скачать книгу бесплатно
– И у нее что-то болит. Я правда, не совсем понял, что именно.
Женщина кивнула, но взгляд от бедной девочки не отводила. Ей было жаль и ее, и ее отца. Страшно представить, что будет с ними дальше.
– Как я уже говорила, все ее реакции объяснимы. У нее может болеть, как и все тело, так и части, которые пострадали. Это психосоматическая реакция, то есть боль есть только в ее голове, а на самом деле физически она пострадала не так сильно.
– Она меня боится.
– Этот страх продиктован инстинктами. Она ведь сидела с вами потом, значит, умом Ксюша понимает, что вы – это вы, а не тот мужчина. Такая реакция пройдет скоро, но на других мужчин останется на долгое время.
– У нее есть друг. Они росли вместе с самого рождения практически. Понимают друг друга с полуслова.
– И где он сейчас?
– В другой стране, я пока не ставил в известность его и родителей. Решил спросить вас.
– Они только дружили или было что-то еще?
В двух словах тут ответить сложно. Петр помнил, как однажды заметил этот взгляд у Давида: собственнический, жадный. Но решил не вмешиваться, дети сами разберутся. Не разобрались, к сожалению.
Возможно, будь Давид рядом, и не случилось бы ничего. Петр, конечно, понимал, что его злость на парня неправильная, но не злиться не мог. Ведь Давид всегда Ксюшу домой провожал, когда они вместе были где-то, да и вообще старался, чтобы его дочь одна вечером домой не шла.
Правда, если вспомнить о наличии этого непонятного Саши, картина отъезда парня в Лондон приобретает другие краски.
– Как вам сказать? Давид был влюблен, а Ксюша видела в нем друга и брата, но не своего мужчину.
– Тогда молодому человеку не стоит быть здесь сейчас.
– Почему? Я должен ему сказать, мы семьями дружим столько лет.
– Этот парень любит веселую и красивую девушку. Он знает ее прошлую. А Ксения сейчас будет другой. Она возненавидит себя прошлую и будет лепить из разорванных кусков кого-то другого, понимаете? И напоминание о прошлой жизни будет только причинять ненужную боль. Возможно, когда она будет готова, позже, Ксения сама расскажет своему другу все. Когда не будет считать себя виноватой, грязной и недостойной. Когда не будет стыдиться.
Слова были правильные, умом он это понимал. А вот сердцем… сердцем отрицал. Потому что его девочка ни в чем не виновата. Ей не в чем себя винить и стыдиться.
Но психика – это не то, что можно просто объяснить. Никакие аргументы в пользу его отцовского мнения тут не помогут.
Людмила права, он это знает. И его девочка уже начала этот путь самоуничтожения,-потухший обреченный взгляд тому прямое доказательство.
****
В коридоре отделения послышались какие-то громкие шаги, недовольные возгласы, плач. К палате кто-то стремительно приближался.
Петр посмотрел на дочь. Она хмурилась во сне. И спала, лежа на спине, хотя он знал: ей неудобно. С детства терпеть не могла так спать. Но даже сейчас, во сне, зная, что в реальности она в больнице, Ксюша прятала спину.
На нее напали со спины, закрыли рот и начали душить.
В голове складывалась полная картина произошедшего. Но только в голове. Душа требовала мести и крови.
Снова послышался возмущенный вопль, и он вышел из палаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Медицинский персонал таки заставил его бывшую жену накинуть халат и бахилы. То же сделали и Смолов с женой. Ну что тут сказать: цирк, да и только.
Камилла в ярком платье, сапоги на каблуке, кожа сверкает загаром. Лицо, одутловатое от слез, глаза лихорадочно блестят. На какой-то миг ему даже расхотелось ее придушить. Но только на миг.
– Где моя малышка? Что с ней? – заголосила женщина, нервно смахнула слезы со щек и попыталась войти в палату к дочери, но Петр преградил ей путь.
– Успокойся! – рявкнул тихо, не повышая голоса, дернул за локоть и поволок к выходу из отделения, они быстро оказались на пожарной лестнице, – Она спит и если ты ее разбудишь своим рёвом, клянусь, я тебя придушу!
– Не смей со мной говорить таким тоном, Петя, ты мне никто! – ее голос задрожал от слез и возмущения. Света Смолова бросилась подругу успокаивать и утешать, гневно зыркнула в сторону Петра.
Видит бог, он не хотел ее винить, устраивать скандал в стенах больницы. Но его нервы не железные. Он живой человек.
– Рот закрой и слушай сюда! – Кеша попытался его остановить, но Петр от его рук отмахнулся и надвинулся на бывшую жену скалой, – Твоя дочь попала в беду, а ты почти десять часов не брала трубку, бл*дь! И ты будешь мне тут устраивать слезливую мелодраму?!Какого хрена я должен искать тебя по всему миру через пятые лица? Ты совсем от мужика этого ополоумела? Ты ее мать, это ты должна быть рядом!
– А с тебя прям убудет с дочерью побыть? В кой-то веки ты со своим ребенком, и предъявляешь мне претензии. Она не маленькая, и она была не против моей поездки!
Истерика и страх о дочери уже позабыты. И, как всегда, при их встрече пошли упреки.
– Ты бл*дь тупая? Я мужик, понимаешь, мужик! А ее из-на-си-ло-ва-ли! Я для нее враг! Ты! Ты должна быть рядом, а не трахаться за бугром с каким-то альфонсом! Как только ей станет легче, я ее заберу к себе, поняла?! И живи с кем хочешь, и как хочешь!
– Ты не посмеешь!
– Ты слышала, что я сказал? Твою дочь какая-то мразь изнасиловала, а тебе важно заберу я ее или нет, потому что деньги я потом тебе переводить не буду?!
– Хватит-хватит, – Кеша встрял между ними, – Успокойтесь!
Света ушла за валокордином, потому что их всех начало трясти.
– Что мы можем сейчас сделать? Чем помочь? Она пришла в себя? Показания взяли? Что врачи говорят?
Кеша Смолов засыпал вопросами. Мужчина переживал за девочку, которую крестил через два месяца после рождения. Она на его руках выросла. Эта девчушка помогла его сыну пройти через ад в детстве. Не мог он быть равнодушным к ней, не мог. Хоть иногда и хотелось. Его сын был влюблен, безответно. Какой родитель будет спокоен в таком случае? Не он, точно. Но сейчас некоторая обида за своего наследника прошла, как и не было ее. Осталась только боль за эту девочку. И вина. Вина потому, что он мужчина.
Когда женщины хряпнули по рюмочке успокоительного, Петр, наконец, смог говорить нормально.
– Физически она пострадала не страшно. Разрывы… в общем там ей все зашили. Голову тоже…, она сильно ударилась и получила сотрясение. Ссадины, царапины. Хуже с горлом. Повредились хрящи гортани и мягкие ткани. Там пока отёк сильный.
– Как повредились? – Камилла ахнула и схватилась за сердце, – Ее… ее…
Кажется, до нее только сейчас в полной мере дошла ситуация.
– Ксюшу душили, да, – хрипло выдохнул, а самого снова затрясло внутренней дрожью от ярости. Она никуда не делась. Но и выхода дать ей он пока не мог.
– Ксюша может говорить? – Кеша видел с каким трудом старый друг контролирует себя.
– Нет, пока что. Спадет отек и будет видно, так говорят врачи. Психолог считает, что это еще и моральная травма для нее, и не факт, что как поправят ей горло, она сможет себя пересилить.
– Психолог?
– Да, она из консультации жертв насилия. Сразу начала работать с малышкой.
– Ты просил не говорить Давиду, но, если она не говорит, он лучше других сможет ее понять. Они ведь… ты же помнишь, что с ним было, Ксюша всегда его и без слов понимала.
Петр вперил в друга тяжелый взгляд, пригвоздил того к полу.
– Психолог говорит, что не нужно, значит, не нужно, – агрессивно заговорил, – И, если кто-то из вас попробует ему сообщить, и парень примчится из другой страны… я не посмотрю ни на что, изобью всех, а потом нахрен выброшу из больницы.
Все трое опешили от этой ярости, откровенной угрозы во взгляде и позе. Петр был готов броситься закатать любого из них в асфальт или в бетон.
– Твой парень может ее добить, понимаешь? Физически ей не так плохо, а вот психическое здоровье… Я вас очень прошу не делать ничего, если вы не обсудили этого с психологом. Хотите помочь, пожалуйста, никто не возражает. Но помочь нужно правильно.
Света и Кеша кивнули, а вот Камилла полыхнула взглядом.
– Я ее мать, я не могу ей навредить!
Нервы сдали.
Резко выбросил руку вперед, схватил эту дуру за шею и притянул к себе. Нос к носу.
– Одумайся, очень тебя прошу! Открой свои глаза и заставь мозги работать, иначе, богом клянусь, я тебя удавлю.
– Петя, успокойся! – кто-то попытался его отодвинуть, но ему все равно, ярость затуманила сознание.
– Да, иди ты нахрен со своим «успокойся»! Мою девочку какой-то урод изнасиловал, у нее был роман со взрослым мужиком, а эта курица все никак не поймет, что это и ее вина тоже! Она мать, она должна рядом быть!
Мужчина отпустил напуганную женщину.
– При разводе ты обещала о ней заботиться, поэтому я уехал. Ты обещала мне! Это твоя забота??? Бить себя пяткой в грудь и кричать: я ж мать, – ты можешь. Бросить ребенка одну в городе и укатить хрен знает куда и насколько, ты тоже можешь. А взять трубку вовремя- нет. Как так? Твоя дочь билась в истерике, когда увидела меня, потому что я мужчина. На тебя бы она реагировала по-другому! Но теперь ты хрена с два будешь рядом. Ты не способна заботиться о ней.
– Ксюше давно восемнадцать, она сама решит где ей жить!
– Пять часов в самолете лететь, мне интересно, что ты делала в это время? Может быть, поискала хоть какую-то информацию про случаи насилия, просто, чтобы знать, что твой ребенок переживает?!
– Прекрати делать из меня идиотку! – женщина взвизгнула, топнула ногой, – Думаешь ты один такой умный? Весь из себя крутой!?
Петр продолжать скандал отказался, просто развернулся и ушел в отделение. Хватит того, что они и так устроили представление на публике.
– Я не закончила, вернись немедленно!
Если б Кеша ее не дернул, он бы впервые в жизни ударил женщину.
Можно было бы списать все на шок, но нет. Шок сейчас у Ксюши, а у ее матери это хроническое состояние идиотизма.
Петр никогда не стремился открывать дочери глаза на мать. Предпочитал быть злом в их семейной истории. Теперь же все будет по-другому.
Захочет помочь Ксюше, то только под его присмотром, не иначе.
Он тихо вошел в палату и сразу наткнулся на острый взгляд. Ей страшно. Но она силится улыбаться.
Для него. Его девочка сильная, она все сможет пережить. Поэтому он тоже улыбнулся. Так же, как и она, сквозь слезы и боль. Кривой улыбкой, но все же…
ГЛАВА 3
Шли дни, тянулись ночи… медленно и страшно. Ксюша понимала сколько прошло времени по визитам врача, медсестер и следователя. По ним можно было сверять часы. Правда, нужно сначала понять алгоритм их посещений, тогда определение времени не составит никакого труда.
Врач мужчина. Ксюша никак не могла запомнить его имя, кажется, он был грузин по национальности, с совсем не грузинским именем, и очень примечательным акцентом. Маленького роста, немного сутуловат и пухловат. Но глаза озорные и смешливые. И руки теплые. Он единственный из мужчин не вводил ее в ступор своим появлением. Когда этот забавный мужчина зашел к ней впервые, и она была в сознании, страх сковал все тело, озноб прокатился по коже и ее бросило в холодный пот. И это дикое желание спрятаться, заползти под кровать, забиться к стенке и не высовываться пока он не уйдет… Но это было в первый раз.
Мужчина был немолод, но похоже, что таких пациенток у него не имелось. Ксюша это поняла, когда он начал осмотр швов, и ее горла. У него едва заметно дрожали руки, а в глазах читалась паника.
Она сама не могла пошевелиться, руки вцепились в края кровати так, что потом пришлось прибегнуть к помощи, чтобы их разогнуть. Мышцы свело судорогой от перенапряжения.
Врач заметил, как она держится за кровать. Она бы объяснила, что так заставляет себя оставаться на месте, что хотя бы так, но способна контролировать свое тело. Инстинкт кричит: беги, прячься. А разум приказывает: лежи,– это для твоего же блага.
Легкая форма шизофрении, не иначе.
Она вцепилась в койку, а у него дрожали руки. Но оба справились и остались даже в какой-то мере довольны друг другом.
Ксюша научилась слышать его шаги в коридоре отделения, узнавала их и успевала заранее успокоить разбежавшиеся нервы. Не хваталась за кровать больше, не закусывала щеку до крови, сдерживая крики. Спустя несколько дней перестала дрожать от его появления.
Так вот, врач приходил два раза в день. Утром, в восемь часов, и вечером, в пять. Так она научилась определять для себя эти два отрезка времени.
Медсестры приходили через час. Помогали вставать с постели, водили до ванной. Делали уколы, ставили капельницы, следили, чтобы она пила все прописанные таблетки. Из-за них Ксюха ощущала себя слабой и безвольной, не способной самостоятельно банально сходить по нужде.
Они появлялись, смотрели на нее, едва скрывая свое отношение, и через силу делали свою работу.
А ей хотелось орать! Орать на них!
Первые два дня ей сочувствовали, жалели.
А потом у некоторых она заметила эти взгляды. Презрительные, грязные. Будто она в г*вне извозилась, и их заставили ее мыть, отчищать.
Но говорить она по-прежнему не могла. Только смотрела на них, а в душе закипал такой гнев, такая ярость, что кулаки сжимались и возникало желание схватить кого-то из этих куриц за волосы и окунуть мордой в унитаз, или лучше головой об стену стукнуть.
От того, что с ней случилось Ксюша не отупела и не сошла с ума, хотя, наверное, это было бы лучшим вариантом. Потому что, когда так смотрят посторонние люди, из раза в раз, изо дня в день, появляются мысли.
Возможно, они правы? Возможно, она сама виновата? Если это случилось именно с ней, значит, что-то… что-то… привлекло того человека.
Вина накатывала на сознание, обрушивалась на тело тошнотворной волной, и Ксюшу опять выворачивало наизнанку.
Следователь приходил через день.
Зачем? Она все равно не могла говорить, только кивала или мотала головой, потом правда, начала писать в телефоне, но пальцы плохо слушались, стоило начать все вспоминать. Буквы двоились перед глазами, руки тряслись. А тело немело и начинало гореть.
Ксюша знала, что ее мыли, когда она была в бессознательном состоянии, но все казалось, что она грязная. Кожа зудела, но там не было сыпи. Зуд был, сыпи нет. Чистая, бледная, с синяками и царапинами кожа рук.
И все равно ощущала себя грязной, испачканной. И хотелось вымыться самой. Своими руками, другим она не доверяла. Но сил не было. Накатывала слабость, в глазах темнело и гудела голова. Врач говорит,– это следствие тяжёлого сотрясения.
Частично она в это верила.
Но в глубине души знала от чего появился такой внутренний запрет. Если мыться, то полностью, и нужно посмотреть на ноги, коснуться себя ниже лобка. Испачкаться. Ее передергивало от таких мыслей, что уж говорить о том, чтоб сделать?
