Гувернантка. Книга вторая.

Рассказывая эту историю, Анна Павловна то и дело улыбается племяннику и показывает ему ровные, крупные зубы. И только теперь Арсений замечает, какая массивная и тяжелая у тетушки нижняя челюсть, а подбородок слишком уж выдается вперед.

А ведь Анна Павловна никак не может быть моей тетушкой, неожиданно думает про себя Арсений. Слишком уж она молодо выглядит. Нет, все это какая-то глупость, недоразумение…

От этих мыслей Арсению становится неспокойно на душе, а голова делается больной.

– Я выйду на балкон, – говорит он тетушке, осторожно поднимаясь со стула. – Подышу немного.

Балкон залит солнцем, изогнутая полукругом балюстрада потрескалась и облупилась. Опершись руками о теплый камень, Арсений глядит на пасторальный и безлюдный пейзаж – на березки, высаженные вдоль подъездной дороги, на крапчатую тень листвы, лежащую в пыли, на заросший бурьяном пустырь, на кусты ракиты и перелесок вдали. И над всем этим маленьким родным мирком в высоком, налитом густой синевой, небе стоят без движения величественные облачные башни.

Налетевший ветерок треплет Арсению волосы.

– Вам нездоровиться? Насколько вы оправились от лихорадки? – слышит он голос Анны Павловны из гостиной.

– Утром мне показалось, что я совершенно здоров. Но теперь я чувствую сильную слабость, а бывает, голова кружится. Стыдно сказать, у меня ноги дрожат, как у старика.

– Тут нечему удивляться. Вы столько времени провалялись в кровати… Не тревожьтесь, Арсений Захарович, вы молоды и быстро восстановите силы.

Арсений невесело усмехается. На солнцепеке ему делается жарко. Обернувшись, он видит старое кресло, застеленное плетом, в котором тетушка обыкновенно любила сидеть по вечерам. Подле кресла на деревянной треноге стоит фотокамера – коробка корпуса обтянута черной тисненой кожей, кольца объектива поблескивают на ярком солнце латунным блеском.

Заинтересовавшись, Арсений подходит ближе и, склонившись над фотоаппаратом, читает выгравированное на шильнике называние фирмы – «Ica Wunsche Juwel».

– Это верно ваша фотокамера? – спрашивает Арсений.

– Что? – растерянно переспрашивает тетушка. – Ах, нет… Это моей компаньонки. Она просто обожает фотографировать… Но вы меня отвлекли. Я хотела сказать, что малярия это коварная болезнь. Приступы лихорадки будут повторяться еще какое-то время, но все реже и реже.

– Вы болели малярией? – спрашивает Арсений и возвещается с балкона в тень и прохладу гостиной.

– К счастью, бог миловал, – отвечает тетушка. – А вот Эльсбет подцепила лихорадку, когда мы были на Цейлоне.

– Вот как, – говорит Арсений и, взяв со стола чашку, делает глоток остывшего кофе. – А где же ваша компаньонка?

– Эльсбет сейчас занята, – говорит Анна Павловна, как будто немного смутившись. – Я попросила ее собрать… Собрать один гимнастический тренажер. Впрочем, это не важно. Вы слышите?

Арсений и верно слышит – сперва приглушенный стук молотка, а после, как кто-то пилит дерево пилою. Звуки определенно доносятся из-за стены. Арсений в недоумении оглядывается и замечает, что стулья, стоявшие обыкновенно подле запертой двери в биллиардную, теперь отставлены в сторону. Этой комнатой тетушка не пользовалась вовсе, и Арсений начисто позабыл про ее существование, хотя однажды бывал там и своими глазами видел и массивный стол с лузами и порванным зеленым сукном, и громоздкие потертые кресла, и пыльные гардины на окнах.

Гликерия Павловна рассказывала Арсению, что при ее покойном муже в усадьбу частенько съезжались соседские помещики – отужинать, покатать шары, посудачить о политике и лошадях. Муж Гликерии Павловны был, как говориться, душой компании. Он обожал застолья, недурно пел, любил перекинуться в вист, раскатать французский карамболь и был не дурак выпить. Умер он от апоплексического удара, не дожив до пятидесятилетия считанные дни. Гликерия Павловна напротив не терпела шумных сборищ, она любила гулять по саду, читала допоздна при свете лампы, и часами могла пить чай из самовара непременно с мятой и смородиновым листом. И вот, в старой усадьбе сделалось тихо и покойно, жившие по соседству помещики более не докучали Гликерии Павловне, двери в биллиардную комнату заперли и поставили подле два стула, и неумолимое время стало сбавлять свой ход, пока и вовсе не остановилось, так деревенский пруд со стоячей, подернутой ряской водой, превращается понемногу в болото.

– Моя компаньонка скоро освободится, и я вас познакомлю, – обещает Анна Павловна. – Эльсбет отличный механик. Она разбирается в электричестве, в фотографии, в автомобилях. Это необычная женщина! Я думаю, у нее мужской склад ума… Если бы не дурной характер, цены бы ей не было.

– Касательно скифской лихорадки, – говорит Арсений. – Позвольте, я загляну в справочник?

Взяв со стола медицинский справочник, он осторожно листает пожелтелые ломкие страницы, готовые выпасть из переплета. Близость этой незнакомой зрелой женщины волнует его. Мысль, о том, что Анна Павловна совершенно нагая под тонким капотом не дает Арсению покоя.

Анна Павловна, между тем, нисколько не смущаясь племянника, берет в одну руку черепаховый гребень, а в другую – несколько заколок с янтарными круглыми шляпками, принимается укладывать волосы, поглядывая в зеркало на дверце комода.

За стеной в биллиардной комнате то стучит молоток, то что-то лязгает.

Из медицинского справочника Арсений узнал следующее – Скифская лихорадка один из видов малярии, распространенная в средне полосе Российской империи. Симптомы – высокие подъемы температуры, кашель, потливость, ломота в суставах, головная боль, анемия, судороги, спленомегалия, гепатомегалия… Для малярии свойственно хроническое течении с множественными рецидивами. Разносчиком является комар вида anopheles. Характерно циклическое проявление симптомов, обострение длится до десяти часов, затем наступает спад.

Да, что-то такое припоминается Арсению, будто он выплывал из горячечного бреда обессиленный и мокрый от пота в окоем короткого штиля и, напившись воды, провалился в глубокий тяжелый сон, но вскоре лихорадка находила его во сне. Будто из вселенской тьмы появлялось пылающее злое солнце и подлетало все ближе и ближе. В его зеленоватых лучах Арсению отчего-то делалось до того зябко, что лязгали зубы, а голова раскалывалась и пылала, как обугленная головня, которую вытащили из костра.

От других видов малярии Скифская лихорадка отличалась длительным первичным периодом заболевания, а впоследствии ярко выраженным сатириазисом.

Арсений усмехается. Этот термин, впрочем, как и большинство других, ему незнаком, но ничего хорошего Арсений не ждет. Пролистав страничку-другую, он находит статью с нужным заглавием.

Сатириазис – сексуальное расстройство, вызывающее чрезмерное половое влечение. Причины расстройства самые различные – нарушения работы гипоталамуса и лимбической системы, перенесенные ранее заболевания и так далее… При остром расстройстве происходит резкое возбуждение нервной системы, больного преследуют эротические фантазии и навязчивые образы.

Этого еще не хватало, с тоскою думает Арсений, и, вздохнув, закрывает медицинский справочник.

– Главное, регулярно пейте хинин, – советует племяннику Анна Павловна. – И наберитесь терпения. Понемногу рецидивы будут случаться все реже.

В эту минуту дверь биллиардной комнаты с пронзительным скрипом открывается, и на пороге появляется компаньонка Анны Павловны – Эльсбет.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Это молодая женщина лет, наверное, двадцати трех или двадцати пяти, но Арсений не может отделаться от впечатления, что перед ним стоит девочка-подросток – угловатая, нескладная, немного сутулая, с излишне длинными руками. Лицо у Эльсбет худое и узкое, усыпанное веснушками, губы тонкие, а нос с горбинкой. Ее тусклые, рыжеватого цвета волосы заплетены в жидкую косицу.

На компаньонке Анны Павловны старое залатанное черное платье и фартук. В правой руке Эльсбет несет ящичек с инструментом, а на левую руку натянутая кожаная перчатка по самый локоть. Поставив ящичек на пол возле серванта, Эльсбет достает ветошь из кармана фартука и принимается вытирать руки.

– Моя компаньонка Эльсбет Шрагмюллер, – представила барышню Анна Павловна. – А это Арсений Захарович, мой племянник. Впрочем, ты его уже видела. Но тогда Арсений Захарович был в беспамятстве.

– Рад нашему знакомству, – говорит Арсений и, захлопнув медицинский справочник, откладывает его в сторону.

Эльсбет кривит в усмешки тонкие бледные губы и не то кланяется, не то кивает Арсению,

– Freut mich.

– Эльсбет, сколько раз я просила тебя говорить по-русски, – скучливым голосом делает замечание Анна Павловна, а сама пристраивает еще одну прядь к высокой прическе и прикалывая ее заколкой. – Видите ли, Арсений Захарович, во время путешествий я стараюсь изучать языки и обычаи разных стран. Я нахожу, что это бесценный опыт. Увы, Эльсбет совершенно неспособна к языкам, а кроме прочего упряма, как ослица! Она будто нарочно напрашивается на выволочку…

Эльсбет снимает фартук, подходит к столику и наливает в чашку остывший кофе. Она хочет уже взять пирожок из блюда, но кожаная перчатка кажется ей грязной, и компаньонка ловко стаскивает ее с руки. Арсений едва не вскрикивает от удивления, и тут же вспоминает рассказ Ульяны, которому он, признаться, вовсе не поверил.

Вместо левой руки у Эльсбет металлический протез, который крепится к локтевому суставу. Этот протез напоминает футуристические наручи, искусно сработанные из черненого металла. Суставные поблескивающие смазкой шарниры, тонкие металлические пальцы, тяги из каленой поволоки… На глазах Арсения компаньонка непринужденно берет пирожок механической рукой. Протез так точно откалиброван, что может справиться с мелкой работой не хуже человеческой руки!

– Извините, – говорит Арсений, отводя взгляд в сторону. – С моей стороны невежливо так пялиться.

Поглотив пирожок и запив его кофе, Эльсбет достает из портсигара папиросу. Закусив зубами картонный мундштук, компаньонка щелкает пальцами протеза. Промеж пальцев вспыхивает электрическая дуга, и сыплются искры. Эльсбет раскуривает папироску и театрально затягивается.

– Я просто никогда не видел настолько искусно сделанного протеза, – оправдывается Арсений. – Признаться, я не могу понять, как эта штука работает.

– О, это маленькое чудо, – соглашается Анна Павловна. – Таких протезов, наверное, меньше дюжины во всей Германии. Это опытный образец. Для его работы требуется электрическая энергия. Но, полагаю, вы и сами об этом догадались.

– Да, я подумывал об электричестве. Но тогда выходит, ваша компаньонка должна носить с собой аккумуляторную батарею. У нас в России делают такие аккумуляторы, я и сам их видел. Эти аккумуляторы довольно громоздкие и тяжелые…

Тетушка принимается смеяться. Она откидывает голову назад, будто нарочно выставляя напоказ свою гладкую белую шею. Сквозь ткань капота заметны очертания пышной груди Анны Павловны. Арсений чувствует, как под халатом топорщится и наливает кровью член.

– Сатириазис, – шепчет сквозь зубы Арсений и устало прикрывает глаза.

– Но этот аккумулятор сделан в Германии, – говорит Анна Павловна, отсмеявшись. – Он настолько мал, что Эльсбет носит его под платьем на специальном эластичном поясе.

– Ни в жисть не поверю, – твердо заявляет Арсений.

– Ты глупый, – говорит низким хрипловатым голосом Эльсбет.

У компаньонки такой акцент, что Арсений едва ее понимает.

– Покажи Арсению Захаровичу, – велит Анна Павловна.

Эльсбет затягивается папироской.

– Нет. Не стану.

– Вот как? – удивленно понимает тонкую бровь Анна Павловна. – Позволь спросить, отчего же?

Эльсбет не сводит насмешливого взгляда с Арсения. Ему становится неловко, он совершенно не может понять, что у этой немки в голове.

– Это будет неприлично, – отвечает, наконец, компаньонка.

Анна Павловна усмехается.

– Ну, что я вам говорила – Эльсбет упряма, как ослица. Но она права, задирать юбку в присутствии молодого мужчины и, верно, неприлично. Так вы уж поверьте мне на слово, Арсений Захарович.

– Верю. Это просто удивительно! – качает головой Арсений.

– Но я хотела расспросить вас о моей сестре. Я едва её помню. Чем Гликерия интересовалась? Какой образ жизни вела?

– Гликерия Павловна была чудесным человеком, – искренне говорит Арсений. – Она была крайне добра ко мне, чего я, признаться, совсем не ценил… Она поддерживала отношения со старинными подругами и случалось ездила в столицу, чтобы их навестить… Любила гулять по саду, много читала, частенько сидела вон в том кресле на балконе. Со стороны ее жизнь могла бы показаться скучной, но мне сейчас кажется, что тетушка была необыкновенно счастлива все эти годы. Разве что я доставлял ей огорчения.

– Aber, mein Gott, was fur Misere! – говорит по-немецки Эльсбет, закатив глаза к потолку.

– По-русски, моя дорогая, – напоминает ей Анна Павловна. – Я гляжу, у тебя нынче настроение во всем мне перечить.

 Эльсбет криво усмехается и тушит папироску в пепельнице.

– А вы? Позвольте спросить Арсений Захарович, что вы делаете в этой провинции? – с живым интересом спрашивает тетушка. – Отчего вы не на службе? Или, может статься, вы учитесь в университете?

Анна Павловна по-дружески улыбается молодому человеку, словно они знакомы уже сотню лет.

Сказать по правде, Арсения смущает и этот пристальный взгляд и поощрительная улыбка Анны Павловны. В эти минуты Арсений явственно осознает горькую истину, которую старательно скрывал от себя все это время – он тунеядец и лентяй.

– Вы верно подумали… Я учусь, вернее учился с университете, в столице, – говорит Арсений. – Но, признаюсь, я не находил в этом учении много смысла. Точные науки меня совершенно не занимали, я к ним не способен… Я полагал, что стану изучать философию и взялся штудировать древнегреческих философов.

Арсений с досадою вспоминает свои занятия философией в гамаке или на сеновале. От чтения философских работ его неудержимо тянуло в сон, и кончился тем, что Арсений принялся читать порнографические романы, которые по большей части тоже были скучны. Так он и валялся в гамаке до самого вечера, распаляя в себе похоть, а вечером отправлялся в Березин, в дом терпимости к мадам Брюс… Ах, сколько же сладкого безделья было в этих майских деньках и как далеко теперь ушло это время!

– Но это все вздор, пустое, – говорит решительно Арсений. – Я займусь сочинительством. Да-с! Я полагаю, у меня к этому есть талант.

– Да-да, – кивает тетушка, не спуская с Арсения восторженного взгляда своих чудесных серых глаз. – Я пробовала читать русскую литературу. Пушкин, граф Толстой, Тургенев. Я однажды пыталась прочитать «Войну и мир», но это для меня слишком сложно.

Анна Павловна сидит на краешке дивана, подавшись вперед. Арсению кажется, что он чувствует жар, исходящей волнами от этой женщины, будто от натопленной печки.

– И вы полагаете писать в том же роде? – спрашивает тетушка. – Как граф Толстой?

– О нет, ни в коем разе, – смеется Арсений. – Напротив, что-то легкомысленное, то, что мои соотечественники непременно назовут вздором. Что-то приключенческое, скажем, в духе «Остова сокровищ» сэра Льюиса Стивенсона… Или, если наберусь смелости, напишу нечто в высшей степени непристойное, скажем о доме терпимости в Березине. Да, надобно писать надо о том, что знаешь.

– Как это интересно! – восклицает Анна Павловна и все улыбается и не сводит с племянника задумчивого пристального взгляда.

У Арсения возникает вздорное желание склониться над столиком и поцеловать Анну Павловну в полные влажно блестящие губы. И у него отчего-то возникает уверенность, что тетушка как раз ждет от него подобной выходки и не станет возражать.

Внизу живота сладко ноет, эрегированный одеревеневший член топорщит халат.

Арсений слышит терпкий сладкий запах духов Анны Павловны. Ему боязно и весело разом. Арсений подается вперед и думает уже поцеловать тетушку…

И тут компаньонка, про которую Арсений совершенно позабыл, принимается громко смеяться. Смех у барышни резкий, хриплый, похожий на воронье карканье.

– Diese Luft hat dich am Kopf getroffen, nicht schlimmer als Snapp, – говорит Эльсбет по-немецки, прикуривая от электрической искры новую папироску. – Er ist fit fur deine Sohne!

Глаза Анна Павловны вспыхивают, будто угли и тут же гаснут. Тетушка сладко улыбается компаньонке, тянется за булавкой с янтарной шляпкой и принимается, как ни в чем не бывало, укладывать волосы.

– Ну, хорошо же, – медовым голоском говорит Анна Павловна. – Я прекрасно вижу, что ты нарочно это делаешь. А меня, знаешь ли, дважды просить не нужно… Раз так, пускай будет по-твоему.

Компаньонка деланно зевает и прикрывает ладошкой рот.

– Собаку съели, а хвостом подавились, – говорит со значением Анна Павловна.

– Я этого не понимаю, – пожимает плечами Эльсбет.

– Поймешь, – обещает Анна Павловна, – Живо принеси мне хлыст.

Компаньонка усмехается, тушит в пепельнице папироску и, качая бедрами самым вульгарный образом, идет в биллиардную.

– У Эльсбет несносный характер, – объясняет тетушка. – Но после выволочки, она превращается в кроткую овечку.

– Я, полагаю, мне следует уйти, – говорит Арсений, понимаясь со стула.

– Напротив, я попросила бы вас остаться.

– Вот как, – говорит растерянно Арсений.

– Да. Полагаю, Эльсбет будет вас стыдиться, – все так же приторно улыбаясь, отвечает Анна Павловна.

Она поднимается с дивана, напевая какой-то мотивчик, проходит по гостиной и, остановившись подле зеркала, поправляет прическу.

 Не зная, чем себя занять, Арсений берет еще один пирожок из блюда.

Анна Павловна, сделав строгое лицо, терпеливо ждет, сложив на груди руки.

Наконец, в гостиную возвращается компаньонка. Со скучливым равнодушным лицом, словно ей нет дела до всех этих глупостей, Эльсбет протягивает тетушке хлыст.

Сидя за столиком, Арсений видит, что таким хлыстом обыкновенно погоняют лошадей. Похоже тетушка частенько им пользуются – вырезанная из кости рукоять потемнела, кожа на оплетке лосниться, а хвосты кожаных шнурков на кончике хлыста обтрепались.

– Не смей впредь говорить мне дерзости, – выговаривает Анна Павловна компаньонке. – И изволь учить русский язык.

Эльсбет, как видно, не считает нужным отвечать тетушке. Она глядит в распахнутые двери на залитый солнцем сад и кривит губы в усмешке.

– Ну, хорошее же, – говорит Анна Павловна. – Посмотрим, как ты у меня запоешь.

Она сгибает и разгибает в хлыст в руках, а после хлещет им по воздуху.

– Эльсбет, не заставляй меня ждать!

Компаньонка не торопясь идет в угол подле серванта. Нерешительно оглядывается на Арсения.

– Он уйдет?

– Я попросила Арсения Захаровича остаться.

– Нет, – качает головой Эльсбет. – Пускай уйдет.

– Глупости, – говорит строгим голосом Анна Павловна. – Девичий стыд до порога, переступила и забыла.

Компаньонка бросает на Арсения быстрый взгляд и тут же отворачивается к стене, но Арсений успевает заметить, как на щеках Эльсбет проступает румянец.

– Ну же! – окликает ее Анна Павловна и снова хлещет по воздуху хлыстом.

Худенькие плечи Эльсбет вздрагивают. Компаньонка наклоняется и упирается ладонями в оклеенную обоями стену.

Зажав подмышкой хлыст, Анна Павловна подходит ближе и безо всяких церемоний задирает подол черного платья Эльсбет и следом, нижнюю юбку.

– Кстати, Арсений Захарович, взгляните, вот, тот самый аккумулятор, – говорит тетушка.

Арсений с отсутствующим видом разглядывает стройные ножки немки, обтянутые черными чулками, и её кокетливые панталоны с кружевами и вышивкой. Над панталонами Арсений видит эластичный каучуковый пояс с кармашком. В кармашек помещена плоская аккумуляторная батарея в алюминиевом корпусе. К клеммам аккумулятора прикреплены витые провода, которые уходят вверх под платье и вероятно крепятся к другим клеммам у локтевого сгиба механического протеза.

– Что скажите? – спрашивает Анна Павловна.

– Да, аккумулятор и верно невелик. Надо думать, его мощности едва хватает на день?

– Что вы, Арсений Захарович, на неделю.

– Это невероятно! Но я готов вам поверить. Вы правы, Германия ушла далеко вперед по пути технического прогресса.

– Германия великая страна, – соглашается Анна Павловна и, принимается стаскивать с Эльсбет кальсоны с кружевами.

Арсений судорожно вздыхает. Бледная узкая попка Эльсбет светится в сумрачном углу гостиной, будто луна.

– Я не знаю другого способа её образумить, – разводит руками Анна Павловна. – И видит бог, я нисколько к ней не придираюсь!

Эльсбет молча стоит, положив руки на стену, и со скучливым лицом разглядывает выцветшие обои.

– Ну, хорошо же, – говорит негромко тетушка.

Примерившись, она стегает компаньонку хлыстом по голым ягодицам. Хлыст с треском впивается в белую кожу, изгибается, пружинит и отскакивает назад. У Эльсбет не вырывается ни стона и ни вздоха, она лишь опускает голову ниже.

Анна Павловна сгибает и разгибает хлыст в руках и, наклонив голову на бок, смотрит, как на заднице Эльсбет вспухает и наливается синевой тонкая изогнутая полоска.

– Сама напросилась, – замечает тетушка и снова бьет компаньонку хлыстом.

Откинувшись на спинку стула, Арсений взволнованно следит за наказанием Эльсбет. Его невероятно возбуждают эти хлесткие удары, и звук с которым хлыст впивается в белую кожу, и как подергиваются и сжимаются женские ягодицы, и бесстрастное лицо Анна Павловны, и ее едва заметная улыбка, и азарт, который Арсений угадывает в блеске ее глаз.

– Это тебя образумит, – обещает Анна Павловна.

И хлыст раз за разом ложится поперек маленьких узких ягодиц Эльсбет.

– Ja… Ja… – стонет компаньонка и переступает с ноги на ногу и приседает подле стены.

– Ты этого хотела? – спрашивает Анна Павловна.

И хлыст снова со свистом рассекает воздух.

Эльсбет уже не достает сил терпеть порку. Она тяжело дышит, стонет сквозь стиснутые зубы и стучит ладошками по стене.

 Одеревеневший эрегированный член Арсения мучительно ноет. В его голове звенят хрустальные колокольчики, и гостиная плывет, словно в тумане.

Еще удар и еще…

Арсений неловко поднимается со стула и, скрестив на животе руки, бочком идет к дверям.

– Анна Павловна, я с вашего позволения пойду. Мне что-то нездоровиться.

Тетушка опускает руку с хлыстом и оглядывается на Арсения.

– Да-да, конечно ступайте, – говорит она, переводя дыхание. – Вы только не забывайте пить хинин.

– Непременно, – говорит Арсений.

Прежде, чем прикрыть за собой дверь, он бросает взгляд на стоящую возле стены Эльсбет, и видит, что ягодицы компаньонки уже сплошь исполосованы хлыстом.

По всему видно, пороть Анна Павловна мастерица – кладет удары она ровнехонько одни подле другого и бьет так, что отметины наливаются кровью и тотчас темнеют.

Выйдя в сумрачный пустой коридор, Арсений упирается рукою о стену – у него дрожат ноги. Собравшись с силами, он делает шаг, другой, а третий уже дается с трудом. Арсений понимает, что не дойдет до своей комнаты, и, привалившись к стене, распахивает полы халата. Собственный член кажется ему огромным. Похожая на крупную сливу головка влажно поблескивает в сумраке. Зажав член в кулаке, Арсений чувствует, что тот горячий и твердый, будто камень.

Выходя, он неплотно прикрыл дверь в гостиную и теперь до него доносятся хлесткие удары хлыста.

– Aua! Hor schon auf! – кричит по-немецки Эльсбет.

– Нет, нет, ты уж изволь по-русски, – напоминает компаньонке Анна Павловна.

Хлыст свистит, рассекая воздух, и с треском впивается в кожу.

– Я прошу… – слышит Арсений хрипловатый низкий голос Эльсбет. – Я прошу прощения. Хватит уже…

– Так-то лучше, – Анна Павловна снова машет хлыстом.

Эльсбет коротко вскрикивает и топает туфелькой по полу.

– Nein! Nein! Nein… Простите меня… Я очень вас прошу…

Сжав член в кулаке, Арсений чувствует, как в нем пульсирует горячая кровь. Арсений не может больше терпеть эту муку, он срывается с самого края и летит кувырком в сладостную солнечную бездну. Его член дергается и выстреливает семенной жидкостью. В голове Арсений беззвучно вспыхивает фейерверк. Его ноги подгибаются, и он валится на пол. Из обмякшего члена толчками сочится семенная жидкость.

Мне нужно немедля идти, говорит себе Арсений, это будет немыслимый позор, если Анна Павловна застанет меня в таком виде… Позор… Нужно немедля идти…

Но как бы там не было, Арсений волей неволей закрывает глаза и проваливается в блаженную тьму.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ход в подвальную залу был на самом виду, и все же Лиза прежде его не замечала.

В усадьбе Колесовых, подле ведущих на крыльцо дверей, был устроен небольшой холл и гардеробная для гостей. Гости в усадьбе бывали редко, ламп обычно не зажигали, и оттого в холле стоял густой сумрак. В этом сумраке у дальней стены угадывались две декоративные колонны, и Лиза всегда полагала, что за этими колоннами ничего нет и быть не может. Но цыганка с лампой в руке уверенно ведет Лизу промеж колонн. От неяркого света керосиновой лампы, сумрак, будто театральный занавес, расступается в стороны, и барышня видит, что промеж колонн начинается лестница, полого уходящая под землю.