Одержимость

Он занял свое кресло, и кабинет снова наполнился его присутствием. Алиса села напротив, стараясь дышать ровно.

– Как ваша неделя? – начала она.

– Интересная, – он слабо улыбнулся. – После прошлой сессии было… неспокойно. Как будто вскрыли нарыв. Сначала стало легче, а потом больно по-новому. Я много думал о том, что сказал. О том, что стал своим отцом.

– И к каким выводам пришли?

– Что вы были правы. Понимание – это ключ. Но ключ – еще не дверь. Я пытался применять те техники сострадания к себе, о которых мы говорили в прошлый раз. Это… сложно. Мой внутренний критик оказался сильнее и изощреннее, чем я думал.

– Расскажите.

И он рассказывал. О том, как сорвался на помощника из-за пустяковой ошибки в расчетах. Как потом, осознав это, испытал не раскаяние, а яростный стыд за свою слабость, за потерю контроля. Как он провел почти бессонную ночь, анализируя каждый свой промах за последние несколько лет.

– Это порочный круг, – сказал Марк, сжимая и разжимая пальцы. – Я совершаю ошибку, злюсь на себя за слабость, из-за гнева совершаю новую ошибку. И так по спирали. Мои «сожители»… они пируют на этом. Эта ярость, это самоедство – их излюбленная пища.

– А что, если попробовать не бороться с ними? – мягко предложила Алиса. – А признать их присутствие? Принять тот факт, что эта критикующая часть вас существует. Она сформировалась как механизм выживания в детстве. Она хотела защитить вас, сделать сильнее. Но сейчас ее методы устарели.

– Принять их? – он смотрел на нее с недоумением. – Как принять врага, который сидит в твоей же голове?

– Они не враги, Марк. Они – искаженная часть вас самих. Попробуйте поговорить с этим критиком. Не как с тираном, а как с напуганным, заблудившимся ребенком, который до сих пор верит, что только жесткость и перфекционизм могут уберечь от боли.

Марк задумался. Его взгляд стал отрешенным, он смотрел куда-то в пространство за спиной Алисы.

– Ребенок… – произнес он тихо. – Когда я был ребенком, я боялся отца. Но я и боготворил его. Он казался мне гигантом, эталоном силы. Я хотел быть таким же. Холодным. Неуязвимым. Я думал, что именно это и есть сила.

– А сейчас что вы думаете?

– Сейчас я думаю, что сила – это возможно как раз обратное, – его взгляд вернулся к Алисе. Он был ясным и пронзительным. – Сила – это позволить себе быть уязвимым. Признать свои слабости. Как я сейчас. Здесь. С вами.

Тишина в кабинете стала густой, насыщенной. За окном горел закат, окрашивая стены в кроваво-красные и золотые тона. Алиса чувствовала, как ее сердце бьется громко, слишком громко. Его слова были не просто откровением клиента. Это было признание. Признание в доверии. В том, что он позволил ей увидеть свою уязвимость.

– Это требует огромной смелости, Марк, – сказала она, и ее голос прозвучал чуть хрипло. – Большей, чем носить маску неуязвимости.

– Маски… – он усмехнулся. – Я так устал от масок. Здесь, с вами, я чувствую, что могу ее снять. По крайней мере, частично.

– Почему именно здесь? Со мной? – вопрос сорвался с ее губ прежде, чем она успела его обдумать. Это был уже не совсем профессиональный вопрос. Это был вопрос женщины, которая хочет понять, что она значит для этого мужчины.

Марк не ответил сразу. Он изучал ее лицо, его взгляд скользнул по ее волосам, собранным в строгий узел, по глазам, по губам.

– Потому что вы не боитесь меня, – наконец сказал он. – Другие… они чувствуют мою бурю. Они либо отступают, либо пытаются «починить» меня поверхностными советами. Вы же… вы просто находитесь рядом. Вы не отворачиваетесь. Вы смотрите в самую суть. И… вы не осуждаете.

Алиса почувствовала, как по ее щекам разливается тепло. Она была благодарна мягкому свету заката, который скрывал возможный румянец.

– Моя работа – понимать, а не осуждать.

– Это не просто работа, – возразил он тихо. – Это… дар. У вас есть дар.

В его словах была такая искренность, такая глубокая признательность, что у Алисы перехватило дыхание. В этот момент он видел не просто психолога, он видел ее. Алису. И в его взгляде было нечто такое, от чего у нее задрожали пальцы. Она спрятала их, сжав блокнот.

– Спасибо, – прошептала она. – Но давайте вернемся к вашему внутреннему ребенку. Попробуем сейчас, здесь, поговорить с ним. Закройте глаза, если вам так удобнее.

Марк послушно закрыл глаза. Его лицо расслабилось, черты стали мягче. Алиса повела его через медитативную технику «диалог с субличностью». Она говорила спокойным, размеренным голосом, направляя его к тому мальчику, который до сих пор жил в нем, напуганный и одинокий.

– Спросите его, чего он боится? – тихо говорила Алиса.

Марк помолчал, его веки слегка задрожали.

– Он боится… что его не будут любить, если он не будет идеальным. Что он окажется слабым. Никому не нужным.

– Скажите ему, что он не один. Что вы, взрослый, сильный Марк, теперь всегда будете с ним. Что вы его защитите. Что вы любите его таким, какой он есть.

Лицо Марка исказилось гримасой боли. По его скуле пробежала судорога.

– Это… сложно. Очень сложно сказать.

– Попробуйте. Всего один раз.

Он глубоко вздохнул, и его губы беззвучно прошептали: «Я с тобой. Я люблю тебя». Слеза скатилась по его щеке и упала на темную ткань водолазки. Он быстро смахнул ее, как будто стыдясь этой слабости.

Алиса наблюдала за ним, и ее собственное сердце сжималось от сострадания. В этот момент он был так беззащитен, так по-детски раним. И в этой ранимости он был бесконечно притягателен. Она чувствовала почти физическое желание подойти, обнять его, прижать его голову к своей груди и сказать, что все будет хорошо. Что он не один.

Но она не двинулась с места. Ее профессиональное «я» кричало: «Границы! Держи дистанцию!» Но ее женское, человеческое «я» умоляло проявить хоть каплю человеческого тепла, выходящего за рамки терапевтических протоколов.

Сеанс подошел к концу. Марк открыл глаза. Они были влажными и по-новому ясными.

– Спасибо, – сказал он хрипло. – Я… я не думал, что это возможно.

– Все возможно, Марк. Нужно только дать себе право быть человеком.

Он кивнул, медленно поднимаясь. Он выглядел истощенным, но очищенным. Как после грозы.

– До следующей недели, Алиса Викторовна.

– До следующей недели, Марк.

Он ушел, оставив после себя не просто тишину, а некое эхо – эхо его боли, его прорыва, его слез. Алиса осталась сидеть в кресле, не в силах пошевелиться. За окном уже стемнело, и в кабинете было почти темно. Она не включала свет. Она сидела и чувствовала, как что-то внутри нее окончательно рушится. Стена. Та самая стена, что отделяла ее от клиентов, от мира, от собственных чувств.

Она позволила себе заплакать. Тихо, почти беззвучно. Слезы были не только за него. Они были и за нее саму. За ту девочку, которую она когда-то запрятала так глубоко, что та почти перестала дышать.

В ту ночь ей приснился странный сон. Она шла по бесконечному коридору с множеством дверей. Из-за одной доносился плач ребенка. Она открыла ее и увидела маленького Марка, сидящего в углу темной комнаты и рыдающего. Она подошла, чтобы утешить его, но когда он поднял голову, это было ее собственное лицо, ее детское лицо, с полными страха глазами.

Она проснулась с учащенным сердцебиением и ясным осознанием: они с Марком были зеркалами друг для друга. В его борьбе она видела отражение своей собственной. Его демоны были знакомы и ей.

На следующее утро, в субботу, Алиса решила нарушить свой привычный распорядок. Вместо того чтобы сидеть дома с книгой или работать над статьей, она поехала в центр города, в картинную галерею. Шла выставка одного современного художника, известного своими мрачными, экспрессивными полотнами.

Галерея была полна людей, но Алиса быстро отстранилась от толпы, погрузившись в созерцание картин. Художник изображал внутренних демонов в буквальном смысле – искаженные фигуры, тени, ползущие по стенам, лица, кричащие в беззвучии. Это было мощно и пугающе.

И вот, перед одним из самых больших полотен, изображавшим человека, разрываемого на части изнутри темными сущностями, она увидела его.

Марка.

Он стоял, заложив руки в карманы пальто, и смотрел на картину с таким сосредоточенным, почти болезненным выражением, будто видит собственное отражение. Сердце Алисы упало, а затем забилось с бешеной скоростью. Что делать? Уйти, не замеченной? Подойти? Но это было за пределами кабинета. Это была реальная жизнь.

Она выбрала первое. Развернулась, чтобы уйти, но в этот момент он повернул голову, и их взгляды встретились.

Сначала в его глазах было лишь пустое отсутствие, затем – удивление, и наконец – что-то теплое, узнающее.

– Алиса Викторовна? – его голос прозвучал громче, чем шепот, но тише обычного.

Она замерла, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

– Марк… Здравствуйте. Я… не ожидала вас здесь встретить.

– Взаимно, – он подошел к ней. В неформальной обстановке он казался еще выше, еще более презентабельным. – Я иногда прихожу сюда. Когда слишком шумно в голове. Это… помогает. Как будто вытаскиваешь своих демонов наружу и видишь, что они не только твои.

– Да, – Алиса кивнула, глядя на картину. – Это очень… выразительно.

– Жестоко, – поправил он. – Но честно. Как наша терапия.

Она посмотрела на него. На его усталые, но живые глаза. На губы, сжатые в тугую ниточку. Вне кабинета, без профессиональной дистанции, он был просто невероятно привлекательным мужчиной. И она – просто женщиной.

– Да, – снова согласилась она. – Иногда терапия бывает жестокой. Но это путь к исцелению.

Он смотрел на нее, не отрываясь. В галерее было шумно, но вокруг них возник свой, незримый кокон тишины.

– Вы одна? – спросил он.

– Да.

– Может, прогуляемся? – предложил он неожиданно. – Здесь душно. А на улице… чудесный день.

Алиса почувствовала, как по всему телу пробежала тревожная, сладкая дрожь. Это была ловушка. Пересечение черты. Но ее ноги, казалось, уже сделали выбор за нее.

– Хорошо, – сказала она. – Ненадолго.

Они вышли на улицу. Осенний воздух был холодным и прозрачным. Солнце, бледное и негреющее, освещало золотые купола церквей и пожелтевшие листья на деревьях. Они пошли без определенной цели, просто вдоль набережной.

Первые несколько минут шли молча. Это молчание было не неловким, а насыщенным. Полным невысказанных мыслей и вопросов.

– Странно, – наконец сказал Марк. – Видеть вас здесь. Вне кабинета. Вы… другая.

– А какая я в кабинете? – спросила Алиса, глядя на воду.

– Собранная. Безупречная. Немного отстраненная. Как тот спатифиллум на вашем подоконнике. Прекрасный, но… неживой.

Его слова укололи ее.

– А сейчас?

– Сейчас вы… настоящая. Ваши волосы развиваются на ветру. Вы щуритесь от солнца. Вы живая.

Алиса посмотрела на него. Он улыбался. Это была первая по-настоящему искренняя, без тени боли или сарказма, улыбка, которую она видела на его лице. Она преобразила его. Сделала моложе, светлее.

– Вы тоже другой, – сказала она. – Более… расслабленный.

– Редкость для меня, – он вздохнул. – Но с вами… с вами почему-то легко. Даже здесь. Даже сейчас, когда я нарушаю все возможные правила, гуляя со своим психологом.

– Вы не нарушаете правила, Марк. Мы просто случайно встретились.

– Случайно, – он кивнул, но в его глазах читалось сомнение. – А вы верите в случайности, Алиса Викторовна?

– Как психолог, я верю в закономерности и в бессознательные выборы.

– То есть вы думаете, что наше присутствие в одной галерее в одно и то же время – это не случайность? Что наши бессознательные… привели нас сюда?

Она почувствовала, как попадает в ловушку его логики.

– Я думаю, что у нас могли быть схожие потребности сегодня. В тишине. В искусстве. В отражении.

– В отражении, – повторил он, и его взгляд стал серьезным. – Вы знаете, когда я увидел вас в галерее, моя первая мысль была: «Вот и она. Мое отражение».

Алиса остановилась. Они дошли до смотровой площадки. Река текла внизу, холодная и сизая. Ветер трепал ее волосы.

– Марк, мы не должны об этом. Вы мой клиент.

– Я знаю, – он подошел ближе. Слишком близко. Она чувствовала тепло его тела, запах его одеколона – древесный, пряный. – И это, наверное, самая большая проблема в моей жизни на данный момент. Потому что за последние несколько недель я стал ждать наших сеансов не как терапии, а как возможности увидеть вас. Услышать ваш голос. И сегодня, встретив вас здесь, я понял, что это не просто перенос. Это… нечто большее.

Алиса стояла, не в силах пошевелиться. Ее разум кричал: «Останови его! Напомни об этике! Уйди!» Но ее сердце, ее все тело, слушали его, затаив дыхание, с радостным, пугающим трепетом.

– Марк, пожалуйста…

– Я не прошу ничего, Алиса, – он сказал ее имя без отчества. Впервые. И это прозвучало как ласка, как интимность. – Я просто констатирую факт. Факт моего… растущего к вам интереса. Не как к психологу. Как к женщине.

Она закрыла глаза. Битва внутри нее достигла пика. Долг, профессия, страх – с одной стороны. Жажда, любопытство, та самая уязвимость, о которой она ему говорила, – с другой.

– Это невозможно, – прошептала она, но в ее голосе не было убедительности.

– Почему? – его голос был тихим, но настойчивым. – Потому что так написано в учебниках по психологии? А что насчет того, что написано здесь? – он легонько ткнул пальцем в грудь, над ее сердцем. Через слои одежды она почувствовала прикосновение как удар током.

Она отшатнулась.

– Я не могу. Я ваша психолог.

– А если бы вы ею не были? – он не отступал. Его глаза горели. – Если бы мы просто встретились здесь, как мужчина и женщина? Что бы вы почувствовали тогда?

Алиса посмотрела на него. На его умное, страдающее, прекрасное лицо. На губы, которые были так близко. И она поняла, что ответ знает. Знает всем своим существом.