скачать книгу бесплатно
– Погода испортилась. Половину лета сушь простояла, теперь поливает каждый день, – отозвался дядя, глянув в окно. – К вечеру, глядишь, опять натянет. Тучи ползут с востока. Ладно хоть, с сенокосом управились. А грузди пойдут, куда они денутся? Как распогодится, так надо будет сходить за увал, глянуть. Маслят нынче сколько было, сама знаешь. И грузди будут. Подсохнет в лесу, посмотрим. В сентябре эти дожди и вовсе ни к чему. До середины октября, до Покрова надо охотничью разведку произвести, запастись продуктами, подготовиться к промысловому сезону.
После Покрова Пресвятой Богородицы промысловики уходили в тайгу. На промысле вставали в пять-шесть утра. Готовили себе кашу, собакам заваривали муку. Утром собак кормили лишь в сильные морозы, иначе собака, не кормленная, ложилась на снег и не шла за зверем. На день охотник брал с собой «подорожник» – кусок хлеба с маслом или салом и литровый медный котелок. К зимовью возвращались в шестом часу вечера. На улице перед зимовьём на таганке сразу же варили чай и еду собакам. Сами же начинали обдирать добытую белку. Позже готовили себе ужин и кормили собак. Собакам отдавали беличьи ободранные тушки. Ужинали плотно. Ужин состоял из солёной рыбы, мясной похлёбки с крупой или «сухарницы» – обваренных крутым кипятком сухарей с добавлением масла. Заваривая чай, добавляли берёзовую чагу и смородиновый лист. Если днём охотник продрог или промочился в холодной воде, то вечером перед едой выпивал деревянную ложку водки, спирта или самогона с целью профилактики простуды.
Продолжительность промыслового сезона во многом зависела от капризов погоды. Если выпадал глубокий снег и ударяли морозы, то заканчивался в середине ноября. При благоприятной погоде промысел продолжался до первых чисел декабря. В «урожайный» год охотник добывал от 150 до 300 штук белок, в плохие годы 50—100 штук. Кроме того, удавалось добыть 2—3 соболей, 5—6 лис, одного сохатого или несколько коз кабарожек. К середине декабря заканчивалось белковьё. Второй большой период охоты захватывал конец зимы и первую половину весны. Короче говоря, по снежному насту отправлялись промысловики промышлять крупного зверя – сохатых, то есть лосей, изюбрей, то есть благородных оленей. В горно-таёжной зоне вели промысел кабарги, от которой наряду с мясом и шкурой получали ценную мускусную струю…
Матвея Прокопьича одолевали мысли о предстоящем охотничьем сезоне. Огорчало лишь, что у всех изымут ружья. Капканы и плашки, петли и кулёмки можно использовать, но огнестрелы – будь добр – сдай в отделение милиции. И ничего не поделаешь – военное время.
– Несладко теперь будет селянам, – заметил Матвей Прокопьич. – Колхоз никто не отменял. Вся тяжесть легла на стариков да молодёжь. Втянулась помаленьку-то в работу?
– А куда денешься? – вздохнула Валентина. – Животинка есть-пить просит. Как же без ухода?
– Хорошо, что смогли убрать урожай. Видишь, как немец-то подгадал, ударил под самый дых в самую страду. До июля ещё как бы ничего было, но после…
– Ребят молодых почти всех мобилизовали, а в райцентре, говорят, один выпускной класс целиком добровольцами ушли. У бабки Миронихи племянник теперь воюет.
– Многие парни и пожениться-то не успели. Не знаю, к лучшему это или нет, – размышлял Матвей Прокопьич.
– К худшему, так считаю.
– Это почему?
– Осталась бы дома та, кто ждать будет.
– Ох, не знаю, не знаю, девка. А если рассудить, то для женитьбы и возраст нужен, и любовь. Вот, ты сказала о выпускниках из райцентра, у них как раз возраст и не успел подоспеть. Так же, а?
– Наверное, так, – согласилась Валентина.
– Оно же, если и по части этой самой любви такая же картина.
– Ну, ты скажешь, дядя Матвей!
– Что? Что не так? Не согласна? В школе уже и чувства есть?
– И да, и нет.
– Как это?
– Кто-то кому-то нравится, а кто-то нет.
– Валюха, дело прошлое, а тебе никто, что ли не нравился?
– Отчего же? Нравился.
– А ты ему?
– Не знаю, – выдохнула Валентина и вспыхнула румянцем.
– Чего так?
– Почём я знаю, дядя Матвей?
– Ну, какие-то знаки внимания же оказывал?
– За косичку дёргал.
– Видишь? Значит, оказывал?
– Это было давно в школе. В средних классах…
– Чувства, Валюха, иногда не имеют срока давности…
– И что с того?
– Ладно, с другого конца зайдём. Он хоть догадывался, что тебе нравится?
– Почём я знаю? Думала, вот школу окончим.
– Окончили и теперь?
– Теперь война, – с потаённой грустью ответила Валентина.
– И где он? Неведомо?
– Неведомо. После школы уехал в техникум учиться.
– Далеко?
– В областной центр.
– Сейчас, значит, учится?
– Нет, не учится. Ушёл на фронт. Ещё в июле, как и остальные.
– Откуда знаешь?
– Знаю. На сенокосе одна из знакомых девчонок из райцентра встретилась. Она говорила, что из того техникума почти все ребята ушли… У неё там знакомый учился. Одноклассник…
– Понятно, – вздохнув, отозвался Матвей Прокопьевич. – Война всех подгребла. И школьников, и студентов, и отцов их…
– Дядя Матвей, а долго она будет идти?
– Трудно сказать. Надо привыкать к тому, чтобы ждать…
– Ой, как это?
– В жизни много случается много неприятного.
– Как это? – племянница отложила ложку, с интересом глядя на дядю.
– Ждать неприятная вещь для человека. Не зря говорят, что хуже всего ждать или догонять. А по мне так хуже всего – это ждать. Но привыкать надо. Особенно сейчас. Ожидание поможет людям пережить это страшное время.
– Ой, как можно привыкнуть к этому ожиданию? – вздохнула племянница, ковыряя картофелину.
– И поменьше ойкать, – улыбнулся дядя. – Поменьше хмуриться, чтобы раньше времени морщин не заработать на лице.
– Больше не буду, больше не буду, – успокоила Валентина. – Сейчас чай налью.
На улице за калиткой фыркнули тормоза. Залаял Полкан.
– Машина, что ли? – удивился Матвей Прокопьич. – Глянь-ка.
Валентина оставила стаканы, шмыгнула к окну, прильнув почти щекой к холодному от сырой непогоды стеклу.
– Кажись, машина к нам подъехала. Кто бы это?
– Пойду глянуть. Откуда машина?
Вышел из сеней на крыльцо. Дождик перемежился. Капало с крыши. Полкан, присев на задние лапы, яростно лаял на калитку. За ней видны две военные фуражки.
– Полкан! Полкан! – позвал собаку Матвей Прокопьевич, спускаясь с крыльца. – Уймись! На место! На место!
– Хозяин?! – окликнул мужской голос из-за калитки.
– Иду-иду.
Глушак откинул внутреннюю щеколду, впуская во двор двоих военных. У одного, молодого на вид служивого, в петлицах два эмалевых кубаря. Тёмно-зелёная гимнастёрка, синие галифе. Хромовые сапоги. На рукавах нашивки. Лицо его показалось знакомым.
– Здравствуйте! Сержант госбезопасности Мальков, – представился молодой. – Матвей Глушак?
– Здравствуйте! Так и есть, – ответил растерянно хозяин двора, опешив от столь неожиданных визитёров.
– Да вы не пугайтесь Матвей Прокопьевич, мы по делу, – успокоил молодой чекист. – Желательно для разговора пройти в дом, – кивнул он в сторону крыльца.
– Проходите, – хозяин уступил дорогу.
– Нет-нет, после вас, – предложил сержант. – Ожидай, Василич, у машины, – распорядился сопровождавшему ему военному с погонами рядового на форменной гимнастёрке. По возрасту тот уже в годах.
Открыв дверь, Мальков пригнулся, уверенно переступая через высокий порог.
«Сразу видно, что этот военный из местных», – подумала Валентина.
Вспомнился приезд прошлой весной в село землемера из города.
«Того и гляди, что или лоб расшибёшь, или ногой запнёшься», – чертыхался тогда в сенях человек роста выше среднего, открывая дверь в жилище.
После оказалось, что землемер родом с одной из западных областей. В Сибирь попал после окончания землеустроительного техникума. Глушаку пришлось объяснять человеку, что низкие двери и высокие пороги нужны были для того, чтобы сохранить тепло. Ведь тёплый воздух поднимается вверх, а, чтобы он не покинул дом, двери делали низкими. А вот холодный воздух стелется по низу. Чтобы он не попадал в избу с улицы, пороги делали высокими.
Таковы особенности сибирских деревянных жилых построек. Ещё наличие ставен в сибирских деревнях было обязательным. Ставни защищали как от холода, так и от лихого человека. Насчёт последнего землемер поделился своими познаниями в области того, что Сибирь всегда считалась каторжным краем, куда ссылали преступников уголовных и политических со всех уголков центральной России до революции…
Валентина замерла у печки, держа в руках посудное полотенце. На столе оставался нетронутый чай в гранёных стаканах.
Дядя поспешил её успокоить: – Валюха, это по делу.
– Здравствуйте! – вежливо поздоровался с ней Мальков.
– Здрасти, – ответила та, продолжая комкать в руках полотенце
– Со стола убери, – сказал ей дядя.
– А?
– Со стола, говорю, убери.
– Ага, сейчас, – она быстренько стала прибирать на кухонном столе, звякнув, вылила чай в миску, составила одна в одну пустые тарелки, сложив ложки. Начала протирать с клеёнку маленькой тряпицей.
– Может, пока присядем? – предложил Матвей Прокопьич, показав на широкую лавку вдоль стены у окна.
– Да, собственно, разговор у нас к вам короткий, можно сказать, предварительный. Девушке желательно выйти на время.
– Валюха, поговорить нам надо.
Племянница повесила тряпочку на краешек у печки и вышла в сени.
– Матвей Прокопьевич, мы вынуждены вас пригласить к себе на собеседование по ряду вопросов, в которых вы разбираетесь. Речь идёт о вашем охотничьем опыте. Вы хорошо знаете тайгу в пределах местных населённых пунктов и можете дать ряд советов. Это всё, о чём я уполномочен вам сообщить. Более подробно вам объяснят чуть позже. В течение двух-трёх дней, а точнее, послезавтра, вам необходимо приехать в город и вот по этому адресу прибыть ровно к половине второго дня, – Мальков протянул сложенный вдвое маленький клочок бумажки. Племяннице скажете, что в скором времени организуется артель областного военно-охотничьего общества для заготовки мяса областному госпиталю для раненых. Вы ведь и так в промысловой бригаде?
– Да.
– Отлично. Продолжите свою работу. В общем, договорились?
– Договорились.
– Только, – Мальков поднял указательный палец, – прибыть по указанном адресу нужно обязательно. Я вас встречу. Ну, всё, – чекист протянул руку и пожал тяжёлую и твёрдую ладонь хозяина. – Проводите меня, а то собака там.
– Да! Конечно!
4
Надо бы крепко наругать сержанта Малькова за такую оплошность – поехать в деревню посреди бела дня на чёрном «воронке».
– И какая легенда? – строго спросил Исай Исаевич.
– Организация промысловой артели для заготовки мяса для областного госпиталя.
– Но мне же сказали, что этот старик, как его?
– Матвей Прокопьевич Глушак.
– Что этот Глушак числится в промысловой бригаде по линии заготконторы.
