скачать книгу бесплатно
Ястреб халифа
Ксения Медведевич
Страж Престола #1
Призывая к себе нелюдь, будь готов к тому, что и действовать она будет нечеловеческими методами. Государство стоит на краю гибели, в пророчестве сказано, что его спасет чужестранец, пленник из волшебного народа аль-самийа, который станет верным слугой престола. Пророчество сбудется, но люди зададутся страшным вопросом: а не слишком ли высокую цену они заплатили за победу? Политическая воронка закручивается как смерч. Герои пытаются вырваться из гибельного вихря – получится ли у них? Ведь судьба – самый страшный противник.
Ксения Павловна Медведевич
Ястреб халифа
Автор выражает признательность
историку М. В. Нечитайлову за консультации
и неоценимую помощь в работе над книгой
Книга первая
Ястреб халифа
Пролог
Отпихнув ногой пару мандаринов, старый мулла уселся на коврик под садовым навесом.
В небе неслись сорванные ветром цветы миндаля, в ведро с водой, как всегда, спустился из-под стропил большой серый паук – попить.
Наконец-то можно спокойно сесть и прочитать письмо друга – из самой столицы, сколько ждал, между прочим. С письмом должен был прийти ответ на важный вопрос: можно ли поить осла водой, оставшейся после омовения? Старик на всякий случай попросил узнать мнение законников из столичной Пятничной мечети.
Кряхтя, мулла развернул большой лист бумаги. И, конечно, вместо ответа нашел всякую ерунду. Описание казни заговорщиков – в том числе и старшего брата халифа. Имена посредников, доставляющих во дворец невольниц. Сплетни о споре двух уважаемых шейхов – почтенные наставники веры чуть не выдрали друг другу бороды, выясняя, как лучше защитить халифат от набегов кочевников.
Прочитав про кочевников, старый мулла вздрогнул, на всякий случай поднялся на ноги и огляделся. В приграничье присловье «На Всевышнего надейся, а осла привязывай» помнили очень хорошо.
В заметаемой бело-розовыми лепестками дали безмятежно синело небо. В весеннем воздухе четко рисовались желтоватые стены форта на холме. Под ними – беленые домишки.
Вон – низенький купол мечети. Зеленые оливковые деревья на уступах террас колыхались под порывами ветра. На дне долины шумел огромный, в два человеческих роста камыш. А к югу долина раскрывалась – степью. Ровной, гладкой, нескончаемой степью. Великой степью, как ее называли купцы.
Сейчас серо-зеленая травяная гладь выглядела тихой и приветливой. Потому что там не было никого.
Старик облегченно вздохнул и сел. С ветки шлепнулся еще один мандарин.
Шейхи спорили. Один требовал повысить налоги и увеличить численность халифской гвардии. Другой кричал, что в пустыне ему было откровение и что ангел велел верующим искать защитника на западе.
Мулла сочувственно покачал головой – умалишенные. Безумцы. Да, мало того что защитника следовало искать на западе, так еще и не среди людей. Мол, Всевышний отдаст нам в руки военачальника из волшебного народа аль-самийа, сумеречников. Да-да-да. Конечно. Воистину, безумцы. Осла надо привязывать! Войско набирать, то есть! Идиоты.
Неожиданно в форте забил большой молитвенный барабан. Гулко, мерно, мощно – но в неурочное время. Ведь до вечерней молитвы еще…
Старый мулла ахнул, тихо поднялся с коврика и снова посмотрел на юг.
Теперь степь выглядела по-другому.
Над горизонтом росло серо-коричневое облако.
О Всевышний. Набег.
Как семь лет назад.
Черные, скрюченные от огня апельсиновые деревья. Раздувшиеся на жаре трупы. Кровь вместо воды в канавках дворика омовений.
Старик сглотнул. Руки тряслись, он не сразу смог запихать письмо в рукав. Тут он вспомнил про жену. Его старая Наджа наверняка собирала воду во дворе омовений мечети! А мечеть стояла на самой окраине! Южной окраине! Будь проклято это дурацкое письмо, которое он решил прочитать в уединении!
Когда, задыхаясь и хрипя, мулла выбрался из сада, улицы уже заволокло пылью. Люди выбегали из дворов, кричали и бестолково метались, хватая и бросая вещи. У глинобитного забора крутился верховой в кольчуге:
– В крепость!.. Все в крепость!.. На нас идут джунгары!
Прямо на старика выбежала молоденькая Зейнаб, жена шорника, – лицо перекошено, платок сбился, под мышкой орущий двухлетка. Мулла с силой развернул ее и пихнул обратно – вверх по улице.
– В крепость, о неразумная!
Из-под чалмы всадника тек пот. Воин замахнулся плетью:
– К-куда, о враг веры! Я сказал – в крепость!
Узнав, кто перед ним, раздумал бить:
– Я сказал – идти в крепость, о Абу Салам! Разве крепость там, куда ты идешь?!
– У меня жена, – держась за колотящееся сердце, выдохнул мулла, – во дворе омовений. Одна – в крепость не поднимется. У нее колени…
И кинулся прочь, не слушая ответную ругань.
На соседней улице его чуть не стоптал идущий на рысях верховой отряд – хорошо, калитка в чей-то двор была открыта. Звон, топот, крики. Во дворе валялись пестрые подушки и бродили, глупо кудахча, куры.
В небе засвистело. В навес над террасой воткнулась горящая стрела. Сухой камыш занялся сразу.
На крохотной площади с колодцем его настигли крики – женские. Женщина кричала где-то в садах. Истошно. Оттуда же, из садов, несся вой. Нечеловеческий, хотелось думать. Мулла знал, что это не так. Человеческий. Джунгарский. Вой и гиканье.
Вбежав во двор мечети, старик первым делом захлопнул и заложил засовом ворота. Кругом плавал дым, порывы ветра гоняли лепестки миндаля, но дыма все прибывало.
– Наджа! – со всей оставшейся силы закричал он.
Ему никто не ответил. Глаза слезились от дыма, над низеньким забором вдруг взметнулось пламя – сарай с дровами. Горит сарай.
– Наджа!!!
Держась за ходящую ходуном грудь, мулла поковылял через двор к ступеням входа.
– Наджа!..
С силой распахнув двери, он увидел то, что увидел, и тихо охнул. Они сидели – мужчины и женщины вперемежку – в молельном зале. Под куполом ходило эхо шепотков – и стояла тень страха. Увидев знакомую фигуру в просвете входа, Наджа жалобно вскрикнула – откуда-то от дальней стены. Как по команде заревели дети.
– Почему… почему вы здесь… – в ужасе пробормотал мулла.
– Всевышний… Нас защитит Всевышний… – это был голос Марьям, соседки.
Марьям сидела у самого входа, спиной к колонне – с совершенно черными от ужаса глазами. Под полами абайи[1 - Абайя – верхнее традиционное арабское женское платье с рукавами.] шевелился младенец.
Треск и грохот за спиной заставили муллу обернуться.
Ворота во двор дернулись от страшного удара, выдохнув щепки и пыль. На улице переговаривались – взлаивая, как по-собачьи.
От следующего удара скобы засова вылетели, и ворота широко распахнулись. В них вбежали, все еще держась за деревянный столб-таран, низенькие мохнатые… люди. Почему-то на них были наверчены овчинные шубы.
Всадники на маленьких гнедых лошадках влетели во двор следом. Они радостно верещали.
Муллу просто пихнули в сторону – как досадное препятствие. Старик упал, навзничь растянувшись на каменном полу, потом все-таки отполз к стене. С затылка на спину текло теплое – кровь.
Ребенка Марьям они отбросили так же – как нечто ненужное. Маленький сверток ударился о стену – и упал вниз без звука. Марьям они обнажили грудь, потом сорвали платок. Муж ее сидел неподвижно и смотрел на это. И все остальные сидели и смотрели, молча смотрели, тесно прижимаясь друг к другу.
А потом Марьям вытолкнули наружу. Повалили, растянули, задрали платье, быстро, в четыре руки стянули шальвары. Марьям все еще молчала. И все молчали.
Закричали, только когда вонючий овчинный человечек ткнул копьем в старую Марджану. Старуха страшно захрипела. И все заорали.
Женщин джунгары выволакивали по одной, сдирали платки и абайи, крутили, вертели, потом хозяйственно накидывали на шеи веревки. Или принимались толкать, от одного к другому, смеялись и кричали, а потом валили на землю и распускали завязки штанов. Старых и некрасивых тыкали в живот ножами. Мужчин кололи на месте – только двух мальчиков связали за шеи и повели со двора. А маленькими детьми они кидались, как тряпичными куклами, – а потом поддевали на копья. Джунгары смеялись и кричали, словно это была веселая игра.
Наджу убили на месте.
Переступая через трупы и отпихивая растопыренные руки-ноги, степняки еще долго бродили по мечети, потроша ящики с книгами, опрокидывая лари с бумагой и письменными принадлежностями. Потом нашли ханьский шелк, оставленный на хранение прошлогодними купцами, и потащили полотнища на двор, разматывая локоть за локтем толстые свертки. Синие, оранжевые, зеленые ленты. Джунгары наверчивали их на шею лошадям, резали сикось-накось, набрасывали драгоценную материю на седла, как попоны.
В груди Марьям торчало копье. Одна из лошадей, пятясь, наступила на нее и брыкнула. Зухру – в окровавленном голом теле трудно было узнать дочку медника – джунгары, все также играючи, смеясь и перекидываясь шутками, зачем-то повесили на апельсиновом дереве. Зухра дрыгалась и задыхалась в петле долго – щупленькая была девушка, шея все не ломалась.
Распотрошив мечеть, джунгары двинулись к выходу. Вонючий степняк в волчьем малахае тряс переплетом – кожаным, куртубским, с золотым тиснением, – вытряхивая на пол страницы Книги Али. Ему был нужен только переплет.
Один из листков слетел прямо к старым кожаным туфлям муллы. Это был список Книги, выполненный божественной рукой великого каллиграфа ибн Муклы. Желтоватая от старости страница тут же заплыла красным – с правого угла. Справа лежал Абу Саиб. Ему распороли грудь, и лужа натекла порядочная.
– О Всевышний… – прохрипел мулла.
Услышав его хрипение, степняк обернулся. Улыбнулся, пожал плечами и поднял копье для удара.
В пустом небе безмятежно плыли облака. Летел миндальный цвет.
– О Всевышний… – снова прошептал мулла.
Джунгар ударил. Потом, морщась, выдернул наконечник копья из груди старика.
В небе ничего не изменилось.
Из рукава бессильно лежавшей руки высовывался клочок бумаги.
До того, как он пропитался кровью, любопытный взгляд мог бы прочесть последние новости, так будоражившие столицу.
«И представь себе, о Абу Салам, эмир верующих – да продлит дни его жизни Всевышний! – склонил свой слух к этим малоумным, поверившим в защитника-сумеречника! Мало того что сумеречника, так еще и сумеречника из племени нерегилей! Тебе приходилось слышать о нерегилях, о Абу Салам? Это истинное бедствие из бедствий, мятежники, упрямые и злобные, как дикие ослы, сражающиеся против всех из чистой ослиной злобы! Но словно и этого мало, захватить и привезти нерегиля отправили – кого бы ты думал?! Этого старого, выжившего из ума астролога Яхью ибн Саида!»
Написавший письмо еще долго возмущался и поносил глупость Яхьи и косность богословов, но, увы, оценить безупречный почерк и изящество оборотов речи было некому. К тому же лежавший в рукаве листок быстро намок от крови, и буквы расплылись.
В разоренный молельный зал влетели горящие факелы. Разметанная по полу бумага вспыхнула, огонь пополз по дереву разломанных ящиков и полок. Последними занялись брусья перекрытий.
К вечеру от мечети осталась груда обгорелых камней. Над ними все так же летели бело-розовые лепестки. В пустом закатном небе плыли облака и тихо кружили птицы.
Птицы, описывая круги, медленно снижались. Они знали, что их никто не прогонит. В вилаяте под стенами желтой крепости не осталось ни одной живой души.
1. Ночь договора
Мадинат-аль-Заура, 402 год аята
Дворец растревоженно гудел – и шелестел. Шепотками. Евнухи шептали невольницам, те – евнухам, сановники оглаживали бороды и важно кивали, подтверждая новость.
Истинно, истинно так: Яхья ибн Саид вернулся из путешествия на запад. Три года странствий завершились – старый астроном прибыл в столицу. И – против всех ожиданий и домыслов! – привез обещанное! Привез живого сумеречника из племени нерегилей! Многие считали, что это знак от Всевышнего. В конце концов, по слухам, именно такого самийа шейху Исмаилу обещал в пустыне ангел: мол, военачальник-нерегиль окажется в плену, а вы выкупите его жизнь. И купленный за золото чужой пленник не из числа людей станет служить халифату. Чудесное, чудесное избавление для аш-Шарийа…
В Львиный двор этим утром набилось столько людей, что на один молитвенный коврик садились трое. В левый зал за плотными занавесями прошли мать покойного халифа и ее доверенные невольницы. Говорили, что за место на коврах левого зала женщины харима платили две сотни динаров.
Все хотели увидеть чужеземного сумеречника.
И все остались жестоко разочарованы: Яхья ибн Саид не привез нерегиля во дворец, а почему-то оставил под стражей в пригороде. Зато с ним приехали двое сумеречных магов – один из Лаона, другой из Ауранна. Говорили, что их пригласили за огромные выплаты золотом и рабами – осмотреть иноземного самийа, доставленного Яхьей. Ну и присмотреть за ним, конечно. О нерегиле ходили самые разные слухи, и не все они были приятными.
Когда двое магов – в роскошной длинной парче, с надменными лицами, – шли в Львиный двор, их приближение угадывалось по вскрикам и возгласам: смотрите, смотрите, верующие, вот идут аль-самийа с острыми мордами и ушами, а за ними семенят крохотные джинны, придерживающие края расшитых золотом одежд!
Сейчас оба мага и астроном сидели перед халифом. За тройными шелковыми занавесями мелькали тени – по двору сновали невольники, разносившие шербеты.
Там, где изнывали от жары и ожидания охотники до последних новостей, бессильно плескался фонтан, в круглой мраморной чаше умирала вода, и солнечный свет ярился над полированными мраморными плитами.
В зале, где принимал халиф Аммар, стояла прохлада – поскрипывали опахала, на большом подносе медленно плавился лед. Маги сидели неподвижно – как большие кошки, сторожащие мышь. А вот Яхья ибн Саид явно тревожился – хотя и пытался не подавать виду.
– Я ожидал, что увижу свое приобретение, – недовольно поморщился молодой халиф.
В конце концов, он ждал три года.
– А ты, о Яхья, принес лишь это, – и Аммар ткнул в лежавшие на шелковом платке предметы.
Разорванная нечищенная серебряная цепочка, деревянная шкатулка и обрывок серебристой материи с цветочной вышивкой.
– О мой повелитель! – неожиданно спокойно улыбнулся в ответ старый астроном. – Я… опасаюсь моего… ммм… подопечного. Мы имели возможность убедиться – нерегилю не по нраву, когда на него глазеют.
– Но разве не ты сказал, о Яхья, что на границе он дал слово не набрасываться на стражу и подчиняться ее приказам?
Ответ халифу пришел с неожиданной стороны:
– Вот именно. Он дал слово не убивать стражу. Но о зеваках, придворных и случайных путниках нерегиль не говорил ничего. Мы уже сделали все необходимое – опечатали знаками отсечения выходы из внутренних дворов. Ты встретишься с нерегилем ночью, когда все разойдутся.
Произнесший это лаонский маг вежливо склонил голову и очень неприятно улыбнулся, сверкнуло навершие золотой шпильки в узле волос на затылке. Халиф почувствовал, что начинает закипать от гнева. Впрочем, улыбка аль-самийа, народа Сумерек, всегда казалась Аммару злой. Приподнятые к вискам глаза, высокие скулы, узкий подбородок – стоит глазам сощуриться и губам изогнуться, как на лице проступает недоброе веселье. А еще раздражала их поддельная молодость – вот этому лаонцу, к примеру, сколько лет? Пятьсот, восемьсот? Ни дать ни взять смазливый отрок с холодными расчетливыми глазами старика, составляющего завещание.
