Болевой порог

– Вроде бы всё сходится! – я равнодушно кривлю ртом, будто речь идёт о ком-то постороннем. – Осталось разобраться, какое из «знаний» является верным.

– Об этом пока рано говорить, ведь ещё есть «знание номер три». – Эммануил садится на своё место, кладёт локти на стол, придвигает ко мне овальное, подёрнутое щетиной лицо. – Это то, что известно только мне. Это знание тоже ограниченно в объёмах, но, всё же, может пролить некий свет, или же внести сумбур во все предыдущие знания. По терапевтическим причинам я не буду открывать это знание целиком, лишь обнажу те его аспекты, которые необходимы в нашем расследовании. Но сначала я задам тебе пару вопросов. Как ты думаешь, кто я такой?

Этот неожиданный вопрос заставляет меня в сотый раз пожать плечами.

– Доктор, психиатр, или психолог. Я не совсем разбираюсь.

– Совершенно верно. Вопрос немного о другом. Как ты думаешь, какой я доктор, насколько я успешен в своём деле?

– Судя по часам и золотой оправе на очках, ты хорошо зарабатываешь.

– Ха-ха-ха…спасибо, что оцениваешь мой профессионализм именно по этим атрибутам. Ты прав, я действительно хорошо зарабатываю…– улыбка на полнощёком лице сжимается, сходит на нет. – Может быть даже слишком хорошо для моего среднестатистического коллеги. Я хороший специалист в своём деле и достаточно известный. Только известен я в кругах довольно узких и специфических. Моё имя нельзя увидеть на страницах Википедии, и вообще меня нет в онлайн пространстве. Меня передают с рук на руки, люди, которые знают, что я могу помочь наверняка. Эти люди обладают властью или большими деньгами, а чаще всего и тем и другим. – Эммануил делает паузу, будто ставит жирный восклицательный знак, в конце своего резюме. Его сузившиеся в точку зрачки, жгут меня из-под линз очков, будто пропущенные через лупу солнечные лучи.

– А что ты можешь сказать об этом месте? – он небрежно машет ладошкой в сторону панорамного окна, в котором, будто в картинной раме раскидывается очаровательный пейзаж, с заснеженными, подсвеченными жёлтым отблеском луны, горными пиками.

– Место шикарное, похожее на горнолыжный курорт. Только вот туристов раз два и обчёлся.

– Ландшафт не тот. Кругом отвесные скалы, высота две с половиной тысячи метров над уровнем моря. Место славное, только на лыжах здесь может кататься, разве что экстремал. Нет…такие места не предназначены для массовых посещений туристов. Таких уютных мест не так уж и много, и аренда каждого такого, затерянного в горах домика, стоит больших денег. Понимаешь, к чему я веду?

– Из всего этого я понял только то, что моё лечение обходится очень дорого.

– Да, аванс я уже получил и за всё это удовольствие – Эммануил снова машет рукой в сторону окна – тоже проплачено на неделю вперёд.

– И кто же, если не секрет, решил потратить на меня такие большие средства?

– Секрет! – Эммануил делает глоток остывшего кофе и морщится. – Фу…горечь какая. Пока что это секрет. Но эти деньги заплачены не за тебя, а за твои воспоминания.

– Интересно, кому могли понадобиться мои воспоминания? – я чувствую, как в глотке пересохло от накатившего возбуждения и вслед за Эммануилом делаю глоток до невозможности горького напитка.

– Действительно интересно – кивает Эммануил – особенно учитывая ту личность, которую мы восстановили. Скажи, может ли такая личность заинтересовать серьёзных людей? Я, даже немного переформулирую: может ли человек, личность которого мы воссоздали, иметь хоть какие-то точки соприкосновения с сильными мира сего?

– По-видимому, что-то случилось с этим человеком. Что-то из ряда вон выходящее. – Я сжимаю кулак и снова рассматриваю шагреневый нарост на косточках.

– Да…только «что»? Это мы и должны выяснить. Но лиха беда начало. – Эммануил снова спрыгивает со стула и возобновляет привычное мельтешение. – Последние два дня явились прорывом в нашем лечении. Мы уже выяснили, кем ты был, худо-бедно понимаем, кто ты есть сейчас, точнее, к чему пришёл. Осталось найти ту, промежуточную личность. Нам нужен мистер «икс», который существовал между тем хрустальным человечком и, потрёпанным жизнью субъектом, который сидит напротив.

– И как ты собираешься искать этого мистера «икс»?

– Его будешь искать ты. Как? Очень просто. Так же как ты нашёл своё прошлое воплощение, во сне. Твоя память потихоньку восстанавливается, и каждая ночь может принести больше пользы, чем наши задушевные разговоры. Во сне твой мозг, наряду с бредом, может воспроизводить куски действительно случившихся с тобой событий. Главное отфильтровать эти события и сложить их в стройную последовательность.

– Я редко запоминаю свои сны.

– То, что надо, ты запомнишь! – Эммануил звонко щёлкает пальцами, словно делая установку. – Главное собрать больше информации, а с её расшифровкой я тебе помогу. Кстати…– он отодвигает пальцем манжету рубахи, обнажая сверкающий в свете лампочек роскошный циферблат. – самое время ложиться спать!

7

«КТО ТЫ?!»

В распахнутых глазах стоит чернильная темнота. Неужели до сих пор ночь? Нет…она не может длиться так долго. Кажется, что прошла целая эпоха, вечность. Обрывки сотен видений кружатся в голове, словно огромные снежные хлопья. Большая их часть растает уже через мгновение, нужно ухватить хотя бы малость. Что-то я схватил, просыпаясь в ночной горячке. Да я и не спал толком. Можно сказать, что я только и делал этой ночью, что бесконечно просыпался. Так неужели она не закончилась? Я хаотично шарю правой рукой по рифлёным обоям на стене, пока не нахожу необходимую кнопку. Раздаётся мерное жужжание, и плотные портьеры разъезжаются в стороны. Одновременно с ними, так же плавно поднимаются вверх закрывающие окно жалюзи. В глаза лупит яркий свет. Слава богу, утро. Какой сегодня день? Воскресенье! Я довольно киваю сам себе, сажусь на кровати. Так что же там было?

На небольшом, придвинутом к кровати, столике, среди разбросанных таблеток и ампул лежит раскрытый блокнот. Эммануил дал мне его, чтобы я записывал все ночные видения. Я помню, что что-то писал, во время бесконечных пробуждений. А может мне только снилось, что я что-то пишу? Нет! Две развёрнутые страницы плотно исписаны. Они присыпаны перламутровой россыпью, выпотрошенных из блистера, таблеток. Помню, что не в силах терпеть боль, выковыривал эти таблетки, одну за другой, перебирал их словно чётки, сжимая в потном кулаке. По-моему, я не выпил ни одной. Ну точно, стакан с водой полон, как и накануне. Я залпом выпиваю этот стакан. Вода проливается в меня будто в песок. Довольный собой, вытираю губы рукавом пижамы. Я выполнил все указания Эммануила. Не выпил ни одной таблетки обезболивающего, да ещё что-то записал в блокноте. Кто там говорил про слабую волю, и какой-то там болевой порог?

Но упиваться триумфом некогда. Первым делом нужно срочно зафиксировать то, что удалось ухватить под утро. Это один сон. Один из многих. Но этот больше остальных, он словно хрусталик льда, среди снежинок, поэтому не растаял до сих пор. Да я ему уже не дам.

В ушах звучит последняя установка Эммануила: «Главное зацепить эмоцию, ключевую фразу и запечатлеть её в блокноте. Она будет словно пойманная бабочка. Ничего если сдохнет, мы найдём способ, как её оживить».

Переворачиваю хрустящую, насквозь продавленную острым стержнем, страницу, заношу ручку над нетронутым белым листом, записываю то, что приходит в голову первым:

«Я больше не знаю и знать не хочу никакого Гургена!».

Написанная корявыми буквами строчка, оживает, превращаясь в крик… мой крик. Я буквально вижу, как он выплёвывается из гортани, пращой лупит того, в кого запущен. Этот субъект тут же материализуется, будто проявленный негатив, превращаясь в длинного сутулого, облачённого в строгий костюм, блондина. Кажется, я знаю этого человека. Это же…м-м-м.

Картинка начинает тускнеть. Нет, напрягаться нельзя. Нужно постараться увидеть целое, а частности – они подождут. Мой крик ещё отдаётся эхом в пространстве, которое из белого облака, материализуется в нечто похожее на очень большую комнату.

В рассеивающемся дыму, появляется голубое озеро. Нет это не озеро, это зеркальная поверхность огромного овального стола. Дым садится, обнажая кусок перламутровой стены и вытянутое во всю ширину и высоту стены окно. За черным стеклом мелькают тысячи разноцветных огоньков. В огромной раме, как на полотне, запечатлена панорама ночного города. Свет огромной люстры отражается в окне, бирюзовом озере столешницы, брызжет на глянцевый пол. Каждая поверхность в этом помещении является своеобразным зеркалом. Эти зеркала отражают множество фигур в черных костюмах. Они кажутся мне одинаковыми. Может это просто размноженная проекция сутулого блондина? Нет…этих людей делает похожими друг на друга, только лишь цвет костюмов. Сами они имеют разные габариты, рост и даже цвет лица. Цвет рубашек тоже разный, да и костюмы отличаются по качеству, а соответственно, и по стоимости. Пятеро сидят за столом, периметр которого настолько огромен, что они походят на рассредоточившихся вокруг озера, рыбаков. Один стоит у окна, ещё один, (он же сутулый блондин), стоит напротив меня. Тощий, отражающийся в синем глянце, силуэт, делает его похожим на готовящегося прыгнуть с вышки пловца. Как же его зовут. Ну-у…Это же…

Чувствуя, что при малейшем напряжении мозга, картинка начинает затягиваться туманом, я останавливаюсь. «Нет…главное увидеть суть. А там уже будем разбираться в деталях. Если, вообще, этот сон не является только лишь сном».

– Гурген в этом деле уже давно. Он был одним из первых и считаться с ним, хочешь не хочешь придётся, – робко произносит блондин.

– Да мне по Х…, сколько он в этом деле! – Я снова слышу свой крик. Он носится по периметру огромного помещения, отражаясь от стен гулким эхом. – Мне по Х…на всех, на Гургена, Мазурова, Бектимирова и прочую шушару. Сейчас Я в этом деле. – раскрытая ладонь отчаянно лупит по груди. – А это значит, что всем остальным придётся подвинуться, а самым крайним, выпасть из круга! Не для того я вваливал такие средства и силы в это дело, чтобы делить его с Гургеном и прочими хмырями.

Ладошка хлопает по глянцу стола, оставляя на нём белый отпечаток. Я узнаю затянутые мозолью костяшки и болтающийся на запястье, массивный циферблат.

– Будут проблемы! – Густой бас исходит от человека, сидящего справа. Он короткострижен, квадратноголов и обладает непропорционально большой, как у Щелкунчика, нижней челюстью. И этого человека я тоже знаю. – Гурген заручится поддержкой москвичей, они привлекут своих бойцов, а это значит – снова война.

– Миша, тебя пугает слово «война»?!

Это же Миша Сахаров, он же Цукер. Вспомнил!

Он поднимает вверх ладошки, крутит квадратной, похожей на башню танка, головой.

– Кого-нибудь ещё, настораживает это слово? Если да, то вам со мной не по пути.

Сидящие за столом, отчаянно трясут головами. Я знаю каждого!

– Ну вот и славно. – Теперь уже обе ладони шлёпают по столу. – Ответишь ему так. Пошёл на Х…! Хотя…нет…нужно оставаться дипломатами. Ответишь ему следующее. – Рука берёт позолоченное перо, мерно стучит колпачком по глянцевой столешнице. – Извините, но предложенный вами вариант сотрудничества нас не устраивает. Мы будем действовать по ранее намеченному плану. – Ручка делает финальный удар, словно ставит жирную точку.

Длинный робко кивает.

– Саша, ты не кивай, а записывай. Опять всё переврёшь.

Точно вспомнил. Это же Саша Панфилов, умнейший человек, гений финансовых схем.

– Что ещё?

– Ещё? – Блондин перестаёт строчить в своём блокноте, пролистывает одну страничку назад, близоруко щурясь, всматривается в записи. – Да вроде всё обсудили: по должникам решили, сметы на строительство одобрены, план по слиянию с «Топазом», согласован.

– Стоп! – золотой колпачок ручки целится в лицо блондину. – Кем согласован?

– В-вами и Мельником! – Насторожено шепчет он.

– Как он может быть согласован, если мы ещё не встречались. Переговоры назначены на седьмое число…

– Артём Денисович, сегодня девятое. – с дрожью в голосе сообщает блондин.

– Девятое? Как девятое? – Пальцы копаются в жёстких волосах, до боли расчёсывают темечко.

Опять?! Неужели это случилось снова? В прошлый раз я списал всё на переутомление. Но прошло всего несколько дней и эта чертовщина повторяется снова. День! Целый день вырван, будто листок из календаря. Как это может быть? Самое страшное, что я узнаю о таком потерянном дне постфактум, от других людей. И эти люди, в момент моего прозрения смотрят на меня так, словно я слетел с катушек. Что происходит?

– Х-м-м, ну да…я немного запарился! Пить надо завязывать! – широко улыбаюсь, пытаясь свести инцидент к шутке. Сидящие за столом начинают дружно хохотать. Они будто оттаяли от заморозки. Щёки зарделись, глаза приобрели озорной блеск. Только в глубине глаз каждого, можно разглядеть жирные восклицательные знаки. В этом бессмысленном гоготе слышится скрытый вопрос. «Что происходит?».

Смех прекращается будто по команде в тот момент, когда я убираю улыбку с лица.

– Ну хорошо! Вопросы есть? – злыми глазами обвожу бескрайний периметр стола. Сидящие медленно крутят головами, закрывают блокноты, щёлкают застёжками портфелей.

– Ну если вопросов нет…тогда… – внимание привлекает парочка, сидящая на дальнем краю. Лысый, что-то шепчет на ухо, зачёсанному на пробор пухляшу. Лысого я знаю, а вот этот…Это и неважно. Оба прыскают хрюкают беззвучно хихикая. Рука хватает квадратный стакан, не целясь швыряет в сторону смеющихся. Стеклянный снаряд в мгновение преодолев несколько метров врезается в голову лысого и разлетается на мелкие крошки. Бритая голова мгновенно ныряет в бирюзовое озеро, точнее пропадает под столом. Лицо соседа становится белее бумажного листа. – Совещание окончено!

С грохотом отодвигая стул поднимаюсь, в то время, как все остаются сидеть на местах. Бледные с выпученными глазами и приоткрытыми ртами, они замерли в тот самый момент как. Движения застыли на полпути, остановилось даже дыхание. Они боятся сделать лишнее движение, боятся сделать что-то неправильно, боятся меня разозлить. И правильно делают. Взгляд падает на зеркальную поверхность, где отражается поджарый торс в серой футболке. Я ненавижу костюмы, а они…они обязаны их носить. Быстрым шагом направляюсь к выходу. В гробовой тишине раздаётся лишь свист, издаваемый скользящими по полу, кроссовками. Щелчок массивной позолоченной ручки, тяжелая деревянная дверь открывается, обнаруживая вместительную комнату с красной ковровой дорожкой, расставленными по периметру стульями и письменным столом. За столом сидит девушка, с длинными, опускающимися в вечность, густыми волосами и ярким макияжем.

– Артём Денисович, к вам посетитель! – произносит она, тараща огромные блюдца испуганных глаз. По-видимому, она слышала, то, что произошло в кабинете.

– Какой посетитель? – на автомате говорю я, окидывая взглядом приёмную. На одном из стульев в самом углу сидит человек. Маленький, серый, он слился со стеной, так, что я его сразу и не заметил. Человечек не спешит вскочить, вытянуться в струнку, как это обычно происходит с моими гостями. Он не поднимается со стула, даже видя, что перед ним сам Говорухин, который, между прочим, на ногах. Что-то заставляет меня замедлить шаг. Что-то меня настораживает в этой фигурке, её медлительности и кривой улыбке.

– Ну привет! – Он тянет ко мне свою ручонку. – Не узнал? Богатым буду.

Я щурю глаза, не для того чтобы его разглядеть. Я помню этого человека. Я хорошо его знаю. Но чёрт! Я не могу вспомнить, как он связан с моей жизнью, какую роль он играет, или сыграл в моём прошлом. Я не могу вспомнить, но почему-то знаю, что роль эта роковая. Во время прикосновения к запястью ледяной ладони, меня будто бьёт током. Его фигурка тускнеет, затягивается дымом, как и всё помещение приёмной. Перед глазами только ослепительно белое облако, которое, распадаясь на куски, являет фразу: «Я больше не знаю и знать не хочу никакого Гургена!».

Жадно пялясь на кривую, похожую на сошедший с рельсов поезд, строчку, я думаю, как зафиксировать ожившую в голове картинку. Как-как, да точно так же.

Хищником бросаюсь на блокнот, нервными движениями руки, перевоплощаю увиденные образы в пляшущие, уложенные столбиком, каракули.

«Саша Панфилов»,

«Встреча с Мельником»,

«Голубой стол»,

«Стакан…»

Ручка застывает: «Какой стакан? Ах да!». Дополняю фразу, делая её более понятной.

«Стакан об башку лысого».

«Цукер! Миша Сахаров!»

«Человек в приёмной…» – Я останавливаюсь на этой фразе, думая, как её оживить. Нервными штрихами зачёркиваю написанное и, уже не торопясь, вывожу: «Чёрный человек!». – Жирно малюю восклицательный знак.

«Кто же ты?!». Я замечаю, что при малейшем умственном напряжении, ассоциации вспархивают из памяти, как напуганные вороны с дерева. Голова снова чистая, если не считать притаившуюся в правом виске, боль.

Я возвращаюсь к записям, которые сделал ночью. Нужно разобраться, хотя бы, с ними. В верхней части страницы крупная, намалёванная играющими в чехарду буквами, надпись.

«Космос…Кондрат…билет…».

Что за…! Я яростно карябаю заросшую щёку, пытаясь понять, что означает этот набор, казалось бы, случайных слов.

«Кондрат!» – я вспоминаю это имя. Оно уже было…было в том первом сне. Точно…это была надпись. В глазах загораются огромные подсвеченные синим неоном буквы.

«Кондрат Степанов! Ваш билет в новую жизнь!».

Я пытаюсь вспомнить, но синие буквы повисают в кромешной темноте, а потом разваливаются, как куски битого стекла. Нет…вспоминать что-то намеренно это не вариант. Единственное, что мне может помочь, это тот, прошлый сон. Те, подкреплённые болью, образы, прочнее засели в мозгу, хоть и были такими же обрывочными и сумбурными. Я вспоминаю спешащего на работу неудачника, его падение на грязный асфальт и старую, цвета тухлого баклажана, «Тойоту». Я помню даже его мысли. Он собирался на семинар. Эта вывеска. Скорее всего она висела над сценой, с которой вещал этот самый Кондрат. Я даже помню переполненный зал и носящегося по сцене мужичка с косичкой. Только это воспоминание походит на картинку с очень плохим разрешением. Это будто видео, сделанное с монитора другого устройства. Я вспомнил то, что было в другом сне.

«Космос…Космос, Космос…Космос» – я нервно стучу колпачком ручки по блокноту.

Гостиница «Космос» – одна из самых больших в нашем городе. В её конференц-зале чаще всего выступают такие вот «учителя» со своими постулатами.

Я энергично растираю ладони. Это уже что-то. Обрывки воспоминаний, подкреплённые логикой, позволили сделать, хоть и маленький, но шажок вперёд. Поняв, что из этого набора слов, больше ничего не выжать, перехожу к следующим записям.

Это такие же сбитые в кучки по непонятному принципу, корявые слова.

«Кофе…брюки…Анна»,

«Дракон…человек в шарфе…»,

Приписка, сделанная к этой фразе, примагничивает мой взгляд.

«Чёрный человек».

Точно такую же фразу я написал несколько минут назад, пытаясь оживить в памяти странного и по-видимому, очень важного субъекта. В том, что это один и тот же человек, сомнений нет.

В этот раз, надписи не оживляют в моей голове ни одной картинки. Скорее всего, моя хрупкая психика начинает сдавать позиции.. Вспоминать что-то намеренно, означает закопать это ещё глубже.

Последняя, записанная ночью, фраза, ещё больше спутывает всю эту словесную мешанину.

«Коррекция…без неё ничего не получится…Твоё решение…Ползать, или летать…ползать, или летать…ползать, или летать!».

Я не понимаю, что это? Вопрос, который я, зачем-то повторил три раза, или.... Больше это походит на утверждение, или какую-то установку. Мыслей больше нет. Их вытеснила тупая, тикающая в висках, боль. Мне срочно нужна помощь.

8

– Эммануи-ил! – ору я, в надежде, что доктор уже проснулся. Не дождавшись ответа, я поднимаюсь с кровати, подхожу к двери и нажимаю на ручку. Дверь отворяется почти бесшумно. Я выхожу из комнаты, прислушиваясь, замираю в узком коридоре, а потом, мягко ступая босыми ногами по ламинату, крадусь в гостиную. Здесь тоже пусто. Отодвинутые стулья, две чашки с недопитым кофе на столе, всё осталось нетронутым с нашего последнего разговора. Я подхожу к окну и приподнимаю жалюзи. На извивающейся, ведущей в гору дорожке, я вижу Эммануила. Одетый в жёлтый спортивный костюм, он семенит вверх. При виде занимающегося спортом полного человека, тревога уступает место милой сентиментальности. Но это буквально на секунду. После того, как ответ на вопрос: «где Эммануил?», найден, тут же появляются другие. Эти вопросы почти такие же, как и те, которые я задавал себе сразу после возвращения, только в этот раз они звучат как-то иначе, будто их задаёт совершенно другой человек.

«Где я?»

«Кто этот человек? Можно ли ему доверять?»

К этим вопросам добавляются другие:

«Почему мы в этой глуши?»

«Почему он взялся за моё лечение? Кто те люди, которые ему заплатили? Есть ли в доме оружие?».

Последний вопрос заставил меня оторваться от окна и внимательно осмотреть помещение. Стол, пара стульев, кухонный гарнитур, плита, в одной части помещения, два кожаных кресла, диван и небольшой камин, в другой. Всё это нехитрое убранство мне знакомо, но сейчас я смотрю на него, будто с другого ракурса, глазами другого человека. Этого человека интересует лишь одно – его безопасность. Я превращаюсь в ищейку. Головная боль уходит на второй план, слух и зрение обостряются. Мне даже кажется, что нос вытянулся, а уши стали в три раза больше. Я мечусь по гостиной, один за другим выдвигая ящики гарнитура, заглядываю в духовку и не обнаруживаю ничего опаснее подставки с кухонными ножами. Двигаю кресла, поднимаю диванные подушки, заглядываю даже в камин. Всё чисто. Ещё раз выглядываю в окно и, убедившись, что жёлтое пятно мелькает, где-то вдалеке, бросаюсь к комнате Эммануила.

Дверь открыта. Нос щекочет приятный древесный запах дорогих духов. Стол, раскрытый ноутбук, аккуратно заправленная кровать и уложенные стопкой на тумбочке вещи. Я заглядываю в ноутбук, в котором висит иконка с просьбой подтвердить имя пользователя. Ну и ладно, моя цель найти оружие, или факты, проливающие свет, на личность этого доктора. Выдвинув верхний ящик стола, я обнаруживаю объект, который тут же привлекает внимание. Это блокнот, брат-близнец того, которым Эммануил снабдил меня накануне. Я хватаю находку, веером перелистываю хрустящие страницы. Большая часть блокнота исписана почерком, в сравнении с которым, моя писанина, это шедевр каллиграфии. Завитые в спираль фразы похожи друг на друга, как вытянутые пружины. Такой почерк я видел на медицинских рецептах. Единственными различимыми символами, являются, проставленные вверху страниц, даты. Я пролистываю страницы до последней исписанной и смотрю на дату.

«25.12.2023.»

Эти цифры говорят мне о том, что, либо сейчас конец декабря, либо записи Эммануила оборвались этим числом. Отлистнув несколько страниц, я убеждаюсь, что это дневник, в который хозяин регулярно заносит свои наблюдения. Понимая, что времени нет, я решаю расшифровать каракули хотя бы на последней странице.

Внезапный порыв, заставляет меня хлопнуть ладонями по карманам пижамы.

«Телефон!»

Я вспомнил о нём только сейчас, когда подумал, что можно просто сфотографировать страницы блокнота. Вот, что ещё было не так, всё это время. У меня не было телефона. Более того, я не видел, чтобы Эммануил пользовался телефоном тоже. Он ни разу не то, чтобы не звонил, или набирал сообщение, но даже не держал его в руках. Как же я сразу не обнаружил этого вопиющего факта?

Я решаю, что разберусь с этим позже, а пока нужно разобраться, хотя бы с последней записью. В веренице петлиц и штрихов, с трудом нахожу знакомые буквы, пытаюсь объединить их в слова. Невероятным умственным усилием, трансформирую спирали в фразы.

«Восстановление идёт быстрыми темпами. Ещё пару дней и мы закончим. Главное докопаться до сути, раньше того, как он всё узнает.»

Строчка вспыхивает, загорается красным. Эта фраза многое проясняет. «Раньше того, как он всё узнает…». Это означает, что Эммануил знает всё. Как минимум, он знает что-то такое, о чём я даже не догадываюсь. Я больше не вижу смысла расшифровывать эти иероглифы. Зачем, если можно всё узнать у их автора. А если он не захочет говорить?

Нужно сделать так, чтобы захотел.

Ещё раз обшарив взглядом небольшое помещение и, убедившись, что и здесь нет оружия, быстро его покидаю. Минуя гостиную, прохожу в крошечную прихожую, и, отсканировав её внимательным взглядом, открываю дверь.

Солнечные лучи, преломляющиеся от заснеженных вершин, больно режут глаза. Отсутствие солнцезащитных очков и давящий на глаза свет, только усиливают головную боль. Подслеповато щурясь, я ухожу с крыльца и огибаю дом справа. В моей голове уже есть план дальнейших действий. Пусть он проще и тупее колуна, но сейчас это то единственное, что представляется мне верным.