Скарфинг. Книга вторая

Остановившись на пороге, София Павловна обводит взглядом комнату. На полу лежит старый, порядком выцветший ковер. На ковре выткан лев и косули на водопое. В углу стоит широкая кровать со спинкой из латунных прутьев с шарами. Письменный стол Гелий придвинул к окну. На столешнице лежит толстый лист оргстекла. Под листом – календарь, расписание занятий и периодическая таблица элементов Менделеева.       Над столом на полках теснятся книги, учебные пособия и тетради. К стене пришпилены кнопками вырезки из газет, фотография Николы Теслы, гербовый щит с черным василиском на желтом поле и плохого качества ксерокопия карты Меркатора. Рядом с картой София Павловна видит постер из зарубежного фетиш-журнала. На постере – длинноногая девица в черном латексном комбинезоне и маске. Как этот журнал попал в Тобольск, остается только гадать.

На одной из полок София Павловна замечает черно-белую фотографию в рамке. На фотографии двое мальчишек, стоящих возле подъезда блочного дома.

София Павлова снимает фотографию с полки.

– Это ты? – спрашивает она Гелия, показывая пальцем на худенького лохматого мальчишку.

Гелий молча кивает.

– А другой мальчик, кто он?

– А это мой старший брат, – говорит Гелий. – Наум.

– Он совсем на тебя не похож. Какой-то угрюмый… Ты с ним еще видишься?

– Наум погиб.

– Ох, прости…

– Как раз в тот год. Это последний снимок.

Гелий берет из руки Софии Павловны фотографию в рамке и всматривается в лицо старшего брата.

– Как же глупо все получилось, – говорит Гелий. – У нас неподалеку от дома была заброшенная стройка. Мы туда вечно лазили… В тот раз я забрался по строительным лесам на самый верх. Я как сейчас помню, сперва что-то заскрипело, настил у меня под ногами пошел в сторону и вдруг рассыпался. Я стал падать, но ухватился за какую-то балку. Я мотался, как сосиска на этой балке и чувствовал, что у меня соскальзывают руки. А внизу был залитый бетоном фундамент и какие-то железяки…

– И как ты выбрался?

– Это Наум меня вытащил. А потом сам сорвался с лесов. Он разбился насмерть… Я долго не мог в себя придти. Наум был моим самым близким другом. Мы все делали вместе, у нас вся жизнь была на двоих. И когда его не стало, от меня словно отрезали половину.

Гелий ставит рамочку с фотографией на полку.

– Хочешь горячего чая? – спрашивает он Софию Павловну. – У меня есть мята. И чабрец.

– Да, я очень хочу горячего чаю, – говорит доцент Вышеславцева.

– Я сейчас заварю… Подожди минутку!

– Ты хотел, чтобы я посмотрела…

– Да, да! Я и позабыл уже, – говорит Гелий и смеется. – Сейчас… Вот эта тетрадь.

Он выдвигает ящик стола, достает растрепанную общую тетрадь и протягивает Софии Павловне.

– У меня ничего толком не выходит, – признается Гелий. – Не могу понять почему…

Они снова целуются, потом София Павловна говорит Гелию строго,

– Принеси мне чаю. Я продрогла, пока мы шли от остановки. С Иртыша такой ветер.

– Я мигом, – говорит Гелий и уходит на кухню.

София Павловна слышит, как Гелий набирает воду в чайник, и как с грохотом опускает его на плиту. На краю стола лежит растрепанная книга с заглавием «The Art of Sardax». На обложке какой-то странный рисунок, выполненный в темных тонах. Книга выглядит весьма загадочно, и Софии Павловне хочется взять ее в руки, но дело на безделье не меняют. Рассеянно улыбаясь, она пролистывает тетрадь с черновыми расчетами. Чтобы было сподручнее читать, она зажигает настольную лампу. Но Софии Павловне нет причин тревожиться. Пытаясь изобрести генератор атмосферного электричества, Гелий бьется, словно рыба об лед. Как и другие беспокойные умы, он заперт в клетку бессмысленной и выхолощенной физики.

Глядя сквозь завесу медленно падающего снега, София Павловна думает, что Гелий, как будто без ума от нее. И как же сладко с ним целоваться! И какие у Гелия красивые руки! Доцент Вышеславцева представляет, как Гелий душит её этими красивыми большими руками, как его длинные пальцы сжимают ей горло. Она видит его лицо, склоненное над собой, немного испуганное, хмурое и эту растрепанную чулку… Или пускай он сделает это не руками, а ремнем. И неважно, что останутся следы! У нее есть сплетенный из кожаных полос мягкий ремешок…

София Павловна чувствует, как у нее пылают щеки. Она тяжело вздыхает и проводит прохладной рукой по лицу.

– Соня, ты не скучаешь? – спрашивает Гелий из кухни.

– Немного, – отвечает София Павловна, едва сдерживая смех.

– Чайник уже вскипел. Я сейчас.

Гелий приносит в комнату чашки с чаем и ставит их на стол.

– Соня, может, ты хочешь варенья?

– Нет, не хочу.

– А хочешь вафель?

– Гелька, перестань уже суетиться, – говорит ему София Павловна. – Я не люблю суетливых и беспокойных мужчин.

– Я запомню.

София Павловна берет чашку со стола. Она смотрит на Гелия огромными серыми глазами, дует на чай и делает маленький глоток, чтобы не обжечься.

– Как руководитель твоей дипломной работы, я рекомендую тебе найти другую тему, – говорит София Павловна. – Если ты, конечно, хочешь защититься и получить диплом.

– Мне казалось, я вот-вот решу эту задачку. Я как будто понял принцип…

– Давай честно, – предлагает София Павловна. – У тебя нет теоретически обоснованной модели.

Гелий вздыхает и ерошит рукой волосы.

– Слушай, может, я не права. Может, нужно еще раз все хорошенько…

– Нет, ты права, – Гелий делает глоток чаю, обжигается и ставит чашку на стол.

– Я и сам вижу, что ничего не получается, но ведь уперся, как баран.

Он убирает тетрадь в ящик стола.

– С глаз долой. Сколько времени я впустую потерял, подумать страшно.

– Ты ведь большой мальчик? Ты не будешь плакать? – спрашивает его с тревогой доцент Вышеславцева.

Она тоже ставит чашку на стол и обнимает Гелия.

– Я тебя утешу, – обещает София Павловна.

Сперва она целует Гелия осторожно, в уголок рта, словно пробуя его на вкус, а потом поцелуи Софии Павловны становятся все более настойчивыми и жадными. Горьковатый терпкий запах ее духов кружит Гелию голову. Они стоят, обнявшись, подле стола, а потом вдруг оказываются на полу, на старом ковре с тигром и косулями. Гелий стаскивает с Софии Павловны черный джемпер и со второй попытки расстегивает лифчик. У него дрожат руки, и звенит в голове. За окном в серых сумерках метет снег, и Гелию мерещится, будто он оказался внутри новогодний игрушки – огромного стеклянного шара. Он целует маленькие острые груди Софии Павловны и слегка покусывает соски цвета молочного шоколада. Спохватившись, Гелий принимается расстегивать джинсы…

– Подожди… Постой… – шепчет София Павловна.

– Что не так?

София Павловна смеется и тут же закусывает губу.

– Я хочу тебя попросить… Попросить об одном одолжении.

Доцента Вышеславцеву немного смущает пристальный и беспокойный взгляд Гелия. София Павловна прижимается к нему и трется о грудь острыми сосками. 

– Это жутко меня заводит, – шепчет София Павловна на ухо Гелию. – Тебе же не трудно? Сделай девушке приятно…

– Что мне сделать? – спрашивает Гелий.

– Придуши меня… Только не бойся, я знаю, что делать… Ничего со мной не случится.

– Придушить?

– Да-да, – шепчет ему в самое ухо София Павловна и возбужденно смеется.

Она торопливо расстегивает пряжку и выдергивает из шлевок брюк плетеный кожаный ремешок.

– Вот, – говорит она. – Вот этим ремнем… Затяни ремень у меня на шее. Затяни сильнее, так чтобы я начала задыхаться…

– Я видел такое в каком-то фильме, – говорит Гелий задумчиво и берет у Софии Павловны ремешок из рук.

– У нас в школе все играли в удушение, – шепчет ему на ухо София Павловна. – В старших классах… Я видела, как мальчишки душат друг друга до потери сознания. У них вставал член… Мы с подружками тоже попробовали… А у тебя не было такого?

– Я в другой школе учился, – усмехается Гелий. – Нет, прошло мимо меня… А, как это работает?

– Мне тоже было интересно, и я стала читать. Я так понимаю все дело в нехватке кислорода. Ты инстинктивно борешься за жизнь. Мозг реагирует на импульсы боли и страха, и в кровь выбрасываются эндорфины и дофамин. Сознание гаснет, подкорка растормаживается…

София Павловна затягивает на своей шее ремень.

– Конечно, лучше использовать шарф. Но мне нравится, когда душат ремнем.

Наполовину раздетые они стоят на коленях на ковре. Большие серые глаза Софии Павловны возбужденно блестят.

– Это опасно? – спрашивает Гелий.

София Павловна пожимает плечами и смотрит в сторону.

– Соня, я сделаю, как ты скажешь, – говорит Гелий. – Мне просто чудно немного…

Он берет рукой за кончик ремня и тянет Софию Павловну к себе и целует ее в губы.

– Пожалуйста… Придуши меня… Ничего не бойся… – шепчет она в промежутках между поцелуями.

– Хорошо.

Гелий расстегивает пряжку и снимает ремень с шеи Софии Павловны.

– Что ты делаешь?

– Только сперва я хочу попробовать сам, – говорит Гелий. – Мне любопытно, что ты чувствуешь.

София Павловна, прищурившись, всматривается в его лицо.

– Ты боишься?

– Немного, – признается Гелий. – Но это меня заводит.

– Ты плохой мальчик, – говорит доцент Вышеславцева, затягивая на шее Гелия кожаный ремешок.

Она возбужденно смеется, ерошит челку Гелия и шлепает его ладошкой по щеке. София Павловна толкает Гелия и тот послушно валится навзничь на ковер. София Павловна садится ему на грудь. Она наматывает ремень на руку и затягивает петлю на шее у Гелия. Её рыжие волосы светятся в сумраке.

– Ты, правда, никогда раньше не пробовал?

Гелий качает головой. 

– Знаешь, а я даже немного тебе завидую, – говорит София Павловна и принимается душить его ремнем. 

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

– Ты хоть понимаешь, что вытянул счастливый билет? – спрашивает Катерина Осиповна.

Она не сводит с Наума пристального взгляда своих холодных и прозрачных, как льдинки глаз.

– Да, госпожа, – отвечает Наум.

Он лежит в смотровом кресле голый, пристегнутый браслетами за запястья и щиколотки. Ноги Наума задраны вверх и разведены в стороны.

– Я думала отослать тебя на ртутный рудник, – продолжает Катерина Осиповна ровным голосом. – Таким как ты на руднике самое место.

– Да, госпожа, – соглашается Наум, а сам со страдальчески выражением на лице следит за Ефросиньей Ивановной.

Натянув латексные перчатки, докторша подкатывает к креслу ларь на колесиках. Она откидывает тяжелую крышку, и Наум видит наклонную панель из орехового дерева с гальванометром, лампочками, хромированными тумблерами и гнездами для подключения насадок различного назначения.

Ефросинья Ивановна щелкает крайним тумблером, и машина оживает. На панели вспыхивают лампочки, по кабинету плывет низкий тревожный гул.

– Однако, тебе сказочно повезло, – говорит Катерина Осипова с недоброй усмешкой. – Ты теперь игрушка госпожи Музиль-Арельской. Ты на особом положении… Как у нас дела, Фрося?

Докторша выдвигает ящик расположенный пониже приборной панели.

– Можешь меня поздравить, у нас наконец-то была эрекция.

– Так ты полагаешь…

– Да. Я запустила сперматогенез, – докторша торжествующе улыбается. – Простата еще увеличена, но это мелочи…

– Значит, успели, – говорит Катерина Осиповна, нисколько не изменившись в лице.

Она поднимается с кушетки, проходит по кабинету, постукивая каблучками, и останавливается подле окна. Сложив на груди руки, Госпожа Потехина смотрит на песчаные барханы, тянущиеся до горизонта.

Ефросинья Ивановна достает из выдвижного ящичка металлический электрод толщиной с палец. Электрод закреплен на деревянной рукоятке. К рукоятке присоединен длинный тонкий кабель в оплетке, на конце кабеля, словно жало поблескивает тонкий металлический разъем.

– Ты просто волшебница, Фрося.

– Я всю жизнь на Ферме, – отвечает Ефросинья Ивановна. – Я кое-чего в этом деле понимаю.

 Она вставляет разъем питания в одно из гнезд на панели.

– Перво-наперво диета. Ну и гальваническая машина по три сеанса на дню.

– Да-да, – кивает Катерина Осиповна. – Разумеется.

Она достает из кармашка жевательную смолку, разворачивает фантик и бросает в рот.

Пощелкав тумблерами, Ефросинья Ивановна выставляет необходимую силу тока. Смазывает электрод густой смазкой и подходит к креслу.

– Катенька, я совсем позабыла про кляп! Вы не могли бы… А то, не ровен час, язык себе прикусит.

Катерина Осиповна берет кляп из стоящего на столе лотка. Кляп сшит из толстой спиной кожи, скрученной в несколько слоев. Кляп уже не новый, на коже остались отпечатки множества зубов.

Катерина Осиповна останавливает подле кресла. Наум послушно открывает рот и закусывает кожу.

– Умница, – говорит Ефросинья Ивановна и хлопает Наума по бедру рукой в перчатке. – Это для твоего же здоровья. Да и не сильно оно жжется…

Наум неразборчиво мычит что-то сквозь кляп.

– Ну, вот и славно, вот и славно…

Докторша склоняется промеж разведенных в стороны ног Наума и, не торопясь, вводит в анус поблескивающий от смазки электрод. Наум лежит в кресле, крепко сжав в зубах кожаный кляп, и глядит в потолок. У него застывшее, будто окаменевшее лицо.

– А когда прилетает судья? – спрашивает докторша.

– Завтра.

Ефросинья Ивановна цокает языком.

– Я бы подождала еще пару деньков.

– Поликсена Егоровна ждать не станет, – качает головой госпожа Потехина. – Она грозилась еще вчера прилететь на Ферму. Я еле отговорила.

– Ишь, нетерпеливая какая, – смеется докторша и нажимает на клавишу на рукоятке электрода.

Слышен электрический треск. Тело Наума изгибается на смотровом кресле. Ноги дергаются в металлических подколенниках. Кольца браслетов впиваются в кожу.

– Терпим-терпим… – говорит строго докторша. – Чай, не первый раз.

Она неторопливо двигает электродом вперед и назад. Потом отпускает клавишу, и электрический треск смолкает.

Наум, прикрыв глаза, лежит в смотровом кресле и дышит, как загнанная лошадь.

– Фросенька, скажи, – спрашивает Катерина Осиповна. – А почему у кресла ножки стеклянные?

И она стучит мыском туфельки по изогнутой, отлитой из стекла ножке.

– Зачем это тебе? – удивляется Фрося. – И потом, ты уже спрашивала.

– Не зачем, – отвечает госпожа Потехина. – Просто любопытно.

– Любопытство кошку сгубило. Катенька, стекло это диэлектрик, понимаешь? Если не изолировать ножки кресла, электрический флюид не будет скапливаться в теле самца, а уйдет под землю.

– Ни слова не поняла, – признается госпожа Потехина. – А вообще, что происходит, когда ты бьешь самца электрическим током?

– Тут видишь, какое дело. Механическая дойка нарушает равновесие электричества в теле. Отсюда все болезни. А я просто это равновесие восстанавливаю, – Евфросиния Ивановка повернувшись к ларю, щелкает тумблерами, поднимая напряжение, идущее на электрод.

– Готов? – спрашивает докторша.

Наум мычит, зажав кляп во рту, и мотает головой из стороны в сторону.

Докторша ласково улыбается Науму и нажимает на клавишу.

Раздается треск электрического разряда. Тело Наума изгибается в кресле. Широко распахнутыми бессмысленными глазами он глядит сквозь стены кабинета в пустоту. В уголках его рта появляется пена. Катерина Осиповна наблюдает за лечебной процедурой, кривя тонкие губы в усмешке.

Когда докторша отключает ток, госпожа Потехина склоняется к изголовью кресла.

– Слушай меня очень внимательно, потому что от этого зависит твоя жизнь, – говорит госпожа Потехина негромко. – Завтра Поликсена Егоровна прилетит на Ферму, чтобы немного развлечься. Если ты её ублажишь, она заберет тебя в свое поместье на берегу Гирканского моря. Говорят, в этом поместье у судьи небольшой гарем… И не дай бог, Поликсена Егоровна вернется в столицу недовольная. Я тебя пороть не стану. Я тебя в мусорную шахту сброшу. Живого. Ты меня понял?

Наум несколько раз кивает. Он тяжело и часто дышит. Его лицо блестит от пота.

– Ублажить госпожу Музиль-Арельскую вовсе не сложно, – продолжает Катерина Осиповна. – Если сделаешь все, как я тебе скажу, увидишь Гирканское море. Запомни, Поликсена Егоровна желает, чтобы с ней обходились особым образом. Беда в том, что не у каждого самца хватает на это духа…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Зажав в зубах пеньковую трубку, Ида Павловна сидит подле стола и смотрит еще не проснувшимися стеклянными глазами за окно. Над крышами Старого посада медленно поднимается бледное осеннее солнце.

– Татьяна Измаиловна сейчас доит раба, – жалуется София. – Опять придется самой заказывать завтрак… Ты будешь кофе? А хочешь, оладьи со сметаной?

– Нет, сестренка, спасибо. Только кофе.

София Павловна идет к кухонному шкафу, составляет заказ и отправляет его на фабрику-кухню. Заложив руки за спину, она подходит к карте Глиссона-Меркатора, висящей на стене в тяжелой потемневшей раме.

– Значит, на северный полюс?

Ида Павловна пожимает плечами.

– Видит бог, я откладывала эту экспедицию, как могла.

– Но почему?

– Это будет моя последняя экспедиция, Софи. Если у меня получится добраться до северного полюса, обратно я уже не вернусь.

– Я не понимаю…

Ида Павловна молча улыбается младшей сестре и принимается выколачивать из трубки пережженный табак.

София Павловна оборачивается к карте.

– Тобол у нас здесь… Теперь идем вверх по Ирию… Ирий впадает в Инд… Поднимаемся выше по Инду. По правому берегу – земли, где живут самоеды. По левому – Золотая баба. Входим в Карское море… – пальчик Софии Павловны скользит по стеклу. – Мимо Тазаты, мимо Новой Земли… Я вижу четыре больших острова на самом севере, разделенные проливами.

– Два из них обитаемы, – замечает Ида Павловна. – Говорят, на этих островах живут скрилингеры, то есть пигмеи по-нашему.

Прищурившись, София Павловна читает мелкий пояснительный текст, написанный на одном из четырех северных островов.

– Океан, пробив девятнадцать проходов между островами, имеет четыре пролива, которые непрерывно текут на север. На вершине мира, под неподвижной полярной звездой существует отверстие в тверди земли, там воды из проливов устремляются по кругу и сходят в подземное царство…

– Путешественники рассказывают, что течение в проливах настолько сильное, что каждый корабль, войдя в проход между островами, не сможет повернуть обратно и будет затянут в водоворот.

Звякает колокольчик, и дверцы кухонного лифта распахиваются. София Павловна достает из лифта поднос с кофейником, молочником, чашками и миской с оладьями. Барышня относит поднос к столу и наливает кофе.

– Спасибо, Софи, – благодарит её Ида Павловна.

Она осторожно бреет с подноса хрупкую фарфоровую чашку. Рука у нее крупная, как у самца, а пальцы короткие и толстые.

– А что это за черная скала на самом полюсе? – спрашивает София и берет из миски оладью.

– Это и есть магнитный полюс, – отвечает Ида Павловна. – Говорят, скала состоит сплошь из магнитного камня. Это на неё указывает стрелка любого компаса.

– А это отверстие в земной тверди?

– Что-то вроде слива в ванной. Через это отверстие сливаются воды мирового океана. Если повезет, водоворот вынесет меня наружу…

Услышал шаги в коридоре, Ида Павловна замолкает. В гостиную в маске и узких кожаных трусах заходит Гелий.

– Прогуляемся немного по городу? – спрашивает старшую сестру София.

Гелий нерешительно подходит к столу и обращается к Иде Павловне.

– Госпожа, позвольте спросить.

Ида Павловна с недоумением глядит на раба, а потом снисходительно кивает.

– Ну, спрашивай.

– Я и мой брат… Мы хотели угнать виман для полетов в стратосферу, – рассказывает Гелий. – Он стоит недалеко за городом, на старой верфи. Это тот самый виман…

– Построили только один виман для подъема на большую высоту, – перебивает его Ида Павловна. – Именно на этом вимане я и поднималась в стратосферу. Сколько же лет с тех пор прошло… Так что же, вы его не угнали?

– На вимане не доставало одного движителя. И я побоялся, что мы не сможем удержать судно в воздухе. А потом… Потом на верфь заявилась Тайная канцелярия.

София Павловна отодвигает в сторону тарелку. Подперев ладонью подбородок, она со странным выражением на лице слушает Гелия.

– Верно. Помниться, один из вихревых движителей вышел из строя, и мы садились на трех, – говорит Ида Павловна. – Я одного не могу понять, зачем вам сдался этот виман?

– Мы хотели сбежать, – отвечает Гелий. – Мой брат говорил, что если мы будем подниматься все выше и выше, то доберемся до края…

Сестры Брошель-Вышеславцевы переглядываются друг с дружкой.

– У тебя была мерцающая эпилепсия? – спрашивает негромко Ида Павловна.

– Они называют это падучей, – поправляет её младшая сестра.

– Да, госпожа. И у меня и у моего брата этим летом случилась падучая. В один день, в одну и ту же минуту, – говорит Гелий.

Он вспоминает, как остановился посреди заводского двора, потому что вокруг сделалось необычайно тихо. А потом с неба стал валить снег. Снега было так много, что у Гелия закружилась голова. Стоящий неподалеку Наум выронил из руки тяжелый инструмент. Он смотрел по сторонам изумленным медленным взглядом, и тогда Гелий понял, что старший брат видит то же, что и он. Сквозь снежную завесу угадывались очертания города, знакомого и в то же время чужого, и где-то вдалеке горели холодные синеватые огни. Гелию захотелось выйти за заводские ворота, но он успел сделать лишь пару шагов. А потом его сознание погасло, словно кто-то задул пламя свечи, и Гелий, как кукла повалился в раскаленную полуденным зноем пыль…

– Вот же удивительная история, – качает головой Ида Павловна. – Я еще не слыхала, чтобы приступ случался у двух людей разом.

Она высекает искру вечным огнивом и принимается раскуривать трубку.

– Так ты хотел спросить о той экспедиции?

– Да, госпожа.

– Что же, я расскажу… Мы поднялись на высоту немногим меньше ста верст, когда виман на полном ходу врезался в небесный купол. Удар был такой силы, что я боялась, как бы корпус не треснул. Корпус остался целым, но один движитель вышел из строя. А в иллюминаторах потрескались стекла… Вот тогда-то мы и узнали, какая под куполом стоит адская жара! Теперь я понимаю, что по-другому и быть не могло, – ворчит Ида Павловна. – Во-первых, горячий воздух поднимается наверх. И потом, там же ходит солнце… Насколько я могу судить, солнце не слишком велико. Такой раскаленный пышущий жаром колобок.

– Значит, мой брат ошибся, – говорит Гелий. – На вимане отсюда не сбежать.

– Я уже пробовала, – невесело усмехается Ида. – Зато теперь мы знаем, как обстоят дела. Наш маленький мир накрыт сверху стеклянным куполом, будто крышкой. А по краям его окружает отвесная ледяная стена. Нас словно заперли в этом месте…

– Как ты посмел разговаривать с госпожой? – спрашивает экономка, заходя в гостиную. – Ида Павловна, простите, этот раб совершенно не обучен этикету. И вдобавок глуп, как пробка. Как я его не луплю – все без толку. Простите, если он вам досаждал…

Ухватив Гелия за кожаную петлю, пришитую к маске, Татьяна Измаиловна выводит муниципального раба в коридор. Ида Павловна затягивается трубочкой и задумчиво смотрит Гелию вслед.

– Я же говорила тебе, не смей открывать рот! Мало я тебя порола? Вижу, что мало… – доносится из коридора голос экономки и цоканье ее каблучков.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Со смотровой площадки открывается замечательный вид на Нижний посад, похожей не кучу тлеющего мусора, на рыжую пустошь и ленту Ирия вдалеке.

– Я хотела сказать, что нисколько на тебя не в обиде, – говорит София. – Я понимаю, почему ты открылась мне только сейчас. Я была такая не сдержанная и глупая. Я обязательно проболталась бы Досе, а там, сама знаешь, чем бы все кончилось.

– И все равно я чувствую себя виноватой, – отвечает Ида Павловна. – Ты сходила с ума, а я не знала, как тебе помочь. А потом я отправилась в экспедицию, а Дося отдала тебя в Заведение.