Высоко над страхом

скачать книгу бесплатно

– Славушка сейчас переходит на работу в частный медицинский центр, – высокомерно сообщила Ирина. – Его туда мой отец устроил. Зарплата там, конечно, гораздо выше, но она неофициальная. Так что особо губу не раскатывайте. Тысячи полторы, не больше, вот все, на что вы и ваше малолетнее чучело можете рассчитывать. Так что забирайте ее из квартиры поскорее. И бабку забирайте. Мне она не нужна.

– Не сомневаюсь, – призналась Лида. – О своем решении я вам, несомненно, сообщу. – В ее голосе вдруг появились неведомые ранее королевские нотки. Она и сама не знала, что умеет так разговаривать. – Любовь Николаевна тоже сама решит, где и с кем она собирается жить. Кстати, квартира, из которой вы ее гоните, принадлежит ей, а не Славке, так что это вы губу не раскатывайте. На всякий случай еще сообщу, что Лиза там прописана и выписывать я ее не собираюсь. В конце концов, не одна вы думаете о своих детях. У вас они пока мифические, а у меня ребенок уже реальный. Мне от этого морального урода, в которого вы превратили моего бывшего мужа, ничего не надо. Но за права своего ребенка я буду биться до последнего. Без боя не сдамся, не надейся. – Она вдруг перешла на «ты».

– Так вот ты какая, – заверещала вдруг девица. – Славушка мне говорил, что ты дрянь, вампирша, пиявка, которая к нему присосалась и все соки из него выпила. Я с тобой по-человечески договориться хотела. Но раз ты так… Да я твою маленькую стерву отравлю, поняла? Или ты ее заберешь немедленно вместе с этой старой козой, твоей свекровью (она так и сказала – твоей), либо я им клофелина подсыплю. У меня тоже медицинское образование имеется. Не у тебя одной.

– Пошла на… – неожиданно для себя выпалила Лида, которая никогда-никогда не использовала бранные слова, считая свой лексикон достаточно богатым, чтобы обходиться без них. – Если ты только тронешь Лизу и Любовь Николаевну, то сядешь. Поняла? У меня связи остались, чтоб ты знала. Я лечила детей о-очень известных людей, в том числе и внука областного прокурора, так что укорот я на тебя найду. А сейчас пошла вон отсюда.

Девица с перекосившимся от злобы лицом скатилась вниз по лестнице, зацепилась каблуком за выбоину в ступеньке, чуть не упала, Лида даже дыхание затаила в немой надежде, но нет, пронесло. Сохранив равновесие, Ирина спустилась, добежала до своей щегольской машины. Щелкнула кнопочка, мигнули фары, взревел двигатель, и машина вылетела на улицу, на прощание проскрежетав покрышками.

– Чтоб ты колесо пробила, – вслед ей пожелала Лида и, тяжело волоча ноги, пошла внутрь здания, где ее уже заждались больные.

До конца дня она дотянула с трудом. Внимательно осматривала детей, слушала хрипы в легких и бронхах, подробно расспрашивала мамочек о симптомах, смотрела горло, мерила температуру, выписывала рецепты и давала советы, однако перед глазами у нее стояла Ирина Корнилова – высокая пышная грудь, литая попка, локоны, ногти, зубы, змеиная улыбка и капризный взгляд, а в ушах звучал ее голос.

То, что говорила эта молодая женщина, было столь ужасно и безнравственно, что даже в голове не укладывалось. Лида точно знала, что на месте Ирины съела бы себя поедом только за то, что разбила чужую семью, увела мужа, травмировала детскую психику разводом родителей. Но Ирине не только было ни капельки не стыдно. Она была уверена, что может требовать от своей уничтоженной соперницы большего, и не считалась не только с ее чувствами или интересами единственного ребенка своего мужа, но и с чувствами свекрови, с которой жила под одной крышей.

Требование забрать Любовь Николаевну потрясло Лиду даже больше, чем все остальное. Она представила себе, каково сейчас живется свекрови в собственном доме, и зябко поежилась от охватившего ее чувства жалости. Да, конечно, ее свекровь предала, но в общем и целом женщиной она была неплохой. Сына любила до самозабвения и ради этой любви была готова принять целый сонм невесток, возникни у Славки такое желание.

Какое-то непонятное чувство грызло Лиду изнутри, заставляло отвлекаться от работы и отключало мозги. Что это было? Ярость от наглости соперницы? Унижение? Обида на Славку? Она не знала.

Ее муж, вот уже полгода как бывший, оказался совсем не тем человеком, с которым она познакомилась на первом курсе, вышла замуж на втором, от которого родила ребенка на третьем и с которым прожила двенадцать лет. Ее Славка, долговязый, худой, похожий на юного жирафа, которого они с Васькой на абитуре видели в зоопарке и долго были под впечатлением от трогательного выражения его глаз. Слава стеснялся, приглашая ее на первое свидание. Гуляя на морозе, подолгу грел ее руки без варежек в своих больших ладонях, для пущей верности засунув их в карман своей парки с меховым капюшоном. Лида вечно теряла варежки, и он покупал ей новые на базаре у стоящих в ряд бабулек, которые уже узнавали его, потому что покупать их ему приходилось почти с каждой стипендии.

Ее Славка не замечал других женщин, потому что ему никто не был нужен, кроме нее, Лиды. И он точно не мог запасть на такую идеальную, такую универсальную пошлость, которую представляла собой Ирина Корнилова. Он не терпел пошлость во всех ее проявлениях и вместе с Лидой смеялся над жеманными красавицами, встречающимися в институтских коридорах.

Он бредил медициной, он часами пропадал в анатомичке, он корпел над учебниками, он доводил профессоров до белого каления своими вопросами, которые сыпались из него как из рога изобилия. У него вечно не хватало времени, потому что он истово готовился к коллоквиумам и семинарам, часами просиживал в читальном зале областной библиотеки, а в промежутках еще бегал на молочную кухню за кефиром, помогал Лиде с контрольными, носил на руках Лизу, у которой резались зубки, и пел ей колыбельные.

Лида старалась стать хорошим врачом только потому, что ей всегда хотелось дорасти до мужа, стать ему ровней, чтобы он ею гордился и всем говорил, какая у него умная жена. И у нее получилось, к ней записывались на консультацию на месяц вперед, у ее кабинета всегда стояли целые очереди страждущих. Ее любили, ценили, уважали. К ней прислушивались, а Славка, окончивший институт с красным дипломом, как-то незаметно остался рядовым начинающим врачом, которого не спешили двигать по карьерной лестнице.

В годы учебы он брал усидчивостью и терпением, а в реальной жизни вдруг оказалось, что он ничего особо не знает и не умеет, боится пациентов, раздражается от их бесконечных жалоб и не может принимать решения. Все годы учебы Лида смотрела ему в спину, а за пять лет, прошедших с окончания института, вдруг оказалась далеко впереди.

Упаси господь, она никогда не давала понять, что замечает этот увеличивающийся между ними разрыв. Более того, она и сама себе не признавалась в том, что он существует. Но Славка все-таки был человеком умным и не мог не понимать, что, в отличие от нее, не состоялся как врач. Не это ли привело к его отдалению от нее? Не это ли стало основной причиной разрыва?

Медсестра Ирина с ее кукольной внешностью была глупа ровно настолько, чтобы на ее фоне он казался богом. Славка был старше, опытнее, выше по социальной лестнице. При помощи нового тестя он мог устроиться на непыльную работу в частной клинике, где не требовалось ежедневно и ежечасно бороться за пациента и где от неправильно принятого решения вряд ли зависела чья-нибудь жизнь. Он привык, чтобы жена болталась где-то за его спиной, а потому круто поменял свою жизнь, чтобы вернуться в привычное для себя состояние пассивного лидерства.

Все случившееся было понятным и вполне ожидаемым, и если для Лиды приключившийся развод и стал неожиданностью, то лишь оттого, что она никогда не давала себе труда задуматься над тем, что с ними обоими происходит. Просто плыла по течению, не включая мозги. От этого и распадается большинство семей – от нежелания или неспособности остановиться, подумать, оценить те изменения, которые произошли с момента свадьбы, и прикинуть их последствия.

От мечущихся сейчас в голове мыслей голова плавилась, не давая сосредоточиться на самых простых, обыденных вещах, и часа в четыре Лида даже прикрикнула на себя. В конце концов, Ирина Корнилова была смазливым глупым ничтожеством, на слова и поступки которого не стоило обращать внимания, тем более такой умнице, отличнице и прекрасному доктору, как Лида. Да и со Славкой в самом деле было все понятно. Однако уговорить себя все равно не получалось. К концу дня возникшая из-за утренней встречи тревога разрослась, заняв все внутреннее пространство и в голове, и в животе, и в груди. Лиде даже воздуха начало не хватать.

Закончив прием, сделав обход в отделении, заполнив все истории болезней и выписав все назначения, она достала из холодильника ординаторской привычный, любовно приготовленный бутерброд, вскипятила чай и приготовилась поесть перед началом ночного дежурства, но поняла, что сегодня не сможет проглотить ни кусочка.

«Э-э-э, мать, – с досадой сказала она сама себе, – так не пойдет. Еще бы ты не выглядела такой жалкой рядом с этой расфуфыренной красоткой. Лицо в зеркале уже похоже на ручку от швабры, так еще и не ешь совсем».

Из-за то ли врожденной, то ли приобретенной за годы учебы в школе привычки все подвергать глубокому анализу Лида уселась на старый продавленный диван, стоящий в углу ординаторской, отложила в сторону бутерброд и, попивая маленькими глоточками горячий душистый чай, стала раскладывать по полочкам утренний разговор, который ввел ее в ступор настолько, что она на день выпала из рабочего состояния.

Что в этом разговоре зацепило ее так сильно? Что вызвало острую тревогу, которая к вечеру только нарастала? Желание побыстрее избавиться от Лизы? Так через три недели Лида и так собиралась забрать девочку к себе. Требование увезти к себе свекровь? Так Любовь Николаевна не была чемоданом без ручки, который можно было перевозить с места на место, не спрашивая согласия. Кроме того, по большому гамбургскому счету, Лида была бы вовсе не против, чтобы та приехала к ней и присмотрела за внучкой. Проблем с ночными дежурствами, а также необходимостью обезопасить Лизу в новом для нее окружении удалось бы легко избежать. Не считая того, что Лида была обижена за то, что свекровь фактически предала ее, легко приняв новую невестку, претензий к ней у Лиды не было. Все двенадцать лет их со Славкой брака она уживалась с его матерью легко и ссор между ними не возникало.

Что же было не так? Сорвавшиеся с губ Ирины слова, что она подсыплет Лизе и Любови Николаевне клофелин в чай? Но это были только слова, сказанные в ажиотаже, сгоряча, и их никак нельзя было принимать близко к сердцу и всерьез опасаться отравления.

Отравление… В потоке судорожно мечущихся мыслей Лида вдруг зацепилась за это слово. Именно оно не давало ей покоя с той минуты, как только она услышала его от брызжущей ядом Ирины. Правда, дело тут было совсем не в клофелине и даже не в Лизе.

Резко отставив чашку с чаем, который от столь небрежного обращения тут же выплеснулся на белую, потрескавшуюся от времени поверхность тумбочки, стоящей рядом с диваном, Лида со всех ног бросилась к столу, на котором дремал единственный, уже довольно допотопный компьютер. Слава богу, перебоев с интернетом сегодня не было, поэтому, открыв поисковик, Лида начала лихорадочно вбивать в него слова, которые ей были нужны.

Результат поиска не заставил себя долго ждать. Через полчаса Лида все внимательно изучила, закрыла вкладки, выключила ставший бесполезным компьютер, уставилась в темный экран и, исходя из прочитанного, глубоко задумалась. Вопросы «кто виноват?» и «что делать?» становились более чем актуальными. Она не хотела знать ответа на первый вопрос, потому что боялась, что не сможет его пережить, и уж тем более Лида не представляла, что ей делать.

Глава пятая

Визит дамы

Одни женщины трогают сердце, другие застревают в печенках.

    Тамара Клейман

Жизнь вокруг превратилась в полный сюр. Иван просто физически ощущал, что живет в искаженной реальности, в которой в любую минуту может произойти все, что угодно. Иногда он считал, что окружающая его жизнь – это последствия сотрясения мозга, которое, будучи перенесенным на ногах, не могло пройти совсем уж бесследно. Иногда же искренне верил, что волею судьбы оказался в Зазеркалье, в котором и не могут происходить обычные и привычные вещи. Наверное, именно из-за своей постоянной готовности к любым чудесам он, забыв дома папку с документами и приехав за ней в разгар дня, ничуть не удивился, обнаружив раскачивающуюся на скрипящих качелях Риту.

Мимоходом он успел отметить, что был прав, не представляя ее на здешних улицах. В облезлом дворе с его бесконечными талыми лужами и разбросанными повсюду последствиями выгула собак она действительно смотрелась инородным телом. Хотя тело это было, как всегда, прекрасно.

Стройные ноги, затейливо замотанный шарф от «Бёрберри». Белокурые локоны, так естественно развевающиеся на декабрьском ветру, что наметанному глазу сразу видно – перед отъездом из Питера она была в парикмахерской, легкая, будто невесомая шубка с короткими, до локтя рукавами, полоска песца, полоска кожи, писк нынешнего сезона. В моде Корсаков, конечно, не разбирался совсем, но раньше он этой шубки на Рите не видел, и раз она ее купила, значит, можно не сомневаться – точно писк.

Под шубкой ярко-красный тонкий пуховичок, надетый скорее не для тепла, а «для блезиру». Зачем надевать верхнюю одежду друг на друга? Корсаков подумал и догадался, что, видимо, теперь «так носят». Замшевые ботиночки на высоченной танкетке. На мокрой грязи двора они выглядят даже не неуместно, а скорее дико. Впрочем, как и вся Рита.

Додумать эту мысль до конца Корсаков не успел. Она, завидев его машину, соскочила с качелей, перебирая совершенными ногами пробежала по скользким остаткам травы, рванула на себя водительскую дверь, бросилась ему на шею. От ее поцелуя сразу стало чуть мокро, чуть щекотно, сильно запахло сладкими, чересчур тяжелыми для светлого времени суток духами. Рита любила именно такие – густые, почти масляные, темные, с долгим шлейфом пачули, иланг-иланга и сандала.

Иван от таких ароматов тут же начинал кашлять и задыхаться. В начале их романа, всерьез опасаясь умереть от удушья, он дарил любовнице свежие легкие духи, но его флаконы так и оставались стоять на полке нераспакованными. Рита признавала только сладкие тяжелые запахи, и с этим невозможно было что-то поделать. Только привыкнуть. Иван и привык.

Сейчас основательно подзабытый аромат тоже заставил его закашляться, но в то же время рассеял морок. Перед ним, рядом с ним была действительно Рита.

– Ты что здесь делаешь? – спросил он, ответив на ее поцелуй, внезапно показавшийся тоже чересчур сладким. Все-таки в его любовнице страсти, сахара и перца было чересчур. Он уже отвык от этого шквала.

– Прозябаю, – ответила Рита. – Теряю драгоценные минуты жизни в ожидании тебя и от нечего делать размышляю о той убогости, которая тебя окружает. Это же ужас какой-то, Корсаков. – Она обвела рукой заплеванное пространство двора. – Неужели тебе нравится так жить? Я не понимаю.

– Не нравится, – честно признался Иван. – Но я ж тут не для удовольствия живу, Рит. Я тут работаю. Кую основу будущего процветания, так сказать. Ты ж финансист, ты ж должна понимать. Нет, ты мне лучше скажи, откуда ты тут вообще взялась, а?

– Так я ж соскучилась, Вань, – капризным тоном, чуть растягивая гласные, сказала женщина его мечты. – Ты как три месяца назад уехал, так и позабыл меня совсем. А я же женщина темпераментная. Мне без тебя так долго трудно. Вот я и решила, что раз гора не идет к Магомету, то Магомет приедет к горе, в захудалую дыру. Села в машину и приехала. Делов-то.

Только сейчас Иван заметил, что во дворе, косо приткнувшись мордой к песочнице, стоит Ритин «БМВ», подаренный ей все тем же Иваном на прошлый Новый год.

– Сама приехала, за рулем? – усомнился он.

Ритин страх перед большими расстояниями был ему хорошо известен. Она панически боялась попасть в ДТП; если они вдвоем выбирались из Питера в Финляндию или на озера, то напряженно всматривалась в наматывающуюся на колеса серую ленту дороги. Она называла себя идеальным штурманом, бдительно высматривающим лосей вдоль обочин, встречные, внезапно выскочившие на обгон машины и любые другие потенциальные неприятности.

Однако Корсаков считал, что из-за постоянного не отпускающего ее напряжения она на самом деле не видит и не фокусируется на настоящих опасностях, поскольку прокручивает в голове мнимые. Сама на трассу она не выезжала никогда и ни при каких обстоятельствах. Ее личный рекорд – пятьдесят километров до дачи родителей – она совершала только летом и не чаще раза в месяц, а обычно договаривалась, чтобы ее кто-нибудь подкинул. Как правило, этим кем-нибудь оказывался Корсаков.

Чтобы Рита приехала сама из Питера за восемьсот километров, это был нонсенс, абсурд, абракадабра, нелепость, в общем, полный бред. Но сладкий запах в его машине был абсолютно материален, впрочем, как и сама Рита, успевшая перелезть через него на пассажирское сиденье и ловко и споро расстегивавшая на нем джинсы.

– Э-э-э, ты что, ополоумела? – заорал Иван, когда до него дошло, что именно она собирается делать. – До квартиры дотерпеть не можешь? День-деньской, люди же увидят.

– Корсаков, – она чуть улыбнулась, обнажив ровные белые зубы. – Нет, ты тут точно совсем с ума сошел. Одичал от отсутствия нормального общества. Когда это тебя волновало, что про тебя подумают люди? И какие, позволь спросить, люди тебя волнуют здесь? – она снова обвела рукой унылую картину за лобовым стеклом. – И, несомненно, я могу дотерпеть до квартиры, только зачем терпеть, если мы уже все равно рядом. Я ж тебе говорю: я соскучилась. И не заставляй меня подозревать, что ты – нет.

Ее пальцы, пока она говорила, ловко и споро делали свое дело. Иван судорожно вздохнул, когда она пробралась внутрь, и выгнулся дугой от пронзившего его удовольствия. Не дело это, когда три месяца без женщины.

– Во-от, – удовлетворенно произнесла Рита, – теперь я вижу, что ты тоже соскучился. Перебираемся на заднее сиденье?

Они пересели, и минут на семь Иван потерял всяческую способность думать. Где-то на краю сознания теплилась мысль, что их вряд ли видно из окон равнодушно взирающего на его машину дома, в конце концов, задние стекла были тонированными. Но и она оказалась погребена под шквалом чувств, которые ловко умела вызывать Рита. Что и говорить, любовницей она была просто улетной. Как там в песне поется: «Я душу дьяволу продам за ночь с тобой»?

Корсакову продавать душу было не нужно. Рита была рядом с ним, на заднем сиденье его «Тойоты», и можно было не сомневаться, что как только они попадут в душное тепло корсаковской квартиры, то тут же смогут повторить все эти акробатические этюды и скачки с препятствиями.

– Так ты зачем приехала, я не понял? – спросил он, тяжело дыша, когда финишная ленточка была сорвана и мощная грудь лидировавшего финалиста мерно вздымалась под натиском приложенных к победе усилий.

– Так тебя увидеть, дурак, – довольно обиженно отозвалась Рита. – Странный вопрос для человека, который только что трахнул меня прямо в машине. Можно подумать, не хотел?

– Хотел, – честно признался Иван и, немного подумав, добавил: – И сейчас хочу. – Рита весело засмеялась. – Только вот весь этот подвиг с самопожертвованием за рулем к чему? Я ж Пашке говорил, что через две недели сам приеду на Новый год. Или он тебе не передал?

– Передал, конечно, – кивнула Рита, застегиваясь и поправляя одежду. Она уже выглядела, как всегда, безупречно, как будто и не совершала минуту назад всех этих безумств, от которых на спине у Ивана, он это чувствовал, остались глубокие царапины. Она всегда его царапала, и он поначалу страшно гордился этим. Ему нравилось думать, что именно он вызывает у нее все эти тигриные инстинкты. Сейчас спина саднила, и от мысли об украшающих его царапинах Ивану отчего-то становилось как-то неприятно – то есть противно и стыдно одновременно.

– Передал, – повторила Рита. – Только я уже больше не могла ждать тебя, Корсаков. Две недели – это очень долго. Кроме того, ты вполне мог и передумать, тем более что, как сказал Пашка, тебя по голове ударили. Голова-то как, болит? А, Корсаков?

– Голова уже не болит, – машинально ответил Иван. Его хваленая интуиция сейчас зудела где-то в районе мозжечка, не давая покоя. В том, что, а главное, как говорила Рита, была какая-то фальшь. – Может, ты побудешь тут у меня до Нового года? А потом вместе в Питер поедем. Я, правда, не представляю, как ты такое расстояние отмахала.

– Вот, а ты не ценишь. – Рита наклонилась и смачно поцеловала Ивана в губы. – Я для тебя на такие жертвы иду, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Где ты еще такую найдешь, Ванька? А что касается Нового года, то, конечно, я проведу у тебя две недели, это даже не обсуждается, вот только в Питер мы не поедем. Зачем нам в Питер? Уж коли я преодолела такое расстояние, то желаю освоить новую неизведанную доселе землю. Так что встретим Новый год здесь.

– Где? Вот прямо здесь? – глупо спросил Иван.

– Нет, в машине мы встречать Новый год не будем, – голосом усердной воспитательницы сообщила Рита. – И, пожалуй, в этом захудалом городишке я тоже оставаться не хочу, тут с тоски подохнешь, не дождавшись боя курантов. Так что мы с тобой снимем какой-нибудь загородный дом на Волге, должны ж они тут быть, в конце концов. Сосновый бор, река, лыжи, баня, красота.

– Вот уж не знал, что ты лыжница, – ехидно заметил Иван. – Ритка, ну что ты придумала? Где мы с тобой возьмем загородный дом за две недели до Нового года? Они уже давным-давно забронированы все.

– Вы бы все тут без меня пропали, – процитировала Рита известный всей стране новогодний фильм. – Вань, я уже все забронировала. Еще месяц назад. Я ж не знала, что тебя потянет на родину, и планировала, как скрасить твое вынужденное одиночество. Так что и дом заказан, и баня, и продукты. Недалеко отсюда, километров шестьдесят. Ну что, я молодец?

– Молодец, – признал Корсаков. – Я, правда, как ты знаешь, не люблю, когда за меня строят какие-то планы, но должен признать, что в этот раз ты вправду здорово придумала. Слушай, Ритка, пойдем домой, а?

– Есть хочешь? – лукаво спросила она. – Время-то обеденное.

– Есть? Нет, есть я не хочу, – чуть обалдело сказал он, потому что мысли его вдруг сконцентрировались ниже пояса. Там полыхал пожар, который настоятельно требовал подкинуть в него дровишек. – Тебя хочу. Очень. Ты такая классная, Ритка.

– Наконец-то вспомнил, – счастливо расхохоталась она и, открыв дверь, выскочила из машины. – А то уж я думала, что тебя тут то ли подменили, то ли опоили, то ли удар по голове привел к таким необратимым изменениям. Давай, герой-любовник, веди меня в свое жилище, поближе к койке. Только сумки забери из машины, в вашем дворе мне что-то страшно оставлять имущество без присмотра.

– А ты чего во дворе-то уселась? – спросил Иван, хлопая дверью багажника. – Я же по чистой случайности домой приехал днем, так-то меня раньше восьми и не бывает. Ты ж тут околела бы. Позвонить-то не могла?

На миг ему показалось, что Рита смутилась. Легкая тень пробежала по ее прекрасному лицу и тут же пропала, как и не было.

– Сюрприз хотела сделать, – призналась она. – Если бы я позвонила, кайф был бы совсем не тот. Во-первых, я ж не знала, что ты впал в трудовой раж настолько, чтобы до ночи трудиться. Во-вторых, я могла в машине греться, бензина, слава богу, хватает. А в-третьих, ты же приехал. Я на то и рассчитывала, что мне не может не повезти.

– Шальная ты, Ритка, честное слово. – Корсаков покачал головой, подхватил два ее увесистых чемодана, доказывающих всю серьезность намерения провести рядом с ним несколько недель, и, вполне довольные друг другом, они зашагали к подъезду.

Дверь хлопнула, и перед самым носом Ивана вдруг очутился Роман Новиков, тот самый шебутной рабочий, который устроил драку со здоровяком Маргулисом и наговорил много непонятных гадостей самому Ивану. В корсаковском подъезде делать ему было совершенно нечего.

– Ромка, ты что тут? – ошалело спросил Иван.

Тот шмыгнул носом, скосил глаза на красавицу Риту и довольно невозмутимо ответил:

– Так я за вами приехал. Из порта.

– А в квартиру зачем поднимался, если я во дворе? – Корсаков был убежден, что за визитом неприятного парня кроется какая-то тайна.

– То, что машина во дворе стоит, я конечно, увидел, но то, что вы в машине, на ней написано не было, – нахально ответил Роман. Окинув долгим оценивающим, очень мужским взглядом Риту, он перевел глаза на Ивана и понимающе усмехнулся. Корсакову моментально стало жарко. Он просто физически ощутил, как то ли свекольная, то ли помидорная краснота неровной волной заливает его лицо. Вот тоже еще глупость, стесняться какого-то Ромки.

– В конторе сказали, что вы за документами домой уехали, вот я и рванул к вам. В квартиру звоню-звоню, а там никого нет.

– А послали-то тебя зачем? Что случилось?

– Случилось-то? – переспросил Новиков, который все не сводил внимательного взгляда с Ритиного прекрасного лица. – Да ничего не случилось. Там просто вас Беляев спрашивает.

– Алексей? – удивился Иван.

– Ну да. Алексей Николаич, наш бывший совладелец. Приехал, говорит, Корсаков ему нужен, а вы за бумагами уехали, я и решил, того, сообщить.

– Так тебя кто послал-то?

– Никто меня не посылал. – Новиков плюнул сквозь зубы. Плевок ненадолго как будто завис в воздухе, а потом все-таки упал на мокрый асфальт. Иван против воли проводил его глазами. – Беляев сказал, что немного подождет, раз вы скоро вернетесь. А я и решил вам сообщить. Если хотите с ним поговорить, так ехать надо, а если не хотите, то того, наоборот, задержаться.

– А тебе-то что за интерес, хочу я или не хочу? – Взгляд Ивана стал вдруг колким и внимательным.

– Да повздорили мы с вами вроде как, – покаянно признался парень. – А так-то с начальством только дураки ругаются. Вот я и решил первым на примирение пойти. Я вам добрую службу сослужу, вы дурное из памяти выбросите. Логично?

– Логично, – признал Иван и покосился на Риту, на лице которой застыло скучающее и одновременно нетерпеливое выражение.

– Вот что, Роман, – Корсаков принял решение, – ты сейчас возвращайся в порт и скажи, что меня сегодня до конца дня не будет. Пусть Беляев меня не ждет, я ему завтра сам позвоню. Скажешь там ребятам, и в приемной тоже, что у меня непредвиденные обстоятельства. Ко мне, – он замялся, подбирая нужное слово, – ко мне приехали.

– Жена? – спросил Ромка, шумно сглатывая. Все-таки Рита была вызывающе хороша.

– Потенциальная, – небрежно ответила она, скользнув по замурзанному рабочему презрительным взглядом. Она умела смотреть так, что человек начинал чувствовать себя вошью, грязью под ногами. Теперь уже по лицу Ромки от шеи ко лбу поползла предательская краснота. – Вы идите, товарищ пролетарий, выполняйте данное вам поручение, уж коли затеяли перед начальством прогибаться, а у нас дело есть. Важное.

– Ну да, знаю я это дело, – хохотнул Ромка и пошел прочь, оглядываясь на все еще топчущегося перед входом начальника. – Не волнуйтесь, Иван Михалыч, я всем все передам. Отдыхайте.

Оставшееся до вечера время они с Ритой провели с пользой и не без приятности. Иван даже не подозревал, что его ладное, крепко скроенное мужское тело так истосковалось по женской ласке. Он был неутомим, приникая к Рите снова и снова, а она, казалось, была только рада, охотно откликаясь на его прикосновения, изобретательно лаская его сама, поднимая все новую и новую волну, которая, вздымаясь до пика, вдруг разрывалась на мелкие брызги, капли, осколки, на время оставляя их совсем без сил и тут же зарождаясь где-то внутри их сплетенных тел заново.

Где-то часа через три Иван понял, что изрядно проголодался. Он смутно помнил, что в доме нет еды. Совсем. Уезжая утром, он пожарил яичницу из двух последних яиц и лишь вечером собирался заехать в супермаркет за своим привычным набором холостяка. Получалось, что нужно выбираться из постели и ехать в магазин.

– Ритка, у меня продуктов нет, – покаянно сообщил он любовнице, которая в ожидании, пока он вернется из ванной, раскинулась на его продавленном диване и лениво щелкала пультом от телевизора. – Я, конечно, сейчас съезжу, но должен тебя предупредить, что фуа-гра в здешних широтах не продают и пармезана с дорблю тоже.

– Пармезана с дорблю сейчас по всей стране не продают, – сообщила ему Рита. – У нас эти, как их, санкции. Так что ты меня не удивил. Если в твоем магазине продается картошка, то я ее пожарю. Будешь жареную картошку, Корсаков?

Он в немом изумлении смотрел на нее. ЕГО Рита ужинала исключительно в дорогих ресторанах, придирчиво копаясь в меню. Роллы, по ее разумению, можно было есть только в ресторанах сети «Токио», причем далеко не во всех. Она отлично разбиралась в винах, любила грузинскую и азербайджанскую кухню, регулярно таскала Корсакова в «Баклажан» на Лиговке, но в страшном сне он не мог представить, что Рита, во-первых, будет есть жареную картошку, а во-вторых, готова собственноручно ее пожарить.

– Что ты на меня уставился, Корсаков? – спросила она и недобро усмехнулась. – Я же не родилась главным бухгалтером твоей процветающей компании. – У меня мама и папа – простые советские инженеры. Я в студенческие годы «Доширак» жрала, и ничего, жива, как видишь. Так что картошку жарить умею. Не боись, не отравлю.