скачать книгу бесплатно
Нил решил, что обычай молчания во время еды свойствен только верхушке здешнего общества.
– Да ты можешь не отвечать, коли не хочешь, – невнятно произнес кормчий.
Он хлебнул вина и захрустел черствой лепешкой.
– Да нет, – сказал Нил. – Что мне от тебя таить? Только ты не поверишь.
– Я?! – Хихарра поперхнулся рагу. – Да я столько видал в нашем сраном Мире, что поверю даже в лысину Равахша, кусай меня в задницу! Валяй, говори!
– Урнгур! – сказал Нил. – То, что со мной было, – пустячок в сравнении с тем, что со мной будет: я иду в Урнгур!
Кормчий перестал есть и очень серьезно посмотрел на Нила.
– Ты – здоровенный бугай, – сказал он. – Пожалуй, здоровше тебя я в жизни никого не видал. Но в Урнгуре с тобой точно – будет! И потом будет. Но без тебя.
– А почем ты знаешь? Ты был там, что ли?
– В Урнгуре не был. На границе был. Знаешь, на границе с Угуром и Хуридой (зачем только Неизъяснимому понадобилось создавать это дерьмо?) есть паршивый городишко. Чагун называется. Я ходил туда с товаром. Видел этих… – Нил весь обратился в слух, – …урнгурцев. С виду-то они люди как люди. Тощие, не очень чтобы сильные. Шкура темная, потемней моей. Веет от них нехорошим. – Кормчего передернуло. – Гордые, скрытные. В Чагуне болтали, кто в их страну войдет, сразу отправляется к их богу, Хаору. И путешествие это… кха-кха… неприятно. Что еще скажу: был у нас случай. Купец из Хуриды, тоже тварь паскудная, недомерил торговцу ткани. Может, обманул, может, просто ошибся, дело людское. Так урнгурец этот схватил тесак и разрезал бедняге брюхо до самого позвоночника. Так-то! – Кормчий покачал головой. – Нет, борец, в Урнгур я тебе не советую. Хочешь сдохнуть – иди на юг, и все тут!
– Однако ж ты ходил в Чагун, – сказал гигант. – И живой.
– То – Чагун! – сказал моряк. – Да, ходил! Больше не пойду, кусай меня в задницу! Хоть и навар получил неплохой – не пойду. Скверная там торговля, борец.
– Ну, мне и здесь жизни не будет, – беспечно сказал Нил.
– А что так, борец?
– Поломал я тут одного… Тороном зовут… Может, слыхал?
– Ой-хой! – воскликнул кормчий. – Конечно, Хихарра знает Торона! Весь Фаранг знает Торона! Поломал? – Кормчий нежно и восхищенно таращился на Нила. – Ха! Чуял я, что здоров ты, борец, но ты и меня удивил! Удивил! Но тут ты прав, борец, – жизни тебе в Фаранге не будет, кусай меня в задницу! Он же хранитель тела самого душителя Дага, перец ему в мошонку! Уж Даг тебя не оставит, борец!
– Уж точно, – вздохнул Нил. – Я и этого самого Дага немножко… помял.
– Герой! – понизив голос, сказал кормчий. – Жаль, шкуру твою натянут на столб. Сильно помял?
– Вроде того. Он же хлипкий. Разок встряхнул – глазки и закатились.
– Да, борец! – сказал кормчий. – Пожалуй, в Урнгуре тебе самое место. Сматываться тебе отсюда надо так быстро, чтоб тебя еще вчера здесь не было. Как же тебя еще не сцапали, борец? Ты ж прогуливаешься, почитай, на самом виду?
Нил скромно потупился.
– О! – радостно вскричал Хихарра. – Пойдешь со мной. Ночью. Ночью мой «Светоч» отходит. Точно, в самый раз. Со мной пойдешь, борец! Все! Теперь только спрятать тебя до ночи.
– Я не один, – сказал Нил.
– Да? – огорчился моряк.
– Со мной мой господин, мой отец и женщина.
– Ой-хой! – с чувством произнес кормчий, и рука его потянулась к кувшину. – Тебя одного я еще мог бы вывезти без пропуска. Но четверых… Тем более женщину. А кто твой господин?
– Моряк. Его дядя – командующий Южной эскадрой Империи.
– Кто?!
– Эрд Асенар, светлорожденный.
– Ага… – сказал кормчий растерянно. – Понял… – Хотя было очевидно, что он совершенно ничего не понимает. – Я-то думал: с чего это ты схлестнулся с самим Дагом? Но ты, парень, все же молодец, что задавил эту тварь, Торона. Подлый был человек!
– Он жив, – сказал Нил.
– Зря. Уж этот бы тебя не пожалел. Сколько народу перебил. И на арене, и так, походя. Чего ему было бояться – за ним Душитель! Нет, ты его зря не добил… А эти, сдается мне, – за тобой, кусай меня в задницу!
В таверну вошли человек шесть солдат во главе с десятником. Десятник поманил к себе хозяина:
– Эй, мясо! Иди сюда! Мы тут кой-кого ищем.
Хозяин, пожилой, толстый, со щекастой угодливой физиономией, поспешил к воину, но один из гостей схватил его за руку:
– Не торопись, Момон! – И – десятнику: – Ты что здесь распоряжаешься, железнобрюхий, пес тебя дери?
Десятник уставился на говорившего, здоровенного моряка со здоровенным мечом и здоровенным шрамом через все лицо. Десятник заколебался. «Дохлая рыбина» – не из тех мест, где городская стража чувствовала себя уютно. Трое сотрапезников меченого глядели на него в упор. Плечи у каждого были настолько шире десятниковых, что тому сразу расхотелось с ними ссориться. Пожалуй, он так и ушел бы вместе со своими вояками, но тут в таверну ввалились еще два десятка солдат, и стражник осмелел.
– Соленый огузок! – бросил он презрительно. – Не мешай слугам Великого Ангана!
– Всё! – сказал моряк, поднимаясь. – Или ты унесешь отсюда свои вонючие потроха, или я счас их проветрю.
Десятник вновь заколебался: в таверне не менее тридцати моряков, полностью разделяющих взгляды обладателя шрама, вооруженных, в грош не ставящих городскую стражу…
Но тут один из солдат заметил Нила: трудно было его не заметить!
– Там, там! – заорал солдат, тыча пальцем.
Нил хотел встать, но Хихарра удержал его:
– Сиди, борец. Без тебя обойдется. Дай и другим побыть героями!
И Нил остался сидеть.
Десятник тоже увидел Нила, и радость сделала его лицо еще менее симпатичным.
– Слово Великого Ангана! – заорал он и выхватил меч.
Одновременно десятки прямых клинков и волнистых лезвий конгайских криссов покинули ножны.
Человек со шрамом встал на пути десятника.
– Убирайся! Это наша таверна!
– А мне насрать! – разъярившийся десятник занес меч.
– Я сказал тебе, что проветрю твои кишки! – хладнокровно произнес человек со шрамом.
Парировал собственным мечом клинок десятника и точным ударом крисса ниже кирасы рассек стражнику мышцы живота.
Десятник выронил меч и схватился за живот. Кровь струилась между пальцев и капала на пол. Лицо его приобрело серый оттенок.
Солдаты сгрудились вокруг начальника, выставив вперед мечи. Атаковать они не решались – на каждого приходилось по меньшей мере по одному бойцу, а то поспеет подмога с кораблей – от стражников и рваных подметок не останется. Десятника подхватили, чтоб он не упал.
Арбалетная стрела оцарапала ухо солдату, стоявшему впереди. Это решило дело: стражники ретировались.
Взгляды обратились к Нилу.
– Он немного повздорил с Душителем! – сообщил Хихарра.
– Да, – ухмыльнулся гигант. – Я немного… придушил его. И он обиделся.
– Не врешь, белолицый? – спросил один из моряков. – Душитель никогда не ходит без мордоворота Торона!
– Торона он тоже немного… Как ты сказал? – Хихарра обернулся к Нилу: – Помял?
– Хочу выпить с тобой! – сказал моряк со шрамом, протискиваясь сквозь обступившую Нила толпу. – Выпить с тобой – честь. Мой трехмачтовик уходит в море Зур. С рассветом. Платы я с тебя, ясное дело, не возьму.
– А почему ты, Рубец? – возмутился худой длинный моряк с кривым носом и блестящими навыкате глазами. – Мой «Удачник» тоже уходит завтра утром.
– А потому я, – отозвался меченый, – что я уже поил своего весельчака, – он похлопал по рукояти меча, – когда ты еще выцеживал свою тридцатую кружку.
– Тихо! – рявкнул Хихарра так, что зазвенели кувшины над головой трактирщика. – Я его привел сюда – со мной он и уйдет, кусай меня в задницу!
– Если б я мог, – громогласно заявил Нил, – я пошел бы с каждым, друзья! Нигде я не видел столько достойных мореплавателей, храни вас Морская богиня! Хозяин! – Он повернулся к трактирщику, голова северянина на поллоктя возвышалась над макушкой самого рослого из моряков. – Хозяин, чашу! Хочу, чтоб вы все стали моими кровниками!
Чаша появилась на столе. Нил опрокинул в нее кувшин с вином, медленно провел кинжалом по предплечью. Кровь из ранки капнула в чашу. Хихарра чиркнул криссом по руке – и его кровь смешалась с кровью Нила. Кормчий со шрамом стал третьим. Через десять минут вино пополам с кровью тридцати семи моряков разошлось по их желудкам. Нил разбил чашу о стену, и дружный рев вырвался из трех дюжин глоток.
– Ты не только силен, борец, но и неглуп! – шепнул Хихарра. – Только что ты был здоровенным аппетитным куском человечины для крысолюбов Дага, а сейчас за тобой – два десятка кораблей. Еще малость – и я поверю, что ты не только побываешь в Урнгуре, но и сумеешь рассказать о нем старому Хихарре!
* * *
Когда Шинону доложили, что светлорожденный в городе, он пил кофе и читал балладу о Прекрасной из Тайдуана в переводе на конгаэн.
– Вызвать стражу из порта? – спросил домоправитель.
– К чему? – удивился Шинон. – Он – один. И я – один. Все в порядке.
– Но… – домоправитель замялся, – он очень опасен.
– Я тоже очень опасен. Не докучай! – И углубился в чтение.
Но едва домоправитель вышел, Шинон тотчас отбросил свиток. Подойдя к оконной арке, воин внимательно оглядел собственный парк с высоты третьего этажа. Потом проверил исправность арбалета-ловушки, нацеленного на дверной проем. Сняв мундир, Шинон натянул толстую фуфайку из белой шерсти, подкольчужную куртку из шести слоев паутинной ткани, а поверх – легкую, но очень прочную кольчугу из особого сплава. Затем опять надел мундир. Огромный коричневоглазый боевой пес поднял голову и посмотрел на хозяина.
– Нет, Равахш! – сказал Шинон. – Я слишком люблю тебя. Пойдем.
Он увел пса в дальнюю комнату, снабженную дверью с запором, и оставил там. Вернувшись, Шинон застегнул на руке боевой браслет и положил на стол три метательных ножа, сбалансированных, с тяжелыми широкими лезвиями. Вынув из ножен меч, Шинон осмотрел его и остался доволен. Конечно, это не бивень хармшарка, но дымчатое лезвие из лучшего конгского сплава вполне могло устоять против белого клинка. Пусть Эрд – один из лучших мечей Империи, зато Шинон – из лучших мечей Конга. А измученный схваткой на дороге и бешеной скачкой светлорожденный будет не в лучшей форме. Если Шинон один на один победит упрямого аристократа, обставившего сотню воинов… Конгай улыбнулся: подсказав совершенно нелепый план засады этому бумагомараке Хурану, Шинон поступил мудро. Ганг никогда не купился бы на подобную глупость. А раз северянин, как и полагал Начальник Гавани, сумел вывернуться, значит, не скучно будет скрестить с ним клинки. Возможно, смерть Эрда от руки конгского военачальника осложнит отношения с Империей больше, чем смерть его от руки разбойника… Это проблемы Наместника. Кто осудит Шинона за то, что он сумел себя защитить?
Но где-то в глубине души конгай чувствовал сожаление. Да, он убьет Эрда. Но, сложись дело иначе, Шинон охотно оставил бы светлорожденного в живых. Славный парень, немного чванливый, но доверчивый и отважный, как он сам. Пожалуй, проживи он еще десяток лет, – и из него получился бы добрый мореход, не хуже самого Шинона. Даром что аристократ! Шинон вспомнил о соххогоях, и губы его искривились: вот кого он пощупал бы мечом! И заодно узнал бы, действительно ли красноглазые такие бесподобные бойцы, как о них говорят.
Крики, лязг металла, рычание пардов донеслись снизу. Эрд прибыл.
* * *
Сотнику Конону совсем не нравился полученный приказ. Но Шинон объяснил ему: лучше они сами возьмут северянку, чем это сделает Наместник. Лучше, хуже, а воину-моряку позор арестовывать женщину. Но приказ есть приказ. Разумеется, он не собирался врываться без предупреждения. Но едва он протянул руку к дверному билу…
…Этайа запела, и рука сотника так и не коснулась бронзы.
Сколько сам он и его солдаты простояли около резной двери, никто из них не смог бы сказать. Вечность! Все они успели прожить жизнь. Счастливейшую из жизней! И умереть. Так, как умирают лучшие. И воскреснуть. И стать несчастными, чтобы обрести покой. И еще тысячу жизней сменили они, как меняет листву дерево. И росли, как растет дерево. И выросли. И поднялись туда, куда только сильные крылья дракона могут поднять человека.
Кончилось волшебство. Опустил Конон руку, так и не коснувшись била. И стал легким Конон, как будто единственно из света состоял он. И те, кто был с ним, стали такими же. Нет, ни один из них не забыл, для чего пришел к розовой двери с алой ящерицей наверху. Но какое это имело значение? Какое значение имеет детская обида для того, кто стал взрослым?
Добрые улыбки согревали мужественные лица, когда шли они по устланному шелком коридору. Казалось им, что ноги их едва касаются розовой ткани. И спустились они вниз, в просторный холл, а потом – по белым ступеням – на белую дорожку, что вела к высоким воротам. И дальше… чтобы много лет никто из фарангцев не увидел ни сотника Конона, ни десятника Агга, ни тех трех солдат, что пришли в этот день в «Добрый приют».
X
«О сильном и слабом, благородном и ничтожном доподлинно можно сказать только одно: он умрет», – говорит гурамская пословица. Но не нужно обладать особой мудростью, чтобы сообразить: умрут-то они по-разному.»
Фахри Праведный. Светоч Эдзамы
– Тумес!
Биорк оглянулся: к воротам загона быстрым шагом, почти бегом, направлялся Скон. Вагар похлопал быка по широкой слюнявой морде, поставил на землю ведро и двинулся навстречу старшему служке.
– Пойдем! – сказал Скон, крепко взял Биорка за руку и, ничего не объясняя, повел за собой.
Они пересекли служебный двор и оказались перед маленькой дверью в стене храма. Скон отпер ее ключом и втолкнул вагара внутрь. Биорк догадался, что они – в келье старшего служки.
– Двое железнобрюхих были у Верховного! – сказал он без предисловий. – Ищут тебя!
– Ну и…?
– Я сказал: нет такого! Но мне, ясное дело, не поверили! А ты, значит, вагар?
– Вагар, – признался Биорк.
– Во! – Лицо Скона растянулось в улыбке. – Я уж и сам почти допер! Короче, надо тебе сматываться. Тумес или как там тебя!
– Биорк! – сказал Биорк.
– Биорк! О, хуруг![14 - Хуруг – ящер примерно в три-четыре метра длиной, телосложением напоминает варана, но свиреп и неразборчив в пище, как акула. И зубами оснащен такими же. Глуп настолько же, насколько свиреп.] И не выговорить! Пусть останется – Тумес! Я б оставил тебя здесь, но раз кто-то настучал – тебя все равно достанут!
– А тебе не влетит от Верховного? – спросил Биорк. – За вранье?
