скачать книгу бесплатно
Ее руки напряглись в его руках. Она слегка дрогнула. Она покачала головой.
– Что вы видели после того, как вы и Мэри Коль расстались на ночь?
Темнота внутри нее была потревожена. Напряжение ее пальцев ослабело. Проблеск света мелькнул в ее глазах и затем снова угас. Она отняла свои руки от Брамлея, снова взяла веревку и начала ее вертеть. Глаза Брамлея ни на мгновение не отрывались от ее глаз.
– Бариль… – начала она, запнулась и снова попыталась продолжить. – Барилье. Да… – она погладила веревку. – Веревка Барилье. Они заняли ее.
– У Барилье, у мясника?
– Да.
– Они послали за ней, не так ли?
– Да.
– Там был амбар?
– О!
Джоанна ахнула. Она вдруг поглядела на Брамлея, глаза ее блестели, кровь прилила к ее щекам и отливала от их. Точно дверь открывалась, закрывалась и снова открывалась в ней.
– Амбар, – повторила она. – Да, там был амбар.
– Где был амбар?
– Позади фермы.
– Так что, ваши окна выходили на него?
– Да.
Джоанна была на грани страшившего ее разоблачения. Она поглядела на веревку, закрутила ее и вытянула снова. Брамлей не решался двинуться. Он говорил тихим, ровным, монотонным голосом, но вся его воля сосредоточилась в его словах.
– Как умер в ту ночь Шарль Педру, Джоанна?
В ту ночь природа пришла на помощь Джоанне. Она похоронила страшное впечатление глубоко под поверхностью ее сознания, но оставила одно звено. Ради спасения своего рассудка она теперь должна была схватиться за это звено и вернуть пережитое. В комнате долго не слышалось ни звука, кроме тиканья часов на камине. Потом она подняла голову и сказала:
– Великое преступление свершилось в ту ночь.
И, наконец, эта повесть была рассказана.
3
Нарцисс Педру во всей точи части Нормандии считался состоятельным человеком, хотя никто, кроме его кредиторов, никогда не видел от него денег. Но им, во всяком случае, уплачивалось в точности, до последнего сантима, в тот день, когда истекал срок их счетов; старик приносил точную сумму выцветшими бумажками и медными монетами из своей комнаты наверху. В доме было пять человек: сам Нарцисс, неуклюжий гигант, сильный, как бык, с большими складками морщин на медно-коричневой шее; его жена Анджела, состарившаяся прежде времени; его дочь Клотильда, некрасивая молодая женщина с редкими чертами лица и сварливым пронзительным голосом; и два его сына – Шарль и Дезире. Они скудно жили в большой закоптелой кухне, как самые бедные крестьяне, и трудились на ферме с раннего утра до поздней ночи, не зная ни удовольствий, ни книг, ни иных радостей жизни. Они были жадными и относились со злобным предубеждением ко всем своим соседям. Никогда нельзя было выбить у них из головы, что их грабят. Им всегда казалось, что их обошел кто-то более хитрый, чем они.
Но и внутри семьи царила злоба и предубеждение. Шарль, по капризу природы, был стройным, смазливым малым, жадным до тех убогих радостей, которые попадались ему на пути. Иногда он в Кане тратил бумажку на хороший костюм или на ужин с бутылкой вина в компании какой-нибудь девицы. В таких случаях можно было подумать, что вся семья разорена. Такие громкие жалобы раздавались со стороны женщин, такие грозные поношения – от Нарцисса до Дезире. Шарля объявляли мотом, дурачком, говорили, что он кончит в тюрьме, что вся семья разорится. Тем не менее в этом первобытном обществе он сохраняли права первородства, хотя Дезире, напоминавший своего отца, только в еще более грубом виде, смотрел на него с угрюмой завистью и злобой.
Поэтому на Шарля была возложена обязанность проехать в двуколке в Кан с тысячей франков в кармане для уплаты нескольких счетов в самый вечер артистического бала. Джоанна видела, как он уезжал, принарядившись, как умел, надвинув шапку набекрень и улыбаясь во весь рот, как школьник, отправляющийся на каникулы.
– Смотри, веди лошадей в гору шагом, – сказал Нарцисс.
– Не возвращайся позже девяти! – крикнула Клотильда.
Взмахнув своим бичом, Шарль Педру двинулся в путь. Это происходило в три часа дня. В час ночи, вернувшись с бала, Джоанна шепотом пожелала доброй ночи Мэри Коль, так как в доме было все тихо и темно, и прошла в свою комнату. Но оказавшись у себя, чувствуя себя разгоряченной и запыленной после танца, она вдруг почувствовала желание раздобыть теплой воды для умывания. В кухне на плите всегда стоял котел горячей воды – так как хозяева рано вставали и поздно ложились, огонь под ним редко угасал.
Джоанна поэтому спустилась тихонько по лестнице с кувшином в одной руке и с зажжённой свечой в другой. Она осторожно поставила кувшин на пол и приоткрыла дверь в кухню. К ее удивлению, лампа еще горела, и перед камином еще сидели Нарцисс, Анджела, Клотильда и Дезире. Они сидели прямо, не говоря ни слова и не двигаясь. Джоанна притворила дверь с неприятным холодом страха в сердце. Было что-то ужасно зловещее в этой молчаливой группе. Они напоминали безжалостный трибунал.
Никто из них ее не видел. Она поднялась в свою комнату и только успела закрыть за собой дверь, как услышала стук копыт и скрип колес. Звуки остановились у ворот двора, на который выходило ее окно. Она потушила свою свечу и стала глядеть из окна, которое было открыто, и ставни не были спущены. Ночь была ясная, звездная. Она увидела, как Шарль Педру ввел лошадь в амбар, распряг ее и отвел в стойло, а затем втащил двуколку под навес. Он делал все очень тихо, чтобы не проснулись домашние. Потом он постоял несколько мгновений перед дверью, как бы чего-то боясь, наконец, повернул задвижку и вошел. Почти тотчас же Джоанна услышала голос Нарцисса. Он говорил, как это ни странно, очень тихо, и это больше поразило Джоанну, чем могли ее поразить гневные крики старика. Она представляла себе несчастного юношу, пробирающегося к лестнице, и старика, встречающего его на пороге кухни и спрашивающего о причине запоздания. Голос замер, когда закрылась дверь в кухню. Очевидно, в конце концов крупной ссоры не произошло, и Джоанна с большим облегчением легла и вскоре заснула.
Но очень скоро ее разбудил стук ворот. Она выскочила из постели и снова поглядела в окно. Она удивилась, заметив по нескольким щелям в стене, что амбар напротив нее был освещен. Кто-то шел по двору от ворот ко входу в амбар. Когда он отворил его, и свет упал на его лицо, она заметила, что это был Дезире, и что он нес в руке клубок веревок. Она могла бы подумать, что семейство приступило к своей дневной работе, но Дезире передвигался, крадучись, и что-то в его движениях ее встревожило. Он отворил одну из больших дверей как раз достаточно для того, чтобы проскользнуть внутрь, и он тщательно и бесшумно закрыл ее за собой. Когда он закрыл дверь, ужас охватил Джоанну и приковал ее к окну. Дезире снова вышел во двор и исчез в темноте. Но свет в амбаре продолжал гореть, и Джоанна не могла оторваться от подоконника.
Но не одна она тревожилась в эту ночь в Сент-Вирэ-ан-Прэ. Она услышала звук шагов человека, бежавшего по дороге в тяжелых башмаках. Он, во всяком случае, не пытался скрываться. Стук его шагов становился громче и громче. Он остановился у ворот, и уже оттуда Джоанна могла услышать его шумное дыхание. Он задыхался, как будто сердце его было готово разорваться. Он толкнул ворота и вошел во двор. Он сперва поглядел на темные окна дома и только потом заметил полоски света, струившиеся из амбара. Тогда, в свою очередь, он пробрался туда через двор, и когда луч попал на его лицо, Джоанна узнала в нем Барилье, деревенского мясника, который жил в первом доме по дороге к морю.
Он заглянул между большими створками и с громким криком распахнул их. Это были широкие, высокие двери, поднимавшиеся до самой крыши. Они с шумом стукнулись об стену, и внутренность амбара открылась глазам Джоанны, ярко освещенная шипящей керосиновой лампой, подобно сцене театра. Джоанна была парализована ужасом. Шарль Педру плясал и вертелся на конце веревки, переброшенной через балку потолка, а вся его семья стояла внизу и глядела на него. Их тени отбрасывались на стену в виде чудовищных бесформенных огромных фигур; в то же время, как вследствие какой-то особенности в положении лампы, тень дергающейся фигуры казалась маленькой, кукольной. При стуке дверей Нарцисс обернулся и с яростным ревом бросился к Барилье.
– Что вы делаете в моем амбаре? – грубо крикнул он.
Барилье отступил к стене:
– Мне было страшно, – пробормотал он. – Мне было страшно.
Стало совершенно ясно, что Барилье был трусом. Нарцисс, со своей первобытной хитростью, тотчас же этим воспользовался. Голос его утратил всякую заносчивость, и он перешел на жалобный тон.
– Да, и мы все в ужасе. Несчастные, что с нами станется? Вот мой бедный сын Шарль! Он проиграл тысячу франков, – и даже в эту минуту он не мог не упомянуть суммы без ярости, – проиграл их в Кане, а теперь в отчаянии повесился. Какой скандал, какое несчастье!
– Повесился? – повторил Барилье, пораженный, несмотря на всю свою трусость. – Но ведь это моя веревка! Дезире разбудил меня, чтобы занять ее посреди ночи. Это меня испугало!
И тут он вдруг испустил громкий крик, прозвеневший среди ночи и разнесшийся далеко по пустынным полям:
– Да он жив! Я вижу, как у него движутся губы.
Джоанна также видела это из своего окна. И громкий крик Барилье только заглушил ее стон. Барилье выхватил большой складной нож из своего кармана и, открыв его, побежал к юноше, болтавшемуся в петле. Нарцисс схватил его за руку и остановил его.
– Что вы делаете? – воскликнул он удивленным голосом. – Вы не станете резать такую хорошую веревку. Она совсем новая. С ума вы сошли?
Нарцисс смотрел из-под своих больших бровей на мясника, как будто тот был сумасшедшим. Чтобы глаза его не видели такого безобразия, он стал сам отвязывать кончик веревки, прикрепленной к одному из столбов, поддерживавших крышу.
– Такая веревка, – сказал он, – она пригодится на ферме. Ясно, мой друг Барилье, что вы богатый человек.
Тут заговорила Клотильда. Она и ее мать отошли в сторону и сели рядом на старом ящике, проявляя не больше волнения, чем пара восковых фигур. Голос ее прозвучал, жесткий и раздраженный, в то время, как Барилье держал в своих объятиях неподвижную фигуру Шарля Педру.
– Да, очевидно, Барилье может себе позволить потерять тысячу франков за один день просто так себе, – и она щелкнула пальцем. – Но мы – бедные люди, и, когда это случается, мы должны что-нибудь сделать.
– Придержи свой язык, Клотильда, – рявкнул Нарцисс с гневным предостерегающим взглядом, отпуская веревку. Он подошел к Барилье и, ослабив узел, снял петлю через голову юноши.
– Теперь дай его мне, – и он взял Шарля Педру в свои сильные руки, как будто тот весил не больше, чем куклы на стене.
– Ему нужен воздух, – сказал Нарцисс, и, повернувшись спиной к Барилье, он понес юношу к открытым дверям. Но при этом он наткнулся на Дезире, который, встревоженный шумом, прибежал обратно к амбару смотреть, как идут дела. Дезире отступил от отца с изумленным видом. Он оглянулся в амбаре на Барилье, на свою мать, на Клотильду и скрипучим голосом, полным яду, воскликнул:
– Так вы его спустили, трусы вы этакие?!
Но Нарцисс что-то сказал ему шепотом, и он отошел в сторону. Нарцисс сел на стог сена у ворот, повернувшись лицом ко двору и спиной к керосиновой лампе, и положил Шарля к себе на колени.
– Все ни к чему, – сказал он. – Идите домой, Барилье. Все ни к чему. Идите домой и попридержите свой язык.
Барилье, исчерпав свой запас смелости, дрожал от страха, как в лихорадке.
– Да, да… Но что же вы скажете, Педру? Где они найдут Шарля?
– Они найдут его висящим в амбаре, – перебил его Нарцисс. – Мы найдем его. Он умер, Барилье, идите домой.
И он повторил с откровенной угрозой в голосе:
– Придержите свой язык.
Трусливый Барилье ушел, не говоря больше ни слова.
Дезире проводил его до ворот, и на этот раз он запер их, когда Барилье удалился. Он стоял, прислушиваясь к тому, как звук тяжелых башмаков, так громко и быстро стучавших по дороге несколько минут тому назад, теперь медленно отступал прочь. Это были шаги человека без воли и решимости. Дезире вернулся в амбар.
– Он ушел, этот дурак. Но мы должны торопиться. А то настанет утро, раньше, чем мы этого ждем.
Тогда Нарцисс наклонился вперед, и юноша слегка зашевелился у него на коленях.
– Боже мой! – воскликнул Нарцисс. – Эта свинья, кажется, хочет ожить.
Клотильда, стоявшая за ним, добавила со злобным смехом:
– Еще бы! – после того, как он нас ограбил.
И Джоанна увидела, как огромные мускулистые руки Нарцисса задвигались – задвигались страшным образом. Спина его была обращена к амбару, и лампа стояла позади него. Джоанна могла только видеть, как его руки двигались, но она не сомневалась в том, что делали его пальцы. Они были у горла юноши. Его движения замерли.
Старуха Анджела с начала до конца не произнесла ни одного слова.
4
Как раз в эту минуту Джоанна оторвалась от окна, бросилась в комнату Мэри Коль и упала на пол в обмороке, который изгладил в ней всякую память о происшедшем. До этого момента в комнате Брамлея.
– Я стыжусь самой себя! – сказала она, вскакивая с кресла. – Четыре года эти убийцы спокойно ходили на своей ферме, а я ничего не делала.
Брамлей поднял руку.
– Нет надобности что-либо делать. Когда Мэри Коль рассказала мне то, что знала, имя Педру показалось мне знакомым. И в ту же ночь я припомнил любопытную историю, которую прочел в газете. Я ее разыскал.
Он вынул вырезку из газеты из своего стола.
– Продолжение так же поразительно, как то, что вы мне рассказали. Слушайте. В прошлом году Барилье, под действием растущего угрызения совести за свою трусость, начал пускать темные намеки. Наконец, он стал потихоньку рассказывать, что молодой Шарль Педру совсем не покончил собой, а был убит отцом. На семью Педру стали смотреть искоса, и старик Нарцисс, так же державшийся за свою репутацию, как за свои деньги, подал в суд на Барилье за клевету, думая, что человек, однажды оказавшийся трусом, струсит и вторично. Но Барилье рассказал то, что видел, довольный случаем облегчить свою совесть, и рассказал это с такими подробностями, что никто в суде не усомнился в его правдивости. Нарцисса Педру арестовали, и в ночь перед тем, как его должны были повести к следователю, он повесился на своих подтяжках на решетке тюремной камеры.
Брамлей передал Джоанне вырезку из газеты, которой было недель шесть.
– На этом мы можем остановиться, – сказал он.
Джоанна кивнула. Она взяла веревку и с любопытством на нее поглядела. Потом она обернулась и протянула ему обе руки.
– Я не могу вас достаточно отблагодарить за то, что вы для меня сделали. Теперь я свободна.
Раненное божество
1
В тот вечер в гостиной миссис Мэйн присутствовало всего двое молодых людей, и вполне естественно, что они сидели поодаль и разговаривали друг с другом. По крайней мере, так это определила Синтия Мэйн. В действительности же, молодой человек искренне слушал, и Синтия ощущала чувство полета. Ее голос дрожал, и лицо было взволнованным, ее шарм, чуть игривый, очаровательный наряд – все указывало на то, что она успешно решает одну из великих задач мира. Но это было не так. Она спорила со своим кавалером так, как Синтия понимала сущность спора: куда им стоит пойти, чтобы танцевать всю ночь напролет, как только эти надоедливые старики заснут в своих постелях. Пойти ли в «Фифти-фифти», «Эмбасси» или в «Кафе де Пари»? Но так и не найдя нужного решения, Синтия внезапно сдалась. Она откинулась на спинку стула и уронила руки на подлокотники.
– Я боролась весь вечер, и у меня не осталось сил, – сказала она угрюмо. Затем она резко встала и, отдернув штору, выскочила на балкон.
Там, сбитый с толку, ее и обнаружил спутник. Наклонившись вперед, локтями она опиралась о красную обивку балконного парапета, а ладонями сильно давила на глаза в тщетной попытке избавиться от преследовавшего ее видения.
– Синтия, что, ради Бога, я сделал, что обидел тебя? – виновато спросил юный джентльмен.
Синтия, подняв голову, пристально на него взглянула. Она сочла его вполне естественный вопрос совершенно неподходящим.
– Ты, Джим? О чем ты? Ничего, конечно.
Она посмотрела на Грин Парк и откинула голову как будто хотела искупать лоб и шею в его прохладной тени и успокоить свое волнение.
– Это один из маминых званых вечеров, – сказала она. Там есть люди, с которыми я не знакома. Возможно, она без меня встречалась с ними весной в Каире, Тунисе, Алжире или где-то еще. Так как же я могу сказать, кто из них делает это, правда?
– Да, вряд ли, – подтвердил Джим.
Синтия попятившись от пролетевшего по дорожке перед ней листка бумаги, нахмурила свой красивый лоб и стала рассматривать гостей ее матери через зазор в шторах. Джим, угрюмо оглянувшись, забыл о манерах.
– Это обыкновенное сборище. У них ничего нет против тебя, – сказал он.
– Да, но один из них не является частью этого сборища, – с осуждением заметила Синтия. Он это и делает.
Джим шутливо протянул: «Все это делают». Но этим летним вечером его тактичность была особенно сильна.
– Что делают, Синтия? – мягко спросил он.
– Тише!
Изящная ладонь сжала рукав его пальто. Синтия нуждалась в обществе, а не в беседах.
– Меня ждет ужасная ночь, Джим, пока мы не выставим оборону.
Синтия была такой несчастной. Джим перевернул свою ладонь и взял ее за руку.
– Я знаю. Мы сейчас выскользнем и сбежим. Моя машина стоит у входа.
Синтия лишь встряхнула головой.
