Мастер сахарного дела

Мар в ответ промолчала: она не находила ни сил, ни желания вступать с Фрисией в полемику; ей были неведомы ни общественный уклад, ни иерархический строй в кубинских асьендах, и то немногое, что она знала, вычитала из газет. Однако уже сама мысль о рабстве, купле-продаже людей и изъятии детей казалась ей возмутительной.

По плотине, служившей мостом, они перебрались на другой берег; не замечая бурного течения, стая уток смирно плавала в камышах. Трое детей по пояс в воде играли, брызгались и плескались; сидевшие на коленях женщины стирали одежду. Заметив всадников и экипаж, они ненадолго замерли.

Неспешной трусцой они въехали в батей. Когда они проезжали мимо бараков, на дорогу выскочила горсть наполовину раздетых чернокожих мальчишек и бросилась за ними вслед, пока один из всадников не прервал все веселье, перекрыв им путь. Миновав постройки с дымящимися трубами и ревущими на полную мощь машинами, по укатанной земле широкой улицы, по обеим сторонам которой росли пальмы, они направились вглубь батея и остановились у разбитого перед особняком палисадника. Оттуда они увидели широкие колонны парадного входа, где их уже дожидалась целая свита домработников. Перед ними стояли четыре хорошо одетых сеньора и один мальчик.

Глава 15

Позади хозяина асьенды в ряд выстроились облаченные в форму дворовые. Фрисия первой сошла с экипажа и поприветствовала супруга теплыми поцелуями в щеки. Также она наградила поцелуем и своего сына, круглолицего Педрито, который тут же вытер ладонью его след.

– Сколько гостей! – воскликнул дон Педро, пока все собирались. – Если птицы позволят, надо праздник устроить, да, Фрисия?

– Конечно, дорогой, но это потом. А пока – познакомься с Хустино Альтамирой, нашим доктором.

Белобородый, с черными с проседью волосами дон Педро взял руку доктора Хустино в свои и с силой потряс.

– Добро пожаловать, доктор, мы вас уже заждались. Только берегитесь птиц – они всегда набрасываются внезапно.

Фрисия представила гостям остальных.

– Это Паскаль, наш управляющий, – произнесла она, указывая на сеньора примерно одного с доном Педро возраста. – А это – наш мастер сахароварения, Виктор Гримани, и надсмотрщик батея, Гильермо.

Отец Мигель сообщил им о трагедии, случившейся с ними на корабле. Тогда повисла напряженная тишина, за которой последовал ропот сожалений и соболезнований. Доктор Хустино ощутил в груди горькую, причиняющую страдания пустоту. Героинового сиропа он не принимал уже несколько часов и теперь начинал испытывать в нем острую необходимость. Его пробирала дрожь, затылок покрывало холодным потом, и единственное, в чем он сейчас нуждался, – это остаться наедине с собой и забыться глубоким сном.

Паулина с Росалией не сводили со своих женихов глаз. Виктор Гримани был одет в безупречный льняной костюм со светлым жилетом в тон. Он снял шляпу и держал ее в руках. Встретившись с ним взглядом, Паулина пожелала привести себя в порядок и смыть дорожную пыль. В его глазах она заметила то же любопытство, что обуревало ее саму. Его каштановые волосы теперь были немного, в меру приличия длиннее, чем на портрете. На широкий лоб ниспадала непослушная прядь. Он был гладко выбрит, без усов, а глаза, как ей мельком удалось заметить, отливали золотым блеском.

Росалия, в свою очередь, глядела на стоявшего по другую руку от дона Педро сеньора с нескрываемой дерзостью, словно бы с научной скрупулезностью исследуя его черты. На нем была та же грубая одежда, что и на всадниках. На его чересчур загорелом лице выделялась оставшаяся от шляпы на лбу белая полоса. Он улыбался Росалии. Она оставалась непреклонной. Он ей не понравился. На портрете он выглядел куда выигрышнее: застывшее изображение не передавало всех тех штрихов, которые теперь проявлялись наяву, вроде одеревенелой осанки и беспокойного взгляда.

Паулина заметила полный любопытства взгляд Виктора Гримани, устремленный на Мар. Лишь бы он их не сравнивал! Она вдруг вспомнила свои письма, в которых признавалась ему, что Мар была первой кандидаткой ему в жены, – и испытала сожаление. Знай она, что Мар отправится в асьенду вместе с ними, – ни за что бы этого не рассказывала. Но дело уже сделано.

Улучив удобное мгновение, Паулина внимательно рассмотрела Виктора. На фоне надсмотрщика батея, Гильермо, он смотрелся куда выигрышнее, однако в статности Санти, каким она его помнила, он все же уступал. Санти был юн и беспечен и, как и она, неопытен, в то время как Виктор Гримани был уже зрел и, казалось, прожил с ее сотню жизней.

Вопросы у нее в голове так и роились: будет ли она счастлива с этим человеком? Полюбит ли его? Проживет ли с ним до глубокой старости? Будет ли он терпелив, если вначале она откажет ему в близости? Или любой ценой воспользуется данным ему супружеским правом? Мысли о неясном будущем заставили ее сердце биться чаще, и, пытаясь скрыть свое смятение, она спряталась за Мар.

На выручку растерянно глядевшим друг на друга молодым людям пришел отец Мигель. Взяв Паулину под руку, он подвел ее к Виктору Гримани.

– Вот ваша невеста, мастер, – сказал он ему.

У Паулины дух так и перехватило, когда он приветственно протянул ей руку. Она ответила тем же, но, когда Виктор поднес ее к губам, Паулина с ужасом ее отдернула.

– Она грязная, – произнесла она.

Несколько мгновений спустя, все еще держа руку в воздухе, Виктор ответил:

– Я не собирался ее есть.

Он настоял и, поднеся руку Паулины к губам, нежно ее поцеловал.

– Безмерно рад, что после столь трудного пути вы наконец здесь.

Краем глаза Паулина заметила, как Гильермо подобным же образом поприветствовал Росалию. Тогда она поняла: что-то между ними не складывалось. Они были все равно что кошки с собаками, пытавшиеся друг с другом поладить.

Когда Мар протянула Виктору Гримани руку, ей казалось, что она здоровалась с давним знакомым. Она знала о нем чересчур многое, а потому теперь, когда он стоял перед ней, не могла об этом не думать. Он выглядел в точности как на портрете, разве что волосы были не такими черными и взор не таким мрачным. Он обладал пристальным, пронзительным взглядом, и его сметливое выражение лица указывало о его чрезвычайной наблюдательности, от которой не ускользало ничего.

Она не догадывалась, что Виктор Гримани всматривался в нее с любопытством по той же причине. Описания Паулины разожгли в нем искренний интерес и даже некоторое восхищение, однако он и не надеялся познакомиться с ней лично. Паулина не ошибалась: Мар Альтамиру красавицей назвать было нельзя, однако она обладала чем-то никак не связанным с мирской красотой. В чертах ее лица он находил нечто внеземное, что при взгляде ей в глаза делило все на «до» и «после». Паулина, напротив, в жизни была точно такой, как на портрете – и даже, если приглядеться, еще краше. Предстояло лишь выяснить, действительно ли она была такой скромной и консервативной, как в письмах. Она всячески избегала что-либо о себе рассказывать, и всю горячность своих слов, выведенных неуклюжим почерком, она посвящала собаке, дочери доктора и погибшему супругу, который и по сей день занимал ее самые сокровенные мысли. А состязаться с мертвыми Виктору казалось делом совершенно бесполезным, потому как ничто так не превозносило достоинств и не преуменьшало недостатков, как смерть.

– Это наш сын, Педрито, – сказала Фрисия. – Ему двенадцать, но возраст свой он уже перерос, не правда ли? – Она властно на него посмотрела в ожидании ответа. Но Педрито, по-видимому, ничего говорить не собирался, а потому она настояла: – Ну же, сынок, поздоровайся с гостями.

– Добро пожаловать в асьенду, – с неохотой пробормотал он, будто вспоминая слова.

Все настолько устали с дороги, что сначала доктор Хустино, а затем и остальные изъявили желание отдохнуть.

Фрисия дважды хлопнула в ладоши, и из стоявших кучкой домработников вперед выступили мужчина и женщина.

– Теперь это ваши дворовые, доктор, – сообщила она. – Мамита займется домом, а ее муж, Ариэль, – садом и огородом и предоставит вам лошадей с экипажем для передвижения по асьенде. Жить они будут в деревянной хижине по другую сторону участка за вашим домом. А понадобится больше людей – только дайте знать.

Фрисия приказала перенести багаж доктора и Мар в их новый дом. Баси спешно подняла свой мешок с четырьмя вещами и поспешила за остальными.

Фрисия обратилась к Паулине с Росалией:

– А вы до свадьбы будете жить в особняке. Пойдемте со мной.

Взойдя по ступеням, девушки одарили своих женихов последним взглядом и переступили порог, с обеих сторон охраняемый каменными колоннами, на которых был высечен семейный герб Вийяр. Роскошь особняка обескуражила их с первого взгляда. Не успели они оставить вещи в отведенных для них комнатах, как Фрисия приказала подогреть им воду. Две горничные увели Росалию, еще две остались с Паулиной в уборной спальни. С ним осталась и Фрисия, следившая за тем, как они раздевали ее. Представ перед ними совершенно обнаженной, смущенная подобной дерзостью Паулина только и смогла, что сжать ноги и прикрыть руками грудь. Ее уложили в ванную, намылили ей тело и волосы и под конец обдали ее из ведра холодной водой, отчего у нее перехватило дыхание.

Несмотря на сказывавшуюся усталость, Фрисия наслаждалась.

Время, которое Паулина проведет в ее доме, играло ей на руку: она хотела прощупать грани ее терпения и гордости, но слишком скоро поняла, что первого у той было с избытком, а второе отсутствовало напрочь. Смиренная, послушная Паулина, казалась, все время только и делала, что стыдилась да краснела. Издеваться над человеком, в чьем сердце не было ни толики строптивости, кто не имел ни малейшего представления о собственной красоте и ее воздействии на других, было чрезвычайно скучно. Родись Фрисия с ее достоинствами, стала бы придворной дамой – не меньше.

«Ошибки Господа», – подумала она.

Паулина вышла из ванны, и горничная обернула ее полотенцем. Тогда Фрисия приказала оставить их наедине. Когда домработницы ушли, Паулину от страха замутило. Фрисия глядела на нее взглядом хищника. Паулине казалось, что она вот-вот набросится на нее. Но почему? То ли она презирала ее за ее простое происхождение, то ли было что-то еще, что ускользало от ее сознания.

– Как тебе твой жених?

Паулину бросило в дрожь.

– Хорошо, думается.

– Теперь, когда ты уже здесь, я тебе вот что скажу. Виктор Гримани холоден и бесчувственен. Водится он исключительно с одним человеком – Мансой Мандингой. Этот чернокожий беглый раб хорошо справляется со своими обязанностями в бараках и лечебнице, но я ему не доверяю. На то у меня свои причины. Когда в семьдесят девятом началась эта неразбериха, которую теперь называют Малой войной, он сбежал в укрепленные поселения, паленке. Целый год он верхом на лошади преследовал наших солдат с мачете в руках, выкрикивая «Свобода или смерть!» – Фрисия чуть было не разразилась смехом, который в итоге подавила. – Глупцы. Эти мысли им вбили в голову креолы, пообещавшие им свободу после ухода отсюда испанцев. Я все думаю, скольким нашим солдатам – выходцам из деревень и городов вроде Коломбреса, которым посреди зарослей и паленке вдруг пришлось столкнуться со свирепостью мандинга, карабали и конго, воодушевленных пламенными речами белых кубинцев, – Манса отрубил голову? Не мне тебе рассказывать. Здесь погиб твой муж.

– Но он умер от лихорадки, даже не успев вступить в бой, – пробормотала Паулина.

– Просто знай, что за человек этот Виктор Гримани. Он водится больше с неграми, чем со своими. У меня есть основания полагать, что Виктор и Манса готовят какой-то заговор. Предшествовавший Малой войне конфликт длился десять лет. Тогда сгорели дюжины асьенд, и рабы вершили правосудие. Можешь себе представить, на что способны четыреста вооруженных мачете человек? Здесь они рубят тростник и делают перед нами реверансы. Они еще не научились жить в свободе, поэтому вернулись в асьенды в обмен на оплату труда и клочок земли. Однако хватит и одного клича, чтобы все вновь заполыхало.

– Но ведь рабство отменили, – ответила Паулина. – Что им еще нужно?

– А вот об этом ты у Виктора и спросишь. Наверняка он знает ответ. – Фрисия замолчала и, опустив ей на плечо руку, обратилась к ней материнским тоном. – Если заметишь что-то неладное или подозрительное, сразу говори мне. Ты же не хочешь быть соучастником нового кровопролития, не так ли?

– Нет, сеньора. Но если вы знаете, какой Виктор, зачем тогда выдаете меня за него?

Фрисия со вздохом закатила глаза, набираясь терпения.

– Жениться хочет он сам. А наша обязанность – угождать сахаровару. Он – мастер своего дела, и если мы не удовлетворим его требования, он загубит нам весь урожай и уйдет в другую асьенду. Поэтому я прошу твоей помощи. Просто в целях предосторожности. Если выяснишь что-то неладное до свадьбы, можешь взять свои слова обратно, ты ничего не подписывала. Обещаю. Я не допущу, чтобы ты выходила за него замуж против собственной воли. У меня работает еще с десяток кавалеров, желающих на тебе жениться. Уж кто-нибудь тебе да приглянется. А коли ничего не выведаешь, тогда мы просто забудем об этом разговоре, и ты выйдешь за него замуж. Так будет лучше для всех. Виктор – человек широких горизонтов, и его либеральные взгляды идут вразрез с нашим укладом жизни. Он до сих пор с нами только потому, что любит свою работу, за которую мы хорошо ему платим. Порасспрашивай его, узнай его истинные мотивы и намерения. Ведь если что случится, а ты не сделала ничего, чтобы этого предотвратить, то ты же не вынесешь. Или я не права?

– Правы, сеньора. Но… разве вы действительно считаете, что…

– Несомненно. Скажу больше: я в этом уверена. В будущем, когда наш договор принесет свои плоды, мы обсудим откупную сумму за освобождение твоего брата от службы.

– Откуда вы знаете?

Фрисия махнула рукой, словно бы речь шла о каком-то пустяке.

– Ах, это отец Гало мне рассказал. Мне известно, что твои дядя с тетей копят уже много лет – и до сих пор не могут собрать столько, сколько нужно. Тебе не придется ни у кого просить – я вышлю отцу Гало денежный перевод с необходимой суммой, чтобы он передал ее твоей семье. Две тысячи песет за службу за морем. Что скажешь?

– Но, сеньора… Это такие деньги…

Фрисия отвернулась: теперь она не сомневалась, что эта деревенская девушка сделает все, чтобы помочь родным. Дойдя до двери, она обернулась.

– Что такое две тысячи песет в обмен за предотвращение революции?

Глава 16

Колокол пробил девять раз еще до восхода солнца, а Мар уже не спала. Накануне вечером, уложив отца, она с Баси осмотрела новое каменное жилище. Дом построили совсем недавно. Стены украшали изысканные расписные обои, комнаты были обставлены изящной мебелью. Стоявшие в гостиной книжные шкафы тут же привлекли ее внимание, а съестные припасы на кухне располагали всем необходимым. Три спальни с роскошными деревянными кроватями с балдахином, одна уборная с большой ванной, краны с проточной водой и современные газовые лампы на потолках. Снаружи – просторное крыльцо с несколькими плетеными креслами, откуда можно было любоваться закатом. Напротив – разбитый перед домом очаровательный сад. Донье Ане бы здесь понравилось, подумала Мар. Но в подобные мысли погружаться она себе не позволяла; в противном случае ею бы овладела грусть, и она в конце концов впала бы в такую же глубокую тоску, как и отец.

За домом находился участок, в конце которого стояла деревянная хижина с крышей из пальмовых листьев, где жили домработники, чьих имен Мар не запомнила.

Залитая утренним светом спальня показалась ей особенно уютной; в ней даже был мраморный камин, который, по-видимому, никогда не ведал огня.

Давно уже на ногах, она ощущала жуткое нежелание строить новую жизнь, как вдруг из дома до нее донеслись возбужденные голоса. Вскочив с кровати, она набросила зеленый халат из тонкого хлопка и вышла из комнаты.

Ссорились на кухне. Зайдя туда, Мар увидела Баси, ругавшуюся с назначенной им Фрисией дворовой. Баси изо всех сил старалась выхватить у нее из рук медную кастрюлю.

– Что тут происходит?

Те вмиг замолчали, и Баси отпустила кастрюлю.

– Вот эта, сеньорита Мар, все хочет делать сама.

– И в чем дело?

Баси приблизилась к Мар с намерением что-то ей прошептать.

– Но домработница ведь я.

Поставив кастрюлю на столешницу, негритянка сделала шаг к ней навстречу и расплылась в сверкающей белозубой улыбке, выделявшейся на фоне ее темной кожи.

– Доброе утро, нинья[12] Ма, – медовым голосом поприветствовала она ее.

– Доброе утро… Простите, вы представились нам вчера, но я не запомнила вашего имени.

– Как тут запомнить, – выпалила Баси, – когда имя у ней с километр.

– Меня зову Франциска Пурисима Консепсьон Эчеверрия, нинья Ма. Но можете звать меня Мамита. Служу вам, Господу и доктору.

– Сеньорита, скажите ей, что о вас и о докторе здесь забочусь я.

– Это приказ Фрисии, Баси. Она не уйдет.

– А мне тогда что делать? – возмутилась Баси. – Фрисия вышвырнет меня из асьенды. Бросит меня в эту, как ее, ма… ма…

– Манигву. Это то, что рахте вокруг асьенды, – пояснила Мамита.

Баси так и не поняла, что значило это слово, но настаивать не стала. Мар потерла лоб.

– Придется вам работать вместе, так что, Баси, смирись. Твой заработок не зависит от Фрисии, поэтому сказать она тебе ничего не может. Ты работаешь на нас, и никто никуда тебя не вышвырнет, не надумывай.

– А как по Фрисии, так меня бы там львы растерзали.

– Перестань говорить глупости, Баси. На Кубе львы не водятся.

– Вы уверены, сеньорита?

– Точно тебе говорю.

– Там, за асьендой, львы, може, и водятся, нинья Ма. Мы их, кажись, привезли с собой из Африки на колаблях.

– Видите, сеньорита?

– Ох, Баси, у меня уже голова разболелась. Кажется, я переспала.

– Я сделаю ва кофею крепкого. Ва и вашему папе.

– Спасибо, Мамита.

– А мне что делать?

– А вы сделате банановы сок, – ответила Мамита, подавляя смешок, и, не успела Баси и слова сказать, отвернулась.

Фыркнув, Мар направилась в спальню отца. Постучала – в ответ тишина, потому она сама отворила дверь и вошла в комнату. Подойдя к кровати, она увидела отца. Он спал. Воспользовавшись удобным случаем, она обыскала его одежду и нашла героиновый сироп. Взяв бутылочку в руки, она с секунду на него посмотрела – и унесла к себе в спальню.

Перед завтраком Мар привела себя в порядок, надела белую кружевную блузу из мягкого крепа и ванильного цвета юбку. Пока она застегивала пояс, к ней в спальню ворвалась Баси.

– Сеньорита, доктор проснулся. И хочет вас видеть.

– Передай ему, что сейчас приду.

– Он как будто рассержен до ужаса.

Застегивая на ходу последнюю пуговицу на блузе, Мар вышла из комнаты и направилась к отцу. Он метался по всей спальне, что-то разыскивая.

– Где он? – сходу бросил он ей.

– Кто? – попыталась притвориться Мар.

– Не кто, а что. Он лежал в кармане жакета – и вдруг исчез.

– Значит, вы его потеряли.

Доктор Хустино изменился в лице.

– Как бы не так! – Пытаясь успокоиться, он несколько раз вздохнул. Все тело его дрожало. – Мар, отдай мне его.

– Разве вы не видите, что он с вами делает?

Доктор Хустино встал напротив нее.

– Мар, у меня в чемоданчике опиума с морфином столько, что хватит погрузить в сон целую деревню. Мне… мне просто нужно время.

– Он делает с вами то же, что и с теми детьми. Они готовы были специально заболеть или поднять на своих матерей руку, лишь бы им дали еще. Разве вы позабыли? Мы сами тому были свидетелями. Я думала… Думала, что вы от него избавились.

– Это последняя бутылочка. Закончу ее – и все, обещаю. А пока он мне очень нужен.

– Отец, пожалуйста…

– Дай, я сказал!

Враждебность его голоса перепугала ее. Она никогда не видела его таким. Сжав губы, она пошла за сиропом и вручила его отцу. Тот открыл его и немедленно отпил. Затем снова лег в кровать.

– Вам бы поесть, – сказала ему Мар, когда он закрыл глаза. – Нельзя на голодный желудок в таком состоянии…

– Пожалуйста, уходи…

Растерявшись, Мар на мгновение остановилась, ища более убедительные доводы, но делать было нечего. Захлопнув за собой дверь, она закрыла руками лицо и заплакала.

Баси с Мамитой тут же бросились к ней. Будучи более легкой и проворной, Баси подбежала первой.

– Не плачьте, он скоро поправится, вот увидите.

– Не знаю, Баси, не знаю. Он как рассудок потерял.

– Для него это очень сильный удар, и ему нужно время.

– Скорблю вмехте с вами по вашей матухке, – низким голосом произнесла Мамита. – Хозяйкина служанка мне се рассказаа. Чера вечером я молила за нее Боженьке.

– Спасибо, Мамита.

Вдруг в дверь постучали. Баси с Мамитой бросились было открывать, но натолкнулись одна на другую, и дверь в итоге отворила Мар. Баси с Мамитой остались в кухне, подозрительно переглядываясь: кого могло принести в такую рань?

Отворив дверь, Мар вздрогнула: на пороге стоял высокий негр с серебряным кольцом в левом ухе.

– Это я, нинья Мар, Ариэль… – поспешил представиться он, заметив ее замешательство.

Потерев лоб, Мар выдохнула весь собравшийся в груди воздух. Она не узнала мужа Мамиты.

– Доброе утро, Ариэль. Что-то случилось?

– Я пришел передать, что Диего, насмотрщик, хоче с вами поговорить.

При одном лишь упоминании этого имени Мар вся насторожилась.

– Где же он?

– Здесь, сеньорита, – сказал Диего, подходя к двери.

Это был он, собственною персоной: Диего Камблор, пропавший муж Баси. Слухи о том, что его супруга прибыла в асьенду, разнеслись весьма скоро.

– Спасибо, Ариэль. Можете вернуться к своим обязанностям.

Оставшись с Мар наедине, Диего снял шляпу.

– Доброе утро и добро пожаловать в асьенду, – начал он. – Надеюсь, вам с отцом она пришлась по душе. Примите мои глубочайшие соболезнования по поводу смерти вашей матери. Я… я увидел свет – и подумал, что вы уже встали. Я всего лишь… хотел узнать…

Он замолчал, и Мар переспросила:

– Что вы хотели узнать?

– Правда ли, что Басилия приехала с вами? Я Диего Камблор, ее муж.

В свете висевшего на крыльце фонаря Мар внимательно его осмотрела. Диего покинул Коломбрес столько лет назад, что она почти позабыла его лицо. Она помнила лишь его рыжие волосы и красные щеки. Теперь розовый оттенок его кожи перекрывал загар, на фоне которого особенно ярко выделялась красная медь бороды.

Прячась за дверью, обе домработницы прислушивались к разговору. Баси не сразу узнала голос супруга. Она помнила его мягким и нежным; сейчас он звучал грубо и хрипло. Набравшись храбрости, она выглянула из кухни. При виде его она едва не потеряла сознание, но, по счастию – и Божьей милости – выстояла, несмотря на стучавшее с силой молота сердце, угрожавшее проломить ей грудь. На корабле она сутками напролет с ужасом представляла себе их встречу, страдая в одиночестве и ища у себя в голове подходящие слова, которые могла бы сказать, когда представится случай. И случай теперь стоял перед ней во всей красе.

Сопровождаемая негодующим взглядом Мамиты Баси глубоко вздохнула и нетвердым шагом, вся подобравшись, подошла к двери. Не в силах предстать перед ним лицом к лицу, она остановилась позади Мар.

– Это правда, Диего. Я здесь.

От его хватки, казалось, шляпа вот-вот сломается. Баси поглядела на него с искренним любопытством. Он уже не был тем статным юношей, которого она встретила много лет назад: перед ней стоял сеньор с круглым животом, сгоревшим на солнце лицом и весь покрытый потом.

При виде ее Диего так и врос в землю. Когда первое впечатление прошло, он шагнул в дом. Мар больше ничего не оставалось, кроме как отойти в сторону. Целую минуту он разглядывал Баси с головы до ног, будто пытаясь сопоставить сохранившийся в воспоминаниях образ с настоящим – и не мог.

– Ты изменилась… Поправилась.

Баси молчала, не в силах произнести ни слова и не осмеливаясь от страха разрыдаться и посмотреть ему в глаза. Вместе с тем ей хотелось его ударить, выплеснуть на нем ногами и руками всю причиненную ей боль.

– Зачем ты приехала? – спросил Диего.

Она глубоко вздохнула.

– За тем же, что и ты. Работать.

– Фрисия говорит, что ты горничная у доктора. Это так?

– Так.

Диего изменился в лице, но больше не произнес ни слова. Смахнув навернувшиеся на глаза слезы, Мар вмешалась в их диалог.

– Вам предстоит многое обсудить, но сейчас не время.

– Нет, сеньорита Мар, – возразила Баси. – Нам с этим человеком обсуждать нечего. Он давно сказал мне все, что хотел, и теперь его для меня не существует. Я два года относила по нему траур. И то слишком много чести. Как по мне, пусть он живет своей жизнью, а я – своей.