Сохрани меня

– Вас подбросить? – улыбнулась мисс Уордсон, нагло разглядывая журналистку.

– Ох, было бы неплохо! – просияла Марго. – Мне нужно на Третью улицу, к полицейскому участку. Может, Вы знаете…

– Да, нам по пути, – перебила Ви, открывая дверь, – Садитесь!

– Благодарю! – выдохнула Маргарита, спрятавшись от разразившегося ливня в уютном салоне авто. Она сразу же отметила, как сильно различается одежда на ней и на собеседнице – если строгое черное платье Виктории было от известного дизайнера, то шифоновая блузка и темно-синяя юбка Маргариты стоили дешевле, чем маникюр мисс Уордсон. Чувствуя очевидную разницу в положениях и социальных слоях, журналистка смутилась. Она не знала, о чем можно разговаривать с человеком уровня Виктории. Кажется, девушка так побледнела от волнения, что это увидела ее спасительница.

– Господи, да не пугайтесь Вы так! – рассмеялась Виктория. – Я заметила, что у Вас нет зонта, мне стало Вас жаль, не более того. Вы едете в участок из-за дела Слепого, да?

– Да, хочу пообщаться с полицией. Я пыталась достать информацию из детектива-помощника, но он такой неприятный тип! – вздохнула Маргарита, вываливая свои накопившиеся эмоции. – Представляете, я ему о деле, а он меня в постель зовет! Говорит, что лучше трахнул бы меня, чем со мной разговаривал! Все потому, что я, видите ли, хорошенькая! Не воспринимает меня всерьез! Этот оборванец! Да у него пальто было стирано, наверное, только при его рождении, и все, то был последний раз! Так он еще и опоздал! Мне, мне, журналисту со стажем, пришлось ждать какого-то самовлюбленного индюка! С ним невозможно общаться! Я даже не знаю, как с ним полиция общается! Просто мерзость! Такая мерзость! Я чувствую себя оскорбленной и испачканной! Мне банально хочется отмыться!

Виктория усмехнулась, слушая излияния Марго. Девушка знала, что Швец встречался с этой дамочкой, но не слышала их разговора. Именно поэтому она уже несколько часов каталась по улицам, ожидая, когда мисс Блэнк выйдет и, может, выдаст необходимую информацию. Виктории даже не пришлось применять каких-то психологических техник или привычных манипуляций – Маргарита была до того разгорячена, что сама ей все вывалила.

– Нет, Вы можете себе это представить?! – продолжила гневную тираду журналистка. – Я хотела добиться сотрудничества! Принесла ему, значит, вырезки и черновики из нескольких местных журналов, а он меня за проститутку принял! Вот как, по-Вашему, я похожа на женщину легкого поведения?! Похожа?!

– Нет, – улыбнулась Виктория, сворачивая на повороте и наблюдая за сигналом светофора. Дворники размазывали по лобовому стеклу тарабанящие капли, мешая обзору.

– Вот и я думаю, что нет! Ой, подождите! – спохватилась Маргарита, глядя на себя. – Я забыла в здании свою сумочку! Можно я здесь выйду?

– Все в порядке, я Вас довезу.

– Но Вам придется возвращаться! Я и так потратила Ваше время! – виновато пропищала журналистка, комкая между пальцев дешевую ткань своей юбки.

– Марго, – понизила голос Виктория. – Я же могу называть Вас Марго?

Блондинка уверенно кивнула, поджав руки.

– Я прекрасно понимаю Вашу забывчивость. После встречи с Джоном Швецским я бы, наверное, была еще более растерянной и разозленной, чем Вы, – Ви снова одарила свою спутницу ослепительной улыбкой, и Маргарита покорно кивнула.

Довольно быстро мисс Уордсон вернулась к исходному пункту и осталась ждать, пока журналистка сбегает в здание за своими пожитками. Прикрыв глаза, Виктория медленно закурила. Дождь не собирался прекращаться и отбивал чечетку на ее новенькой машине. Табачный дым резанул глаза, заставляя прищуриться и включить кондиционер.

Мисс Уордсон смотрела на стеклянные здания, как на свои владения. Ее воспитатель, Август Люциус Уордсон, мог оставить в наследство все эти хоромы только ей. Родная дочь старика жила слишком далеко, не интересовалась бизнесом и, кажется, обожала домашнее фермерское хозяйство. Куда этой деревенщине – кажется, Аннушке – до нее, Виктории? Ви обожала себя. Ей нравилось чувствовать превосходство даже над этой маленькой журналисткой, явно немеющей только от самого имени Виктория Уордсон.

К слову, блондинка уже бежала обратно к машине, размахивая на бегу объемной черной сумкой-шоппером.

– Извините, что задержалась! – выдохнула Маргарита, плюхнувшись обратно на переднее сидение.

– Теперь ничего не забыли?

– Нет! – радостно провозгласила Марго. – Как Вы думаете, Лори будет посговорчивее?

– Лори? – шатенка едва сдержала гримасу отвращения, вспоминая об офицерше. – Она довольно общительная, я бы сказала, что слишком. Уверена, что с ней Вы поладите.

– Ну слава богу! – выдохнула Маргарита. – А то все никак из головы не лезет этот мерзкий Швецский! Я уже побоялась, что они там все такие!

– Даже женщины? – усмехнулась Виктория, заново проезжая светофор на повороте.

– Естественно! Они же из этой же сферы! Кто знает, какая профдеформация у них?

– Святая простота, – улыбнулась мисс Уордсон и резко затормозила. – Приехали.

– Ой, да, правда, – растерялась журналистка, глядя на двери участка. – Спасибо, что подвезли! Если я Вам понадоблюсь, то я работаю в «Бульвар мэгазин»!

– Конечно, – кивнула Виктория, наблюдая, как Марго покидает машину и исчезает в дверях участка.

– Мерзкий, значит, – хмыкнула она, уезжая.

Глава 4

На лестничной клетке, аккурат под коричневой блестящей дверью квартиры Швеца, лежала черная небольшая коробочка. На крышку кто-то приклеил маленькую записку.

Мужчина поднял находку, прочел слова на клочке бумаги и не сдержал усмешки. «Надеюсь, Вы окажетесь более лояльны ко мне после просмотра этих записей. Ваш адрес мне оставила Лори за пару пирожков. С уважением, Маргарита».

Детектив прижал к себе коробку, повозился с ключами, открыл дверь и прошел в квартиру.

В нос ударила привычная вонь застоялого табачного дыма и пота – окна Джон периодически забывал открывать, а, находясь в помещении, принюхивался и не чувствовал никакого запаха. Ему жутко не хотелось разбирать чужие кривые заметки, возиться с чем-то, снова искать нить и составлять хотя бы приблизительный портрет неизвестного преступника. Казалось, что скоро Швец готов будет сдаться и всерьез задумается о месте Лана, лишь бы больше никуда не бегать и ничего не искать. Деятельность утомляла.

Отправлять своего «брата» на небеса? Жестоко, но власть не получить, не идя по головам. Тем более, в той среде, к которой он хоть и косвенно, но все еще относился. «Вход – монета, выход – вперед ногами» – говорил Август, при этом как-то странно и нервно посмеиваясь. Отец (как мысленно Джон давно окрестил своего воспитателя), еще говорил о том, что у человека структуры не должно быть ни семьи, ни привязанностей, иначе он протянет ноги. Но при этом у самого Августа была взрослая дочь, жившая на другом конце материка.

Все же, в сложившейся ситуации, одна деталь смущала мужчину больше, чем убийство себе подобного. Эта самая деталь могла стать причиной отказа от теплого места «короля», высокого дохода и положения в обществе. Эта деталь начинала разъедать мысли с того момента, как предложение было озвучено. Эта деталь зудела свежей ранкой, которую так и тянуло расчесать.

Соперничество с Викторией. Кровавое соперничество. Девушка не остановится ни перед чем, в отличие от него. Шатенка так воспитана. И, в отличие от него, она более холодна и жестока. Так что стоит либо идти на контакт и договариваться, либо покупать бронежилет и не выходить из дома, расставив повсюду ловушки. Она была абсолютно неуправляема и непредсказуема.

Швец помнит лицо Виктории в тот момент, когда он сказал, что уходит учиться на юриста, и собирается стать детективом. Мужчина отлично помнит удар ножом под ребро, брошенное в лицо «не брат ты мне, цветастик», и взгляд, переполненный болью и ненавистью. Ви решила, что Джон предал «семью», выбрав свой путь. Для нее это стало потерей. Для него – первой, так и не начавшейся любовью.

Швец любил Викторию на протяжении десяти лет. Он ни разу не говорил ей об этом. Да и смысла не было. Подобные чувства – помеха в делах. Как бы Джон смог Ви это сказать? Держать нож в горле человека, разворачиваться и кричать: «Кстати! Я люблю тебя! А теперь кинь мне пакет!»? Оставлять записку? Звонить? Не было ни возможности, ни шанса. Виктория интересовалась способами убийств больше, чем отношениями с кем-то.

Пальцы нервно сжимали сигарету, пока голова разрывалась от мыслей. Когда мужчина успел закурить он уже не помнил. Пепел сыпался на пол, дым окутывал комнату и резал глаза. Швец на секунду задумался о проклятых закрытых окнах и вонючих окурках повсюду, а затем вернулся к беспокоящим его вопросам.

Скорее всего, Август уже озвучил предложение и своей любимой подопечной. Впрочем, есть вероятность того, что старик еще не выжил из ума, и не будет сталкивать бывших «родственников». Или будет? Ради красивого боя? Ради забавы? Ради собственной выгоды, известной лишь ему? Они оба – его воспитанники. Но у Виктории больше прав на этот «трон» – она чистый боец, игрок в системе. Джон – «серый кардинал», которого ненавидят обе стороны. Первые считают его крысой, вторые – лживым подлецом. И никто не задумывался о том, что все их зыбкие порядки держатся на том, что детектив ищет нарушителей, беспокоящих и полицию, и теневой бизнес.

Записки журналистов лежали в коробке мертвым нетронутым грузом. Швец поставил их на стол и свернулся на диване, не раздеваясь, не желая продолжать мыслительный процесс, зная, что дальше последует поход до ближайшего бара или магазина, и после его уже никто не отыщет, как этого самого маньяка, поиском которого занят сам детектив.

Периодически Швец был подвержен меланхолическому настрою. Несмотря на свою живость, любовь к авантюрам, загадкам, приключениям, как и все простые рабочие, он уставал. Позади была примерно треть жизни, которую детектив ощущал едва ли не половиной. В двадцати семи годах существования было почти все, что может составить интересную биографию, которую растащат на статьи, книжки и телепередачи.

Он рано ушел из дома – ему было двенадцать в тот момент. Белокурый, нежный, похожий на мать как две капли воды, Джонни сел на первый поезд, который пришел к вокзалу в ту ночь. Отчим зарезал Льюис и изнасиловал уже мертвое тело на глазах пасынка. Вся кухня залилась кровью, белые гольфы провоняли и прилипли к ногам, пока ребенок давил тошноту. До этого момента он не знал, что существует другой мир, взрослый, где нет мягкой пелерины чьей-то опеки. Все проблемы упирались в то, какой десерт будет вечером, как решить сложную задачку по математике и подсунуть девочке шоколадку в портфель (не ради ухаживаний, а просто чтобы она улыбнулась). Жестокость и грязь существования больно резанула по глазам и отдалась рвотным рефлексом. А потом Джонни бежал. Джонни бежал так быстро, как мог, покидав в серенький рюкзачок несколько вещей, даже не переодеваясь и не ища подмоги. Монстр, перепачканный в крови его матери, ухмылялся и смотрел на мальчишку так сально, что становилось тошно только от этого взгляда, который он ловил на себе. Джонни не помнил, как выскочил из окна, подвернул лодыжку, оказался на вокзале, и как ему помогала отмыться какая-то девочка в поезде, сказавшая контролерам, что он ее брат, и билет у отца. Пока этого самого отца нашли, белокурый юнец уже успел сойти с поезда и увидеть белые колонны вокзала Гротхена.

На вокзале противно воняло псинами, но Джонни научился подавлять нюх и спать под стульями в зале ожиданий. Сбережений при себе мальчишка не имел, поэтому на третий день едва стоял на ногах. Он не знал, куда бежать, к кому обращаться и что делать. Сидеть и реветь не было сил. Мир оказался слишком враждебен к забытым богом детям. Молиться мальчик пытался, но в такие моменты на него натыкались какие-нибудь дотошные взрослые, решившие, что он – бродяжка-сирота.

Однако Всевышний вспомнил про Джонни. На четвертые сутки ребенок все-таки упал. Посреди дороги. На дорогую машину. Эта машина принадлежала Августу Люциусу Второму – старейшему «королю» города. Мужчина взглянул на Джонни и, несмотря на свою жестокость, решил, что не даст мальчишке просто так умереть. У Джонни появился дом, учителя, новая семья. И жуткая страсть к загадкам. А после, уже в четырнадцать, малец получил новое имя. От белокурого нежного Джонни не осталось и следа. Теперь его звали Джон Швецский или Швец – парень, способный с пятидесяти метров попасть в висок, и сказать по внешнему виду, что человек делал за день или как он собирался. Именно тогда изменился и взгляд – былая мягкость ушла. Швец стал подрабатывать курьером – носил разные пакетики, о содержимом которых знал, но никогда не спрашивал. Лишние вопросы привлекут проблемы. Джон это усвоил так же хорошо, как и устройство пистолета.

В один прекрасный день Август привел Викторию. Сердце Швеца сжалось. Она была голодной и замерзшей, но в ней уже тогда ощущался некий стержень, которого не было у Джонни. Дерзкая, наглая, любознательная и колючая – Вики сразу пришлась по душе Августу. «Отец» говорил, что родись он женщиной – получилась бы именно эта девчушка. Виктория схватывала все на лету, быстро привыкала к каким-то обстоятельствам и никогда не жаловалась. Казалось, что она вообще не испытывает эмоций. Швец видел только один раз, как шатенка плакала – тогда, еще в двенадцать, она принесла сбитого машиной котенка и не смогла спасти. Возможно, именно в этот момент будущий детектив в нее и влюбился.

А потом пришло время выбирать – Август оставил им право управлять собственной судьбой. Швец понял, что хочет расследовать сложные дела, стать новым культом своего времени. Виктория осталась в структуре. После того, как парень выбрал путь, «сестра» ему больше не звонила.

Несколько лет в университете, постоянные драки, пьянки, случайные встречи – все пронеслось слишком быстро. Стрельба в полицейском участке, пуля в плече – меньше надо было говорить все подряд, реки крови… Швец вошел во вкус. Миновало четыре года. Джону исполнилось двадцать семь. Он закрыл дело о «Кошачьем ангеле», взял «Слепого». Жить хотелось меньше и меньше. А известность росла.

Записка от Маргариты тянула любимыми духами Виктории. Именно поэтому запах показался таким родным и знакомым.

Швец не мог уснуть, несмотря на усталость. Мысли жужжали в висках, выбивали новый ритм пульса. Разбирать дальше дело или позвонить Виктории, впервые почти за десять лет? Она не слишком обрадуется звонку. Может, даже прострелит ему что-нибудь – Вики способна, в этом сомнений нет. Девушка вцепится в возможность – власть отдавалась сладковатым привкусом на ее окровавленных губах, когда пальцы сжимали оружие, и не обязательно огнестрельное.

Но если она займет место Лана, то Швеца может не стать.

Непослушными, дрожащими пальцами мужчина все-таки набрал до боли знакомый номер.

– Здравствуй, Ви.

– Доброй ночи, детектив. Чем-то могу помочь? – голос в трубке был таким холодным, что, казалось, от телефона исходит ледяной ветер.

– Да, мне нужна срочная личная встреча. По делу.

– Боюсь, детектив, в столь позднее время я занята.

– Это касается Лана.

– Вы обитаете по прежнему адресу?

– Да, дорогая. Мне Вас ждать?

– Буду через час. Советую подумать, действительно ли разговор стоит моего визита.

– Непременно. Отбой.

Швец перевел дыхание, отложил телефон и рассмеялся нервным, истеричным смехом. Тишина разрывалась от вскриков, перебитых всхлипами.

Второй раз за всю свою жизнь Джон Швецский расплакался. Он завыл в голос, как подбитый зверь. Все невысказанные чувства, слова, копившиеся много лет, водопадом хлынули из глаз солеными каплями.

Сейчас он увидит женщину, которую любил больше, чем мать, а она его ненавидит. Каково это – смотреть в глаза, зная, что кроме дел вас больше не связывает ничего? Каково им, обычным людям? Они тоже испытывают чувство маленького взрыва внутри? Им тоже кажется, что они умирают? Их тоже дробит на тысячи осколков?

Джон не знал. И, пожалуй, знать не хотел. Своей трагедии ему было достаточно, чтобы задумываться еще и о чужих.

К счастью, Швецу хватило времени привести себя в порядок перед приходом Виктории.

Шатенка приехала ровно к указанному ею же времени, небрежно сбросила пальто в прихожей и прошла в комнату, которая служила заодно и рабочим кабинетом детектива. На Виктории было надето изумрудное платье очаровательного кроя: открытые плечи, подчеркнутая пояском талия и юбка-солнце. Вики носила юбки не из любви к женственному образу – под ними девушка могла разместить целый арсенал различного оружия, от заточек до пистолета. Первые пользовались особой, нежной любовью – удобные, острые, режущие не хуже ножа, идеально подходящие под ладонь.

– Итак, детектив, что конкретно Вы хотели со мной обсудить?

– Август предложил мне место Лана. Если я не соглашусь, то через три дня оно твое.

– И что ты хотел услышать в ответ? – усмехнулась Виктория.

– Ви, забудь на секунду формальности. Детективная деятельность меня измучила. Но вставать во главе структуры – огромная ответственность. Ты можешь рассказать мне, чем занимается Лан и его «отделение»?

– А что мне за это будет? Информация бесплатной не бывает, – девушка закурила, глядя нагло и открыто.

– А что ты хочешь? Могу тебя трахнуть на этом же столе, – Швец усмехнулся, – Ты же не просто так вырядилась перед визитом ко мне.

Через секунду тонкая, нежная рука сжала горло мужчине так, что он не смог вдохнуть. Прежде чем детектив успел подумать, сработала защитная реакция, и брюнет откинул Викторию, после чего ощутил в мочке уха заточку. Ухо саднило и кровило, но азарт, потерянный азарт ближнего боя, захватил обоих. Клочки одежды, смешанные с кровью, полетели по комнате. В драке девушка напоминала дикого зверя – обстоятельства заставили ее научиться сражаться до последнего, забивая соперника насмерть. Обида, так долго хранимая внутри, выплескивалась с каждым ударом.

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы в один момент Швец не рассмеялся и не обнял Викторию. Шатенка замерла и затихла, то ли выжидая, то ли удивляясь.

– Я жутко по тебе скучал, Ви.

– А я – нет.

И очередная заточка воткнулась в спину Швеца. Он закрыл глаза, успел усмехнуться и потерял сознание.

Глава 5

Как выяснилось, Лори действительно оказалась разговорчивее и милее Швеца. Маргарита с улыбкой вспоминала их встречу – офицерша сразу предложила гостье мягкое кресло, плед, чай и пончики. Они коротко обсудили Джона, и, как показалось журналистке, Лори слишком тепло относится к детективу – будто к сыну или младшему брату. Она несколько раз повторила, что Швецский может быть совершенно отвратительным, невыносимым, грязным мудаком и извращенцем, но он потрясающе решает любые загадки и занимается работой даже тогда, когда все остальные спят. Еще Лори с дрожью в голосе поведала, что Швец может ошиваться в участке в праздники и выходные, потому что он настолько привык к одиночеству, что не знает, как может быть иначе. Послушав истории офицерши, мисс Блэнк явно смягчилась к детективу. Да, их первая встреча прошла пренеприятным образом, но что можно требовать с человека, который вряд ли спал последние несколько суток, да еще и допрашивал родственников несчастных жертв?

Журналистка посмотрела на стеклянный отполированный столик, за которым работала, и улыбнулась. Все-таки, стоит попробовать завязать общение с детективом поближе, а ее маленький сюрприз, скорее всего, уже распакован. Интересно, как Швец на него отреагировал? Заметил ли, что записка надушена цветочными духами? Почувствовал ли остатки тепла ее груди, к которой она нерешительно прижимала коробочку, стоя под заветной дверью, и боясь каждую секунду, что он ее поймает, будто она совершает какое-то страшное преступление? Позвонит ли он, чтобы назначить новую встречу, признать свою неправоту?

Собравшись, Маргарита выдохнула и достала из сумки свой нетбук. Сроки сдачи очередной отвратительной статьи горели, поэтому ей пришлось заняться ненавистным текстом про магната и его любовницу.

Когда она закончила, из офиса уже все ушли. В холодном помещении выключили половину освещения, и только тусклый свет фонаря с улицы мог подарить какое-то ощущение уюта. Маргарита медленно собралась и откинулась на спинку жесткого пластикового стула. Все-таки, ее начальство старалось экономить на всем – кондиционер включали крайне редко, и на сотню квадратов он был один. Расставив красивые прозрачные столы, они не удосужились добавить перегородок, чтобы помещение не напоминало пародию на школьный учебный класс. Жесткие светло-голубые стулья из пластика продавались в мебельном по акции, поэтому оптом стоили не дороже трех чашек кофе в ближайшей кондитерской. Даже чайник отсутствовал – чтобы смочить горло работникам приходилось идти к автомату в коридоре и сбрасывать мелочь ради заветной воды или стаканчика с дешевым чаем.

Временами Маргарита с придыханием смотрела на тех, кто по утрам шел мимо их офиса к лифту. Женщины в дорогих брючных костюмах, туфлях-лодочках, с идеально уложенными волосами. Недоступные идеалы, высшая каста.

Там, на верхних этажах, была настоящая жизнь. Там было издание «Гротхенских вестей» – газеты, издаваемой более тридцати лет. Они давно приобрели журнальный формат, завели себе сайты и аккаунты в социальных сетях. Их считали ведущим изданием в стране, им доверяли, их восхваляли. Получить там место – значит, сорвать куш. Там не пришлось бы писать про то, кто из знаменитостей родил, кто завел любовника, а у кого на очередной премии заметили отсутствие нижнего белья под платьем. Там Маргарита смогла бы писать о важных, настоящих вестях – моде, искусстве, знаменитых фестивалях. В «Гротхенских вестях» она бы расцвела, получила работу, о которой не стыдно говорить.

Но ей отказывали каждый раз, как она подавала заявку. Марго не сдавалась, писала новые материалы, приносила их в качестве пробных заданий и вскоре получала краткий ответ: «Извините, Вы нам не подходите». Поэтому ей оставалось только одно – наблюдать за тем, как кто-то каждый день ходит на работу ее мечты, и чувствовать себя маленькой девочкой, что смотрит на платья для взрослых и вздыхает о том, как хочет поскорее вырасти.

Как последний из задержавшихся работник, Маргарита выключила остатки освещения, прошла по коридору к стойке охраны, где уже задремал очередной старичок, и повесила ключи на стену.

Ночной город сразу выплюнул на нее неоновый свет от вывесок, огни пролетающих мимо машин и гогот посетителей ближайших ресторанов. Она поежилась, поправляя воротник пальто, и молча побрела в сторону старых, покрывшихся трещинами маленьких домиков. В одном из них Марго и жила – на втором этаже трехэтажки, требовавшей капитального ремонта еще до ее рождения.

Деревянный порожек привычно скрипнул под ногами, канализационная вонь продрала нос, а скользкая от грязи лестница заставила вцепиться в хрупкие перила на подъеме.

Войдя в свою квартирку, Маргарита села на пол и вздохнула. С ее зарплатой она не могла позволить себе другое пристанище, и была уверена, что жилье Швеца выглядит в разы лучше. Он-то расположился почти в новостройке, да еще и близко к центру! А ей пришлось в свое время работать официанткой, чтобы собрать на первый взнос ипотеки. Утром Марго уходила на учебу, слушала лекции, писала пробные статьи для разных изданий, а днем, как только пары заканчивались, спешила в один из крупнейших ресторанов в городе – «Большой зал». Еще семь лет назад он был меньше, не имел таких жестоких требований к кандидатам, и позволял работать по индивидуальным графикам.

Нацепляя на себя бело-черную форму, девушка мечтала о том, как однажды придет сюда в качестве гостьи – богатая и знаменитая. Она представляла, как будет занимать место в крупном издании, как к ней будут прислушиваться тысячи людей, как ее будут приглашать на все закрытые мероприятия и вечеринки. Но сахарные мечты разбились одновременно с выпуском – разослав резюме по всем местным изданиям, она получила положительный ответ только в «Бульвар мэгазин». И то, Маргарита понимала, что ее взяли скорее из-за внешних данных, чем из-за слога. Главред всегда отпускал в ее сторону пошлые шутки и намеки, которые она терпела, потому что не могла найти работу получше.

Темнота коридора мутнела в усталых глазах. Маргарита вздохнула, почти через силу заставляя себя раздеться. Вот и прожит очередной бессмысленный день, потраченный на поиск лучшей жизни, иного смысла, второй половинки. Когда речь заходила о чувствах, Маргарита вспоминала свою последнюю влюбленность и искала, в ком бы поскорее раствориться, чтобы все забыть.

Он был из другого, недоступного мира. Он был неприступен, как древние крепости. Он был тем самым запретным плодом, к которому нельзя прикоснуться. Он был священником. Католическим – набожным служителем церкви. Отец Рафаил. Тот, на кого смотрела половина прихожанок, только потому что природа дала ему внешность, подходящую больше для модели или актера, но никак не для святого отца. Мягкие смазливые черты, теплый огонек в карих глазах, пепельные дорожки седины в дебрях угольно-черных волос. Высокий, подтянутый, такой красивый и запретный – до кончиков пальцев, до дрожи в коленках. Когда отец Рафаил говорил, Маргарита кусала губы, изнывая от желания прервать чертову проповедь, прийти к нему в исповедальню вечером и во всем сознаться.