Последний из Саларов

скачать книгу бесплатно

Жгучий взгляд шазде остановился на лице девочки, и настроение его изменилось. Он взял у женщины мешочек и, не взвешивая его, бросил в сундук. Потом достал из карманчика своего лапсердака золотую монету – ашрафи – и вложил ее в ладонь женщины, и сказал ей:

– Это калым за твою дочь. Плюс к этому еще пять баранов. Клопа вам больше собирать не надо. Иди и готовься к свадьбе. Главное, накорми ее, чтоб довольна была. Вечером на пятницу пришлю к тебе человека, заберет ее. Поняла, что сказал?

Женщина, не веря себе, зажала в кулачке золотую монету, ответила:

– Всё, что вы прикажете, ваше высочество! Эта девочка – ваша рабыня.

И она взяла девочку за смуглую симпатичную ручку и повела с собой, чтобы как можно скорее всё это обделать. До вечера пятницы оставалось два дня. Нужно было сбегать в город и купить всё необходимое. Девочку помыть в бане и отдать наряжальщице. Да и о своем доме и своей жизни подумать. С тех пор, как ее муж, кяризник – специалист по рытью подземных каналов – погиб, задохнувшись в одном из них, ее дети досыта не ели.

– Спасибо Тебе, Аллах! Гляди, как шазде расщедрился на приданое этой сиротке!

Пятничным вечером сам шазде прибыл в особняк, и вот он в главном зале перед украшенным лепкой камином наедине с этой крохотной малолетней девочкой, больше похожей на куклу из хлопка, чем на невесту. На ее ручках красные пятнышки: следы жестокой борьбы с насекомым-вредителем, которое оставляет эти пятна, похожие на краску хны, с трудом смываемые.

Ночь вышла одной из тех ночей в жизни шазде, за которые ему было стыдно. Быть может, потому, что все его мысли были об этом вредном клопе. Он не желал быть побежденным этим мелким проклятым насекомым, но оно превратилось в его еженощный кошмар. После недель прочесывания гористой местности все его крестьяне сдали ему лишь два с половиной кило этой злыдни. Уничтожили тысячи тысяч насекомых, а всё равно кусты и поля были ими полны. Зря он не прислушался к словам Феридуна-мирзы, это был человек, учившийся в Дар-уль-Фунун[23 - Дар-уль-Фунун – первое высшее учебное заведение в Иране.]. Тот сразу ему сказал, что убивать вредителя бесполезно. Ведь каждое яичко содержит сотни зародышей.

– Вы что, считали их, – спросил он шазде, – что собираетесь по одному их уничтожить?

Шазде его слова не хотел слышать – и не услышал, и было то, что было. Весной вредитель агрессивнее, чем прежде, накинулся на поля, точно хотел отомстить за попытку его тотально уничтожить, – и теперь не оставил вообще ни одного нетронутого колоска. Шазде заболел от расстройства, он не мог смириться с мыслью, что горстка насекомых, вес которых не больше плевка, нанесла ему поражение. Но ничего теперь было не поделать. Он стал всеобщим посмешищем. Честь его, доверие к нему были потеряны, и ничего ему не осталось, как сесть за письменный стол и каллиграфическим почерком написать для издаваемой им ежедневной газеты: «Мы распорядились, чтобы наши крестьяне полунагие, страдающие от голода и неурожая – уничтожили клопа-вредителя; но всё, что мы получили в качестве результата, составило около полумана[24 - Ман – мера веса, разная в различных районах Ирана: табризский ман – около 3 кг, шахский ман – около 6 кг.]мертвых насекомых! Однако наверняка в этом деле есть мудрость, которую никто не постигнет, кроме Аллаха – Господа миров, и не подобает нам, Его посрамленным рабам, излишне любопытствовать, вопрошая: почему вредному клопу отдан на расхищение хлеб насущный наших крестьян?»

Он написал правду. Однако эта бессмысленная тотальная война принесла ему и один полезный плод, а именно – то, что он сделал своей временной женой эту смуглую изящную девочку. Девочку, ставшую в конце концов женщиной и родившую ему сына – да еще с золотистым чубчиком. Однако после родов, несмотря на то, что в ее комнате повесили связку лука, она занемогла, печенки ее надорвались, и бедная женщина умерла в юные годы. А труд выхаживать ее сыночка достался Ханум хануме, которая и стала ему настоящей матерью. И натерпелась же она с ним, то доставая ему молоко, то выкармливая его миндальным киселем и сахарной пудрой, то обманывая его тряпичным рожком – но спасла ему жизнь и заставила шазде нанять ему кормилицу. А сколько потом было бед и борьбы с тифом и скарлатиной, и с лихорадкой, и опять спасла его и вытащила из небытия. В итоге еще увеличилась ее затаенная злоба против шазде. Ведь он не только привел новую жену на ее голову, но и обременил ее ребенком этой женщины. И ни разу он даже походя не поблагодарил ее за это. А зачем? Ведь он гораздо больше озабочен был воспалением собственной грыжи…

Считай-Ворон летную форму не снимал, но как будто бы и уезжать не собирался. Расхаживал по имению и, сколько бы брат ни спрашивал его «что случилось?» – отвечал лишь уклончиво. Но Салар-хан не хотел терпеть неясности.

– Мне нет дела до того, где ты был все эти годы и с кем был. Но я хочу знать: почему ты взял военный самолет и пригнал его в наше захолустье? В шахской армии что – дисциплины вообще нет? Завтра наступят последствия, а я ничего не знаю? Скажи мне правду: что случилось?

Салар-хан в конце концов так его прижал, что тот, вне себя, раскричался:

– Шахская армия умерла… В один день перестала существовать… Все эти «на караул!» и маневры, и построения, и утренние и вечерние поверки, и парады, и погоны, и звания, и воинская доблесть – всё это в один день превратилось в дым и улетучилось!

– Ты говори толком, я не понимаю: что произошло?

Рыдания вырвались из горла летчика. Говорить он не мог. Точно ощипанная курица вдруг забила крыльями во дворе.

В казарме аэродрома «Кале-морги» люди отдыхали и вдруг услышали гул нескольких самолетов в небе и выскочили на улицу. Русские самолеты свободно кружили вверху и сбрасывали на город листовки; в них говорилось о том, что советские и британские войска вступили на территорию Ирана с целью ограничения влияния в Иране нацистской Германии; обещалось также улучшение жизни иранских рабочих и крестьян.

Летчики сломя голову бросились к командиру авиабазы, требуя разрешения поднять самолеты для борьбы с врагом. Но разрешения он не дал, сославшись на то, что нет приказа от главного командования. Как ни настаивали молодые летчики – всё было бесполезно. Им оставалось стоять и наблюдать за полетами вражеских самолетов. В конце концов они взбунтовались и заперли командира в его кабинете. Потом Считай-Ворон и еще один летчик быстро подготовились к взлету. Но когда они поднялись в воздух, советских самолетов и след простыл.

Считай-Ворон там, в воздухе, был в растерянности: что теперь делать? Если вернется, то его наверняка отдадут под трибунал и жестоко накажут. А больше лететь было некуда. Тогда он пришел к мысли полететь в город его предков и там переждать, пока пройдет гроза. При этом по крайней мере самолет не достанется противнику, а он увидит своих родственников после многих лет разлуки. Дело дерзкое, на которое только и способен был член их семьи.

Он проглотил слезы, как глотают сухой абрикос – курагу, – разжевав и смочив слюной. Потом спросил:

– Я поступил плохо, что не отдал самолет иностранцам?

– А как ты думаешь, почему вчера Капитан не пришел ночевать? – Салар-хан ответил вопросом на вопрос. – Почему у нас в городе мертвый штиль возник? Сердце мое чует, что это просто так не закончится. Ты говоришь, на страну напали враги, а шахская армия со всей ее фанаберией вдруг рассыпалась… Нет, так не бывает. Надо что-то делать с этим самолетом.

Назавтра очень рано утром Султан-Али и Считай-Ворон пошли на площадку тока и с помощью еще нескольких людей на веревках протащили самолет по главной улице, вкатили его в усадьбу и там спрятали в конюшне. Завесили старыми коврами и дерюгой, чтобы он никому не бросался в глаза.

Ты слышишь голос жены из холла – беспокойный, испуганный: она говорит по телефону. Опять что-то стряслось, а ты не в курсе. Уже некоторое время она от тебя что-то скрывает. Ты вообще-то внимательно слушаешь всё, что происходит за пределами комнаты; это похоже на то, как если бы там текла бурная, ревущая река жизни – там, за пределами комнаты и за пределами дома, на улице. И реке этой нет дела до парализованного старика. У тебя лишь пустые ракушки воспоминаний… Кусочки древних окаменелостей…

Тебя беспокоит то, с какой самоотверженностью жена бросается на помощь вашему сыну и невестке. Ты отнюдь не ревнуешь – но тебе за нее тревожно. Конечно, если бы не она, семья Каве и его жены уже распалась бы. Видишь здесь Божью руку? Человек осуществил давнюю пламенную мечту и стал отцом – а сын оказался вот этаким! Этот парень с детства был непослушным и упрямым. Всё время ссорился с другими и был недоволен своим местом в жизни. В начальной и средней школе оценки были неплохие, а потом пошло-поехало, и, имея хорошие способности, он провалился при поступлении в вуз: вынужден был пойти в армию. Там началась его главная проблема: пристрастие к курению и вину. После армии каких трудов тебе стоило найти ему работу! Главной проблемой стало то, что Каве в работу не вкладывал силы по-настоящему. Затем уперся насмерть: на счастье, мол, или на беду, но хочу жениться только на этой девушке! Не то чтобы Марьям не заслуживала доверия – проблема в том, что самому Каве невозможно было доверять. Но он все-таки настоял на своем и женился на ней, и ваши трудности возросли на порядок. Жена Каве – специалист и работает в офисе. А раз так, то ответственность за их дочь легла на плечи твоей жены. Покормить малышку, уложить спать, сделать прививки – в общем, всё от прорезания зубок до детских болезней, до врачей и лекарств. Лишь недавно – то бишь после твоего инсульта – Баран отдали в детский сад. А теперь у Каве возникли новые проблемы – пожалуй, что серьезные.

Супруга входит в комнату, в руках – кружка с соком сладкого лимона. По лицу ее видно, что она беспокоится. Вместе с тем она всегда заботится о тебе, словно богиня-мать. Она кормит тебя с ложечки как образцовая сиделка, не устает пичкать лекарствами. Ее снежно-белые руки подсовывают под тебя утку и опорожняют ее, когда ты сходишь и по-большому, и по-малому. Каждый день она по-матерински поворачивает тебя на бок, чтобы обработать твою спину детским тальком – от пролежней. Ставит тебе клизмы и до капли вкачивает в тебя весь положенный объем разведенного касторового масла – чтобы в кишках твоих от запоров не началась патология. Регулярно, обращаясь как с животным, пребывающим в состоянии невинности, она тебя раздевает догола и моет твое тело с мылом и мочалкой, чтобы в доме не было тяжелого запаха. Всё это она проделывает с такой сверхчеловеческой тщательностью, что твое тело каждый раз от стеснения и стыда покрывается потом.

Она подносит кружку с лимонным соком к твоему рту. Взглядом и движением головы ты спрашиваешь у нее: «Что случилось? Чем ты встревожена?» Отвечает:

– Ничего особенного.

Ты хмуришься и не отводишь от нее взгляда, как бы настаивая: «Скажи правду».

Супруга убирает со своего лба непослушную прядь волос и отвечает:

– Нет, ничего! Каве был у ростовщика, занял денег. Марьям беспокоится: зачем это? Вообще, для чего он достает эти деньги? В общем, известное дело…

Ты говоришь, хотя и с большим трудом, гримасами, языком знаков:

– Опять, что ли?..

– Не знаю, – отвечает она. – Помоги Аллах!

Опять ты взглядом спрашиваешь:

– Всё еще-?..

Она смотрит на тебя горестно. И ты внушаешь ей движением головы: «Нужно… думать». – А из ее глаз катится слезинка.

Ты хотел бы очень многое выразить, многое сказать – но не можешь. Сил у тебя больше нет. А ты хотел бы, чтобы она поняла: это – наследственная, неизлечимая болезнь. Это судьба, которую навязали сыну предки. Хотел бы сказать, что есть в жизни вещи, похожие на питье сладкого лимонного сока: если их вовремя не сделать, последствия будут горькими, неприятными. Хотел бы спросить ее: почему тебе не нравится гранатовый сок? Или почему…

Слеза катится из твоего глаза тебе на шею; и в горле комок.

– Мы так не договаривались!

Она берет салфетку, вытирает твои слезы и приглаживает твои волосы.

– Завтра что у нас, ты помнишь?

Ты с трудом киваешь… Разве можешь ты забыть годовщину вашей свадьбы?

– Надо нам обоим немного принарядиться…

Ты улыбаешься – вкривь и вкось. Не горестно и не радостно, а словно инвалид от рождения…

Понемногу начали появляться разбежавшиеся солдаты-дезертиры. Несчастные и оборванные, похожие на изможденные привидения, они брели по старинному Хорасанскому тракту. Усталые, голодные, еле тащились; некоторые залезали в сады и огороды, другие просили милостыню. Сжалившись, люди давали им хлеба или еще чего-нибудь, другие, наоборот, издевались над ними.

Салар-хан позвал Султана-Али.

– Слушай меня внимательно. Завтра утром пойдешь на шоссе и будешь караулить дезертиров-солдат. Как появятся, заворачивай их сюда, сколько бы их ни было. Понял, что я сказал?

– Слушаюсь, ваше высочество! Осмелюсь спросить, если они скажут друг другу: этот, извините, мужик неотесанный, какое ему… Не хочет ли он нас, как бы сказать…

– Не хочет ли он нас ограбить или напасть на нас? Тьфу, опять ты меня перебиваешь, паразит!

– Я не имел намерения, господин!

– Знаю. Ты никогда не имеешь намерения. Ты вообще на свет родился без всяких намерений, живешь без намерений и помрешь точно так же.

Мирза-хан с высочайшим, падишахским выражением лица аккуратно отвернулся от мангала, а Салар-хан продолжил:

– Скажешь им: у помещика к вам есть дело. И точка на этом.

– А если не пойдут, тогда что? – А если не пойдут, то к черту все. Короче, ступай и выполняй то, что я сказал!

На следующее утро Султан-Али ушел из имения, а к полудню вернулся с тремя жалкими солдатиками, один другого несчастнее: форма замызганная, животы подведены, лица измучены.

Ханум ханума распорядилась, и солдаты вымыли свои вонючие, загнившие ноги в отделении бассейна для мытья ног; после этого их допустили в особняк. Салар-хан сидел на своем обычном месте, развалившись на подушках, глядел на всё сразу и ни на что в отдельности. Чуть поодаль присел и Считай-Ворон. Солдаты поздоровались, поклонились и сели рядком вдоль стены. Из уст Салар-хана раздался только один звук: «с» из слова «салам». Как и его отец, он словно бы стеснялся произносить такое. Не то чтобы он у кого-то научился этому – таким он родился: поведение Саларов было полностью инстинктивным, как, например, у горных козлов.

– Мы в вашем распоряжении, господин! – это сказал один из солдат, с язвой, «алеппским прыщом» на лице.

Салар-хан прикрыл глаза и, кивнув, ответил:

– Времени для разговоров у нас будет много. А для начала – покушайте!

Солдаты переглянулись и сглотнули слюну. Увядшие яблоки их кадыков запрыгали вверх и вниз, как реальные яблоки, упавшие в реку.

Султан-Али в гостевом доме раскинул нарядную скатерть. Шабаджи и ее дочь Сакине сновали в кухню и обратно, подавая Султану-Али подносы с едой. Да какой едой! Запах жареной баранины наполнил всю усадьбу. Подавался и плов с мясом и изысканной приправой, и жареное мясо с зеленью, и хорэш[25 - Хорэш – кушанье из мелко нарезанного мяса, тушенного с овощами в томатном соусе, служащее приправой к рису.], и разные соленья и маринады, и кислое молоко, и свежие овощи с зеленью, и барбарисовый напиток-шербет, и большой котел с овечьим дутом[26 - Дуг – прохладительный напиток из сбитого кислого молока, смешанного с водой или молочной сывороткой.]…

У солдат ручейками потекли слюни. После приглашающего жеста Салар-хана они кинулись в атаку и начали глотать еду. Стало ясно, что оголодали они не после нападения на Иран союзников, а это было их, можно сказать, состояние от самого рождения. Начали они, конечно, с атаки на мясо. Пучками хватали зелень и отправляли ее в рот. Желания и времени жевать у них не было: глотали всё прямо так, не прожевывая. В мгновение ока тарелки с пловом и миски с хорэшем опустели. Когда они насытились – так сказать, под завязку, – они прислонились к стене, словно наполненные бурдюки. Веки отяжелели, и сил разговаривать у солдат не было. Салар-хан, довольно улыбаясь, вышел из комнаты.

Наевшиеся солдаты представляли собой такое зрелище, что женщины собрались у окна поглазеть на них.

– Вот так солдатики-смертники! – воскликнула Судабе-ханум. – И такие собирались защищать родину?