Без права на возврат

– За две гвоздики и свечу возьму сто пятьдесят.

Под грустный, почти старческий вздох, рука посетительницы полезла в сумку и выудила оттуда последние купюры.

За эти годы старое кладбище, и без того немаленькое, сильно разрослось. Память отчаянно отказывала, и она уже битый час не могла найти то самое место. Она плутала между могилками, ухоженными и не очень, путаясь все больше и больше, пока все не начало казаться одинаковым.

Стрелка часов доползла до цифры три, это означало, что у нее осталось не больше шестидесяти минут, прежде, чем нужно будет собираться назад. Путешествие по этому району вечером, в одиночку, да еще и на электричке было развлечением экстремальным, и если она не хотела стать героиней очередного выпуска новостей, нужно было что-то делать.

Подумав немного, она решила взять себя в руки, убедив в том, что если это ее путь, то вскоре она сможет найти нужное место, а если нет, то значит, она приехала зря и нужно просто уйти.

С этим посылом она вышла на центральную аллею и прошла еще метров двадцать, пока, наконец, не увидела два переплетенных, словно в объятиях, ствола рябины. Когда-то ее очень удивило это дерево, но сейчас она поняла, что наконец-то дошла!

За эти долгие годы рябины заматерели, но все еще продолжали обнимать друг друга. Никому так и не пришло в голову разлучить этих сиамских близнецов. Кое-как продравшись к Генкиной могилке, она увидела, что трава на ней выросла выше ее роста. От палящего июльского зноя она пожухла и потускнела, но все еще была очень густой. Сколько же лет здесь никто не появлялся?

Она вспомнила, как месяц назад ее пригласила в «Одноклассники» старинная знакомая. С любопытством разглядывая фотографии ее друзей, она вдруг чуть не ахнула: с экрана на нее смотрело знакомое лицо. Трудно было не узнать одного из детей Геннадия, молодой человек был так похож на него.

Создав фейковый аккаунт для конспирации, она не удержалась и зашла на страницу, чтобы увидеть, что мальчик вырос, возмужал и, так же как и отец, служит в правоохранительных органах, хотя и не в Главном Управлении, а обычным участковым в самом обычном ОВД. Ничего примечательного на странице не было, и она уже была готова покинуть ее, как вдруг до нее дошло, что в профиле была информация о брате и сестре, о матери, друзьях, – и ни слова об отце!

Не это ли ее тогда задело за живое?

Когда отец объявил о своем решении уйти от своей гражданской жены, этих детей буквально превратили в живой щит, хотя почти вся его зарплата уходила на содержание ребятишек.

Детьми манипулировали, как острыми дуэльными шпагами, нанося болезненные уколы в самые чувствительные места, управляемые человеческой душой: чувство долга, ответственности, морали и этики, хотя за всем этим укрывалось лишь одно чувство, и имя ему был страх.

Страшно было потерять власть. Страшно было остаться одной. Страшно было стать никому не нужной. Потому в ход за отвоевывание ушедшего в туман Генки были пущены все средства. Этот был тот самый случай, когда любовь оказалась войной.

Матюгнувшись про себя за то, что оделась на кладбище, как на бал, не взяв с собой даже перчаток, она начала прикидывать обстановку. Потратив свой драгоценный час на прополку и уборку могилы она, наконец, добралась до памятников, но вскоре вновь почувствовала себя неловко.

Она увидела, что с момента ее последнего посещения появился новый памятник. Мать воспитывала Генку одна, отец его, геолог, пропал без вести, когда тот был еще ребенком. Она посмотрела на дату: 10 июля 2007 года. Значит, мать ушла не так уж и давно, дожив лет до восьмидесяти, примерно. Неловко было, что она ей ничего не принесла, но, вспомнив, как сильно мать ненавидела ее тогда, двадцать лет назад, тут же успокоилась. Мать вообще была женщиной своеобразной. В день похорон заявилась на кладбище с ярким макияжем и в огромных золотых серьгах-кольцах, бряцающих при каждом шаге, что было просто возмутительно.

Расчистив небольшое пространство у памятника, внезапная гостья положила на плиту принесенные цветы, стопку и печенье. Открыла коньяк и налила немного прямо в рюмку.

– Ну, привет, что ли.

Постояв немного и поразмыслив о чем-то своем, она отпила коньяка тоже, прямо из горлышка. Закусила печеньем. На руках один за одним вздувались мозоли, в висках стучало. Кажется, она слишком переусердствовала, выпалывая злополучную траву.

Она и не заметила, как за своими угрюмыми мыслями допила всю бутылку. Как мысли из угрюмых превратились в отчаянные. Как она села прямо на бордюр и, сотрясаясь от рыданий, начала жаловаться Генке на свою жизнь, на то, как подло с ней поступал Антон, как не любили его ее родители, как разваливался прямо на глазах ее бизнес, как утекали сквозь пальцы последние деньги и перспективы на лучшую жизнь.

На такой жаре она опьянела куда больше положенного и рыдала на могиле еще, наверное, час, умоляя Генку помочь ей со всем этим разобраться и сделать так, чтобы они с Антоном стали, наконец, счастливы.

Очнулась она уже тогда, когда над кустами закружили комары и мошки, предвещая наступление вечера. Что за черт! Нужно срочно убираться отсюда, а не то проблем не оберешься. В последний раз обернувшись и зажав в кулаке початую пачку печенья, она направилась к выходу.

В электричке ее накрыла очередная волна жалости к себе. Ну почему кому-то все идет в руки легко, а ей все время приходится продираться к рогу изобилия через плотно переплетенные друг с другом заросли?

В институте она могла неделю корпеть над билетами и все равно ничего не сдать, в то время, как ее однокурсницы, отжигая всю ночь в ночных клубах и выучив один-единственный билет, его и вытаскивали.

После института, не дав себе ни дня передышки, она побежала вперед, к яркой путеводной звезде своей самодостаточности, в то время как ее подруги отправлялись родителями на морские курорты «отдохнуть» от тягот студенческой жизни.

Отдохнув пару-тройку лет, они открывали бизнесы, продавали их с прибылью и укатывали в теплые края, а ее магазин загнулся после стольких лет отчаянной реанимации наполовину сдохшей лошади.

Столько лет она карабкалась на вершину, все лишь для того, чтобы с грохотом с нее свалиться, больно ударив копчик и осознав, что тебе уже сорок, а ты все так же бедна, как и в девяностых, с той лишь разницей, что здоровье твое оставляет желать лучшего, а друзья разбежались врассыпную.

От нервов и бесконечных стрессов у тебя поседели волосы, на лбу прорезались морщины, тебя замучили постоянные депрессии, и все вокруг кажется унылым, тусклым и мрачным.

Так и проехала она весь путь до Москвы, поедая соленые крекеры и плача, не обращая внимания на жалостливые взгляды, обращенные к ней с разных сторон.

Глава 4

Из липкой пучины отчаянных воспоминаний ее выдернул знакомый голос.

– Теперь вспомнила?

Она задумчиво посмотрела на него. Как же это возможно? Хотя, если вспомнить последние события в аэропорту и исчезновение «Пуделя», поверить можно было во все, что угодно.

Она неуверенно подошла к нему и протянула руку, пытаясь потрогать.

– Не бойся. Я теплокровный. Мне и самому непросто убедить себя в том, что я сам себе не приснился, но если ты веришь в теорию существования параллельных миров, мы, возможно, попали в один из них.

– Что ты имеешь в виду?

– Я тут почитал кое-что на досуге, и узнал, что есть такая теория, по которой у каждого человека имеется несколько вариантов развития судьбы, и каждый из них живет параллельно друг другу. Ты можешь чувствовать, осязать и понимать лишь один, но существуют и другие линии жизни, в которых все может быть немного иначе. То есть, в одном из этих параллельных миров я вроде как жив. Но ты живешь в другом и не можешь ни видеть меня, ни знать об этом. Но после твоего слезоточивого похода на кладбище пласты реальности, возможно, как-то сдвинулись, и ты смогла увидеть то, чего не должна была. Как тебе такое объяснение?

– Похоже на ярко выраженный шизофренический бред, если честно.

– Тогда давай просто не будем искать никаких гипотез и пытаться рационализировать происходящее. Мы же не видим электричества, но верим в него. И Бога не видим. И времени. И мыслей тоже. Но при этом мы же не отрицаем существования всего этого?

– Насколько я помню, ты был атеистом раньше. Воспитанным в самых лучших традициях советской идеологии.

Он промолчал. Подумав немного, он произнес:

– Пойдем, покурим, что ли? – и выудил из кармана пачку сигарет.

Они вышли на балкон, достали сигареты. Она с удивлением заметила, что снова курит. Летом две тысячи пятнадцатого она бросила, потому что сигареты покупать стало просто не на что. А бесконечно побираться по улицам, «стреляя» сигареты, было стыдно даже ей.

Зато оказалось весьма занимательным опровергнуть всю эту чушь про трудность борьбы с многолетней никотиновой зависимостью. Как выяснилось, дай ей только повод, и она убежит от тебя, словно трусливый заяц. Все убегают от тебя, словно трусливый заяц, когда у тебя нет денег, чтобы дать взаймы, и нет настроения, чтобы развеселить.

Но сейчас она была разочарована, что наряду с весом придется избавляться еще и от этого подарка.

Они смотрели куда-то далеко за горизонт. Вдруг он проронил:

– Если ты мне все еще не веришь, давай съездим на кладбище. Я докажу тебе, что говорю правду.

– Что же, видимо, на почве жизненных трудностей у меня начинает развиваться психическое расстройство. Но мне уже и самой любопытно, а потому я готова испить эту чашу до дна. И если ты сможешь доказать мне, что твоя теория верна, я помогу тебе.

Медленно выдавливая дым из легких, он сказал:

– Спасибо и на том. Тогда давай встретимся завтра в десять утра на вокзале.

Она резко замотала головой.

– Ну уж нет. На электричке я не поеду. Кто-то же должен, наконец, порадоваться, что моя машина все еще со мной?

– Договорились. Тогда буду ждать тебя возле дома завтра.

Прежде, чем она успела что-либо возразить, он затушил окурок и подался в сторону выхода.

– Мимозы в воду поставь, – услышала она.

Мимозы были удивительными. Их пушистые соцветия пахли весной и прожитым временем. Она подумала, что сегодняшнее восьмое марта, пожалуй, войдет в историю.

Сев за компьютер и открыв интерактивную карту, она начала прокладывать маршрут для завтрашней поездки. Потом отвлеклась как обычно, увидев, что в одноклассниках ей понаставили лайков на какую-то фотографию. Она не помнила, чтобы хоть о чем-то вещала в последнее время, а потому ее любопытство разгоралось, словно костер.

Так и есть! Лайки предназначались ее видео с дельфинами, которое она привезла из Египта. Дельфины подплыли прямо к берегу и, на радость отдыхающих резвились, разрезая плавниками водную гладь. Надо же, столько времени прошло, а она все еще развешивает это в социальных сетях. Похоже, с самооценкой дела у нее совсем плохи, раз за четыре месяца собирания лайков ей все еще не надоело.

Вдруг в чьей-то ленте она увидела тэг с названием аэропорта и краткой новостью о чрезвычайной ситуации. Она редко переходила по ссылкам из ленты, боясь словить расхитителя денег с электронных кошельков, но сейчас любопытство с разгромным счетом одержало победу над страхом.

Новостной сайт сообщал, что некий частный самолет потерпел крушение, едва оторвавшись от взлетно-посадочной полосы и даже толком не успев набрать высоту. Какой-то псих, забравшись на близлежащее дерево, ослепил летчиков лазерной указкой. Оба пилота одновременно потеряли пространственную ориентацию, и самолет рухнул.

Конечно, всегда ужасно читать такие новости, но сейчас хэдлайнеры пестрили о том, что на борту находилась женщина, и эта женщина была непростой. Не потому, что летела в частном самолете, и уж, тем более, не потому, что летела на морской курорт.

Она была непростой всего лишь потому, что несколько лет назад ее угораздило ошибиться дверью и войти в состав администрации ее района. И это именно она пролоббировала строительство торгового центра «Пудель»!

Через несколько лет она спешно ретировалась из администрации и занялась каким-то бизнесом. Судя по упавшему самолету, бизнес шел весьма успешно, куда успешнее, чем у нее.

Она ненавидела эту женщину всеми фибрами своей души, хотя ненавидеть ее было, в принципе, не за что.

В том, что вместо вида на разноцветную яркую радугу тетка подсунула ей бетонного «Пуделя», вины чиновницы не было. Но глубоко внутри она все равно люто ненавидела ее, и поделывать что-либо с этим не собиралась.

Ее раздирали противоречивые чувства. Она подавила кривую усмешку, подумав о том, что до сих пор завидует удачливости этой женщины, хотя если посмотреть на финал этой пьесы, завидовать оказалось совершенно нечему.

И, тем не менее, цена вопроса была всего лишь в ее дискомфорте, ее местечковом неудобстве. Платить жизнью за это – высшая несправедливость, она не заслужила такой участи, эта тетка.

И вообще, как же все странно. Тетка погибает сейчас, в две тысячи тринадцатом, значит ли это, что ее «детище», страдающее всеми пороками развития и наследственными заболеваниями вместе взятыми, так на свет и не появится?

Нужно бы что-то почитать про эти параллельные миры, о которых говорил Генка, или кто там им так удачно прикинулся. Получается, в той реальности, куда она сейчас попала, «Пуделя» нет, потому что человек, пропихнувший решение его построить, погиб?

Как загадочно все складывается. И поверить в это непросто.

Но ведь, если разобраться, в той жизни, которую она все еще помнила, торговый центр действительно начали строить летом две тысячи тринадцатого. Сначала появился визглявый бульдозер и распахал пустырь, словно хирург-практикант не успевшего сбежать пациента, потом материализовались плиты, следом – бытовки со строителями, их женами, детьми, рядами лифчиков на веревках и тошнотворными запахами еды, носившимися по району в послеполуденной жаре.

Потом быстро, практически в одночасье, горизонт забетонировал каркас из плит и вспарывающей небу брюхо арматуры. Так, сотканный из молекул человеческих слез и страданий, и выродился недоделанный «Пудель».

То есть, до начала конца оставалась всего лишь пара месяцев. Интересно будет посмотреть, что из всего этого выйдет.

Не менее интересным было и то, почему люди вообще ослепляют пилотов лазерными указками. Это же явно ненормальные, которые по какой-то роковой ошибке причиняют вред не себе, а другим людям зачем-то. Но за что? Если есть такая охота похулиганить, сунули бы лучше свои яйца в кипящий суп, кретины.

И еще больше ее вывели из себя репортеры, зачем-то сообщившие, что среди обломков самолета нашли бордовую розу. Какое это имело значение вообще?

Она с досадой выключила компьютер и пошла спать.

***

Наутро она позавтракала пригоревшей яичницей, тостами с маслом и клубничным вареньем, а также крепким кофе без молока.

Появившись на улице, она не могла не отметить, как приятно ей было вновь увидеть своего лакированного друга, примостившегося на пятачке возле дома. Это потом она освоит парковку перед «Пуделем», а пока она и ее небольшой черный «Мерседес» А-класса с автоматической коробкой передач вынуждены довольствоваться узкими «карманами» на дороге.

Возле машины ее терпеливо ожидали. Она заметила, что одежда вчерашнего гостя выглядела точно так же, как и вчера. Видимо, его дела с деньгами были совсем плохи, думала она, вздыхая и вспоминая то, как отдала свои последние сто пятьдесят рублей за цветы и свечу.

Хмуро поприветствовав его, она села за руль, пригласив его занять место рядом. На сегодня была запланирована целая куча дел, и если она не хочет очутиться там же, где и в прошлый раз, сразу же после возвращения придется наверстать упущенное. Бизнес лентяев не любит, понять это труда не составило.

– Пристегнись, – велела она своему спутнику.

– Ты же помнишь, я не люблю пристегиваться.

– Даже если я на секунду поверю, что ты, это ты, то все равно пристегнись. Прошли те времена, когда по состоянию ремня определяли толщину яиц водителя. Сегодня по нему определяют толщину его кошелька.

– Хм. А если водитель – женщина? Толщину чего определяли у нее?

– Смешно. Но, думаю, ты и сам знаешь, что редкостная дура осмеливалась выехать на улицу непристегнутой даже тогда.

– А ты не в настроении сегодня.

– Не то, чтобы не в настроении. Просто слегка загружена работой. Сегодня наш китайский поставщик перепутал заказанные плейеры, а клиенты их уже ждут. Это не очень хорошо для магазина, если говорить без лишних преамбул. Менеджеры нервничают.

– Я могу как-то помочь?

– Думаю, нет. Но я буду рада, если мы обернемся быстро.

– А ты изменилась.

– В каком смысле?

– Стала такой деловой, что ли. Все у тебя продумано, логично.

Она хотела было возразить что-то, но прикусила язык и промолчала. Он попытался реанимировать диалог.

– Странно я себя ощущаю в твоей машине.

– Почему?

– Она такая…не знаю, как и сказать. Дорогая, что ли. Раньше за такую машину не знаю, что сделать нужно было. И кем быть.

– Ты удивишься, но сейчас это машина, я бы сказала, скорее, среднего класса. Ты разве не видел, что разъезжает по улицам Москвы?

– Если честно, у меня не было на это времени. Но я это учту. Я раньше и мечтать не мог о машине с кондиционером, а ты его даже не замечаешь. А помнишь, как я учил тебя водить машину в Лужниках? – он как-то слишком резко сменил тему.

– Ну, вряд ли это можно назвать обучением, конечно. Пару раз подергались на стоянке и только. Все равно потом пришлось ходить в автошколу и слушать лай инструктора и его сокровенные мысли по поводу водителей женского пола. А так, помню, конечно. Страшно было сначала, жуть. Как сейчас помню, в каких конвульсиях забилась машина, когда я попыталась выжать сцепление и аккуратно нажать на педаль газа! А потом увидела еще пять-шесть таких же отчаянно трясущихся автомобилей на площадке, и мне вдруг стало смешно. А сейчас я езжу на «автомате», и сложно будет так опозориться.

Она помолчала с минуту, а потому вдруг сказала:

– Удивительно, что ты это знаешь. Как будто бы ты и правда Генка. Не помню, чтобы мы возили с собой понятых. Хотя, Генка мог тебе проболтаться. И не такие чудеса на свете случаются.

– Думаю, скоро ты и сама убедишься в том, что я говорю тебе правду. Ты же знаешь, я никогда не лгал тебе, даже если нужно было сказать что-то неприятное. Так и сейчас будет. Непривычно видеть тебя за рулем. Ведь раньше машину всегда вел я.

– Ну да, за исключением того случая, когда ты уговорил меня ехать по автомагистрали, хотя это и было запрещено. И как нас остановили сотрудники ГАИ, а я их ослепила фарами дальнего света. Тебе повезло, что ты работал на Петровке, иначе мало бы нам не показалось.

Через некоторое время в машине наступило молчание, которое закончилось только тогда, когда они подъехали к воротам кладбища. Оставив машину на парковке, они проследовали на территорию.

Знакомые уже рябины все так же стояли в переплетенных объятиях, словно пытаясь сказать каждому посетителю, что любовь нужно беречь и держаться за нее крепче, потому что в жизни заканчивается все, даже она.

Дойдя до знакомой ограды, она чуть было не вскрикнула от удивления. В искомом месте был только один памятник, с фотографией его матери. Генкин памятник, а также все следы его пребывания в данном месте бесследно растворились во времени.

Она не помнила, как добежала до выхода. Запыхавшись, он догнал ее и пробормотал:

– Я же тебе говорил!

Ничего не ответив, его спутница шла к машине. Лицо ее было белым, как январский снег, а пальцы нервно потрясывали автомобильный брелок.

Она же была здесь недавно! И отчетливо помнит, как удивилась тому, что памятника теперь два, как вновь разозлилась, вспомнив, что Генкина мать пришла сюда со своими клацающими сережками, будто не на похороны, а на водевиль в захудалый гастролирующий театр.

И теперь она своими глазами видела, что его могилы просто нет! Если бы она не была здесь бесчисленное количество раз, она бы точно поверила в теорию заговора и то, что его похитили и спрятали от нее, как рисовал ей опаленный трагическими новостями мозг тогда, двадцать лет назад.

Но сейчас-то она понимала, что все это, как минимум, бред. У нее явно что-то с головой. Наверное, так вот и сходят с ума.

Они сели в машину и неспешно тронулись в обратный путь. Он первый нарушил молчание:

– Ты хочешь есть? Я ужасно проголодался. Знаю, тебе нужно решать эти твои китайские проблемы с плейерами, но может быть, выкроишь часок, чтобы посидеть в парке со старым другом и пригубить горячий пирожок с картошкой?

Она поморщилась.

– Я не гуляю по паркам в холодные мартовские полдни. И жирный фастфуд не ем тоже. Но я действительно проголодалась.

Как-то замявшись, он сказал:

– К сожалению, сейчас я не могу себе позволить сводить тебя в более приличное место. Я думаю, так будет не всегда, однако сегодня мне нечего тебе предложить, кроме пирожка с картошкой. Но обещаю, что у тебя будет еще и с укропом.

Она вдруг рассмеялась.

– Знаешь, а поехали в «Шоколадницу?» Почему бы сегодня мне не пригласить тебя? Раньше я этого никогда не делала, по-моему.

Она вздохнула, вспомнив, как в две тысячи четырнадцатом она потеряла все мыслимые и немыслимые возможности потратиться на хотя бы еще один скромный комплексный обед, и пробормотала:

– Куй железо пока горячо.

– «Боже мой, что вы делаете? – вскричал Гаррет, гремя цепями – Я, так сказать, кую железо, пока горячо. Не перебивайте человека, который кует железо, пока оно горячо, это неучтиво. Вот так!»

– Откуда это?

– Ты что, не читала «Марсианских хроник» Брэдбери?

– В бизнесе времени на чтение, как правило, не остается. Есть время только на бизнес. Ты повязана узами брака со своим бизнесом, спишь со своим бизнесом, все деньги приносишь только ему и думаешь круглые сутки тоже о нем. Ты работаешь в режиме всегда. Когда ты идешь по солнцу, от тебя вместо тени фонит работой. Если ты болеешь, ты принимаешь работу перорально по часам. И лишь если благосклонная судьба занесет тебя на почту, в самолет или в очередь, ты еще можешь вырвать из ее клешней обрывки книг, но это будет не проза.

– Наверное, всегда полезно уметь остановиться за пять секунд до того, как работа вынудит принимать ее ректально.

– Специфический юмор у тебя, однако. Хотя, если не лукавить, то бизнес без павлиньих хвостов и социальной мишуры так и выглядит: пока все думают, что имеют его, на самом деле он имеет тебя, сжирая по кускам.

– Мы все исправим, обещаю. Но, послушай, «Шоколадница» ведь в шестидесяти километрах отсюда. Зачем ехать в такую даль? Давай найдем что-нибудь по пути.

– Мы и найдем ее по пути. Сейчас сеть «Шоколадниц» в Москве довольно большая. Они не совсем похожи на советский вариант, но тебе понравятся. И фирменные блинчики там тоже есть. Хотя я, все же, думаю, во времена Союза их готовили вкуснее. Я тебе рассказывала, как меня ребенком водили туда родители?

– Рассказывала. Как вы стояли в очереди два часа, вас проводили в большой светлый зал и усадили за столики с белой накрахмаленной скатертью. Вы ели ароматные блинчики с изюмом и шоколадом, а на десерт заказали мороженое в железной розетке.

Она вновь замолчала и нахмурилась.

– Получается, что ты, все же, настоящий.

– Ну да. Насколько можно быть настоящим в текущих обстоятельствах.

Глава 5

Прибыв в кафе, они торжественно уселись за столик.

– Да, все действительно изменилось. Теперь на столах даже скатертей нет.

– Не ворчи ты, словно девяностолетний старик. И можно, я попрошу тебя кое о чем?

– Проси, конечно.

– Давай не будем больше вспоминать сегодняшний эпизод с походом на кладбище и всю подобную тематику. Я не верю в твою теорию с параллельными реальностями. Но думать, что сижу с покойником, я как-то тоже не хочу. Давай мы просто представим, что я немного рехнулась на почве своей наполненной нервными перегрузками работе, и подменила реальность розовыми иллюзиями, выдавая желаемое за действительное. Я немного поживу в своей сказке, а потом все вернется на круги своя.

– Я не покойник! – вдруг он резко схватил ее за руку, пристально заглянув в глаза, – ты же видишь, я не холодный. Не знаю, как еще тебе доказать свою теорию, и пусть будет по-твоему. Но я докажу тебе, что я не мертвец, и сделаю это очень скоро!

К ним подошла официантка, чтобы принять заказ. Увидев, что эти двое, кажется, ссорились, она остановилась рядом, нерешительно замявшись.

– Я рекомендую тебе заказать облепиховый чай, здесь он очень вкусный, с приятной кислинкой.

– Я, наверное, еще не привык к этой своей новой жизни. Раньше облепихи можно было нарвать на даче целую бочку и сделать из нее, что хочешь. Помню, как ненавидел, когда меня заставляли ее собирать ведрами. Такая мелкая и противная. Не могу уложить в своей голове, что за чай нужно заплатить целых 300 рублей.