда она подевалась?! Наверное, потерял, когда с ними бодался.
– Что за бумага была? Не решение суда?
– Нет. Решение суда было до этого. Это бумага, с какого-то аукциона, с каким-то документом с Центра по регистрацииэтого….Недвижимости! – еле вспомнив произнес Илья.
– Сейчас кто-то есть у тебя в квартире? Ты там был?
– Полчаса назад не было там никого. Разве что не подошли к этому времени.
– У тебя же большие долги были по теплу, воде, электричеству. Так?
– Так…
– Наверное, это связано с этими долгами – подытожил свои мысли Марат Бейсеныч, задумчиво смотря в одну точку.
– Ну ладно! Пиши заявление. После сходим к тебе на квартиру. Если она еще твоя! – произнес он тяжело вздохнув.
Вытащив лист с кипы бумаг, лежащих на столе рядом с пишущей машинкой, Марат положил его вместе с авторучкойна стол, ближе к Илье.
В наступившей ранней осенней ночи, двое стояли перед пятиэтажным домом, всматриваясь в одну из их многочисленных окон, изкоторых наружу выливался яркий электрический свет, освещая всю дворовую площадь. Это были участковый Марат и Илья, которые хотели выяснить, есть ли кто-нибудь в квартире. А если кто то был, то зайти и прояснить, что же это творится, и на каких основаниях владелец квартиры выдворен из собственной квартиры. В зале квартиры горел свет. На кухне тоже. Обе эти окна выходили в одну сторону, в дворовую часть дома. Наконец появился силуэт женщины в зале, которая расставив руки по бокам, стала деловито оглядывать пустующую комнату квартиры, скорее всего планируя его интерьер.
– Дома. Вот она и его родственнички.
– Пошли – произнес уверенным тоном участковый, поправив фуражку на голове, а за ним засеменил Илья, пребывая в надежде восстановить справедливость.
– Дон! Дон! Дон! – раскатился громким эхом по вертикали темного подъезда звук уверенного стука об железную дверь, которую произвел Марат.
– Кто там? – послышался настороженный женский голос за дверью.
– Откройте! Это участковый полиций! – произнес Марат, нервно поправляя фуражку и галстук, готовясь, как обычно бывает к неприятному разговору на повышенных тонах.
После тройного поворота ключа в замке железной двери и скрежета большого запирающего затвора, дверь открылась вовнутрь. Свет залил порог квартиры. Перед Маратом и Ильей стояла женщина где-то лет сорока, которая придерживала одной рукой дверь, а другой уперлась об его обод, готовая к серьезному разговору и весьма уверено настроенная для этого.
– Саламатсыз – произнесла и поздаровалась она открыв дверь, на родном для обоих языке, смотря только на Марата, намеренно игнорируя стоящего за ним Илью.
– Кеш жарык*– ответил Марат и перешел на русский язык.
– Я Ваш участковый полиций. Ко мне поступила жалобаот гражданина Переделкина Ильи, о вашем вторжений в частное жилище и его самовольный захват. Я хотел бы узнать, на каком основании вы здесь находитесь? -Насколько я знаю, он до вчерашнего дня был владельцем этой квартиры – четко и деловито отчеканил Бейсеныч, себе на удивление, хотя он мог скзать все это и на родном языке, так как обращался к сородичам. Такое за ним наблюдалась, когда дело касалась официального разговора, что-то включалась в дебрях его сознания, и он выговаривал что необходимо на чистом русском языке, деловито и четко, без запинок.
– Не болды?*– послышался громко из глубины квартиры мужской голос, отбиваясь эхом об пустующие стены.
Через некоторое короткое время, за женщиной появился силуэт крупного рослого мужчины, на котором была серая футболка и шорты. Он вышел в узкий коридор квартиры и, облокотившись плечом об стену, скрестил руки на груди и стал за спиной новой владелицы квартиры, смотря на непрошенных гостей уверенным надменным взглядом.
– Саят, принеси документы. Они на подоконнике лежат – произнесла спокойным уверенным тоном женщина, на казхском языке.
– Я же тебе дала копию документа. Ты его потерял? – произнесла женщины, бросив презрительный взгляд на Илью через плечи участкового.
– Не тебе! А Вам! Мы с вами не знакомы! И чай вместе не пили! – вспылил Илья. В ответ женщина усмехнулась и мотнув головой произнесла на понятном им с участковым родном языке, презрительно глядя на Илью :
– Что ты так переживаешь за пришлого. Как приехали, так и уедут. Они же бродячие собаки. Бродят там, где сытно и есть еда.
Марат проигнорировал сказанное новой владелицей квартиры. Не поддался на ее провакаций и лишь сухо и коротко произнес раскрыв ладонь: – Документы на квартиру – Не увидев и не услышав намека на поддержку со стороны представителя власти, хозяйка вновь перешла на русский язык и заговарила сухим официальным языком, с трудом подавляя раздражение:
– Мы купили эту квартиру с торгов, как положено, по закону. Вот оригиналы. Этомой экземпляр. А этому гражданину я давала копию – произнесла она, уверенная в своей правоте.
Взяв в руки документы, Марат перечитатьих, перелистывая страницу за страницей. Наконец остановившись, козырнув по фуражке, вернул документы на руки новой владелице квартиры и произнес:
– Все в порядке! Извините за беспокойство Это наша работа.
– Как это? Как это, все в п-порядке?! – заикаясь, произнес Илья, наровясь пройти в квартиру, протиснувшись в проход между полицейским и дверью.
Вытянув руку, Марат помешал Илье сделать это. Мужчина, стоявший за новой хозяйкой, грозно приблизился к двери, чтобы в случае надобности вмешаться в конфликт.
*Светлого вечера или можно понимать как, – Доброго вечера.
*Не болды? – Что случилось?
Новая владелица квартиры, получив обратно в руки документы, нагло улыбаясь в лицо Ильи, захлопнулас грохотом железную дверь перед ним и громко провернула ключ в замке. Эхо, исходящая от захлопнувшейся железной двери, долго звучало в ушах Ильи. Он не мог поверить происходящему.
– Что? Что случилось?! Бейсеныч, как в порядке документы?!А я? Куда же я пойду? – спросил растерянно Илья, смотря вслед спускающийся по лестнице участковому, вопросительно расставив ладони по сторонам, встав как вкопанный перед дверью когда-то своей квартиры.
– Бухать надо быломеньше! И работать побольше! – рявкнул участковый, положив руки в карманы, что означала в его жестикуляциях, конец официального визита.
– Откройте! Это моя квартира! Моя! Моя квартира! – закричал истерично Илья, тарабаня в дверь кулаком, в отчаянии пытаясь чего-то добиться.
– Людиии! Соседиии! Помогите! Это я – Илья! Ваш сосед! У меня забирают квартиру! Помогите! – завопил он снова, заполоняя подъезд дома своим истошным криком, желая привлечь внимание соседей к своей проблеме, но….Никто не откликнулся. Никто не открыд дверь и не поинтересовался происходящим…..
Участковый же, не ожидая такого поворота дел, рванул снова вверх по лестнице и рывком оттащив худощавого Илью за руки от дверей квартиры, стал спускать его вниз силой, чтобы остановить конфликт, который мог не на шутку тут разгорется. Дверь квартиры распахнулась, оттуда выглянул мужчина со злобным выражением лица, который был готов разорвать Илью в клочья.
– Что ты разорался мудак! Это больше не твоя квартира! Забудь о ней! Если еще раз постучишься в эту дверь, я тебе руки пообломаю! – прокричал он гневно, смотря на спусакающихся вниз по лестнице Марата и Илью.
Участковый лишь поднял ладонь кверху, в знак того, что все им контролируется. И после того, как дверь закрылась, подошел к Илье, который уселся на ступени лестницы с поникшей головой и произнес с сочувствием, чтобы его успокоить:
– Илья, ты этим ничего не добьешься. Если хочешь снова получить свою квартиру обратно, тебе надо подать заявление в суд. На их руках решение суда. Итоги аукциона. Справка с ЦРН. Они по закону собственники этой квартиры. Понятно, что они, что-то замутили. Но здесь, – Я и полиция бессильны. Это работа суда и прокуратуры.
После этих слов в подъезде повисла тишина. Илья замолчал, вслушиваясь в холодное безразличие тишиныподьезда, где он прожил многие многие годы, с мыслью «Никто даже не приоткрыл дверь. Не вышел в подъезд. Всем все равно. Всем наплевать». Безжизненный и потухшийвзгляд Ильи уперся в бетонные пол лестничного пролета, а голова поникла и опустилась между вытянутых как грабли рук.
– Илья – произнес тихо Марат, положив ладонь на его плечо, искренне сочувствуя ему, тем самым говоря, что надо покинуть подьезд.
Простояв молча несколько тягостных минут, они спустились вниз по лестнице и разошлись кто куда. Илье было некуда идти. Идти к Сане…? Нехотелось….. Он приподнял воротник своей потрепанной джинсовой куртки черно серого оттенка и лег на скамейкуво дворе дома. Завалившись правым боком на ее жесткую поверхность, которая состояла из деревянных реек, уперся спиной об её спинку. Поджав по плотнее ноги под себя, положив, их друг на друга, скрестив руки на груди, спрятал ладони в подмышках, и поглубже втянул шею в плечи, постарался заснуть. Сон не шел. В голову безостановочно одна за другой лезли мысли, фрагменты прошедшего дня и далекого прошлого. К тому же мешали заснуть шаги редких прохожих, и лай собак, на которых иногда откликалась Герта, расположившись рядом с ним, – под скамей, не говоря о кошачих «серенадах» без которых не обходился не один двор ночной двор города.
Наконец Илья уснул. Скорее всего, неожиданно провалился в бездну другого мира, выключившись как телевизор. Тело Ильи обмякло и растянулось. Он крепко заснул и попал в водоворот снов и видений….
Вот они со всей семьей празднуют день рождения сына. Находясь в ярко освещенном зале их квартиры, сидя за празднично накрытым столом. Все радостно улыбаются…. Провал, темнота, и снова всплывает картинка: Теперь уже фрагмент из его другой жизни, то что было еще ранее, до создания семьи…. Он в поезде, демобилизовавшись с армии, едет домой. На нем солдатская форма. В ушах звучит мерный стук колес поезда, а перед глазами пробегают красивые картинки весенних степных пейзажей. Как обычно происходят во снах, радужная картинка весенней природы, без какой либо логической цепочки, меняется внезапно всплывшим грустным лицом Татьяны. Вот они сидят на кухне своей квартиры, в тишине, что повисла после тяжелого прощального разговора, где они отвернув лица в разные стороны, не решились посмотреть друг другу в глаза в последний раз, боясь показать навернувшиеся на них слезы. Это был их последний разговор. Илью передернуло. Ночная прохлада ранней осени, не была намерена дать ему спокойно погрузится в спасительный сон, и забытся от этой кошмарной реальности. Спускаясь с темной синевы ночного неба, она снова и снова окатывала его своим холодом, заставляя его все больше скукоживаться и сжиматься, что если бы кто проходил рядом в это время, то он заметил бы, как Илья постепенно свернувшись, превратился в большой челорвеческий эмбрион. Холод добился своего, Илья проснулся от того, что его начало трясти от холода. С трудом распрямив сложенные на груди руки, которые к тому же затекли, он с их помощью, еле оторвал спину со скамейки. Приняв вертикальное положение, Илья в первую очередь принялся отогревать ладон, дыша на них своим теплым дыханием сложив их окола рта. Потирая ладони друг об друга, все еще пытаясь их согреть, Илья поднял глаза на ночное небо. Длинные, растянувшиеся до горизонта темно-синие облака, закрыли небесный свод так, что не были видно звезд на небе. И лишь иногда, на короткий миг, когда между сплошных слившихся между собой хмурых туч образовывалось «окно», оттуда успевала выглянуть мимолетом полная луна, как будто говоря всем, что она еще там, на ночном небе. Густые, синие тучи подгоняемые холодным ветром, медленно плыли с севера на юг, смотря с высоты на спящий город. Илья перевел взгляд на стоящий рядом дом, дом который многие годы был для него родным. Покрытый мраком, без единого света в окнах, он как будто угрожающий навис над ним, желая чтобы он ушел, покинул это место, не признавая в нем своего…. Черные, угрюмые коробки пятиэтажных домов, без единого света в окнах, с множество телевизионных антенн, на плоских крышах, безмолвно спали. Холодный завораживающий ночной покой властвовал над спящим городом, и только один человек противостоял ему, выброшенный судьбой на улицу. Сковывающий холод заставил его вскочить на ноги и понес его в сторону дома Александра.
– «А ну его»! Так и замерзнуть можно. Переночую у Саньки. Потом, решучто завтра делать» – сказал сам себе Илья и быстро прокладывая дорогу по закаулкам знакомых улиц, в прибежку пошел в сторону дома своего старого кореша, приобняв себя руками, все еще пытаясь прийти в себя и защититься, от всепроникающего ночного холода.
Илья уже как десять минут, колотил дверь квартиры Сани. Но никто не отзывался, и за дверью не слышалось не единого звука.
– «Не надо было, из-за этого радиоприемника грызться» – подумал Илья с сожалением.
– «Стоишь теперь здесь. Мерзнешь. А мог бы на диване спать» – продолжила мысль, критикуя собственный поступок.
Прижав к груди, сжатые в кулаки руки, замерев на месте, он все еще стоял перед дверью друга, прислонившись к ней плечом, все еще надеясь, что ему откроют дверь, что запустят внутрь теплой квартиры. Но этого не произошло. Устав стоять, Илья присел и прислонился к дверьям спиной, временами не забывая постукивать по ней костяшками кулаков. Темный подъезд оказался еще холоднее, чем улица. Поняв, что дверь ему не откроют, он спустился вниз по подьезду и вновь очутился во дворе дома. Стоя перед входом в подьезд, судорожно оглядываясь по сторонам, тресясь всем телом, стал искать место, где можно было переночевать в тепле. Одна мысль быстро сменяла другую, пытаясь быстро найти выхода из этого положения, в котором Илье не очень то хотелось находится до самого утра.
– « Может переночевать в подвале. Там наваерное тепло. Отопление есть….Какое отопление? Сейчас же сентябрь! Его только в середине октября подадут» – пришла и так же убежала от бесполезности одна мысль….
– «А где же моя кровать с одеялом? Вещи то могут закинуть в мусорные баки. А кровать? Вряд ли ее забрали?! Обычно негабаритные большие вещи лежат там неделями. Наверное, стоят около мусорки. Надо пойти посмотреть» – пришла в голову другая, которую Илья решил проверить, не найдя ничего путного и стоющего, что могло бы быть альтернативой этой.
Благо, дом Сани находился через пару пятиэтажек, в одном квартале с его домом. Как и надеялся Илья, его засаленная, потрепанная кровать с грязным, пропахшим дымом сигарет одеялом, накинутая на нее сверху, все еще находились около мусорных баков, одиноко стоя вдоль красной кирпичной стены, электрической подстанций. Перетащив кровать подальше от пахнущих баков, наскоро встряхнув одеяло, Илья быстро залез под нее, укрылся полностью головой и сжавшись и сьежившись как только мог, чтобы сохранить тепло в себе, постарался как можно быстрее заснуть. Быстро заснуть как вы понимаете не получилось, но через время…, усталость, мягкая кровать и толстый слой хоть и грязного одеяло, сделали свое дело. Илью разморило и он уснул глубоким сном.
– Там кто-то лежит! Там кто-то есть! – слышалось Илье пребывавшему все еще в полусне, через накинутое на голову одеяло. Он все еще находился на той же кровати, под тем же одеялом, что спасли его этой ночью от холодной бессонной ночи. Накрепко слипшиеся между собой веки, не хотели размыкаться несмотря ни на что, желая продолжить свой сладкий и крепкий сон, что был нарушен звонкими детскими голосами, принадлежащих ученикам, идущих в школу с позаранку.
Детские голоса, переходившие то в шепот, то в хихикающий детский смех, кружились вокруг дивана. Илья почувствовал легкий укол в колено. Это дети тыкали в него веткой дерева, движимые любопытством и бездельем. Глубоко вздохнув, приподняв голову под одеялом, Илья раскрыл глаза. Еле заметный свет пробиваясь сквозь толщу одеяла, говорил, что уже давно рассвело. Он резко откинул одеяло от себя, желая распугать детей. И у него получилось. Двое пацанов, лет десяти, двенадцати с испуганным криком отбежали от его кровати, после чего остановившись на расстоянии, переведя дыхание, громко посмеялись над своим страхом, держась за животы.
– Это же просто БОМЖ! – проронил один из них, смотря на Илью издалека, все еще опираясь ладонями об коленья, тяжело дыша.
Потеряв интерес к нему, бросив ветку, которой они тыкали в него, мальчишки пошли своей дорогой.
– «БОМЖ. Без Определенного Места Жительства. Это они про меня. Я – БОМЖ. Докатился…» – была мысль после услышанного, которая задела его за живое.
Присаживаясь на диван, горько кольнуло в сердце, скорее всего от только что услышанных слов. Облокотившись об коленья локтями, не зная, что делать, Илья стал смотреть по сторонам. Солнце, медленно поднималась над городом, одаряя его своим светом и обделяя теплом, как это повторялась каждый год, с наступлением осени. Вдоль домов, каждый спеша по своим делам, торопливо шли в разные стороны люди, уже одетые по осеннему. Редкие легковые машины с осторожностью заезжали в широкий двор многоэтажек, сбавляя скорость на самом его въезде, чтобы не попасть в одну из многочисленных ям на асфальте, которыми была испищерена вся неширокая придворовая дорога перед домами. Припарковавшись в окнахпридворовых дорог, машины замолкали в ожиданиисвоих хозяев. Большая стая разномастных бездомных собак, внезапно появившийсясо стороны угла одной из многоэтажных домов, радостно виляя хвостами, с уверенностью хозяев этой местности, пересекла большой пустующий в эти утренние часы двор и направились в сторону мусорных баков, предвкушая, скорее всего, ставшую для них привычнойтрапезу. Невольно наблюдаяза всей этой картиной просыпающегося утреннего двора, Илье показалась, что он очередной раз смотрит, повторяющийся, старое, черно-белое кино, только без звука. Звук исчез минуту назад, когда подняв взор, он посмотрел на солнце, которая яркими лучами ударила ему прямо в глаза, ослепив его на несколько секунд, к тому же почему-то отняв у него слух, которому предшествовал короткий пронзающий звон в ушах. Без беспокойства и суеты память стала вынимать из своих дебрей воспоминания. Они должны были рассказать об этом, вдруг нахлынувшем странном состояний своему владельцу. И она напомнила. Илья вспомнил, как много раз, из года в год, наблюдал из окна своей квартиры по утрам аналогичную картину. Тихий утренний двор, ржаво-коричневые мусорные баки у стен электроподстанций. Узкая длинная рощица деревьев, посаженная вдоль нее, отделяющий противоположенный пятиэтажный дом от широкой игровой площадки, среди которых он сейчас сидел, на своем старом диване. Бродячие собаки… Бездомный, роющийся в мусорном баке….Все это он видел, много, много раз….. Только он виделэто из окна своей квартиры. А теперь, он сам был персонажем этой печальной картины. И на него из окон безразлично смотрели другие люди, не придавая его драме особого значения. Он отпустил голову, закрыл глаза, обхватив её руками, изо всех сил сжал её, как будто хотел её раздавить как скорлупу ореха. В голове пульсировало «Бомж! Бомж! Бомж!». Острая горечь волной прошлась по его телу несколько раз, сжигая все изнутри. Из глаз полились слезы, омывая лицо. Он зарыдал. Долго плакал, проклиная судьбу, всех и вся, так и сидя, сжав головумежду рук, запустив растопыренные костлявые пальцыв свои еще больше поседевшие волосы. Через некоторое время, придя в себя, поднялголову и обратил свой взор на солнце, которое совсем уже не грело, а просто бездушно светило…
– Давно сидишь? – спросил его знакомый голос Сани, внезапно раздавшийся рядом, вырвав его из ступора что он впал и испугав его.
– Третьисуткикак… -подавленным голосом еле выдавил из себя Илья, которого ослабил и мучил голод.
Подняв глаза и щурясь, он разглядел темные силуэты Александра и Анатолия, за головами которых ярко светила солнце, не давая ему взглянуть на них полным взором. В руках у них были бамбуковые удочки, а за спиной Толика выглядывал армейский рюкзак.
– Пойдем. Мы рыбу наловили. Сейчас уху сварим – произнес Александр и не дожидаясь ответа Ильи, пошагал в сторону своего дома.
За ним, молча, последовал Анатолий, перед этим кивнув головой в сторону Сани, говоря тем самым следовать за ними. Не зная радоваться или печалится появлению своих друзей, на которых он уже успел поставить крест. Илья устало встал с места и поплелся за ними, не видя другого выхода из своего сложивщегося положенияв. Оказывается все эти дни, когда он наведывался вечерами в подьезд Сани и безрезультатно стучался в дверь его квартиры, прося и умаляя, унижаясь перед ним, разговаривая с ним черезь дверь, думая что оннаходится в квартире, то о барабаня в нее, грозясь ее сломать, то требуя от Сани возмещения денег за радиоприемник, а между тем как они вместе с Толиком были на рыбалке, и все эти дни и ночи провели на берегу водохранилищя, живя в палатке, ловя на спиннинг карпа, на которого пошел хороший клев, как обычно это бывало в начале осени. Поняв это, Илья обрадовался этому обстоятельству. Ему было бы стыдно перед ними, если бы они слышали, что тут он городил перед дверями все эти вечера, думая, что он или они, намеренно не открывают ему дверь. Все эти неполные три дня, Илья подавленный и голодный бесцельно шастал по кварталу вместе с Гертой, возвращаясь ночами на свою кровать, чтобы прилечь и поспать. Временами Герта исчезала и появлялась вновь, находя хозяйна поздним вечером на старой кровати у подстанций, неизменно ночуя у его ног все эти дни. Есть хотелось сильно. Илья еще не мог себя пересилить и, подойдя к мусорным бакам взять оттуда остатки еды. Он еще не дошел до этого и брезговал от одной мысли об этом. Хотя понимал. Еще день, два и ему придется питаться остатками еды, шаря в этих вонючих баках. За эти дни он один раз смог выпросить булку хлеба и банку шпротного паштета у продавца киоска, в котором постоянно отоваривался. Ему пришлось говорить и убеждать продавца, что он вернет долг через неделю, как только будут деньги. К счастью Ильи, продавец не знал, что Илья остался без жилья и был выброшен из квартиры, в противном случае он не согласился бы дать ему в долг, понимая, что это долг не вернется. Булка хлеба и тонкая консервная банка исчезли за один присест, так и не удовлетворив полностью все потребности его желудка, который толком не ел с того момента, как он был выброшен с квартиры.
Теперь он молчаливо радовался возвращению своих друзей. Как оказалось, они вовсе и не обиделись на него, и не отвернулись от него, как он сам себе нафантазировал. Уха получилась отменная. Две небольшие картошки и среднего размера репчатый лук, залежавшийся на дне пластмассового ведра, оказались «кстати». Половина из дюжины среднего размера карпов и карасей, старательно отловленных на местном водоеме, послужили этой троице в тот день, завтраком, обедом и ужином. Старые друзья Александр и Анатолий, давнопревратили рыбалку из любительского увлечения в средство существования, с тех пор, как оба поочередно столкнулись с тяжелыми временами, что начались с развалом Советского Союза. Рыбачили они зимой и летом. Отловленная рыба шла на уху, котлеты, жарилась и варилась в разных вариантах. А в некоторые удачные дни на спиннинг попадались большие особи сазанов и карпов, которые шли на продажу или обмен на что-нибудь необходимое. Продавали рыбу около центрального рынка, встав в один длинный ряд со стариками и бабками что торговали тут, всем и вся, начиная от выращенных своим трудом на огородах и дачах разных овощей и фруктов, вареньев и соленьев, заканчивая ставшим ненужным ширпотребом, в виде старых виниловых пластинок, советских фотоаппаратов, солдатских кирзовых сапогов, и все это выложенное на асфальт, прямо на дорогу. Так рыбалка стала для них хорошим подспорьем, как и для многих других, кто им увлекалсяи испытывал нужду в те тяжелые, безденежные годы.
– Сюда бы немного крупы и побольше картошечки! – произнес Толик, довольно откинувшись на спинку кресла, потирая живот.
Лицо егопокраснела и покрылась потомот второй большой тарелки ухи.
– Да и водочки, бутылочку! – добавил, довольно улыбнувшись Санек, шмыгнув носом, у которого от горячего супа невольно открылись носовые каналы.
Только Илья молчал. Ему было не до разговора. Его правая рука с большой ложкойбыстро и методично опускалась и поднималась, опускалась и поднималась в глубокую тарелку, выгребая оттуда всю жидкость. Не удовлетворившись этим, отложив ложку в сторону, не поднимая спущенную голову от тарелки, приподняв её с обеих сторон, жадно прильнул к её краю ртом и несколькими большими глотками опустошил её.
– Тарелку не съешь! – подколол Саня друга, смотря как он увлекся едой.
От его слов все довольно загоготали, в том числе и сам Илья, потирая рот краем своей грязной рубашки. Все трое, удовлетворенные и довольные, как будто закончили какое-то важное дело, откинулись на спинки кресел и дивана, и замолчали.
– Ну и что ты собираешься предпринять? Говоришь, у них есть документы? Не липовые? В наше время все возможно – начал Толик, нарушив тишину, через некоторое молчание, задав несколько вопросов один за другим, не дожидаясь ответа.
– Черт его знает. Перед моим носом помахали, а в руки не дали. Участковый читал. Говорит все законно. Мои бумаги сказали, по почте придут, через несколько дней.
– Тебе надо в суд на них подать. А здесь без хорошего адвоката не обойдешься – произнес Толик, многозначительно и глубоко вздохнув, после чего полез в свой рот, держа в руке заостренную спичку.
Посмотрев рассеянным взглядом на старый невысокий сервантна высоких ножках, расположенный сбоку от него, вдоль стены, он добавил:
– А они хороших бабок стоят. Эти хорошие адвокаты.
Упоминание о деньгах, необходимых для адвокатов, моментально убило хорошее настроение Ильи.
– Откуда же их взять, эти чертовы деньги? – ответил Илья.
Слова Толика повергли всех в тягостные мысли. Каждый задумался о своем, о наболевшей и печальной истории своей жизни. И в комнате повисла долгая тишина.
Судьба Александра была схожа с судьбой Ильи. С той разницей, что он года полтора назад, поехал со всей своей семьей в Россию, планируя остаться на ПМЖ, как говорят на официальном, сухом языке, а вернулся один. Он нехотя рассказывал своим знакомым и друзьям историю своего возвращения. Было понятно, что разрыв с семьей произошел уже там. Жена и дети пожелали остаться, а он не смог адаптироваться на своей исторической родине и вернулся обратно озлобленный и отчужденный.
Илья и Толик запомнили только одну фразу, которую он как-то проронил: «Нас там не любят». Они не стали тогда допытывать его, по поводу этого высказывания. Они знали, что со временем Толик сам расскажет, что там произошло. Тогда они узнают всю правду, о той злосчастной попытке вернутся на свою большую Родину. Родители Александра, как и родители Ильи, были похоронены здесь, в центральном Казахстане, на христианском кладбище на краю города. Его старшая сестра со своей семьей жила здесь же в городе, а младший брат, тогда еще холостой, еще в начале девяностых переехал в Россию. В начале, они созванивались с ним частенько, но со временем связь оборвалась. Артем перестал звонить, а на прежнем месте, где он проживал, отвечали, что он съехал с этой квартиры и они не знают где он. С тех пор, от него уже вот шестой год не было вестей. Сестра съездила три года назад в Москву, откуда он в последний раз звонил. Написала заявление в милицию. Дала им его фотографию. Съездила на ту квартиру, в которой он последнее время обитал и откуда звонил, выяснив предварительноадрес через сотрудников Росстелекома, дав им взятку, не ожидая пока милиция начнет официального расследования, которая как показало потом время, ни к чему не привели. Её попытки были тщетны и не увенчались успехом. Квартира, на которую она съездила, постоянно сдавалась то одним, то другим людям. В основном приезжим, и полукриминальному контингенту, которым был полон этот большой город втевремена. Девятиэтажный дом оказался почти на самой окраине города, а облезлая квартира с убитым ремонтом, напоминала брошенные общежития Советских времен. Хозяйка квартиры, престарелая женщина шестидесяти лет жившая тут же на два этажа ниже вместе с соседкой в её квартире, промышляла этим видом деятельности, то есть сдачей в аренду собственной квартиры с середины девяностых. Она со слов сестры, долго не смогла вспомнить лицо Артема. Но потом, вроде вспомнила. Но, ничего толкового не смогла рассказать о нем. Сказала лишь то, что он жил с несколькими парнями, на вид очень похожими на бандитов с коротко постриженными волосами, ходивших постоянно в коротких черных куртках.
– Недолго они здесь жили. Где-то полгода или месяцев восемь – сказала она сестре и закрыла на этом разговор. На этом следы брата терялись. Несмотря на постоянное отсутствие денег и стабильной работы, Александр всегда исправно платил за телефон. Зная, что сам регулярно будет позванивать своей бывшей жене и детям, а они в свою очередь с каждым разом, конечно, все реже, но названивали ему и справлялись у него об его делах и здоровье. Он знал, что действующий телефон, дает шанс его брату выйти на них, на родных, позвонив им, сообщить о своем местонахождений, если в этом возникла бы надобность…. Если конечно, он был еще жив или захотел об этом…..
Одиноко перемещаясь по квартире, Александр часто задерживал свой взор на устаревшем сером телефоне с дисковым набирателем номера, где цифры располагались в проемах для пальцев. Аппарат с каждым годом, все реже и реже стал подавать свой голос, что не свойственно было ему когда-то, в те времена, когда он счастливо заливался трезвоном по всей квартире, зазывая к себе домочадцев. Он все дольше молчал, смиренно и неподвижно стоя месяцами на той нижней полке вешалки в коридоре, подолгу обделяясвоего хозяйна вниманием хозяина. Частенько, замолкший телофон, грустно сопровождал одинокий силуэт своего хозяина, наблюдая за ним, из своих множество глазниц, как он шаркая ступнями, молча ходил по квартире, чтобы очередной раз посетить кухню, ванну или туалет, и каждый раз в надежде посматривая на него, а иногда и проверяя его, исправен ли он и работает, думая что звонки отсутствуют из заего поломки или неисправности ….. Бывало, порой он не выходил на улицу по несколько дней подряд, и в то время, в квартире, с утра до поздной ночи, без умолку вопил телевизор, извергая из себя разномастный говор, звуки и изображения, исходящие из безустали сменяющих друг друга телевизионных каналов, которые «гонялись», через пульт управления, то туда, то обратно, хозяйном квартиры. После нескольких безуспешных попыток найти работу, жизнь Александрапо приезду превратилась в одинаковый круговорот серых, грустных, будничных дней, перешедщих плавно в недели, в месяцы, а потом в года.
Четырехкомнатная малогабаритная квартира Александра, досталась ему от родителей. Уезжая в Россию, не смотря на уговоры жены, он благоразумно не стал её продавать, обьяснив супруге, что вернутся и продать квартиру, они успеют всегда, как только захотят. Квартиру свою Александр держал в относительной чистоте, насколько мог себе этого позволить одинокий мужчина его положения. Войдя в его квартиру, взор посетителя сразу падал на кухню, которая располагалась сразу напротив входной двери. Вдоль короткого коридора ведущий на кухню, наполовину покрашенную синей краской, а наполовину побеленной известкой, включая потолок, были устроены ванна и туалет. Сразу же за дверью, с левой стороны, находилась небольшая кладовка. Бросив взгляд направо, можно было увидеть продолжения того самого коридора, от которого в разные стороны шли две двери. Одна, в противоположенной стене напротив от входа, прямо в середине недлинного и узкого коридора, а другая в его конце. Дверь напротив, вела в компактную спальную, которая когда-то служила спальней родителям Александра, а после и им с супругой. Дверьв конце коридора вела в общую, не совсем просторную комнату, которую можно было назвать проходной комнатой. Это была не совсем гостиная комната, как они её гордо называли. Так как, войдя в нее, можно было увидеть в стене напротив, размещенные недалеко друг от друга две двери, за которыми находились две совсем одинаковые по размерам, маленькие, узкие комнатенки. Они были до того небольших размеров, что их не особо широкие двери, которые почему то открывались вовнутрь комнаты, упирались об ее боковую стену. Эти комнаты, прослужили детскими комнатами как для Александра с его сестрой и братом, так и его детям после. В гостиной, перед окном, закрывая собой от взора длинную шестнадцатисекционную радиаторную батарею, на старой двухдверной казенной тумбе желтого цвета, принесенную некогда отцом откуда-то, стоял громоздкий советский цветной телевизор серого цвета. Широкий диван бежевого окраса, с высокой спинкой, расположился вдоль стены, между входной дверю в комнату и его окном, упираясь в тумбу с вышеупомянутым телевизором. Напротив дивана, в стенном проеме между дверми детских комнат, приспособившись годами простаивал невысокий темно-коричневый сервант, упираясь своими четырьмя длинными зауженными к низу округленными ножками, об дощатый пол, покрашенный толстым слоем краски, грязно-оранжевого цвета. Шкаф имел с правой стороны одну обособленную длинную вертикальную секцию с дверью, с глазком для замка, которая закрывалась увесистым серебристым ключом. За ней покойная мать Александра, в свое время прятала от детей, дефицитные по тем временам конфеты и сладости, чтобы было, что пред гостями поставить. Александр помнил, как они детьми часто подходили к этой двери шкафа и принюхивались, прильнув к замочной щели носом, желая хотя бы ощутить запахи недосягаемых конфет, мармеладов и печений. Основная часть шкафа, – середина, состояла из двух стеклянных дверц, за которыми были выставлена на обозрение различная посуда, модная по тем временам. По сей день, на одной из полок посередине, стоит чудом сохранившийся, любимый матерью когда то чайный сервиз, подаренный ей на пятидесятилетие её коллективом. Помимо чайного сервиза, там находились хрустальныебокалы с длинными ножками, лодочками для конфет, рюмки пока они не были проданы Санькой, в наступившие трудные времена. На поверхности шкафа стояли одначерно-белая и одна цветная фотографии, на которых были запечатлены вся семья Иконниковых. В одной из них были изображеныотец, мать, сестра с братом и сам Александр, когда ему было одиннадцать лет. Они с Артемом постриженные под чепчик сидели на коленях перед родителями, а сестра Зинаида, стоявшая за спинами родителей, положив им руки на плечи, улыбалась, смотря на объектив непосредственной подростковой улыбкой. Снимок был сделан в начале семидесятых годов, и сильно контрастировал с другой фотографией, что стоял по соседству, цветной и сделанной сравнительно недавно, где они втроем, повзрослевшие, уже были запечетлены без родителей, рано покинувших этот мир. Еще выше, над шкафом, были повешены вымпелы и грамоты, ордена и медали врученные отцу Александра, как передовику и ударнику труда, отдавшему тридцать пять лет своей жизни шахтам и шахтопроходческому тресту. Ну и весь скудный интерьер этой гостиной комнаты, дополнялнизкий журнальный столик темно-древесного цвета с двумя креслами, бережно подстеленным под ними, пестрым, желто-коричневым паласом, на которомони многие годы, неизменно простояли, создавая уют и удобство в этой комнате, заполняя пространство между диваном и сервантом. Журнальный стол был один в один аналогом такого же стола что был и в квартире Ильи. Незаменимым атрибутомжурнального столика, многие годы были былаизящная бронзовая ваза с чеканенными узорами, наполненная несменяемыми, разноцветными, искусственными цветами и квадратнаятяжелая хрустальная пепельница, которых, уже давно, не было на прежних местах. Вся бытовая техника, несмотря, что наступили двухтысячные годы, была старого советского образца, даже ремонт квартиры все еще дышал той эпохой. Так семье Александра и не представилось случая обзавестись благами свободы и изобилия, из-за отсутствия стабильного дохода и работ в первое десятилетие после получения Республикой независимости. Отсутствие рабочих мест, было связано с политикой новых зарубежных инвесторов, а так же принявших их наставления остатков отечественных предприятий, которые стали производить сокращения «слишком раздутой» численности рабочих мест, что не подходили под современные капиталистические реалий и критерий, для которых максимизированная прибыль, была выше судеб людей. Новая коммерческая «идеология», не совмещалась со старой советской и социалистической, когда государственные в те еще времена предприятия, всеми средствами и силами, старались обеспечить работой всех своих граждан, порой раздувая его штат, в ущерб интересам предприятия, но оставаясь человечной в отношений своих граждан. Еще одной проблемой было то, что пришедшие по всем фронтам к власти представители коренного населения, стали в первую очередь брать на работу своих кровных братьев, – казахов, намеренно игнорируя представителей других национальностей, а если где надо, выдавливая их с рабочих мест, где они проработали многие годы. Так же шли и сокращения персонала, когда в первую очередь в очереди на увольнение стояли представители не титульной наций. Таким образом, многие рабочие и служащие, не относящиеся к местному коренному населению, стали вытеснятся и выдавливаться из действующих предприятий и организаций, что весьма осложнило их финансово материальное положение, в эти нелегкие времена. Эта не была спланированной акцией правительства. Происходящее было чисто человеческим фактором, который был свойственен людям любых рас, национальностей и верований, когда в трудные времена и обстоятельствах, надо было выбирать между своими и не ставшими за многие годы своими, – «чужаками», гражданами Республики некоренной национальности. Подъем национальногосамосознания, всегда сопровождался бытовым, махровым национализмом. Многие, из граждан страны, приняв это как «указание к выходу», стали эмигрировать из страны. Многие колебались и выжидали. Немало было и тех, кто, постепенно найдя свое место в новую эпоху, влился в нее и зажил по-новому. Но, что было примечательно и применимо к этой стране, верховная власть страны не пошла на поводу популистких призывов оголтелых националистов, и не стала проводить официальную внутреннюю политику в государстве поущемлению представителей других национальностей, как это делалось в некоторых странах бывшего союза. Это, конечно же, не гарантировала другим этносам, отсутствия проблем в повседневной жизни в гуще общества. Ведь как всегда, верхи живут в своих реалиях, а низы в своем. Толерантность, дружба и терпимость декларируемая в верхах, не имела никакого отношения к тому что творилась в низах, и была совсем далека от нее. Такие времена часто проверяют человеческий характер на твердость и стойкость, который присущь к сожалению не всем, и не каждому. Александр, в отличие от Ильи, не позволял не себе, не гостьям, курить в своей квартире. Обувь непременно снималась и оставлялась у порога. Он редко кому позволял оставаться ночевать у себя, кроме конечно Ильи, с которым у него сложились своеобразные и особые отношения, как это бывает у людей попавшие в схожие жизненные трудности или принадлежать к какой-то одинаковой группе. Конечно же, и здесь, не раз происходили двух, трехдневные попойки. Но, было в Александре такое, что заставляла его со временем приходить в себя, с брезгливостью смотреть по сторонам, начать выгонять из дома всех своих собутыльников, коллег и друзей, которые порой подолгу надоедали ему, злоупотребляя его гостеприимством. Выпроводив всех, он остервенело, начинал наводить чистоту в доме, проветривая квартиру, вымывая полы, протирая пыль и грязь, выбрасывая накопившиеся мусор. Только после этой процедуры, которая стала для него привычным и обязательным ритуалом, следующая после попоек, символизирующая возврат к нормальной жизни, он со спокойной душой шел в ванную и принимал душ. Следующие недели, а порой и месяцы, проходили у Александра в обычном, выбранном им ритме нормальной жизни.
Непостоянные заработки, едва покрывающие коммунальные платежи и хватающие на покупку скудной, однообразной еды, непродолжительные случайные связи с женщинами, просмотр телевизионных передач в одиночестве, чаще в вечернее времена, редкие разговоры по телефону с сестрой и её мужем, все это была образом повседневной, обыденной и одинокой жизни Александра, которая стала нормай для него. Проходило время, и скребущее сердце одиночество, причиной которой вот уже многие годы были безденежье и отсутствие перспектив, снова завладевали им.
В таких случаях, он снова звонил и находил своих старых друзей, которые были рады скрасить его одиночество и поддержать его, и все начиналось по новому кругу…… Друзья были разными. Были такие, как Илья и Анатолий, принадлежавшие к категорий отвергнутых и неудачников, что и он сам. Это были сломленные жизнью люди, которые катились по жизни вниз, не желая сопротивляться его сильному и суровому течению. Были и те, кто жил нормальной полноценной жизнью. Они имели семьи, работу, и прочие атрибуты этой нормальности. Это были те, кого можно назвать, – трудягами. В основном это были коллеги из его бывших коллективов, которые не попали под сокращения. Некоторые из них, удержались на работах благодаря тому, что имели высокий порог терпения в трудные времена, когда по полгода и в некоторых случаях и еще дольше, не платили заработную плату, а иногда приходилось уступать свое рабочее место другому, порой новичку, а самому спуститься ниже, на более низкооплачиваемую работу, чтобы не оказаться выброшенным на улицу.
Только из того что он, тот что был новичком, был человеком- Бастыка*. Не важно, родственником, другом или просто сыном знакомого или соседа. Они не ушли с работы, махнув рукой, как сделал это он, а терпеливосносили, не поддавшись чувством, эмоциям, и дождались лучших времен. И ныне, когда снова все вернулась к стабильности и нормальной жизни, они пользовались благами своего терпеливого характера, имея стабильную работу с довольно хорошей оплатой. А«хитрые», которых было в меншинстве, всегда умели найти язык с кем угодно, как бы не менялась власть, выбрав языком общения хрустящие купюры, как раз таки в тот самый раз, когда настал их век, их время, тех, кто ставил привыше всех и вся, шелест от них, как музыку для их мелких душонок. Такие заходили к новому начальству, новой власти, и заискивая, виляя хвостом перед ними, всучали им деньжат, и оставались на своих местах нетронутыми, работая дальше как ничего не бывало. А порой даже и востанавливались из уволенных рабочих мест, как в нечем не бывало.
Трудяги, иногда захаживали к своему давнему коллеге и приятелю по его ненавязчивому приглашению, войдя в его нелегкое положение и испытывая к его судьбе некоторую жалость. Они считали себя обьязанными, прийти и поддержать его, захватив с собой пару бутылок горькой с полным пакетом закусок и еды, зная, что наступила очередная пора, когда их товарищ решил, что надобы встретится с друзьями и отряхнутся хоть нанедолго от опостылевшего одиночества. И как он, – Александр, иногда литературно выражался, – «Выгнать на время грусть из своего сердца».
Разделяя с ним питье и закуски, коллеги, знакомые и друзья, как всегда вели разговоры о жизни. Обсуждали свой повседневный быт и жизнь, и иногда жаловались на нее. Рассуждали и до покраснения спорили, как и все мужики про политику. Рассказывали про жизнь в коллективе, делились новостями и слухами, давали ему скудные и никчемные советы, малоприменимые в реальной жизни. Так и шла жизнь Александра, которому пока что с трудом, но все таки удавалась оставаться на плаву, в отличие от его бывшего коллеги, а позжеставшего другом Ильи, который вот таки и попал в такую передрягу…..
– Толик! Иди, сходи к бабе Марине. Продай ей оставшуюся рыбу. Не знаю за сколько. Главное, чтобы на нормальную еду хватило – произнес Санек, посмотрев на друга капризно, скрестив брови, и с тоном, не принимающим возражения.
– Ну, я постараюсь – произнес Толян, не испытывая от визита к бабе Марине ничего радостного, представляя как он будет умолять её купить надоевшую ей рыбу, которую они ей частенько предлагали. – А если откажется покупать? – поинтересовался Толик, растеряно улыбнувшись. – Тогда! Тогдааа…. – задумавшись и замешкав: – Бартонись*. Поменяй на какую нибудь еду, ыыы….Картошку например. Крупу какую нибудь….А то надоела чес слово эта нескончаемая уха…. Хочется чего нибудь, поосновательнее….Жаренного!
