скачать книгу бесплатно
В 19.40 15 сентября Военным советам ЛВО, КБФ и Северного военного флота была отправлена шифротелеграмма наркома обороны и начальника Генштаба № ШI/0240: «На основании постановления Комитета Обороны при СНК СССР от 21 апреля 1938 года № 67/сс/ов приказываю: Краснознаменный Балтийский флот и Северный военный флот подчинить в оперативном отношении Военному Совету ЛВО с 00 часов 16 сентября 1939 года»[62 - Там же. Д. 14. Л. 3.]. В тот же день нарком обороны докладной запиской № 81015/сс сообщил об этом приказе в Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР[63 - Там же. Ф. 4. Оп. 19. Д. 62. Л. 81; Ф. 37977. Оп. 1. Д. 246. Л. 2.].
16 сентября командование ЛВО направило командиру 11-й стрелковой дивизии полковнику П.П. Борисову приказ № 4331/сс:
«1. Немедля усилить передовые части на границе для чего, полностью занять оборонительные сооружения укрепленного района в ночь с 16 на 17.9.39. Занятие сооружений произвести с соблюдением абсолютной тишины и максимальной маскировкой.
2. С занятием оборонительных сооружений немедленно приступить к приведению их в полную боевую готовность.
3. Дивизионную артиллерию установить на позиции и тщательно замаскировать ее. Усилить одним дивизионом стрелковый полк в Никольщина.
4. Войска привести в полную боевую готовность и держать их в местах, не наблюдаемых со стороны границы.
5. Народный Комиссар Обороны СССР требует провести эти мероприятия без всякой суетни и ненужных передвижений частей вблизи границы, приняв все меры к тому, чтобы у соседей не возникло никаких сомнений относительно наших миролюбивых намерений.
О получении настоящей директивы и исполнение донести со схемой расположения частей и ведомости боевого состава к 20.00 17.9.39»[64 - Там же. Ф. 25888. Оп. 11. Д. 17. Л. 2–2об.].
В результате проведения всех этих мер на границах Эстонии и Латвии была создана прикрывающая основные оперативные направления группировка Красной армии.
Выход Красной армии на границу с Литвой
Заключение договора о ненападении между СССР и Германией вызвало появление слухов о разделе Прибалтики. Уже 22 августа эстонский посланник в Англии сообщил в Таллин о распространении слухов, что «Германия согласилась признать включение Финляндии, Эстонии и Латвии в зону особого влияния Советского Союза»[65 - От пакта Молотова – Риббентропа до договора о базах (далее – От пакта…). Документы и материалы. Таллин, 1990. С. 101–102; Прибалтика и геополитика. 1935–1945 гг. Рассекреченные документы Службы внешней разведки Российской Федерации. М., 2009. С. 104–106.]. Получив официальное сообщение о заключении советско-германского договора о ненападении, Таллин попытался для прояснения ситуации использовать неофициальные связи с Берлином по линии разведки, что позволило 26 августа получить информацию об отнесении стран Прибалтики к советской «сфере интересов». Затем 20–24 октября 1939 г. Эстонию посетил офицер Абвера В. Клее, который заверил, что война с СССР лишь отложена[66 - Барков Л.И. В дебрях Абвера. Таллин, 1971. С. 50; Ilmj?rv M. Silent Submission. Formation of foreign policy of Estonia, Latvia and Lithuania. Period from mid-1920-s to annexation in 1940. Stockholm, 2004. P. 372.]. Тем временем 25 августа из Парижа эстонские дипломаты сообщали о слухах относительно существования секретного советско-германского протокола, который «будто бы развязал руки России в отношении прибалтийских государств»[67 - От пакта… С. 107–108.].
Естественно, руководство Эстонии постаралось выяснить, насколько эти слухи обоснованы. Вызвав в 13 часов 28 августа германского посланника в Таллине Г. Фровейна, эстонский министр иностранных дел поздравил его с заключением советско-германского договора о ненападении, который вместе с аналогичным эстонско-германским договором дает гарантию Эстонии. Пропаганду восточноевропейской прессы о предполагаемых опасностях пакта для прибалтийских государств министр охарактеризовал как полностью необоснованную. Со своей стороны германский дипломат опроверг «слухи о том, что будто бы при заключении пакта о ненападении между правительствами Германии и Советской России велись в какой-либо форме переговоры или заключались сделки в ущерб или за счет Эстонии и других государств Балтийского моря»[68 - Akten zur deutschen ausw?rtigen Politik (далее – ADAP). Serie D: 1937–1945. Bd. 7: 9. August bis 3. September 1939. Baden-Baden, 1956. S. 312; От пакта… С. 108.]. 31 августа в Таллин поступило письмо эстонского посланника в Москве А. Рея, который считал, что ни о каком разделе прибалтийских государств между Германией и СССР не было и речи, так как и Москва, и Берлин заинтересованы в сохранении их независимости[69 - От пакта… С. 109–111.]. 5 сентября Эстония сообщила США, что министерство иностранных дел и начальник генштаба эстонской армии «считают необоснованными слухи о секретном германо-советском соглашении, предусматривающем оккупацию Эстонии; они не верят, что нынешние перемещения советских войск на западной границе указывают на это»[70 - Там же. С. 125; Варес П., Осипова О. Похищение Европы, или Балтийский вопрос в международных отношениях ХХ века. Таллин, 1992. С. 122–123.].
Хотя латвийское правительство «официально выразило свое удовлетворение заключенным пактом между двумя большими странами Европы», в котором оно усматривало «улучшение равновесия в Прибалтике» и укрепление позиции нейтралитета Латвии, Рига также пыталась выяснить закулисные мотивы советско-германского договора. 30 августа латвийский посланник в Берлине интересовался в беседе с руководителем политического департамента германского МИДа Э. Вёрманом, согласовывались ли в германо-советских переговорах какие-либо вопросы, касающиеся государств Прибалтики. Естественно, германский дипломат отрицал это[71 - РГВА. Ф. 25888. Оп. 11. Д. 17. Л. 1–1об.]. Тогда 31 августа латвийский министр иностранных дел В. Мунтерс обратился к германскому посланнику в Риге Г. фон Котце с просьбой об официальном заявлении по этому вопросу. Однако 1 сентября Берлин запретил своему дипломату выступать с какими-либо официальными заявлениями до получения соответствующих директив[72 - Ibid. S. 386–387; Полпреды сообщают…: Сборник документов об отношениях СССР с Латвией, Литвой и Эстонией: Август 1939 г. – август 1940 г. (далее – Полпреды сообщают…). М., 1990. С. 25.]. 2 сентября Германия сообщила СССР, что в ответ на латвийский запрос о том, заключались ли во время германо-советских переговоров какие-либо соглашения, касающиеся Латвии, будет сообщено, что «основой наших отношений с Латвией является подписанный пакт о ненападении и, разумеется, мы не свяжем себя никаким договором, который противоречил бы его содержанию». Берлин запрашивал, «дало ли советское правительство на представленный ему вопрос аналогичный ответ». В 15 часов советская сторона заявила о своем согласии с содержанием подобного ответа Латвии и сообщила, что «советским представителям даны инструкции выступать в том же духе и вообще исходить из позиций, изложенных в речи Молотова» на IV внеочередной сессии Верховного Совета СССР 31 августа[73 - ADAP. Serie D. Bd. 7. S. 409, 434–435; От пакта… С. 114.].
2 сентября латвийский министр иностранных дел заявил советскому полпреду И.С. Зотову, что в Латвии циркулируют слухи о разделе Прибалтики между СССР и Германией и просил об официальном опровержении этих слухов советской стороной. Советский дипломат «сослался на речь тов. Молотова, которая по существу уничтожает подобного рода слухи, и рекомендовал соответствующее место опубликовать в прессе. Однако Мунтерс не удовлетворился этим и просил сделать это особо в любой из предложенных форм. Германия это сделала, латыши хотят разъяснения и с нашей стороны»[74 - Полпреды сообщают… С. 21, 23.]. Получив 4 сентября соответствующую директиву из Берлина, германский посланник в Риге опубликовал официальное заявление по этому вопросу[75 - ADAP. Serie D. Bd. 7. S. 452.]. 15 сентября в беседе с советским полпредом В. Мунтерс вновь просил «сделать не юридическое, но политическое заявление с указанием на имеющиеся договоры, которые СССР не собирается нарушать. Это, как он выразился, необходимо для успокоения масс». На это Зотов ответил, что «успокаивать массы ваше внутреннее дело»[76 - Полпреды сообщают… С. 37–38; Донгаров А.Г. СССР и Прибалтика (1939–1940 гг.). М., 2010. С. 14–17.].
Обобщая сведения о настроениях эстонского и латвийского населения, разведка пограничных войск НКВД СССР 3–12 сентября отмечала, что многие эстонские рабочие и крестьяне высказывают мнение: «Договор устраняет опасность войны между СССР и Германией, а в силу этого обеспечивает мирное существование Эстонии и Латвии»[77 - Пограничные войска СССР. 1939 – июнь 1941 г. Сборник документов и материалов. М., 1970. С. 41–42.]. При этом «жители пограничных сел Эстонии и Латвии одобряют договор о ненападении между СССР и Германией и считают желательным присоединение Эстонии и Латвии в границах 1914 г. к Советскому Союзу»[78 - Там же. С. 42.]. По мнению рабочего эстонской льнопрядильной фабрики Егорова, «советско-германский договор уменьшает опасность войны. Теперь Эстония должна присоединиться к СССР. Вот тогда мы буржуазию перебьем, и будем свободно жить». Житель деревни Ян Лупанов говорил: «Может быть, в результате договора Эстония будет присоединена к СССР. Вот тогда мы бы свободно зажили и стали работать в колхозе»[79 - Там же. С. 43.].
24 и 26 августа в беседах с советскими дипломатами в Каунасе их литовские коллеги пытались выяснить, что стоит за советско-германским договором[80 - Документы внешней политики СССР (далее – ДВП). Т. 22. В 2 кн. М.,1992. Кн. 1: 1 января – 31 августа 1939 г. С. 647–648; СССР и Литва в годы Второй мировой войны (далее – СССР и Литва…). Сборник документов. В 2 т. Т. 1: СССР и Литовская Республика (март 1939 – август 1940 гг.). Vilnius, 2006. С. 143–145, 150–152.]. 26 августа литовский посланник в Москве Л. Наткевичус сообщил в Каунас о произошедшей накануне беседе с германскими дипломатами, из которой он «понял, что Советы ценят по крайней мере Балтийские буферные государства, и что никакого раздела сфер влияния в настоящее время не существует». Как сообщал литовский дипломат, его латвийский и эстонский коллеги считали, что «Балтийские страны даже в случае войны сохранят все шансы остаться нейтральными, так как Германия не может допустить, чтобы в Прибалтике появились бы Советы, а последние еще меньше заинтересованы в укоренении немцев в Балтийских странах»[81 - СССР и Литва… Т. 1. С. 139–141.]. 4–8 сентября Литву, Латвию и Эстонию посетил бывший комиссар Лиги Наций в Данциге К. Буркхарт, который в беседах с местными дипломатами сообщил, что А. Гитлер еще до заключения советско-германского договора проговорился ему о цене соглашения с СССР, который должен был получить в свое распоряжение доступ к Балтийскому морю, прибалтийские государства и часть Польши[82 - Ильмярв М. Балтийские страны в 1939–1940 гг.: замыслы и возможности // Международный кризис 1939–1941 гг.: от советско-германских договоров 1939 года до нападения Германии на СССР. М., 2006. С. 270; Ильмярв М. Безмолвная капитуляция: Внешняя политика Эстонии, Латвии и Литвы между двумя войнами и утрата независимости (с середины 1920-х годов до аннексии в 1940). Пер. с эст. М., 2012. С. 415–430.]. 11 сентября Департамент государственной безопасности Литвы информировал правительство, что по сведениям, полученным руководством литовской компартии из Москвы, «прибалтийские государства застрахованы от нападения Германии, ибо Германия подписанием пакта обещала не нападать на эти государства»[83 - Советские архивы. 1990. № 2. С. 27.].
Начало войны в Европе усилило в прибалтийских государствах опасения быть втянутыми в события и побудило их ввести в действие законы о нейтралитете[84 - ADAP. Serie D. Bd. 7. S. 421, 433; Полпреды сообщают… С. 19–20, 22, 25; На чаше весов. Эстония и СССР, 1940 год и его последствия. Таллин, 1999. С. 14; СССР и Литва… Т. 1. С. 146.]. 3 сентября временный поверенный в делах СССР в Каунасе Н.Г. Поздняков сообщил в Москву, что хотя в некоторых литовских кругах обсуждается идея похода на Вильно, но правительство не поддерживает подобные настроения[85 - СССР и Литва… Т. 1. С. 152–155.]. 4 сентября литовское правительство разрешило командующему вооруженными силами провести частичную мобилизацию для усиления армии и начать сосредоточение войск на границе с Польшей[86 - Гущин В.В. Борьба рабочего класса Литвы против антинародной внешней политики буржуазного правительства (1939–1940 гг.) // Вопросы современного международного коммунистического и рабочего движения. М., 1961. С. 212–213; СССР и Литва… Т. 1. С. 148–149. Всего было призвано из запаса около 18 тыс. человек (Ильмярв М. Безмолвная капитуляция. С. 431).]. Правда, 5 сентября на заседании правительства было решено в связи с объявлением войны Германии со стороны Англии и Франции отказаться от использования вооруженных сил для возвращения Вильно[87 - Myllyniemi S. Die baltische Krise 1938–1941. Stuttgart, 1979. S. 52.]. 9 сентября после консультации с А. Гитлером министр иностранных дел И. фон Риббентроп приказал германским дипломатам в Каунасе обратить внимание литовского правительства на возможность решения Виленского вопроса. Со своей стороны литовский посланник в Берлине К. Шкирпа также зондировал этот вопрос[88 - ADAP. Serie D. Bd. 8: 4. September 1939 bis 18. M?rz 1940. Baden-Baden/Frankfurt am Main, 1961. S. 27, 30–31; Ильмярв М. Указ. соч. С. 473–475.]. 12 сентября литовский посланник в Берлине в беседе с советским полпредом в Германии зондировал отношение Москвы к присоединению Виленской области к Литве[89 - ДВП. Т. 22 Кн. 2. С. 69.]. В тот же день в Берлине состоялась беседа корреспондента литовского телеграфного агентства «Эльта» В. Каупаса с секретарем советского полпредства, который заявил, что «прибалтийские государства для Советской России являются лебенсраумом [жизненным пространством]. Советская Россия ни в коем случае не может допустить того, чтобы там укоренилась какая бы то ни была чужая сила, к примеру немцы». При этом, само собой разумеется, страны Прибалтики должны остаться независимыми, а «в скором времени Литва будет иметь общую границу с Советской Россией». Намекая, таким образом, на возможность возврата Вильно Литве, советский дипломат заметил, что «не следует слишком спешить, принимая решения. Надо, якобы, подождать прояснения всей ситуации, это не займет много времени»[90 - СССР и Литва… Т. 1. С. 171–172.].
13 сентября советские дипломаты в Каунасе сообщали в Москву о стремлении Германии подтолкнуть Литву к занятию Вильно, указывая, что хотя официальные литовские власти открещиваются от подобных мер, «они не против были бы использовать их для разрешения своего исторического спора с Польшей, но их удерживает от этого уверенность, что на западном фронте будет бита Германия, а не Англия с Францией. А раз так, то они считают большим риском для себя пользоваться плодами германских побед в Польше, так как будущие победители, в том числе и восстановленная Польша, неизбежно вспомнили бы тогда измену Литвы и постарались бы ее раздавить. Некоторые же, даже независимо от исхода войны, не хотят получать Вильно из рук немцев, говоря, что Берлин потребует за этот подарок беспрекословного подчинения его указаниям». Таким образом, литовские власти не собирались вмешиваться в германо-польский конфликт, опасаясь как бы «немцы насильно не предложили им Вильно, и спрашивают, как будет смотреть на это Советский Союз, если мы не будем поддаваться на провокацию немцев». Сообщая об экономических проблемах Литвы, советский временный поверенный в делах в Каунасе запрашивал, как следует реагировать на возможное обращение литовской стороны относительно расширения экономических контактов с СССР[91 - Полпреды сообщают… С. 27–33; СССР и Литва… Т. 1. С. 153, 156–160.]. 13 сентября исполняющий обязанности министра иностранных дел Литвы К. Бизаускас направил своим посланникам за границей памятную записку, в которой напоминал о необходимости продолжать сбор информации с целью выяснения скрытых аспектов советско-германского соглашения и политики Москвы в Прибалтике. В беседах с советскими дипломатами следовало напоминать о традиционно хороших отношениях двух стран, о роли СССР в деле сохранения мира в Прибалтике и «просить о наибольшем благоприятствовании при получении у них жизненно важного для нас сырья и товаров»[92 - СССР и Литва… Т. 1. С. 163–165.].
Оценивая настроения литовского населения, советский военный атташе в Литве майор И.М. Коротких 13 сентября в своем докладе в Москву отмечал, что «рабочие круги оценивают положение так: если Сталин пошел на заключение пакта с Гитлером, то это не простое дело, а это есть какая-то дальняя политика, где интересы рабочих, наверное, учтены. Далее они заявляют, что Сталин обманул и Гитлера, и Чемберлена. Если Сталин договорился с Гитлером о присоединении Прибалтики, то мы от этого выигрываем, т. к. станем советскими людьми. Если СССР будет драться с Польшей, то он не обойдется без Прибалтики, он должен будет оккупировать, и мы снова выигрываем бу[де]м в СССР. Среди рабочего класса вера в могущество Советского Союза, вера в мудрость нашего правительства и тов. Сталина очень и очень велика. По признанию интеллигентной среды писателей, профессуры и др., которые говорят, что настроение крестьянства очень просоветское и, во всяком случае, не пролитовское с существующим строем. Это положение объясняется безвыходным положением, в котором находится крестьянство. Однажды я был в одном имении, и, когда садился в машину, подошел управляющий имения, вернее, человек, присматривающий за имением за кусок хлеба, и заявляет, видно было, от души, когда же придет сюда советская власть? Тогда бы мы показали нашим Сметонам и другим, как надо жить. С этими просоветскими настроениями ведет усиленную борьбу мин[истр] внутр[енних] дел Скучас (бывший ВАТ Литвы в СССР)»[93 - Полпреды сообщают… С. 32.].
13 сентября германский посланник в Каунасе Э. Цехлин доложил в Берлин о беседе с командующим литовской армией генералом С. Раштикисом, которая показала, что хотя Литва и заинтересована в возвращении Вильно, но в настоящее время не может ни при каких обстоятельствах нарушить свой нейтралитет, поскольку находится под серьезным давлением Англии и Франции. Кроме того, по мнению германского дипломата, Советский Союз влияет на Литву в том же направлении[94 - ADAP. Serie D. Bd. 8. S. 43; СССР и Литва… Т. 1. С. 170–172; Жепкайте Р.С. Литовско-польские отношения в 1919–1939 гг. и их место в политической констелляции северо-восточной Европы. Автореферат диссертации … д.и.н. Вильнюс, 1983. С. 32.]. На следующий день Цехлин сообщил о беседе с литовским премьер-министром, который также заявил, что Литва не может нарушить свой нейтралитет, какие-либо вооруженные действия с ее стороны исключаются, поскольку она надеется на то, что Виленский вопрос будет решен в положительном для нее смысле на будущей мирной конференции[95 - ADAP. Serie D. Bd. 8. S. 48–49.]. 14 сентября в беседе с советским полпредом в Берлине литовский посланник поддержал идею о необходимости налаживания более тесных литовско-советских экономических отношений и вновь заявил о необходимости присоединить к Литве Виленскую область для создания общей границы с СССР[96 - ДВП. Т. 22. Кн. 2. С. 81–82; СССР и Литва… Т. 1. С. 165–166.]. 15 сентября Литва обратилась к СССР с просьбой об экономической помощи[97 - СССР и Литва… Т. 1. С. 270–271.].
Учитывая позицию Литвы, И. фон Риббентроп в 14 часов 16 сентября дал указание Э. Цехлину более не затрагивать в беседах с литовцами Виленскую проблему[98 - ADAP. Serie D. Bd. 8. S. 58.]. В тот же день в 18 часов В.М. Молотов сообщил германскому послу в Москве Ф. фон дер Шуленбургу о скором вступлении Красной армии в Западную Белоруссию и Западную Украину и просил «срочно запросить разъяснения, что станет с Вильно. Советское правительство очень хочет избежать столкновения с Литвой и поэтому хотело бы знать, достигнута ли какая-либо договоренность с Литвой относительно района Вильно и кто, в частности, должен оккупировать город»[99 - Ibid. S. 60; СССР – Германия. 1939–1941. Документы и материалы о советско-германских отношениях. В 2 т. Вильнюс, 1989. Т. 1. С. 94–95.]. 17 сентября литовский посланник в Берлине был вызван к главе политического департамента германского МИДа Э. Вёрману, который выразил недоумение по поводу распространения литовскими дипломатами на Западе слухах о якобы давлении Германии на Литву с целью принудить ее к захвату Вильно[100 - ADAP. Serie D. Bd. 8. S. 65–66; Полпреды сообщают… С. 48; СССР и Литва… Т. 1. С. 175–176, 272–273, 275.].
17 сентября Советский Союз вручил всем государствам, состоявшим с ним в дипломатических отношениях, в том числе и прибалтийским, ноту, в которой подчеркивалось, что «в отношениях с ними СССР будет проводить политику нейтралитета»[101 - Внешняя политика СССР. 1917–1944 гг. Сборник документов. В 6 т. Т. 4 (1935 – июнь 1941 г.). М., 1946. С. 448–449.]. В ответ на эту советскую ноту Литва сообщила, что «в связи с переходом польской границы Красной Армией, литовское правительство приняло решение о проведении частичной мобилизации», которая необходима «в целях охраны границы от возможного нарушения ее польскими войсками и беженцами. Граница уже закрыта, и охрана ее передана военным властям»[102 - СССР и Литва… Т. 1. С. 166–167, 272.]. В 13 часов 17 сентября литовский посланник в Москве сообщил заместителю наркома внешней торговли СССР о желании Каунаса расширить закупки таких советских товаров как ГСМ, уголь, антрацит, хлопок, железо, чугун и цемент. Его советский собеседник в целом одобрил эту идею, но указал, что этот вопрос следует обдумать и обсуждать после того, как будут сделаны более конкретные литовские предложения[103 - РГАЭ. Ф. 413. Оп. 13. Д. 1310. Л. 28–32; Д. 2407. Л. 146–150.]. 18 сентября советское полпредство в Каунасе посетили профессор В. Креве-Мицкявичус и журналист Ю. Палецкис, являвшиеся соответственно председателем и членом Правления Общества по ознакомлению с культурой народов СССР, и выразили свое сочувствие «не только приближению советского влияния, но и прямому вторжению его в Литву. Им хотелось бы оказать этому свою посильную помощь. Поэтому они просят ориентировать их в смысле поведения. Прежде всего им нужно знать – пойдут ли части Красной Армии на Вильно и дальше – в Литву. Им это необходимо знать для того, чтобы начать встречную работу (подготовка почвы для вступления Красной Армии и т. д.)». Естественно, Н.Г. Поздняков «ответил, что планы нашего командования в отношении Вильно мне не известны, а что касается Литвы, то мне кажется, что сделанное т. Молотовым заявление о нейтралитете в отношении ее отвечает на их вопрос со всей ясностью и определенностью»[104 - СССР и Литва… Т. 1. С. 272.].
Тем временем 17 сентября Красная армия перешла советско-польскую границу. Единственным районом Прибалтики, затронутым действиями советских войск, была Виленская область. На правом фланге Белорусского фронта Красной армии от латвийской границы до Бегомля была развернута 3-я армия (командующий – комкор В.И. Кузнецов), имевшая задачу наступать на фронт Свенцяны, Михалишки и далее продвигаться на Вильно. Главный удар наносился левым крылом армии, где были сосредоточены войска 4-го стрелкового корпуса и подвижной группы в составе 24-й кавдивизии и 22-й танковой бригады под командованием комдива-24 комбрига П.Н. Ахлюстина. К 18 часам 17 сентября подвижная группа заняла Дуниловичи, где танковые части остановились по причине отсутствия горючего, поскольку тыловая колонна бригады не была пропущена вперед командиром кавдивизии. Вечером командование 3-й армии издало боевой приказ № 3/оп, содержавший задачу войскам на следующий день:
«1. Погранчасти противника частью плененные, остальные рассеяны.
2. Сосед слева выполняет поставленную задачу.
Граница слева – прежняя.
3. Части 3[-й] армии с 7.00 18.9.39 г. продолжают дальнейшее наступление в общем направлении Свенцяны.
а) Подвижной группе в составе 24 кд, 22 и 25 тбр наступать в общем направлении Поставы, Годуцишки, Свенцяны, имея задачей овладеть районом Поставы, оз. Мядель, к исходу 18.9.39 г. выйти в район Свенцяны, Клюцяны, Лынтупы.
б) 4 ск в составе 50 и 27 сд наступать в общем направлении Комаи, Лынтупы, имея задачей к исходу 18.9 выйти в район Омильгины, оз. Швакшта, Комаи, имея передовые части на рубеже Лынтупы, Константинов.
Граница слева – Дуниловичи, Поставы, Свенцяны.
в) 5 сд наступать в общем направлении Годуцишки, обеспечивая правый фланг армии, к исходу 18.9.39 г. выйти в район Русаки, Поставы, Сивцы.
г) Командиру 25 тбр войти в подчинение командира 24 кд.
д) ВВС 3[-й] армии продолжать выполнение задач, поставленных приказом № 1/оп.
1. Уничтожать ВВС противника на его аэродромах восточнее Вильно, Свенцяны.
2. Содействовать продвижению войск 3[-й] армии.
3. Воспретить подход резервов противника со стороны Вильно.
4. Вести усиленную разведку в полосе наступления армии, обратив особое внимание на левый фланг.
4. Штарм 3 – Полоцк, [в] последующем – Глубокое. Военный совет с опер[ативной] группой со штабом 4 ск»[105 - РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 163. Л. 27.].
Однако в 1 час 48 минут 18 сентября нарком обороны и начальник Генштаба направили командующему войсками Белорусского фронта распоряжение № 3375: «18 сентября необходимо развить механизированными войсками более быстрые темпы продвижения и овладеть Вильно, для чего направить на Вильно две танковых бригады группы тов. Кузнецова, и одн[у] танков[ую] бригад[у] группы тов. Черевиченко. Эти танковые бригады должны быть поддержаны выделенными на кадровом конском составе кавалерийскими частями, отсеяв мобилизованных лошадей, а также пехотой, посаженной на автомашины»[106 - Там же. Д. 168. Л. 12.]. В 3.55 18 сентября штаб 3-й армии получил приказ Белорусского фронта к исходу дня занять Вильно. Проанализировав обстановку, командование 3-й армии в 9 утра поставило эту задачу группе комбрига П.Н. Ахлюстина, передвинув срок ее исполнения на утро 19 сентября. Правда, реальное выполнение этого приказа началось лишь вечером 18 сентября, когда он наконец-то был передан Ахлюстину. Дело в том, что войска подвижной группы с утра начали действовать по первоначальному плану. В 14 часов разведгруппа 22-й танковой достигла Свенцян, куда в 15.30 подошли разведгруппы 25-й танковой бригады и 24-й кавдивизии. Основные силы подвижной группы еще только продвигались к Свенцянам. Причем комдив-24 вновь отказался пропустить вперед строевых частей кавалерии тылы 22-й танковой бригады, которая, прибыв в Свенцяны, опять оказалась без горючего.
Получив в 22 часа в Свенцянах приказ о взятии Вильно, комбриг П.Н. Ахлюстин создал подвижную группу из 10-го танкового полка 24-й кавдивизии и разведбатальона 27-й стрелковой дивизии под командованием полковника К.И. Ломако, которая, получив все наличное горючее, в 0.30 19 сентября выступила из Свенцян. За ними несколько позднее двинулась мотогруппа в составе 700 спешенных и посаженных на автомашины кавалеристов 24-й кавдивизии. Тем временем группа Ломако в 2.30 достигла Подбродзе, где разоружила 40 польских солдат, спавших на вокзале, а в 3.30 у Неменчина захватила мост через реку Вилию, арестовав 15 полицейских, собиравшихся взорвать его. В 4.30 группа достигла северной окраины Вильно. Остальные части 3-й армии к вечеру 18 сентября продолжали продвижение по северо-восточным районам Западной Белоруссии. 24-я кавдивизия сосредоточивалась у Свенцян, а на крайнем правом фланге армии 10-я стрелковая дивизия продвигалась по южному берегу р. Западная Двина в сторону Дриссы[107 - Там же. Ф. 35086. Оп. 1. Д. 212. Л. 12–27; Д. 235. Л. 44–47; Д. 486. Л. 1–129; Д. 487. Л. 14–47; Д. 495. Л. 3–4; Д. 521. Л. 27; Д. 526. Л. 15–260; Grzelak C.K. Kresy w czerwieni. Agresja Zwiazku Sowjeckiego na Polske w 1939 roku. Warszawa, 1998. S. 251–271.]. Южнее 3-й армии с фронта от Бегомля до Ивенец 17 сентября начали наступление войска 11-й армии (командующий – комдив Н.В. Медведев), продвигавшиеся через Молодечно, Воложин, Ошмяны, Ивье на Гродно. К 10 часам утра 18 сентября соединения 3-го кавалерийского корпуса, которым командовал комдив Я.Т. Черевиченко, вышли на фронт Рыновиче, Постоянцы, Войштовиче. В это время корпусу и 6-й танковой бригаде была поставлена задача наступать на Вильно, который приказывалось занять 19 сентября. В 11.30 кавалерия двинулась к Ошмянам, которые были без боя заняты в 14 часов, а к исходу 18 сентября достигла района Ошмяны – Курмеляны. Будучи вынужденным дать отдых лошадям, командир 3-го кавкорпуса создал из 7-го и 8-го танковых полков кавдивизий сводную танковую бригаду под командованием полковника С.З. Мирошникова, которая продолжила наступление на Вильно.
В это время в Вильно находились лишь незначительные польские части: около 16 батальонов пехоты (примерно 7 тыс. солдат и 14 тыс. ополченцев) с 14 легкими орудиями. Однако общего отношения к вторжению Красной армии у польского командования в Вильно не было. В 9 часов 18 сентября командующий гарнизона полковник Я. Окулич-Козарин отдал приказ: «Мы не находимся с большевиками в состоянии войны, части по дополнительному приказу оставят Вильно и перейдут литовскую границу; небоевые части могут начать оставление города, боевые – остаются на позициях, но не могут стрелять без приказа». Однако, поскольку часть офицеров восприняла этот приказ как измену, а в городе распространились слухи о перевороте в Германии и объявлении ей войны Румынией и Венгрией, полковник Окулич-Козарин около 16.30 решил воздержаться от отдачи приказа на отступление до 20 часов. Около 19.10 командир 2-го батальона, развернутого на южной и юго-западной окраине города, подполковник С. Шилейко доложил о появлении советских танков и запросил, может ли он открыть огонь. Пока Окулич-Козарин отдал приказ об открытии огня, пока этот приказ был передан войскам, 8 танков уже миновали первую линию обороны и для борьбы с ними были направлены резервные части. Около 20 часов Окулич-Козарин отдал приказ на отход войск из города и выслал подполковника Т. Подвысоцкого в расположение советских войск с тем, чтобы уведомить их, что польская сторона не хочет с ними сражаться и потребовать их ухода из города. После этого сам Окулич-Козарин уехал из Вильно, а вернувшийся в штаб около 21 часа Подвысоцкий решил защищать город и около 21.45 издал приказ о приостановке отхода войск. В это время в городе шли некоординированные бои, в которых большую роль играла виленская польская молодежь. Учитель Г. Осиньский организовал из учащихся гимназий добровольческие команды, занявшие позиции на возвышенностях. Стреляли самые старшие, остальные доставляли боеприпасы, организовывали связь и т. п.
Подойдя около 19.30 18 сентября к Вильно, 8-й и 7-й танковые полки 3-го кавкорпуса завязали бой за южную часть города. 8-й танковый полк в 20.30 ворвался в южную часть города. 7-й танковый полк, натолкнувшийся на упорную оборону, только с рассветом смог войти в юго-западную часть города. Тем временем 6-я танковая бригада, форсировав р. Березина, прошла Гольшаны и в 20 часов 18 сентября достигла южной окраины Вильно, установив связь с подразделениями 8-го танкового полка. Используя орудия, расположенные на горе Трех Крестов, польская молодежь артиллерийским огнем обстреляла наступающие танки. Для поражения танков в городе широко использовались бутылки со смесью бензина и нефти. Один советский танк был сожжен на Завальней улице. В танке погибли механик-водитель Шенкунос и башенный стрелок Кульков, а командир эскадрона старший лейтенант Бодыль был ранен, но сумел отползти от танка и, сняв фуражку, с наганом в руке стал пробираться к своим. Позднее его, потерявшего сознание, случайно подобрали танкисты экипажа младшего командира Куликова. Выяснив, что значительная часть регулярных войск и штабов уже покинула город, подполковник Т. Подвысоцкий был вынужден около 22.30 принять решения об оставлении Вильно и отходе к литовской границе. Ночью польские войска стали отходить за р. Вилия.
В 5 часов передовой отряд группы полковника К.И. Ломако достиг Зеленого моста, где завязалась перестрелка. В 5.45 туда же подошли танки 8-го танкового полка. В течение двух часов возле Зеленого моста шел бой, завершившийся его захватом в 8.50. В ходе боя было уничтожено 3 противотанковых орудия и 5 станковых пулеметов. Стремясь сжечь Зеленый мост, поляки поставили на нем и подожгли машину с бочкой бензина, но танк под командованием Дьячека сбил машину с моста, пожар был потушен, и войска переправились в северную часть города. Тем временем полковник Ломако решил основными силами 10-го танкового полка обойти город с севера и отрезать его от литовской границы. К 8 часам 19 сентября подошли части 3-го кавкорпуса. 102-й кавполк повел наступление на юго-восточную окраину, а 42-й кавполк двинулся в обход города с востока и сосредоточился на северо-восточной окраине. Тем временем 7-я кавдивизия обходила город с запада. В 10 часов была захвачена товарная станция, где находилось 3 эшелона с боеприпасами и военным снаряжением. В 11.30 в город вступила мотогруппа 3-й армии, сформированная из частей 24-й кавдивизии, и полковник Ломако был назначен комендантом города. В 12.45 было захвачено жандармское управление, к которому подъехал танк под командованием Щечка. Направив пушку и пулемет в окно, командир танка вместе с рабочими направился в здание. Часть полицейских, увидев танк, разбежалась, а остальные сдались и даже помогали выносить из здания оружие.
В 13 часов был занят вокзал. В 16 часов вновь возникла перестрелка у Зеленого моста, в ходе которой были подбиты одна бронемашина и танк. К 18 часам сопротивление противника было сломлено и к вечеру 19 сентября обстановка в городе нормализовалась, но отдельные перестрелки возникали вплоть до 2 часов ночи 20 сентября. В боях за Вильно части 11-й армии потеряли 13 человек убитыми и 24 человека ранеными, было подбито 5 танков и 4 бронемашины. 20–23 сентября советские войска подтягивались к Вильно, занимаясь очисткой города и прилегающих районов от польских частей. Стоит отметить, что около 100 солдат польской армии с оружием примкнули к передовому отряду 24-й кавдивизии РККА и помогали разыскивать скрывшихся офицеров и разоружать еще не сдавшиеся польские части. Всего было взято в плен около 10 тыс. человек, трофеями советских войск стали 97 паровозов, 473 пассажирских и 960 товарных вагонов (из них 83 с продовольствием, 172 с овсом, 6 с боеприпасами, 9 цистерн с бензином и 2 со спиртом). В 15.40 19 сентября 20 самолетов 43-го легкобомбардировочного полка ВВС 3-й армии совершили налет на железнодорожный перегон Игналино – Дукшты, где воздушная разведка обнаружила эшелон. Имея задачу воспрепятствовать подвозу войск в Вильно и к Литве, самолеты сбросили 160 бомб, которые разрушили в 6 местах перегон и повредили железнодорожное полотно на станциях Рымшаны и Дукшты[108 - РГВА. Ф. 35086. Оп. 1. Д. 527. Л. 189.].
Тем временем в 3.10 19 сентября начальник Генштаба РККА своим распоряжением № 03 передал командующему Белорусского фронта приказ наркома обороны о развертывании войск на бывшей польско-латвийской границе. «Задачей этим войскам ставятся обеспечение правого фланга группы т. Кузнецова и прикрытие со стороны Латвийской границы. Для чего вдоль границы с Латвией должны быть выставлены заставы, имея главные силы стрелковых полков в резерве сзади. Если от 5 сд был выделен полк к Латвийской границе, то он до смены остается на Латвийской границе, а затем переходит на Литовскую границу», причем «ни Латвийская, ни Литовская границы отнюдь не должны быть нарушены. Поэтому взять с этими частями несколько пограничников для инструктажа поведения на границе»[109 - Там же. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 168. Л. 15–16.]. Соответственно, в 3.40 штаб Белорусского фронта направил в штаб 3-й армии приказ, требовавший организовать охрану латвийской и литовской границ. Со своей стороны командующий 3-й армией своим распоряжением № 0210 приказал 10-й стрелковой дивизии к 24.00 20 сентября выдвинуться на польско-латвийскую границу и уничтожить польские пограничные посты, но границу не нарушать[110 - Там же. Д. 163. Л. 31.]. 19 сентября советскому военному атташе в Литве было сообщено, что литовские войска получили приказ «встречать части Красной Армии в дружественном духе и помогать им в установлении литовской границы»[111 - Полпреды сообщают… С. 49–50; СССР и Литва… Т. 1. С. 273.]. В 20.15 20 сентября советский военный атташе в Литве доложил в Москву, что командующий литовской армией просил сообщить командованию Красной армии, «чтобы, в случае отступления поляков из-под Гродно на литовскую территорию, наши части не преследовали их. Командующий обещал разоружить их своими силами, даже если бы поляки вошли в Литву с боем»[112 - РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1226. Л. 30; СССР и Литва… Т. 1. С. 275.]. В тот же день командующий 3-й армии приказал командиру 4-го стрелкового корпуса не позднее 12.00 21 сентября выставить сторожевые заставы на литовской границе от оз. Дрисвяты до Новых Трок, а главные силы корпуса иметь в районе Свенцяны, Повевиорка, Лынтупы[113 - РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 163. Л. 34.].
В 23.50 20 сентября начальник Генштаба РККА направил командующему войсками Белорусского фронта директиву № 16695, в которой указывалось, что «народный комиссар приказал занять передовыми частями 21.9 район Августов, Сувалки, Сейны, не нарушая литовской и германской границ»[114 - Там же. Д. 168. Л. 24.]. В 9 часов утра 21 сентября командующий 3-й армией издал боевой приказ № 6/оп:
«1. На основании приказа Военсовета Белфронта от 20.9.39 г. за № 04 3[-й] армия в составе 10, 5, 126 сд, упр[авления] 4 ск, 24 кд, 25 тбр и 108 гап РГК имеет задачей обеспечить правый фланг войск Белорусского фронта по границам с Литвой и Латвией, не нарушая границ этих государств.
ПРИКАЗЫВАЮ:
2. 4 ск в составе 5, 10, 126 сд выставить сторожевые заставы по Латвийской и Литовской границе на участке Придруйск, Олькеники (40 км ю[го]-зап[аднее] Вильно), обеспечив их поддержку из глубины надлежащей расстановкой ударных групп полков и дивизий.
а) 10 сд на участке Придруйск – Дукшты.
б) 126 сд на участке (иск.) Дукшты – Жиндулы.
в) 5 сд на участке (иск.) Жиндулы – Олькеники.
Главные силы 5 сд не менее двух полков сосредоточить в Вильно.
Граница с соседней слева 11[-й] армией прежняя и далее по Литовской границе до Сейны.
Охрану границы на участке Жиндулы, Олькеники до прибытия частей 5 сд возлагаю на командира 24 кд.
Командиру 5 сд выставленные сторожевые заставы на участке западнее и северо-западнее Свенцяны снять только по смене их частями 126 сд». Управление 3-го стрелкового корпуса, 27-я, 50-я, 115-я стрелковые дивизии и 22-я танковая бригада передавались в состав 11-й армии[115 - Там же. Д. 163. Л. 40–41. Приказ Военного совета Белорусского фронта № 04 от 20 сентября 1939 г. см.: РГВА. Ф. 35086. Оп. 1. Д. 21. Л. 13–15.], войска которой продолжали продвигаться вдоль литовской границы в сторону Гродно. В ходе этих маршей соединения 16-го стрелкового корпуса 21 сентября заняли Эйшишки, а к 24 сентября развернулись на литовской и германской границах севернее и северо-западнее Гродно. Тем временем войска 3-й армии стали выдвигаться к границе с Литвой. Однако до подхода стрелковых частей для охраны границ пришлось использовать разъезды и моторизованные группы из состава 36-й и 24-й кавдивизий, 6-й, 22-й и 25-й танковых бригад. В 22.30 21 сентября 144-й кавполк 36-й кавдивизии, вышедший в районе Мейшагола к литовской границе, рассеял мелкие группки поляков. При приближении разъездов кавдивизии к границе литовские пограничники выбросили белый флаг и заявили: «Мы с вами воевать не хотим, мы держим нейтралитет». 21 сентября литовская сторона уведомила советского поверенного в делах в Литве о том, что «части Красной Армии уже вступили в соприкосновение с охраняющей границу литовской армией и что соприкосновения эти проходят в весьма дружественном духе». Хотя были случаи, «когда в отдельных местах части Красной Армии задевали литовскую границу, но достаточно было указать на это, как командиры Красной Армии, попросив указать линию границы, извиняясь, немедленно отходили». По мнению литовской стороны, советские «части ведут себя исключительно корректно и дружелюбно»[116 - СССР и Литва… Т. 1. С. 277.].
21–23 сентября к границе стали подходить стрелковые дивизии 3-й армии, которые смогли реально организовать заставы для охраны латвийской и литовской границ от Дриссы до Друскининкая. В это время в 3-й армии насчитывалось 66 292 человека, 2 017 пулеметов, 440 орудий, 384 танка, 49 бронемашин, 94 самолета и 2 932 автомашины[117 - РГВА. Ф. 35086. Оп. 1. Д. 391. Л. 26–28.]. 22 сентября командующий 3-й армией приказал со следующего дня начать в частях боевую и политическую учебу, чтобы занять личный состав, а увольнения в Вильно запретить[118 - Там же. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 163. Л. 49.]. В 4 часа утра 25 сентября командующий 3-й армией издал боевой приказ № 13/оп:
«1. На основании приказа Военсовета Белфронта от 25.9.39 г. за № 06 3[-я] Армия в составе: 10, 126, 5 сд и одной сд, прибывающей в район Полоцк, 24 кд, 25 тбр, 8 дивизиона БЕПО, имеет задачей обеспечить правый фланг войск Белорусского фронта с выдвижением передовых частей (застав) по Литовско-Латвийской границе на участке Дрисса, Друскеники [Друскининкай].
ПРИКАЗЫВАЮ:
2. 4 ск в составе 10, 126 и 5 сд выставить сторожевые заставы на участке Дрисса, Друскеники:
а) 10 сд на участке Дрисса – Казачизна, имея не менее одного стрелкового полка в ударной группе дивизии в районе Опса.
б) 126 сд на участке (иск.) Казачизна – Сурманцы (на р. Вилия), имея не менее одного СП в ударной группе дивизии в районе Новосвенцяны.
в) 5 сд на участке (иск.) Сурманцы – Друскеники, два стрелковых полка 5 сд сосредоточить в Вильно.
Граница с соседней слева 11[-й] армией Бегомль, Вилейка, Друскеники.
3. Вновь прибывающей стрелковой дивизии сосредоточиться [в] районе Н[овый] Погост, Иоды, Шарковщизна. Штадив – Шарковщизна.
4. 24 кд и 25 тбр по-прежнему оставаться в Вильно.
5. 108 гап сосредоточиться к исходу 28.9.39 г. в Глубокое. Маршрут движения Полоцк, Ореховно, Плисса, Глубокое.
6. 8 БЕПО задачи прежние – охранять и перекрывать жел[езно]дор[ожный] участок Зябки, Крулевщизна.
7. 209[-му] зен[итному] арт[иллерийскому] дивизиону к 30.9 сосредоточиться в Вильно с задачей совместно с ротой 8[-го] батальона ВНОС организовать ПВО Вильно.
Маршрут движения – Крулевщизна, Глубокое, Дуниловичи, Константинов, Вильно.
208[-му] зен[итному] арт[иллерийскому] див[изион]у к исходу 28.9 сосредоточиться [в] Крулевщизна с задачей организовать ПВО ст[анции] снабжения.
Маршрут движения – Фариново, Прозорки, Плисса, Крулевщизна.
8. На марше соединения должны подтянуть тыловые части и двигаться сосредоточенными силами. Передовые части выбрасывать вперед с таким расчетом, чтобы всегда иметь возможность быстро подвести главные силы.
Вести тщательную разведку впереди и на флангах и обеспечивать последние соответствующим заслоном»[119 - Там же. Л. 52–53; Ф. 35086. Оп. 1. Д. 42. Л. 33–34. Приказ Военного совета Белорусского фронта № 06 от 25 сентября 1939 г. см.: РГВА. Ф. 35086. Оп. 1. Д. 21. Л. 48–52.].
В течение 26–28 сентября войска 3-й и 11-й армий закрепились на границах с Латвией, Литвой и Восточной Пруссией от р. Западная Двина до Щучина. Тем временем, обсудив 24 сентября «международное, политическое и военное положение Литвы» и учитывая финансовые трудности, литовское руководство решило с 25 сентября начать демобилизацию армии, которая сокращалась с почти 60 тыс. до 25 тыс. человек[120 - СССР и Литва… Т. 1. С. 149; Каспаравичюс А. Дипломатическая реакция Литвы на пакт Риббентропа – Молотова // Международный кризис 1939–1941 гг.: от советско-германских договоров 1939 года до нападения Германии на СССР. С. 99.].
28 сентября в Москве был подписан советско-германский договор о дружбе и границе, установивший демаркационную линию на территории Польши. 1 октября Политбюро ЦК ВКП(б) приняло программу советизации Западной Украины и Западной Белоруссии, которая стала неукоснительно осуществляться[121 - ДВП. Т. 22. Кн. 2. С. 19–22.]. Проведенные выборы «показали, что подавляющее большинство населения этих регионов согласилось с установлением советской власти и присоединением к Советскому Союзу»[122 - Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии 1939–1941 гг. М., 1992. С. 102.]. Избранные 22 октября Народные собрания Западной Белоруссии и Западной Украины 27–29 октября провозгласили Советскую власть и обратились с просьбой о включении их в состав СССР. 1–2 ноября V сессия Верховного Совета СССР приняла Законы о включении Западной Украины и Западной Белоруссии в состав УССР и БССР. В результате всех этих событий советские границы продвинулись на запад, возникла советско-литовская граница и была продемонстрирована невозможность англо-французского вмешательства в дела Восточной Европы. Военно-политическое положение Прибалтики изменилось, что побудило Германию и СССР приступить к реализации своих договоренностей.
Договор о взаимопомощи с Эстонией
В 12.30 2 сентября советский полпред в Таллине К.Н. Никитин был приглашен к эстонскому министру иностранных дел К. Сельтеру, который заявил, что «правительство Эстонии хотело бы переключить свой торговый рынок на СССР, так как Балтийское море, вероятно, будет закрыто». Уже на следующий день советская сторона сообщила о своем согласии «серьезно увеличить размеры товарооборота между СССР и Эстонией» и о готовности приступить к переговорам об этом в Таллине или Москве по выбору эстонской стороны[123 - Полпреды сообщают… С. 22, 41.]. 6 сентября Эстония выразила удовлетворение по поводу советского ответа и предложила вести переговоры в Москве конфиденциально[124 - Там же. С. 24.]. 12 сентября эстонская сторона передала советскому полпреду памятную записку, в которой сообщалось о желании Эстонии выяснить возможность замены эстонско-советского торгового протокола от 9 января 1939 г. новым соглашением. Таллин был готов предоставить Москве годичные контингенты на ввоз в Эстонию товаров на сумму 18 млн эстонских крон, при экспорте в СССР товаров на сумму 14 млн эстонских крон. Кроме того, эстонская сторона была заинтересована в транзите через территорию СССР[125 - Там же. С. 26, 44.]. Советско-эстонские экономические переговоры начались в Москве 14 сентября, а уже 19 сентября выработанный торговый договор был парафирован и его подписание было назначено на 22 сентября[126 - РГАЭ. Ф. 413. Оп. 13. Д. 2408. Л. 71–75; Ильмярв М. Указ. соч. С. 443–445.].
Тем временем советское руководство тщательно готовилось к решению политических проблем в связи с предстоящей операцией против Польши. Еще 15 сентября нарком Военно-морского флота направил Военному совету КБФ шифротелеграммы №№ 2984 и 2988 с приказанием с 16 сентября линкоры, крейсера, минные заградители и подводные лодки до особого указания не выводить западнее большого Кронштадтского рейда, а находящиеся в море вернуть в базы, где следовало установить боны и брандвахту. Флоту было приказано к рассвету 17 сентября подготовиться к противолодочной операции, которая должна была занять ориентировочно 3 суток. Поднять систему охраны водного района по военному времени, иметь в готовности торпедные катера, тральщики и миноносцы с глубинными бомбами. Организовать систематический поиск подводных лодок самолетами в районе восточный Гогландский плес, выходы из шхер, островной район, Капорский залив, Сескарский плес, Красногорский рейд. «Все подлодки, обнаруженные [в] территориальных водах [в] погруженном состоянии, – уничтожать всеми средствами. Обнаруженные в нейтральных водах, заставлять всплыть, применяя оружие». 1 сторожевой корабль и 1 миноносец следовало иметь в готовности для высылки в район обнаружения подводных лодок. Кораблям предписывалось осуществлять в плавании противолодочные маневры. Флоту следовало быть готовым к угрозе атак торпедных катеров и скрытой постановки мин противником. Кроме того, следовало начать подготовку расчетов минной постановки в районе Шепелев – Стирсуден, приказание о чем последует днем 16 сентября[127 - РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 246. Л. 4.].
Соответственно 16 сентября Военный совет КБФ издал приказ № 1/оп: «Возможно ожидать появление подводных лодок иностранных государств с провокационными целями в восточной части Финского залива и в тер[риториальных] водах СССР. Для обнаружения и уничтожения подводных лодок в тер[риториальных] водах СССР с 6.00 17.09 начать систематический поиск подводных лодок в районе от Кронштадта до меридиана 27°, обеспечив особенно надежно Сескарский плес и Красногорский рейд. Все подводные лодки, обнаруженные в тер[риториальных] водах СССР, подлежат немедленному уничтожению, всеми боевыми средствами»[128 - Петров П.В. Краснознаменный Балтийский флот и Эстония в сентябре 1939 г. и инцидент с пароходом «Металлист» // Akadeemia: Eesti Kirjanike Liidu kuukiri Tartus. 18. Aastakaik. 2006. Number 6 (207) (URL: http://www.russika.ru/userfiles/adm_1332570340.pdf. С. 2–3).].
Также Военный совет КБФ получил от наркома ВМФ шифротелеграмму № 3072: «Для обнаружения морских и воздушных сил иностранных государств и предупреждения флота о появлении их для обеспечения своевременного развертывания – ПРИКАЗЫВАЮ:» установить дальний дозор подводных лодок на меридиане Ханко, при выходе из Моонзунда, в районе Таллин – Хельсинки и дальний дозор самолетами до меридиана Таллин – Хельсинки. Ближний дозор подлодок следовало установить на опушке шхер, к востоку от меридиана Гогланд и при входе в Нарвский залив с запада и просматривать эти же районы авиаразведкой не более 2 раз в сутки. «Категорически запрещается нарушение территориальных вод кораблями и самолетами дозора. Оружие применять только в случае непосредственной угрозы нападения»[129 - РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 246. Л. 6.]. 17 сентября КБФ (так же как Северный и Черноморский флоты) был приведен в боевую готовность № 1[130 - Петров П. Балтийский флот. Финский гамбит. М., 2005. С. 171.]. В составе КБФ имелось 2 линкора, 1 крейсер, 2 лидера, 9 больших эсминцев, 38 подводных лодок, 1 надводный минный заградитель, 16 сторожевых кораблей и тральщиков, 29 сторожевых и 62 торпедных катера. Кроме того, 2 больших миноносца, 8 подводных лодок, 4 тральщика и 1 канонерская лодка заканчивали приемные испытания перед включением в состав флота[131 - Советско-финляндская война 1939–1940 гг. на море. Ч. 1. М. – Л., 1945. С. 47–48.]. В сентябре 1939 г. в результате скрытой мобилизации корабельный состав КБФ пополнился 27 тральщиками и 56 буксирами и другими судами, а численность личного состава к 15 октября возросла до 61 105 человек[132 - Петров П.В. Скрытая мобилизация на Балтийском флоте осенью 1939 г. // Вопросы истории. 2010. № 12. С. 131–134.].
Тем временем 14 сентября в Таллин зашла польская подводная лодка «Ожел», которая 15 сентября была интернирована эстонскими властями: у экипажа было отобрано личное оружие, изъяты морские карты, сняты замки орудий и выгружены 14 из 20 торпед. Однако в ночь на 18 сентября польские моряки, оставленные временно на судне под стражей, вероятно, по совету военно-морского атташе Англии, разоружили 2 эстонских часовых и в 3.30 утра самовольно вывели лодку в море. Эстонские береговые батареи обстреляли ее, а сторожевые суда пытались преследовать, но, погрузившись под воду, лодка ушла. С рассветом эстонские ВМС приступили к поиску польской подлодки[133 - От пакта… С. 128–129; Морозов М. Повод к несостоявшейся войне // Флотомастер. 2002. № 6. С. 27–28, 30; Ильмярв М. Указ. соч. С. 434–435. Следует отметить, что польские подводные лодки «Сэмп», «Рысь» и «Жбик» были интернированы в Швеции соответственно 16, 17 и 27 сентября (Стрельбицкий К.Б. Подводные лодки малых флотов во Второй мировой войне 1939–1945 гг. // Тайны подводной войны. Вып. 2. Львов, 1996. С. 79). Подводная лодка «Ожел» 14 октября 1939 г. прибыла в Англию, однако лишь 8 декабря Лондон официально заявил об этом.]. В 9.15 18 сентября об этом инциденте было доложено в Москву, которая опасалась действий польских подводников против советского судоходства[134 - РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 204. Л. 41–42.]. Вероятно, поступившая информация обсуждалась в 0.30–0.45 19 сентября в кабинете И.В. Сталина, где присутствовали члены Политбюро ЦК ВКП(б) председатель СНК СССР В.М. Молотов, секретарь ЦК и Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А.А. Жданов, а также нарком Военно-морского флота флагман флота 2-го ранга Н.Г. Кузнецов и его заместитель флагман флота 2-го ранга И.С. Исаков[135 - Исторический архив. 1995. № 5–6. С. 52; На приеме у Сталина. С. 274.]. Уже в 3.24 19 сентября командующий КБФ получил от наркома Военно-морского флота шифротелеграмму № 3091/ш/сс:
«Ближний дозор П[одводных] Л[одок] типа «Малюток» установить [на] опушке финских шхер, [в] Нарвском заливе и дальний дозор подлодок не высылать.
Воздушная разведка и дозор до устья Финского залива.
Операцию постановки заграждения выполнить.
Подготовить с утра 19 сентября поиск легкими силами подлодок до Ирбенского пролива включительно, о чем дается специальное приказание»[136 - РГВА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 246. Л. 13.].
В 6.40 19 сентября командующий КБФ получил от наркома ВМФ шифротелеграммы №№ 3092/ш/сс и 3093/ш/сс:
«Легкие силы в составе 2 Л[идеров], 4-х новых М[иноносцев], 3 старых М[иноносцев] с утра 19 сентября, разбив на 2 группы, произвести поиск подлодок противника [в] водах Финского залива и подходах Моон[зунд]ского архипелага включительно Ирбенский пролив. Искать преимущественно на кромке эстонских территориальных вод.
Всякую замеченную подлодку топить. При преследовании разрешается заходить [в] эстонские воды.
Ввиду реальной угрозы ходить большими ходами, зигзагом.
Продолжительность операции ориентировочно 2 суток.
В случае протеста Эстонии отвечать, что [ведется] поиск польских подлодок, угрожающих интересам СССР.
Поддержку иметь [в] готовности за заграждением или в базе.
Аналогичный поиск [в] районе эстонских островов, бухте Кунда, Виках произвести С[торожевыми] К[о]Р[аблями], [в] ближайших районах М[орскими] О[хотниками].
Т[раль]Щ[ики] оставить [в] непосредственное прикрытие минной постановки и дозоре снаружи заграждения.
До меридиана Кальбоден-грунда ходить параванами.
При маневрировании учитывать эстонские батареи»[137 - Там же. Л. 12.].
Кроме того, как доложил флагман флота 2-го ранга Н.Г. Кузнецов в ЦК ВКП(б) и СНК СССР, «личный инструктаж и дополнительные разъяснения будут даны Военному Совету КБФ на месте моим заместителем флагманом флота 2 ранга т. Исаковым И.С., вылетевшим для этой цели в Кронштадт утром 19.9.39 г.»[138 - Там же. Л. 11.]. В 13 часов 19 сентября В.М. Молотов заявил эстонскому посланнику в Москве А. Рею, что СССР возлагает ответственность за происшествие с польской подлодкой на Эстонию и советский флот будет искать ее по всему Финскому заливу, в том числе и в ближайших окрестностях Таллина[139 - От пакта… С. 130.]. В тот же день нарком Военно-морского флота направил И.В. Сталину, В.М. Молотову и А.А. Жданову докладную записку № 10043/сс:
«Представляю решение Военного Совета Краснознаменного Балтийского Флота по выполнению операции поиска подводных лодок в Финском заливе и прилегающей к нему части Балтийского моря до Ирбенского пролива (вход в Рижский залив) включительно.
Поиск производится четырьмя группами кораблей: лидерами, новыми эсминцами, старыми эсминцами, сторожевыми кораблями и катерами охотниками за подводными лодками.
