скачать книгу бесплатно
Приоткрытая дверь
Татьяна Мастрюкова
Что-то странное творится в старом доме, где живет Настя: сами собой пропадают вещи, хлопают двери, кто-то невидимый крадется в темноте, наводит морок, дышит затхлой сыростью в лицо, тянется длинными, тонкими пальцами к шее… Только Настя понимает – все это началось после того, как ее родная и любимая тетка вообразила себя ведьмой. Пустив по неопытности в наш мир недобрые силы, она и сама стала… кем? Это еще надо понять. Настя лихорадочно ищет способы избавиться от нечисти. Но что она может изменить, если остальные члены семьи не верят ей и не видят в происходящем ничего необычного?
Татьяна Мастрюкова
Приоткрытая дверь
© ИП Новожилов Н. В., текст, 2019
© Макет, оформление. ООО «РОСМЭН», 2019
Пролог
Я могла бы соврать, что так было всегда, – вся эта чертовщина. Раз уж она с самого начала не вызывает ни у кого доверия, меньше или больше вранья, особой роли не играет. Но все дело в том, что утверждение «так было всегда» является в моей истории единственной неправдой.
Глава 1
Старые дома всегда хранят, помимо прочих, не самые приятные воспоминания. Они могут быть связаны с алкоголиками или преступниками, то есть с людьми, которые отравляли жизнь другим. Покинув дом, они больше никак не влияли на его будущее. В нашем доме, хотя он может похвастаться возрастом, никаких особенных злодейств или драм, достойных упоминания, не случалось.
Разве что еще до моего рождения соседи этажом выше были психически ненормальными. Самыми настоящими ненормальными, со справками. Они разводили в квартире кур, которые регулярно вываливались из открытых окон прямо на наш балкон, а с балкона благополучно планировали на тротуар и бегали еще несколько дней по газонам. Когда таким образом куры логично закончились, ненормальные соседи стали сбрасывать вниз словари. Словарей тоже было много.
Они достались ненормальным куроводам от дедушки-профессора, так что даже не пришлось разводить их самостоятельно. Но словари не умели планировать и, красиво шелестя страницами, пролетали мимо нашего балкона. К счастью, в обоих случаях никто не пострадал. Мама и моя тетя побаивались и смирных соседских детей, и их родителей, вечно выяснявших отношения с громкими скандалами и мордобитием (что, к сожалению, присуще не только психически ненормальным). Потом эти соседи куда-то съехали, а на их место вселилась самая обычная среднестатистическая семья. Я уже помню только их. Ничем особенным они не отличаются, разве что иногда при открытых окнах слышно, как капризничает их маленький ребенок, но это-то точно абсолютно нормально.
Вот, пожалуй, и все до недавнего времени неприятности. И связаны они были исключительно с живыми людьми. И если исчезали эти люди, то вместе с ними бесследно пропадали и все причиняемые ими неудобства.
Ничто мистическое, скандальное и сенсационное никогда не выделяло ни наш дом, ни квартиру. Раз за разом перебираю в уме исторические факты, которыми бабушка научила меня гордиться, но ничего не нахожу.
Наш дом был построен в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году. Этот факт ни о чем, кроме возраста здания, не говорит. Но мне всегда нравится блеснуть своим знанием. До революции дом принадлежал сначала статскому советнику, потом некой богатой даме, а последним единоличным владельцем значился провизор с семьей. Изначально пятиэтажный, в двадцатых годах прошлого века он внезапно получил еще один этаж, давивший на остальные этажи, из-за чего медленно, но верно они проседали. Вместе с новым этажом появился лифт, похоже, откусивший черную лестницу. Тогда же щедро раскроили квартиры, так что возле лифта оказались квартиры площадью поменьше, а также узенькая, темная лестница. Зато образовался собственный подъезд.
Темная, никогда не знавшая уборки кишка, липнущая к шахте лифта, не заслуживала звания лестницы и вполне могла бы зваться черным ходом, не будь она так по-настоящему черна. Я всегда воображала, что если кто-нибудь когда-нибудь решит воспользоваться этим ходом (вдруг лифт сломается) и случайно оступится, упадет и сломает себе что-нибудь жизненно важное, то найдут его не раньше чем через неделю. Скорее всего, только по запаху.
По партийной линии (слабо понимаю, что это такое, но бабушка всегда именно так говорит) моему дедушке с маминой стороны выделили трехкомнатную квартиру – как раз во втором подъезде без лифта, практически без балконов, зато на четвертом этаже, очень просторную и, наверное, престижную.
Никому и дела не было до того, что проходящий под окнами трамвай всякий раз сотрясал весь дом до основания. Звякали бокалы в серванте, перестукивались ручки и карандаши в деревянном стаканчике на папином письменном столе, тихонько, по-комариному дребезжали оконные стекла. А так ничего.
Оба подъезда на шестом этаже соединялись длинным коридором, с дверьми по обеим сторонам. Где-то среди этих дверей прятался выход на чердак, а остальные были обычными квартирами. Но кто там живет, я не знаю. Ни разу не встречала.
На нашем этаже за общей, обитой дерматином дверью скрывался небольшой тамбур, с давних пор окрещенный предбанником. Так его называла бабушка, а за ней и все мы. Здесь хранились лыжи, санки, всякое хозяйственное барахло. И отсюда через две обычные, расположенные друг напротив друга двери можно было попасть в отдельные квартиры – нашу и соседскую. Двери были чисто символические, даже тоньше межкомнатных.
Я никогда не задумывалась над тем, что вся обстановка почти не изменилась с тех пор, когда мои дедушка и бабушка въехали в квартиру. Свое упрямое нежелание обновлять мебель на современную и, без сомнения, более удобную бабушка объясняла уважением к памяти покойного мужа.
– Пока я жива, – пафосно заявляла она, – здесь будет все так же, как при моем муже. Потерпите, недолго осталось. Можно же уступить мне такую малость?
Зато родительские гости восхищались: «Антиквариат! Винтаж! Аутентично!» Они правда считали, что это старье смотрится превосходно и оставлено специально. А может, врали, чтобы родителям не было стыдно.
В прихожей стояло огромное старинное зеркало с полкой для мелочей, на четырех резных ножках. Зеркальная поверхность кое-где покрылась темными пятнами, искривилась – ее перекосило во время войны, когда на соседней улице упала бомба. Мне это зеркало, с его неуловимой волной, искажающей отражение, всегда казалось дверью в другой мир.
Напротив зеркала – довольно узкий, но высокий и массивный шкаф для верхней одежды, вечно забитый всякой дребеденью. А в углу возле шкафа – сундук, настоящий сундук, на который можно было даже лечь, особенно если ты небольшой ребенок. Я до сих пор умещаюсь, если подожму ноги и свернусь клубочком.
От прихожей тянулся большой коридор, который мимо бабушкиной, родительской и тети-Юлиной комнат вел прямо на большую кухню.
Кухонное окно, которое на моей памяти открывали всего один раз, выходило на стену соседнего дома, в образованный соприкасающимися зданиями колодец. Вид из кухни всегда вызывал у меня живой интерес хотя бы потому, что подобраться к окну было практически невозможно: пришлось бы преодолеть препятствие в виде кухонного стола и множества стоявших на подоконнике винтажных жестяных банок с надписями «Сахар» или «Крупа». Надписи, конечно, не соответствовали содержимому.
Окна, выходящие в колодец, всегда были слепыми, то есть плотно зашторенными и невыразительными. Никогда не видела, чтобы оттуда выглядывали люди, иногда даже думала, что окна просто нарисованы на стене; для симметрии или красоты – неизвестно. Вот что могу утверждать точно – с наступлением сумерек и прочей темноты окна эти никогда не загорались. Даже если представить, что они были занавешены плотными шторами, ни разу мне не удавалось уловить ни малейшего лучика света, не говоря уже о силуэтах живых существ.
Зато окна соседнего дома, расположенные чуть ниже наших, что позволяло туда заглядывать, одновременно оставаясь невидимым, всегда радовали движухой – когда-то там жил композитор, которого в тысяча девятьсот тридцать седьмом расстреляли как врага народа. А потом, по моему мнению, квартира стала настоящей общагой с какими-то непонятными творческими личностями, курившими в окно в самом расхристанном виде. Правда, они действительно иногда играли на пианино.
Глава 2
В общем, это был добропорядочный, крепкий, несмотря ни на что, дом с хорошей историей.
Был, пока моя тетка не решила, что она ведьма. Потомственная ведьма, между прочим. Правда, ни одна из моих бабушек и прабабушек на колдунью совсем не тянула. Все они, судя по воспоминаниям, имели легкий компанейский нрав и веселый характер. Но тетка, поставив себе цель, решительно пошла к ней и назначила страшным колдуном одного из прапрадедов, про которого было практически ничего не известно. Даже фотографий в наших альбомах не сохранилось. Единственное, что осталось в семейной памяти, так это то, что прапрадед жил рядом с кладбищем и не одобрял выбор своего сына, то есть мою прабабушку. Вполне себе подходил для роли злого ведьмака.
Чтобы поддерживать имидж, тетя ходила только в черном и желательно балахонистом, многозначительно вертела на тонких пальцах массивные серебряные перстни и занавешивала лицо выкрашенными в черный цвет длинными волосами. Впрочем, это не мешало ей наводить марафет по часу, чем она дико бесила мою маму. Из-за этой особенности своей сестры мама научилась приводить себя в порядок за пять минут – максимальное время, которое ей удавалось урвать перед выходом на работу.
Но что тетя Юля действительно хорошо делала, так это рассказывала страшные истории.
Иногда родители оставляли меня маленькую на попечение тетки, и та давала волю фантазии. Тогда она еще училась в школе и тренировалась на мне, не отрываясь от учебного процесса, рассказывая сказки с учебниками наперевес. Колдун Пиночет, снимавший солнечные очки только при разговоре со своими оппонентами, потому что от его взгляда каменело все живое, – это были еще цветочки. Я всему верила и втайне восхищалась ею. И всегда относилась к Люле скорее как к старшей сестре, а не к тете.
Сначала мы с ней жили в одной комнате, как самые младшие, но однажды тетка перетащила мою кровать в родительскую комнату.
«Мне нужна личная жизнь», – заявила она.
Когда папа вернулся из очередной командировки, произошел весьма неприятный скандал. По итогам моя кровать во второй раз перекочевала, но теперь в бабушкину комнату, и примостилась в уголке за шкафом.
Дедушки к тому времени уже давно не было, и бабушка не стала выставлять меня вон. Сосуществовали мы с ней мирно. Большую часть времени бабушка разгадывала кроссворды и читала любовные романы, а днем, когда нас не было, придвинувшись почти вплотную к телевизору по причине плохого зрения, смотрела все подряд сериалы. Храпела, правда, она невыносимо громко, но со временем я обвыклась. А бабушка совершенно искренне удивлялась: «Да вовсе я не храплю! Вечно вы наговариваете. Ну да, бывает, что сама проснусь от храпа. Но потом-то не храплю!»
В моем углу за шкафом с незапамятных времен висел на стене ковер, его ворсейшество, – идеальное средство лишить себя сна, разглядывая узоры. Почему-то мне постоянно мерещились мерзкие рожи, поэтому я старалась побыстрее закрыть глаза.
Раньше на ковре висела гитара. Когда-то на ней играл дедушка, а потом она выполняла чисто декоративную функцию. Еще совсем маленькая, я вставала на стул и дула в гитарную розетку. Раздавался завораживающий таинственный гул. Но после того как Люля сказала, что это со мной говорит дух дедушки, недовольный моим поведением, я перестала так делать. В итоге гитару забрала себе Люля, потому что внезапно решила научиться на ней играть.
Люля – это домашнее прозвище тети Юли. Когда она была маленькая, то называла себя и свою сестру – мою маму – Люлей и Сандой. То есть Юлией и Александрой.
Моя мама, как старшая дочь, с самого начала относилась к жизни трезво, после школы поступила в институт, пошла работать, вышла замуж. Правда, несмотря на все достоинства, мой папа собственной отдельной квартиры не имел, поэтому молодая семья с разрешения дедушки поселилась вместе с мамиными родителями. Потом родилась я.
Тетя Юля же всегда считалась в семье натурой творческой: то писала стихи, то начинала играть на гитаре, то рисовала, то видела во всем пророческие знаки и гадала на картах Таро. Ее ни в чем не ограничивали, ни к чему не принуждали и вообще давали полную свободу действий, поэтому, наигравшись, она бросала все свои увлечения. В последнее время она вроде где-то работала фрилансером, но, как обычно, рассказывала об этом туманно и полунамеками, что позволяло время от времени стрелять деньги у бабушки и мамы.
С моим папой у тети были нейтральные отношения. Он, конечно, не упускал случая подшутить над ней и особенно припоминал брошенную тетей вскользь замечательную реплику: «Я противник умственного процесса!»
Какая бы Люля ни была, приходилось считаться с тем, что она сестра жены, и действовать по принципу: «Любишь меня – люби мой зонтик».
Этой фразой, к слову, тетя Люля всегда оправдывала любые свои причуды и заскоки. «Зонтиком», таким образом, могло быть что угодно и кто угодно.
Мне с такой теткой было весело. По сравнению с ней я казалась себе скучной, ни во что не влипала, короче, пошла в своих прозаических родителей. А Люля вечно притягивала к себе всякие недоразумения.
До того как Люля начала колдовать, ничего особенного в нашей квартире не происходило. Были только бабушкины воспоминания, которые, как мне кажется, найдутся в каждой семье.
Вещий сон, который приснился бабушке перед смертью дедушки. Будто он прощается с ней и уходит за гладкую деревянную дверь без ручки. Бабушка пытается пойти следом за мужем, но тот резко останавливает ее. Предчувствуя беду, бабушка взывала к супругу и билась в закрытую дверь без ручки, которая, конечно, олицетворяла крышку гроба.
Или вот история с домовым, но это вообще из области преданий. Будто бы перед самой Второй мировой войной на нашу деревенскую родственницу, то ли бабушкину троюродную сестру, то ли какую-то тетку (даже фотографий ее у нас не было), ночью навалилась непонятная сущность и стала душить. Та еле пролепетала нужный вопрос: «К добру или к худу?» – «К худу!» – грубым мужским голосом рявкнул домовой и отпустил несчастную.
Надо ли уточнять, что все мужчины тогда были на колхозных работах и дома отсутствовали, остались только мелкие дети и пара женщин?
Знаете, что удивительнее всего? Когда произошел тот самый случай с бабушкой, о котором я расскажу дальше, про историю с домовым вспомнила только я. Сама она делала вид, что такой истории не было, и про вопрос, способный прогнать душителя, знать не знала. Впрочем, все взрослые начинали страдать провалами в памяти, если что-то из прошлого могло поколебать их картину мира.
А помнила ли об этом моя тетя Юлия, наша Люля, с которой все и началось?..
Глава 3
Мама периодически капает мне на мозги, что раз я живу в бабушкиной комнате, то должна там прибираться.
Можно подумать, я с бабушкой по своей воле живу. Ни подружек привести, ни на ночь никого из них не оставить. Я и так за всеми мою посуду, как Золушка.
Но этого я маме никогда не говорю, только бурчу невнятно: «Потом сделаю!»
Не рассказываю я ей и о том, как однажды без всякого принуждения в порыве вдохновения вытерла все шкатулочки и фигурки на бабушкиных полках, стараясь поставить каждую на то же самое место. Даже смахнула пыль с длинной нитки янтарных бус, всегда висевших на краю зеркала.
Кто-то сказал бабушке, что янтарь помогает при заболевании щитовидки, но лично я ни разу не видела, чтобы бабушка носила эти бусы. Я даже и не подозревала, что у нее какие-то проблемы с щитовидной железой, пока она не рассказала про лечебные свойства янтаря.
Впрочем, бабушка вообще внимательно читала всякие народные советы в разных журналах и газетах и могла внезапно лечь спать с капустным листом на лбу, уверяя, что он помогает от головной боли. При этом она никогда не забывала принять соответствующую таблетку, но лечебный эффект всегда приписывала удивительному народному средству.
Так вот, я постаралась, чтобы после моей уборки все осталось на своих местах, и волновалась, как бы бабушка не рассердилась, решив, что я копалась в ее вещах… Ладно, на самом деле я очень рассчитывала на похвалу. Но прошло несколько дней, начал постепенно накапливаться новый слой пыли, а бабушка так и не сказала мне ни слова.
– Молодец! А я и не заметила, – честно призналась она, когда наконец я прямо сказала о своем подвиге.
Если уж бабушка не обращала внимания на наличие пыли на ее трюмо и статуэтках, то почему это должно как-то волновать меня? Уроки я все равно делаю в родительской комнате, а там после себя всегда прибираюсь. Раз в неделю.
Но маме, конечно, я ничего не сказала. Зачем лишний раз нарываться?
Вот что я никогда не делала, так это не соглашалась ехать с родителями к их приятелям на дачу. Своей дачи у нас никогда не было. В моем глубоком детстве бабушка снимала за символические деньги у приятельницы «сараюшку», и это действительно был самый настоящий сарайчик с тумбочкой и кроватью внутри. Там даже электричества не было. Что заставляло бабушку так экономить, не знаю, но ее приятельница жила на том же участке в двухэтажном дачном доме, большую часть которого сдавала на лето. Поскольку я была слишком мелкой, я не задавалась лишними вопросами. Но потом сараюшка канула в Лету, может быть, даже сгорела. И начались бесконечные съемные дачи. Но на взрослые дачные выходные я категорически отказывалась ездить: неизменный шашлык, который я терпеть не могу, скучные разговоры, потом выпивка и идиотские танцы или караоке. Хуже всего, в этих компаниях я была единственным ребенком, поэтому, получив право голоса, стала наотрез отказываться от поездок, предпочитая все выходные сидеть в городе.
Тетя Люля с моими родителями никогда не ездила, на съемные дачи приезжала только для того, чтобы весь день жариться на солнце, ничего больше не делая. Поэтому, когда мой папа поставил ей ультиматум – либо плати аренду наравне со всеми, либо помогай по дому и на участке, она вообще перестала вместе с нами отдыхать. Впрочем, летом она регулярно исчезала на несколько дней или недель, тусовалась где-то со своими подружками и приятелями. Поклонников у Люли всегда было много, так что проблем с времяпрепровождением не возникало.
Теперь, думая о том, что произошло, я понимаю, что и моя вина здесь есть, как это ни обидно. Если бы я тогда отказалась, возможно, ничего и не случилось бы. Или если уж этому было суждено произойти, то, по крайней мере, отодвинулось бы на неопределенный срок. Но мне было немного завидно, что Люля такая особенная, с необычными идеями, а я какая-то скучная и неинтересная. Поэтому я всегда соглашалась с ней, особенно если родители не успевали обо всем узнать и удержать меня от выполнения Люлиных задумок.
Тетя Юля была мне как подружка, особенно после того, как уехала Лиза. Мы учились с Лизой в одном классе, и к тому же она жила в нашем дворе. Поэтому я часто торчала у Лизки допоздна. Однажды меня мама даже потеряла и пришла сама забирать – мы так заигрались, что про телефоны забыли.
Но потом Лизин папа получил работу в Испании и всю семью туда перевез. Первое время Лиза скучала так же сильно, как я, переписывались до полуночи. Но постепенно она втянулась в местную жизнь и даже завела какого-то бойфренда. Серьезно, в тринадцать лет! Поставила статус «в отношениях» и свела общение с бывшими соотечественниками к минимуму. Половина девчонок из нашего класса ей дико завидовала. А я… по-разному. Лиза была прикольная. Она нигде не терялась. И мне ее не хватало…
В этом году я сдружилась с Полиной, часто после школы зависала у нее. У Польки была своя комната, а мама приходила поздно, так что вся квартира была в ее распоряжении. Иногда меня раздражало Полинино поведение и ее довольно откровенное желание найти себе парня, но я ведь тоже не идеал. Так близко, как с Лизой, мы с Полей друг другу не открывались, но… Дома-то у меня особо не уединишься, гостей не пригласишь. И даже когда никого нет, все равно противное ощущение, что я занимаю чужую комнату, где надо соблюдать определенные правила, и это все портит.
Неприятно признавать, но, получается, я Полину использовала.
Так вот, родители уехали к приятелям на дачу, и мы остались с бабушкой и Люлей в квартире втроем. Я в таких случаях всегда перебиралась в родительскую комнату и наслаждалась некоторой свободой: могла смотреть сериалы до утра, зависать в чатах или читать, не боясь бабушкиных замечаний. Она, правда, все равно проверяла меня перед сном, и я врала, что тоже ложусь.
Тетя Люля уже несколько дней ходила сама не своя, таинственно уклоняясь от расспросов и бросая загадочные реплики типа: «Ни один китаец не стал бы жить в нашей квартире! По-китайски звучание иероглифа, обозначающего число четыре, и иероглифа, обозначающего смерть, идентично – сы. У нас же сплошные четверки: дом номер тринадцать, а один плюс три – четверка; четвертый этаж; квартира двадцать два – тоже в сумме четыре».
– Стопроцентная математическая сса, – сострил папа насчет иероглифа, за что тетя Юля обдала его ледяным холодом.
Так что, стоило только моим родителям закрыть дверь и отчалить, тетя немедленно потащила меня на кухню и изложила невероятный план. Оказывается, она собралась вызвать духа моего прапрадеда, колдуна, по ее утверждению. По Люлиным словам, детали спиритического ритуала она увидела во время медитации, а подробности уточнила в эзотерических книгах, которые в свое время по просьбе младшей дочери бабушка закупила в каких-то прямо промышленных масштабах. Правда, для удачного сеанса надо было либо знать настоящее полное имя, либо иметь фотографию или какую-то личную вещь человека, чей дух собираешься вызывать. Ничего из перечисленного у нас не было, но тетку это не остановило.
– У меня достаточно силы, чтобы одной мыслью призвать того, кого надо. В конце концов, мы же его кровные потомки, он обязан нас услышать и помочь! Мы сами по себе овеществление нашего предка, – убедительно сдвигала брови Люля, и я ей верила. – Я могла бы вызвать его сама, уже давно, но без тебя было бы не то. Без тебя, Настя, никак не обойтись. Подростки очень восприимчивы к потустороннему. Ты как чистый лист, понимаешь, на котором высшие силы могут писать свои послания. Даже оракулы в Древней Греции привлекали к своим предсказаниям невинных детей, чтобы их устами говорили духи.
– Что-то я не хочу, чтобы какой-то там дух говорил моими устами, – напряглась я, подкованная фильмами ужасов. – А если он потом из меня не захочет убраться и будет все время моими устами говорить?
– Нет, ты не поняла. Никто в тебя входить не будет, я позабочусь об этом. Поставлю защиту. И мы в любой момент можем все прекратить. Ты просто должна присутствовать и смотреть в чашу…
– А у тебя есть спиритическая чаша?
– Ой, это детали. Чашей может быть что угодно, что угодно!
– Даже унитаз? – не удержалась я.
Но тетка нахмурилась, мол, не время шутить.
Оказывается, тетя Юля уже все спланировала. Спиритический сеанс она собиралась проводить в родительской комнате, потому что ее комната слишком защищена от всяких потусторонних сил и невозможно всю эту защиту убрать даже временно. В бабушкиной комнате тоже нельзя, к тому же она ничего не должна знать. А комнату моих родителей после всех магических манипуляций Люля обещала потом «почистить» (не буквально, конечно, а энергетически) и тоже набить всякими оберегами. Тогда мне не пришло в голову спросить, почему бы нашей великой колдунье сразу не поставить обереги по всей квартире, хотя бы в комнате своей матери. Но моя тетя была чертовски убедительна, а уж выглядела при этом так эффектно – настоящая чародейка! И меня даже не напрягло, что в комнате родителей после вызова духа буду спать я, в то время как Люля отправится в свою защищенную обитель.
Для ритуала необходимы были чаша с водой, свечи, мел, ладан и какие-то травы. Роль сосуда, куда я должна была смотреть, играла большая белая салатница из родительского сервиза. Думаю, маме это не очень понравилось бы, но мы заранее договорились с Люлей, что моим родителям ничего не скажем. Разве что потом.
– Санда ничего не заметит, – уверила Юля. – А салатницу я отмою святой водой.
Я тогда не знала, что для подобных ритуалов посуда берется совершенно новая и в конце, после манипуляций, выбрасывается на помойку. Это я уже потом прочитала в интернете. Но таких салатниц у нас было несколько, и я точно не помнила, какую из них надо выбросить, поэтому понадеялась на святую воду. И маме ничего не сказала.
Большие хозяйственные свечи дала бабушка из своих запасов, почему-то именно меня предупредив, чтобы мы соблюдали пожарную безопасность. Свечи когда-то были белыми, но от времени пожелтели. Тетя сообщила, что вообще-то для спиритического сеанса нужны черные, но мы же вызываем своего прапрадеда, а не какого-то неизвестного или злого духа. Потом, правда, Юля проговорилась, что черные свечи показались ей неоправданно дорогими, за дешевыми же нужно было далеко ехать, а для настоящей колдуньи не обязательно точно соблюдать все детали, можно использовать все, что есть под рукой, и это сработает. Главное – желание и сила.
– Знание приходит само собой, вдруг возникает в голове. Конечно, не ко всякому приходит, и делиться своими знаниями и наработками надо только с избранными. Заклинание я тебе тоже не скажу, на всякий случай. Это моя личная наработка, – предупредила она меня. – Я буду проговаривать его про себя, а ты сосредоточься и своими словами призывай, как считаешь нужным.
Из чего я сделала вывод, что и заклинание претерпело значительные изменения. Впрочем, это было очень похоже на Люлю. Она никогда особо не заморачивалась и свою лень ловко маскировала какими-то убедительными обстоятельствами. Я всегда в этом плане ей завидовала. Мне вдохновенное вранье, особенно родителям, давалось с трудом, и потом было стыдно. Люля всегда надо мной подсмеивалась, упрекая в излишней серьезности. Мол, нельзя быть такой занудой в таком юном возрасте. А вот папа называет это не занудством, а инстинктом самосохранения.
Но тетя Юля была настолько уверена в себе, что и я в ней уверилась. Ведь это было так интересно, так необычно!
Отправив бабушку спать (она что-то подозревала и долго еще заходила будто бы невзначай, чтобы проверить нас), мы занялись подготовкой к ритуалу вызова духа прапрадедушки. Вернее, это моя тетя занималась, а я была у нее на побегушках. Закрывала дверь, заговаривала зубы бабушке, приносила и уносила необходимые ингредиенты.
Отодвинув с середины родительской комнаты стол, Люля начертила прямо на паркете мелом два круга – маленький, в который набросала какой-то пахучей сушеной травы и поставила салатницу с холодной водой из-под крана, и вокруг него большой, в котором должны были сидеть мы с ней. Мне это напомнило гоголевского «Вия», и я невольно вздрогнула, надеясь, что ничего подобного с нами не случится. Одну свечу тетя прилепила прямо на паркете рядом с салатницей, то есть созерцательной чашей, а остальные двенадцать расставила по периметру большого круга.
– Что бы ты ни увидела, не дергайся, а не то свечи упадут, и защита будет нарушена! – предупредила Люля.
– Или будет пожар, – пробормотала я.
– Не будет! Зальем водой из чаши, – отмахнулась тетя с досадой. Я с сомнением покосилась на салатницу, но промолчала.
Юля колебалась, рисовать или не рисовать перевернутую пятиконечную звезду, потому что точно не могла определить, в каком ракурсе она будет перевернута. Вроде бы лучи звезды должны указывать на определенные стороны света, но ни Юля, ни я не могли их установить без компаса. Поэтому наша колдунья снова положилась на свои сакральные интуитивные знания и начертила вместо звезды какие-то символы, тоже, по ее словам, подходящие. Ни до, ни после я таких закорючек нигде не видела.
– Отключи все телефоны и погаси свет, – распорядилась она. – Будем ждать полуночи. Ты минут за пять зажжешь свечи, обязательно вот этими вот спичками. Потом сядь и внимательно смотри в чашу.
– Что я там должна увидеть? – поинтересовалась я.
– Ш-ш-ш, не отвлекайся. Сама должна понять. – Люля подожгла веточку сухостоя, окурила нас его дымом (не очень-то приятным), аккуратно пальцами затушила, подумала и кинула обратно в малый круг.
