Кириньяга. Килиманджаро

В тишине мы ожидали новых звуков, однако других криков не последовало.

– Наверное, это и хорошо, что физи убили масаи, – наконец заметил старый Нджобе. – Я видел здание, которое он нарисовал в пыли – гостевой дом, – и это было злое здание. Оно не круглое, как наши хижины, которые защищены от демонов, у него углы, а все знают, что демоны по углам живут.

– Действительно, – согласился другой старейшина, – это было бы проклятое место.

– Ну а чего можно ожидать от человека, который уходит охотиться на физи в ночь? – добавил третий.

– Можно ожидать, что он принесет мертвого физи! – торжествующе произнес Самбеке, выйдя из темноты и бросив на землю окровавленную тушу крупного самца гиены. Все изумленно отшатнулись, а он развернулся ко мне, и отсветы пламени снова заплясали на его гибком черном теле.

– А что ты теперь скажешь, старик?

– Скажу, что ты более опасный убийца, чем физи, – отозвался я.

Самбеке довольно ухмыльнулся.

– Поглядим, – сказал он, – что откроет нам этот физи. – Он повернулся к юноше: – Бой, принеси-ка нож.

– Его зовут Камаби, – заметил я.

– Некогда мне имена учить, – ответил Самбеке. Он повернулся к Камаби: – Делай, как я говорю, бой.

– Он уже мужчина, – сказал я.

– В темноте трудно различить, – пожал плечами Самбеке.

Камаби вернулся через минуту со старинным охотничьим ножом, таким старым и ржавым, что Самбеке остерегся его брать в руки и просто указал на гиену.

– Ката хи ятумбо, – приказал он. – Рассеки брюхо вот здесь.

Камаби опустился на колени и вскрыл брюхо гиены. Запах был непереносимым, но масаи подобрал палку и стал ковыряться ею во внутренностях зверя. Наконец он отодвинулся.

– Я надеялся, что мы там найдем браслет или серьгу, – сказал он, – но мальчишку загрызли уже давно, и эти штуки, по всей видимости, уже прошли через нутро физи.

– Кориба мог бы бросить кости и узнать, та ли это гиена, которая убила Джуму, – предложил Коиннаге.

Самбеке презрительно фыркнул.

– Кориба может бросать кости до сезона долгих дождей, но ничего не узнает. – Он обвел взглядом собравшихся. – Я убил физи старым способом, чтобы доказать, что я не трус и не европеец, которые охотятся только при дневном свете и только с ружьями. Раз уж я вам показал, на что способен, то завтра я продемонстрирую, сколько физи я могу уничтожить моим способом, а вы сами решите, чей способ лучше, Корибы или мой.

Он помолчал.

– Теперь мне нужна хижина для сна, чтобы утром, когда взойдет солнце, я был свеж и полон сил.

Все, кроме Коиннаге, наперебой принялись предлагать ему свою хижину. Масаи по очереди посмотрел на каждого, после чего развернулся к верховному вождю.

– Я буду спать в твоей хижине, – сказал он.

– Но… – начал было Коиннаге.

– И одна из твоих жен будет согревать меня этой ночью.

Он посмотрел Коиннаге прямо в глаза.

– Или ты осмелишься отказать мне в гостеприимстве после того, как я убил физи для вас?

– Нет, – наконец выдавил Коиннаге, – я не откажу тебе.

Масаи торжествующе улыбнулся мне.

– Это еще не Утопия, – сказал он, – но уже ближе.

Наутро Самбеке ушел охотиться с ружьем.

Я спустился в деревню дать Зинду мазь для облегчения боли в полных молока грудях, ибо ее ребенок родился мертвым. Покончив с этим, я пошел мимо шамба, обновляя заклинания на пугалах, и вскоре, как обычно, сбежались дети, упрашивая меня рассказать им историю. Наконец, когда солнце уже высоко поднялось в небе и стало слишком жарко, чтобы продолжать обход, я сел в тени акации.

– Хорошо, – сказал я, – теперь я расскажу вам историю.

– Какую историю ты нам сегодня расскажешь, Кориба? – спросила одна девочка.

– Думаю, стоит вам рассказать историю про глупого слона, – сказал я.

– А почему он был глуп? – поинтересовался один мальчик.

– Послушай, и ты узнаешь, – сказал я, и все умолкли.

– Жил-был один молодой слон, – начал я, – и поскольку он был очень юн, то еще не набрался мудрости, свойственной его роду. Однажды слон наткнулся на построенный в саванне город, вошел туда и подивился чудесам, ибо ничего более прекрасного он в жизни не встречал. Всю жизнь он день и ночь искал себе пищу, чтобы живот его не оставался пустым, но в городе нашлись удивительные машины, которые могли настолько облегчить его существование, что он вознамерился раздобыть их. Однако, когда слон приблизился к человеку с палкой-копалкой, которой мог бы откопать бобы акации, владелец сказал:

– Я бедняк, я не могу отдать тебе мою палку-копалку. Но раз ты так сильно хочешь ею обзавестись, то я предлагаю обмен.

– Но мне нечего предложить тебе взамен, – грустно отвечал слон.

– Конечно же, у тебя есть, – возразил человек. – Если ты отдашь мне свои бивни, чтобы я украсил их резьбой, то взамен получишь мою палку-копалку.

Слон обдумал предложение и согласился, ведь с палкой-копалкой ему больше не надо было бы копать бивнями землю.

Он прошел еще сколько-то и увидел старуху с ткацким станком. Ему показалось, что это превосходная вещь, ведь, получи он ее, мог бы сшить себе одеяло и больше не мерзнуть по ночам.

Он попросил женщину отдать ему ткацкий станок, но та ответила, что не отдаст его просто так, однако согласна продать.

– Но у меня больше ничего нет, кроме палки-копалки, – возразил слон.

– А мне не нужна палка-копалка, – сказала старуха. – Я бы отрезала тебе одну из ног и сделала из нее стул.

Слон долго размышлял и наконец, вспомнив, как холодно было ему предыдущей ночью, ответил согласием, и обмен состоялся.

Затем он пошел дальше и увидел человека с сетью и подумал, что хорошо было бы обзавестись такой сетью, ведь с ее помощью можно было бы собирать плоды, падающие с деревьев, а не поднимать их с земли.

– Я не отдам тебе свою сеть, потому что я потратил много дней, чтобы сплести ее, – сказал человек, – но согласен выменять ее на твои уши, из которых сделаю отменные матрасы.

И снова слон согласился, а потом вернулся в стадо, чтобы показать, какие чудесные приспособления дали ему в городе людей.

– А какой нам прок от палки-копалки? – спросил у слона его брат. – Она не прослужит так же долго, как наши бивни.

– Одеяло могло бы, наверное, нам пригодиться, – сказала его мать, – но, чтобы соткать его, нужны пальцы, а у нас их нет.

– Не вижу, какая нам польза от сети для сбора фруктов, – сказал ему отец. – Если держать мешок хоботом, как тогда стряхивать фрукты с деревьев, а если трясти дерево, то как тогда держать сеть?

– Теперь я понял, – сказал молодой слон, – что орудия людей не предназначены для слонов. А человеком мне не быть, так что лучше я снова стану жить слоновьей жизнью.

Его отец печально покачал головой.

– Да, ты – не человек, но ты больше и не слон, потому что менялся с людьми. У тебя нет одной ноги, ты не поспеешь за стадом. Ты отдал им свои бивни, ты не сможешь теперь копать землю в поисках воды или бобов акации. Ты расстался с ушами и теперь не сможешь махать ими, остужая кровь, когда солнце стоит высоко в небе.

И вот слон провел остаток своей несчастливой жизни, разрываясь между стадом и городом, ибо он не смог стать частью одного и перестал быть частью второго.

Я замолчал, глядя вдаль, где у края одного из наших полей щипало траву небольшое стадо импал.

– Это все? – спросила девочка, которая первой потребовала рассказать историю.

– Это все, – сказал я.

– Не очень хорошая история, – продолжала она.

– Да? – переспросил я, стряхнув ползущее по руке насекомое. – А почему?

– Потому что у нее несчастливый конец.

– Не у всех историй счастливый конец, – ответил я.

– Я не люблю несчастливые концы, – возразила она.

– И я не люблю, – согласился я. Помолчав, посмотрел на нее. – А как, по-твоему, должна была закончиться эта история?

– Слону нельзя было выменивать то, что делает его слоном, ведь человеком он в любом случае стать не смог бы.

– Отлично, – одобрил я. – А стала бы ты выменивать то, что делает тебя одной из кикуйю, чтобы попытаться стать той, кем тебе не сделаться никогда?

– Ни за что!

– А вы? – оглядел я слушателей.

– Нет! – вскричали они.

– А что, если бы слон предложил вам бивни или гиена – клыки?

– Ни за что!

Я помолчал, прежде чем задать следующий вопрос.

– А что, если бы масаи предложил вам свое ружье?

Большинство детей снова ответили «нет», но я заметил, что двое мальчишек постарше промолчали. Я повторил им свой вопрос.

– У ружья нет бивней или клыков, – сказал тот, что был выше другого. – Это оружие, которым может пользоваться человек.

– Это правда, – поддержал его мальчишка помладше, переминаясь босыми ногами в пыли и взметнув облачко пыли. – Масаи не зверь. Он похож на нас.

– Он не зверь, – согласился я, – но он не таков, как мы. Разве кикуйю пользуются ружьями, или живут в кирпичных домах, или носят европейскую одежду?

– Нет, – в один голос отвечали мальчики.

– В таком случае разве остались бы вы настоящими кикуйю, если бы использовали ружье, жили в кирпичном доме или носили европейские вещи?

– Нет, – признали они.

– Но разве пользование ружьем, жизнь в кирпичном доме или ношение европейской одежды сделает вас масаи или европейцами?

– Нет.

– Теперь вам ясно, почему надлежит отвергать дары и орудия труда иномирцев? Мы никогда не станем такими, как они, но можем перестать быть кикуйю, а если перестанем быть кикуйю, не став никем иным, то превратимся в ничто.

– Понимаю, Кориба, – сказал высокий мальчик.

– Ты уверен? – спросил я.

Он кивнул:

– Уверен.

– А почему у тебя все истории такие? – спросила девочка.

– Какие?

– Ты всегда рассказываешь про глупого слона, или про шакала и птичку-медоуказчика, или про леопарда и сорокопута, но, как только начинаешь пояснять, что имел в виду, всегда получается, что ты рассказывал про кикуйю.

– Это потому, – ответил я с улыбкой, – что я кикуйю и вы все тоже кикуйю. Были бы мы леопардами, то и все мои истории были бы про леопардов.

Я еще несколько минут посидел с ними в тенечке под деревом, а потом увидел, как через высокую траву к нам бежит Ндеми и лицо его пылает возбуждением.

– Ну? – спросил я, подождав, когда он приблизится.

– Масаи вернулся, – сообщил он.

– Убил он физи? – спросил я.

– Минги сана, – отвечал Ндеми. – Очень много!

– И где он сейчас?

– Он у реки, с юношами, которые изъявили желание почистить его оружие и содрать шкуры со зверей.

– Думается, надо бы мне их проведать, – сказал я, осторожно поднимаясь, ибо у меня ноги затекли от слишком долгого сидения в неподвижной позе. – Ндеми, ты пойдешь со мной. Остальные возвращайтесь в шамба и поразмыслите над историей про глупого слона.

Ндеми выпятил грудь от гордости, словно петух, ведь я сам попросил его сопровождать меня, и вскоре мы уже шагали через бурлящую жизнью саванну.

– А что масаи делает у реки? – спросил я.

– Он нарезал своим панга молодые побеги, – ответил Ндеми, – и учит юношей, как что-то из них соорудить, но я не понял, что это такое.

Я вгляделся в марево жаркого пыльного дня – нам навстречу двигалась небольшая процессия.

– Зато я знаю, что это, – негромко произнес я. Я никогда не видел паланкина, но представлял, как он должен выглядеть. Четверка кикуйю тащила его на потных спинах – и в нем восседал масаи.

Поскольку они двигались нам навстречу, я попросил Ндеми остановиться, и мы стали дожидаться их.

– Джамбо, старик! – сказал масаи, приблизившись на расстояние голоса. – Я убил еще семь гиен этим утром.

– Джамбо, Самбеке, – отозвался я. – Вижу, что тебе удобно.

– Не хватает подушек, – сказал он. – Да и носильщики держат его не слишком ровно. Но в целом я доволен.

– Несчастный ты человек, – проговорил я, – которому недостает подушек и уверенных носильщиков. Как же получилось, что в них возникла недостача?

– Это потому, – ответил Самбеке с ухмылкой, – что здесь еще не построена Утопия. Однако мы к ней приближаемся.

– Ты мне, пожалуйста, сообщи, когда она наступит, – сказал я.

– Ты обязательно узнаешь, старик.

После этого он приказал носильщикам нести его дальше в деревню, а мы с Ндеми остались стоять, где были, пока он не исчез вдали.

Тем вечером в деревне устроили празднество по случаю убийства восьми гиен. Коиннаге самолично зарезал быка, люди плясали, пели и пили много помбе, а когда я вошел, танцовщики показывали засаду и убийство зверей своим новым спасителем. Охотник-масаи сидел на высоком стуле, даже выше трона Коиннаге. В одной руке он держал бурдюк с помбе, а на коленях аккуратно пристроил кожаный футляр с ружьем. Он облачился в красное одеяние своего народа, заплел волосы по племенному обычаю, а стройное мускулистое тело его блестело, натертое маслом. Две девушки, едва достигшие возраста обрезания, стояли за спинкой стула и внимали каждому его слову.

– Джамбо, старик! – поприветствовал он, когда я подошел.

– Джамбо, Самбеке, – отозвался я.

– Не зови меня этим именем, – сказал он.

– Да? А что, ты решил выбрать себе имя по обычаям кикуйю?

– Я решил взять себе имя, которое было бы понятно кикуйю, – объяснил он. – Отныне меня так следует называть в этой деревне.

– Ты что, не собираешься улетать? Ведь твоя охота окончена.

Он покачал головой:

– Нет, не собираюсь.

– Ты совершаешь ошибку, – сказал я.

– Не такую серьезную, как ты, решивший отвергнуть мою дружбу, – ответил он. Помолчав немного, улыбнулся и добавил: – Не желаешь ли ты узнать мое новое имя?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Масаи, вакамба и кикуйю – группы народов в Кении. – Прим. ред.

2

Бома – круговое поселение в Восточной Африке, когда все дома выстраиваются в круг, а в центре устраивается загон для скота. – Прим. ред.

3

Туркана, рендилле и самбуру – группы народов в Кении. – Прим. ред.

4

Эвтопия («настоящая» утопия) – реальность, существенно превосходящая объективную действительность. – Прим. ред.

5

Импала, или чернопятая антилопа, – африканская антилопа средней величины. – Прим. ред.

6

Джомо Кениата – кенийский общественный и государственный деятель, первый премьер-министр и первый президент Кении. – Прим. ред.

7

В данном случае – независимость (суахили). – Прим. пер.

8

Имеются в виду ритуалы кенийской секты мунгики, тесно переплетенной с организованной преступностью и резко отвергающей как политику модернизации кенийского общества, так и любые компромиссы с оставшимися в Кении белыми. Ввиду исключительной секретности общества и пожизненного характера клятвы верности ему о секте известно крайне мало, однако численность ее активистов оценивается не менее чем в полмиллиона человек. Сектанты добывают средства рэкетом, сутенерством, торговлей оружием и наркотиками. – Прим. пер.

9

Кристофер Марлоу, «Страстный пастух – своей возлюбленной» (классическая пасторальная любовная элегия, опубликована в 1599 г.), сокращенный перевод И. Жданова. – Прим. пер.

10

Небольшие хищные птицы. – Прим. ред.

11

Типпу Тиб (1837–1905) – известный занзибарский работорговец, владелец плантаций и губернатор. – Прим. ред.

12

Иди Амин (1923–2003) – президент Уганды в 1971–1979 гг., создатель одного из самых жестоких тоталитарных режимов в Африке. – Прим. ред.

13

Видимо, аллюзия на автобиографический роман темнокожей американской писательницы и активистки борьбы за гражданские права афроамериканцев Майи Энджелоу (1928–2014) «Я знаю, отчего птица поет в клетке» (I Know Why the Caged Bird Sings, 1969), описывающий ее детские годы. – Прим. пер.

14

Куду – африканский вид антилоп из подсемейства быков. – Прим. ред.

15

Отдельные деревни в сельской местности в Кении. – Прим. ред.