скачать книгу бесплатно
– Откуда взялся? Отец-мать? – Бурцев хмыкнул. Ага, так вам и выложи о себе всю подноготную…
Ни к месту, ни ко времени вспомнилась засевшая в голове еще со школьных лет былина о Ваське Буслаеве. Зачин сказания так и рвался с языка. А что? Чем не легенда для нездешнего чужака. Бурцев не удержался – продекламировал насмешливо, глядя прямо в глаза Мишке:
– В славном великом Нове-граде, а и жил Буслай до девяноста лет… То мой отец, Пустобрех. Ну, а мать – Амелфа Тимофеевна. Доволен теперь?
– Брехня! – пьяно вскричал кто-то.
В передние ряды протолкался лохматенький, щупленький – соплей перешибить можно – нетрезвый человечек с изъеденной оспой лицом и оттопыренными ушами.
– Это я! Я Васька, Буслаев сын! Это мою маманьку Амелфой Тимофеевной кличут! Что же такое деется, люди добрые?!
Крикнул – и юркнул обратно в толпу. Вот, блин! Васька Буслаев! И смех, и грех! Да и ты тоже, Васек, хорош! Сглупил, сглупил. Былинок в детстве перечитал…
Толпа недовольно ворчала: самозванцев здесь не жаловали. Значит, один-ноль в пользу Мишки Пустобреха. Нужно срочнонабирать очки.
– Хватит лясы точить, новгородцы! – рявкнул Бурцев. – Говорите, чего надо, и разойдемся подобру-поздорову!
– Подобру-поздорову – это уже навряд ли, – осклабился Мишка. – А для начала нам надобен бесерменин княжий Арапша!
– Зачем?
– А живота его лишить хотим. Дабы впредь девок новгородских не портил.
Бурцев нахмурился. Что еще за чушь?! За княжьими дружинниками никогда подобного беспредела не водилось, а за татарскими союзниками Ярославича – и подавно. Жесткая школа ханских туменов, где казнят за малейшую провинность, не проходит даром: дисциплины в степняцких отрядах будет поболее, чем в разбитных новгородских ватагах.
– Где та девка? Покажите ее! – потребовал Бурцев. – Устроим разбирательство по всей строгости. Кто виновен – накажем.
Мишка замялся. Ясное ведь дело: никакой девки нет и в помине. Есть провокация. Дешевая и безграмотная притом! Но Пустобрех-то этого нипочем не признает. Тем более прилюдно.
– Отдавай Арапшу! – завопили из толпы.
– Он снасильничал!
– Точно знаем!
Крикуны-заводилы не зевали – волновали толпу.
– Когда?! – рыкнул Бурцев, – Когда снасильничал?
– Сегодня, – не подумав, брякнул Мишка Пустобрех. – Утром.
Что и требовалось доказать!
Бурцев отвесил пьяной толпе земной поклон, чем немало удивил и озадачил новгородцев. А главное – заставил умолкнуть купеческих наймитов. Затем провозгласил в наступившей тишине – громко и торжественно:
– Так пусть знает честной новгородский люд, что Арапша отбыл вчера вместе с князем, а посему никак не мог сотворить того, в чем его обвиняют.
В толпе загомонили, заволновались. Воинственный пыл спадал, недоумение росло. Если проблема только в Арапше – то она решена. Увы, все оказалось не так просто.
– Колдун Васька татарина-балвохвала защищает! – снова выкрикнули откуда-то из задних рядов. – На костер чернокнижника! Бе-е-ей!
Глава 5
Мишка напал первым. Пустобрех подошел уже достаточно близко и только выжидал подходящего момента, чтобы пустить дубинку в ход. И, видимо, подходящим счел кульминацию переговорного процесса. Подбодренный крикунами-зачинщиками, Мишка перехватил свое оружие двумя руками, размахнулся с плеча, ухнул…
Слишком долгие приготовления – Бурцев отреагировал быстрее. Разворот, уход с линии атаки…
Дубинка Мишки – небольшая, но увесистая вязовая палица – ударила сверху вниз, прогудела в воздухе, стукнулась толстым концом о дощатый настил моста, отскочила от сухого дерева. Когда Пустобрех размахивался второй раз, Бурцев вспомнил рукопашное прошлое. Тренированное, не скучающее без учебных спаррингов на дружинном дворе тело вспомнило само… И тело ответило. Бурцев достал конопатого здоровяка ногой. Легко, да с подскоком.
Позиция – лучше не придумаешь! Противник беззащитен: обе руки с дубинкой задраны вверх, позвоночник выгнут, корпус откинут назад. Тут и просто толкнуть его достаточно, чтоб опрокинуть. Но толкаться в бою Бурцев не привык. В бою он бил сильно и жестко. Как правило… Мишка Пустобрех исключением из правил не был.
Удар в челюсть. Пяткой. А на пяточке – каблучок тяжелого сапожка. А на каблучке – стальная подковка. В общем, вышло неслабо: сильнее вышло, чем кастетом. Мишка не успел ничего предпринять. И понять, вероятно, тоже. Высокие удары с ноги непривычны здешним кулачным бойцам. Ногами новгородцы разве что добивали или, точнее, дотаптывали павшего противника в лютом бою стенка на стенку. А чтоб вот этак – в морду, да в нокаут… Здесь такое еще было в диковинку.
Пустобрех грохнулся на мост. Упал навзничь – всей хребтиной о доски. Да так и застыл. Надолго, судя по всему. Выроненная палица откатилась в сторону. Бурцев поднял дубинку. Хотел зашвырнуть подальше в Волхов, да передумал. Замершая, было, толпа уже выплевывала, одного за другим, новых крепких ребятушек с дрекольем. Тоже, видать, зачинщики – из тех, что заодно с Пустобрехом были.
– Колдовством Мишку одолели! – орали парни в голос, заводя хмельной люд. – Истинно, колдовством! Не задрать православному христианину ноги выше головы! Балвохвальские то штучки!
Толпа волновалась. Крикуны с дубьем наступали. Бурцев пятился, подняв трофейную палицу. Приходилось ему однажды участвовать в палочном бою. Со Збыславом в Силезии дрался по польской правде. Но тогда бились один на один. И щит тогда на левой руке висел. Сейчас противников было больше, а щита – нема. Один пропущенный удар – и хана! От богатырского удара богатырским же ослопом, наверное, даже чудо-кольчуга не спасет – сшибут, блин, с ног на раз-два. А уж если шарахнут по черепу…
– Навалимся всем миром, правослывны-я! Хватай Ваську-чернокнижника-а!
«Мир», однако, медлил. «Мир» хотел вначале посмотреть на палочную потеху.
В этот раз напали сразу двое. Одного Бурцев уложил на подходе – вмазал Мишкиной палицей в голову – новгородец свалился, не пикнув. А вот от дубинки второго мужичка едва успел прикрыться. И, не мешкая, хорошенько засадил подъемом сапога противнику промеж ног.
Крикун-зачинщик согнулся в три погибели, упал в корчах. Отполз, причитая:
– Пошто по срамному месту бьешь, Васька-ирод-нечестивец?!
Бурцев добавил. Дубинкой по макушке. Тоже, блин, рыцари выискались! Сначала прут вдвоем на одного, а потом упрекают, что бой не по правилам!
А к нему уже подскочили еще трое.
Ну что сказать… Любили в Новограде палочные бои, Перуном еще завещанные[19 - Прим: Согласно одной из легенд, упомянутой в летописях, идол Перуна, сверженный в Волхов, даже специально оставил для этого новгородцам свою палицу: «…и вринувша его в Волхов. Он же, пловя скозь великий мост, верже палицю свою, рече: на семь мя поминают новгородскыя дети»…]. Однако в боях этих, как и в сшибке на кулачках, ставка делалась прежде всего на силу и удаль молодецкую, а не на ловкость или мастерство.
Мужики просто хватали дубье за один конец и били другим. Грубо, сильно, без затей. Сверху, да сбоку – наискось. Сбоку, да сверху. Мешая друг другу, а то и задевая ненароком в горячке сражения собственных товарищей. Защиты или тычковых ударов в палочном бою эти ребята не знали. Бурцев знал. И то знал, и другое. И кое-что еще. И дрался в иной манере. Как когда-то лупил скинов резиновой дубинкой в ОМОНе, как рубился мечом в Польше, Пруссии и на льду Чудского озера. А еще… Перехватив палку посередке, он ловко орудовал ею, как автоматом в рукопашной. С прикладом и с примкнутым штыком. Пока это помогало.
Из толпы выскакивали все новые и новые крикуны с дрекольем. Но все – не профессиональные бойцы, а так – пропойцы-наймиты, шумливая вечевая дружина с пудовыми кулаками и усохшими мозгами, привыкшая брать числом и горлом. Бурцев вертелся, крутился, как белка в колесе. Уклонялся, парировал, отбивался, сам наносил удары – благо, ширина моста не позволяла противникам зайти в тыл. И отступал к лошади, оставляя на мосту побитых и калечных.
От него отстали. Получив неожиданно жесткий отпор от одиночки, вечевые костоломы чесали репы, хорохорились, однако сызнова лезть под палку Бурцева не спешили. Бойцы пятились. Стонали раненные, возбуждено шумела хмельная толпа.
– Народ честной, да что же такое деется?! – громко и отчетливо возопил кто-то. Кажется, это был тот самый Василий Буслаев в засушенном виде. – Приблудный Васька-чернокнижник, самозванец бесов, наших бьет, новогородских!
– У-у-у! А-а-а! – возмущение и негодование.
А вперед уже проталкивались купеческие вояки. При броне и шеломах. С щитами, мечами, копьями…
«От этих ребяток палочкой уже не отмахнешься!» – подумал Бурцев.
… и с луками.
Стрела с тяжелым граненым наконечником нежданно-негаданно вылетела из толпы, ударила в плечо. Сильно ударила – едва не опрокинула. А вот это уже грубеж! Если б не трофейная кольчужка Фридриха фон Берберга, было бы хреново. Любую другую кольчугу бронебойная стрела, пущенная почти в упор, продырявила б в два счета.
– Кол-дов-ство! – заорали в толпе.
– Броня от стрел заговоренная на Ваське!
– Хватай его-о-о! В костер его-о-о!
И вот тут толпа подалась. Заревела многоголосым пьяным басом, хлынула на бойца-одиночку.
Сомнут! Сметут! Снесут! Это было ясно, как Божий день. Им всем было ясно. Бурцев досадливо сплюнул. Эх, мужики новогородские, вот ведь доверчивый и склочный народец! Ладно, палку – в Волхов. Пришла пора пускать в ход тяжелую артиллерию, а за неимением оной, придется воспользоваться…
Бурцев нырнул под брюхо лошади. Там, с другой стороны к седлу приторочен «MG-42», отбитый у цайткоманды СС на Чудском озере. Ручной пулемет со сложенными сошками готов к бою. Коробка барабанного магазина на полсотни патронов топорщится слева. Первый патрон ленты – в патроннике. Взята эта бандура, вообще-то, на крайний случай. Но уж куда крайнее-то?! Бурцев выругался: он так надеялся договориться без пулемета! Ан не дают…
Глава 6
Пьяная орущая толпа ничего не видела. Или не желала видеть. Или не желала понимать. Толпа не остановилась, когда Бурцев выступил из-за лошади с 11-килограмовым «МG-42» наперевес. Пулеметный ремень давил плечо, зато руки почти не ощущали веса оружия. А толпа надвигалась. Метров двадцать уже осталось. Или пятнадцать. Бей хоть прямо с рук – не промахнешься. Но нельзя же вот так сразу устраивать расстрел демонстрантов!
Первую очередь Бурцев пустил поверх голов – в белый свет, как в копеечку. Грохот и раскаты затяжного эха над Волховом… Бьющаяся от ужаса лошадь на привязи. И многоголосый нечеловеческий вопль…
– Гро-мо-мет! У него громомет!
Толпа встала. Как вкопанная. В каком-то десятке метров. Ага, проняло?!
– Расходились бы вы по домам, гой еси, люди добрые! Мля!
«Добрые люди» с дурными глазами и красными испуганно-злыми лицами тормозили. Он поторопил: вторая очередь прочертила неровную границу между Бурцевым и толпой. Пули застучали о мост под ногами новгородцев. С дощатого настила полетела щепа. Пунктир пулевых отверстий отчетливо обозначился на затоптанном до черноты дереве.
Есть! Толпа кричала и пятилась. Отвоевано еще метров пять. Десять… Были б новгородцы не пьяными – бежали б давно, теряя порты. А так – нет. Так соображают долго. Впрочем, хмельные головы быстро трезвели.
– Уходите, пока добром просят, а? – снова предложил Бурцев.
Он стоял. Толпа откатывалась. Отступали здоровые, отползали побитые. И слава Богу! Лишь бы в людей стрелять не пришлось.
И словно кто прочел его мысли.
– Не бо-и-ись, христиане! Не могет Васька гром и стрелы незримые колдовские в нас метать! В том нам заступа Божия перед чернокнижием нечестивым!
Толпа остановилась где-то на середине моста. Засомневались люди, загомонили, стряхивая оцепенение ужаса. Выходило не так, как хотел Бурцев. О страшной силе «невидимых стрел» были наслышаны все. Но, похоже, новгородцам, действительно, невдомек, почему колдовской громомет шуметь – шумит, а людей не валит. Стрельбу вхолостую – на испуг – здесь не признавали. Смертельное оружие должно бить насмерть – так разумели новгородцы. А если оружие не бьет… Значит, не страшное оно уже и не смертельное вовсе. Бунтари приободрились:
– Вперед, други! Господь оборонит нас! Нешто отступим теперь перед балвохвалом?!
– Бе-е-ей колдуна!
– В Волхов людишек княжьих!
– Круши-и-и!
– Васько-то один всего!
– На костер его!
– А девку чернокнижника растянуть и четвертовать!
– Только потешимся с ней по первоначалу!
– Га-га-га!
Пьяным взбудораженным людом управлять просто. Пьяный взбудораженный люд хорошо разумеет громкий окрик, да ко времени брошенное глумливое словцо. А вот остановить возбужденную толпу нелегко. Остановить ее может разве что вид собственной крови. И чем крови той будет больше, тем лучше.
Живая стена боязливо, осторожно, но все же снова надвигалась на Бурцева.
Вид крови?.. Снова палить в воздух или под ноги – бессмысленно. Это будет демонстрация слабости. А слабость только раззадорит обозленных новгородцев. Стрелять на поражение? Нельзя. Свои же, русичи. С ними ведь бок о бок немца воевали! И что же, косить теперь их из немецкого же пулемета?!
Но и не стрелять нельзя. Если не остановить толпу сейчас, на мосту – просочится зараза на Софийскую сторону, всколыхнет весь Великий Новгород. Когда-то, много лет… много лет тому вперед омоновское оцепление в Нижнем парке вышло навстречу бритоголовым скинам – вышло без оружия, уповая на одни лишь спецсредства и собственную крутизну. То была ошибка. Сейчас Бурцев мог ее повторить. А мог и не повторять.
Он поднял теплый ствол «MG-42»:
– Да стойте же вы, дурни!
Дурни стоять не желали. Дурни шли. Лезли на пулемет. Хмурые, злые, рычащие, кричащие… Испуганные и от того еще более страшные.
– Смерть колдуну!
– Смерть бесерменам татарским и княжьим дружинникам!
– И женам их и детям!
– Долой князя!
Вот ведь гадство! Бурцев тряхнул пулеметом:
– Остановитесь! Одумайтесь, олухи царя небесного!
Он отступил. На шаг. На два…
Его больше не слушали и не слышали.
Он остановился.
– Сто-о-оять, говорю!
Никакой реакции…
Раздавят. Сначала его, потом остальных.
Палец чесался о спусковой крючок. Бурцев стиснул зубы. Жаль… Но иначе – никак. Вы уж простите, мужики новогородские, только Аделаидку я вам на растерзание не отдам.
