скачать книгу бесплатно
Центральная районная больница представляла из себя обшарпанное, пахнущее прокисшими щами здание, издалека выглядевшее местом боли и скорби. Кадровый голод здесь был просто чудовищным, педиатров, естественно, тоже не хватало, зато желающим приехать сюда работать тут же давали служебную квартиру. И этот фактор стал решающим.
Конечно, в облздраве Лидии Корниловой на выбор предложили сразу три центральные районные больницы, и везде с благоустроенным жильем, но место, в котором она сейчас жила, было ближе всего к областному центру, где оставались родители, а вместе с ними театры, магазины и прочие огни большого города, к которым она привыкла с детства.
Как бы то ни было, с первого сентября она работала именно здесь, потихоньку обживая старую обшарпанную квартиру, в которой до нее жил бывший заведующий терапевтическим отделением, не ушедший на пенсию по причине того, что заменить его было некем, и скоропостижно скончавшийся за два месяца до ее приезда. В первые же дни Лида переклеила обои, купила новые тарелки и чашки, вымыла окна, повесила яркие тюлевые шторы, водрузила на колченогую плиту новенький чайник в ярко-красный горох, оглядела свое убогое жилище и, глубоко вздохнув, решила, что для начала нового жизненного этапа все очень неплохо.
Одиннадцатилетняя Лиза осталась пока у свекрови. В новую школу Лида планировала перевести ее со второго полугодия, чтобы дать самой себе время привыкнуть к новому месту работы и к новому для себя статусу разведенной женщины.
Она никогда-никогда не думала, что Славка, ее Славка, который помогал ей готовиться к экзаменам, вместе с ней учил неподдающуюся латынь, объяснял ей отличие латеральных и медиальных коленчатых тел в головном мозге, может ее бросить. Его не интересовали другие женщины. Лида могла голову дать на отсечение, что в институте он ни разу не повернулся в сторону любой, даже самой расписной красавицы. Он был настолько рассеян во всем, что не касалось медицины, что никогда не мог ответить, как выглядел человек, только что вышедший с его приема. Симптомы и диагноз он помнил, возраст и пол тоже, а все остальное – нет, увольте.
Новая медсестра отделения, где он работал, окрутила его всего за месяц. Он очутился с ней в постели во время одного из дежурств и оказался погребенным под шквалом новых эмоций, вызванным многообразием поз, вкусов и ощущений. Медсестра была ураганом, в сравнении с которым смешливая рыжая конопатая Лидка казалась скучным, нудным, зарядившим на весь день мелким осенним дождиком, противно заливающим за воротник.
Он развелся, так и не приходя в сознание. Его тянуло к своей новой любви, как наркомана к очередной дозе. И все преграды, встающие на пути в виде жены и дочери, были сметены, разрушены и выброшены и из жизни, и из сознания.
Свекровь, приглядывающая за Лизой, подробно и обстоятельно отвечала на вопросы о ее самочувствии и успеваемости, поведении и новых увлечениях. Лида тосковала по дочери самозабвенно и горячо. Повидаться с ней удавалось урывками и даже не каждую неделю. Потому что на выходные ей, как правило, ставили дежурства, а она и не возражала. Рассчитывать теперь нужно было только на себя, так что прибавка к зарплате была нелишней. Разговаривали они с дочкой каждый день, Лиза грустила, иногда плакала, но в маленький городок не рвалась. Ей не хотелось идти в новый класс, где не было надежных друзей и где ее вряд ли кто-то ждал.
Приехав к матери в какой-то из выходных на рейсовом автобусе, девочка пришла в ужас от города, от квартиры, от встреченных во дворе подростков и дала понять, что не против остаться с отцом и бабушкой и дальше. Лиду этот вариант не устраивал категорически, хотя, понаблюдав за Лизиными сверстниками, она понимала, что данная компания вряд ли будет подходящей для ее дочери, да и вряд ли примет ее в свой круг.
До Нового года оставалось меньше месяца, а Лида так и не могла решить для себя, перевозить ей Лизу к себе или все-таки пойти на поводу у дочки и оставить ее у бабушки. Правда, свекровь пару дней назад звонила и что-то виновато мямлила в трубку про то, что ребенку лучше жить с матерью. Лида из ее речи ничего не поняла, от бестолковости разговора устала, затем рассердилась одновременно и на себя, и на свекровь и от злости довольно резко спросила, что, собственно говоря, та имеет в виду.
Свекровь окончательно стушевалась, расстроилась, замямлила еще сильнее, но все-таки, запинаясь и ужасаясь, объяснила, что по вечерам из комнаты Славки и его новой пассии раздаются такие звуки, что даже ей, взрослой, пожившей женщине, похоронившей мужа, сменившей трех любовников и сделавшей два аборта, становится неловко, а уж одиннадцатилетнему подростку слушать все это и вовсе не полагается.
– Они что, все время трахаются? – грубо спросила Лида, которой вдруг стало нестерпимо обидно. С ней Славка исполнял супружеский долг раз в неделю и то после особого напоминания. А тут, поди ж ты, откуда что и берется.
Свекровь подтвердила, что каждый и иногда не по одному разу, и все это сопровождается стонами, криками и таким бурным расшатыванием кровати, что уже неудобно не только перед Лизой, но и перед соседями. В общем, стало ясно, что Лизу после каникул нужно забирать. Этому обстоятельству Лида радовалась и печалилась одновременно.
Особенно ее тревожило, что во время ее дежурств дочка будет оставаться одна. Конечно, Лиза уже не была маленьким ребенком, которого нельзя оставить ночевать одну, однако в новом доме и в сомнительном окружении ребенку все равно будет некомфортно, а Лиде тревожно.
Если бы ее спросили, что больше всего угнетает в новом для нее месте, то она бы назвала не разбитые улицы и темные дворы, не общую безысходность, которая исходила от людей и зданий и даже, казалось, была разлита в воздухе, а пустые глаза детей. Как врач она знала, что такой пустой, ничего не выражающий взгляд бывает у наркоманов, причем не героиновых или кокаиновых, а тех, кто нюхает клей в подворотне, натянув на голову полиэтиленовый мешок, украденный в ближайшем магазине.
Самая большая школа в городе была коррекционной. Здесь училось шестьсот детей с отклонениями в умственном развитии. Пожилая врач-терапевт, с которой Лида общалась в больнице за полным неимением коллег-сверстников, как-то с горечью сказала ей, что еще двадцать лет назад в городе было всего два коррекционных класса, а потом уже пришлось открывать все новые и новые и пять лет назад создать специальную школу, которой выделили здание закрытого за ненадобностью сельскохозяйственного училища.
– Отчего ж тут так? – спросила Лида. – Экология плохая?
– Да ну, – докторица усмехнулась недобро. – Сейчас можно все на плохую экологию списывать, хотя ни при чем она тут. В советские-то годы на город два целлюлозно-бумажных комбината выхлопы давали, без всяких очистных, между прочим. Астма была, это да, пневмонии, рак легких… А вот дураки не рождались. А потом, когда в перестройку заводы позакрывались, так от безделья народ в пьянку-то и ударился. И пошло-поехало. Детишки с отклонениями. От водки все, а не от экологии. Все беды в нашей стране от водки.
С этим Лида, пожалуй была согласна. Пьяные люди попадались ей навстречу с пугающей регулярностью. У некоторых взрослых были такие же пустые глаза, как и у подростков, собирающихся шумными большими компаниями во дворах и подъездах. У других, и этих она боялась гораздо больше, на лице была написана агрессия и такая сильная ненависть ко всем, чья жизнь сложилась хотя бы на копейку успешнее, что при встрече с ними внутри сворачивался витой упругий ком, который пульсировал от страха.
Ни за что на свете Лида не хотела, чтобы ее дочка сталкивалась как с детьми, так и со взрослыми с пустыми или яростно горящими глазами. Но, похоже, выхода не было. В который уже раз она недобрым словом помянула бывшего мужа. И угораздило же его влюбиться и создать Лиде целый ворох бытовых проблем.
Как бы то ни было, Лизу после Нового года нужно было забирать от ловеласа-папаши и обустраивать на новом месте. И за оставшийся до начала третьей четверти месяц нужно было не только договориться со школой и осуществить переезд, но и решить, кто будет приглядывать за дочкой, когда Лида окажется на ночном дежурстве.
Не брать их было невозможно, потому что работать в больнице оказалось катастрофически некому. В ночные смены Лида была не только за педиатра, но и за терапевта, травматолога, кардиолога, невролога. С горькой усмешкой она думала, что за три месяца прошла такие курсы повышения квалификации, за которые и заплатить бы не грех. Из очень хорошего врача узкой квалификации она превратилась в специалиста общей практики, причем много и успешно работающего «на земле».
Она не возражала против дежурств еще и потому, что ей очень нужны были деньги. Пока Лиза жила у свекрови, Славка даже не думал платить алименты. Лида полагала, что это справедливо, хотя не могла быть уверена в том, что после того, как она заберет дочку, ситуация в корне изменится.
Конечно, надо признать, что в этом городе деньги уходили гораздо медленнее, чем в областной столице, сказывалось отсутствие соблазнов. А еще, как бы это странно ни звучало, на работе Лида чувствовала себя гораздо лучше, чем дома. В прямом смысле слова. После ночного дежурства, когда она проводила в больнице больше суток, у нее нормировался пульс, меньше кружилась голова, проходили ставшие уже почти привычными рези в животе. Лида отдавала себе отчет, что так быть не может, а значит, все ее симптомы вызваны обычным бабским неврозом, но как бы то ни было, в больнице ей становилось легче.
Вот и сейчас, подходя к зданию, издалека распространяющему острый кислый запах страданий, подгоревшей каши и прогорклого масла, она невольно улыбалась. Впереди был день работы, за которой можно было не думать о том, какой подлец Славка, а потом ночь дежурства, наверняка приготовившая сюрпризы, а потом еще один длинный рабочий день, после чего можно будет прийти домой, упасть без сил на кровать и отдаться на волю чугунной усталости, не оставляющей сил на какие-то дурацкие мысли и расстройства. Если не думать о плохом, то так, глядишь, и невроз пройдет.
Круговерть дел заняла ее так сильно, что только к вечеру Лида вспомнила, что сегодня ничего не ела. Аппетита у нее в последнее время не было ни капельки. После еды все время тошнило, и в животе начинались рези, но есть все-таки было нужно. Лида и так потеряла уже пять килограммов, и если поначалу она не имела ничего против того, чтобы привести фигуру в порядок, то сейчас потеря веса уже начала раздражать, поскольку в зеркале, вделанном в старый потрескавшийся шкаф, стоящий в ординаторской, отражался ходячий скрюченный скелет.
Вздохнув при мысли о собственном несовершенстве (совершенных женщин подло и без объявления войны не бросают мужья), она щелкнула кнопочкой чайника и достала из холодильника, который, судя по всему, был ей ровесником, пакет с прихваченными из дома бутербродами. Из-за плохого аппетита, а также полного отсутствия желания готовить для себя одной, Лида полностью перешла на бутерброды, чему, положа руку на сердце, была сильно рада.
Готовила она хорошо и все годы своей семейной жизни потчевала Славку и Лизу разносолами, заставляющими даже свекровь одобрительно улыбаться и поднимать кверху большой палец. Лида пекла пироги, про которые друзья их семьи говорили «ум отъешь», варила тридцать разновидностей супов, не ленилась затеваться с холодцом или паштетами, жарила, запекала и тушила мясо, обожала готовить дичь, но при этом сердце ее с детства было отдано именно бутербродам. Она искренне полагала, что это самая вкусная еда на свете, только никому не рассказывала о своих плебейских пристрастиях.
Здесь она отрывалась по полной, готовя бутерброды с колбасой и сыром, огурцом и лососем, вареными яйцами и овощами. Все это она запивала горячим сладким чаем и даже мурлыкала от удовольствия, так ей было вкусно. Бывали, правда, дни, когда бутерброды оставались лежать в холодильнике, оттого что особенно сильно скручивало живот, но сегодня Лида чувствовала, что сможет поесть.
Она доедала уже третий бутерброд с копченой колбасой, нарезанной тонкими, словно прозрачными лепестками (она убеждала себя, что так копченая колбаса особенно вкусна, не говоря уже о существенной экономии), когда зазвонил телефон. «Вася», – высветилось на дисплее.
– Васька, привет! – закричала Лида в трубку. Они почему-то всегда разговаривали очень громко, не стесняясь своих эмоций.
– Привет, Лидка! – так же загрохотал знакомый, до боли родной голос в трубке. – Как ты там без меня, на чужбине? Не пропала еще?
– Не пропала, Вась. – Лида невольно улыбнулась. – Хотя очень жаль, что кто-то оставил меня на произвол судьбы, несчастную брошенную разведенку, а сам укатил в город на Неве и там предается счастью и процветанию.
– Лидка, приезжай к нам на Новый год, – тут же предложил голос в трубке. – Я тебе, собственно говоря, специально для этого и звоню. Бери Лизу и приезжай. По театрам походим, по музеям.
– А вы что, в Германию не уезжаете к маме? – поинтересовалась Лида. Искушение все бросить и уехать было таким сильным, что она даже зажмурилась.
Так уж встали звезды, что этот Новый год ей было встречать не с кем и негде. Если только с родителями и семьей сестры. Обычно они со Славкой отмечали дома, поскольку искренне полагали, что это – семейный праздник. В этом году у Славки все должно было остаться по-прежнему, правда, на месте Лиды в семью вошла новая жена, но для него и свекрови это мало что меняло.
– В Германию поедем, но позже, числа пятого, – жизнерадостно сообщил Вася. – У Вальтера какие-то важные дела нарисовались, причем аккурат под Новый год. Он в командировку улетает, вернется тридцать первого днем. Так что приезжай, наболтаемся вволю, вместе стол накроем, отметим, как белые люди, а потом мы в Германию улетим, а вы с Лизоном можете остаться до конца каникул. Ну как тебе перспектива?
Если бы не три дежурства, стоящие в графике в новогодние каникулы, а еще острая необходимость решать с Лизиным переездом и устройством в новую школу, то Лида обязательно бы согласилась. Васька, а точнее Василиса Истомина, была ее лучшей еще со студенческих лет подругой. Они познакомились на абитуре, когда сдавали вступительные экзамены, и с тех пор оказались неразлейвода.
Их дружба прошла испытание ранним Лидиным семейным счастьем, долгим Васькиным одиночеством и неудачными романами. Устояла она и сейчас, когда Лида скоропостижно развелась, а Васька, наоборот, удачно вышла замуж за питерского бизнесмена. Ее мама, в свою очередь, вышла замуж за отца Васькиного мужа, с которым у них, оказывается, в молодости случилась страстная любовь, и теперь жила в Германии[1 - Подробнее в романе Людмилы Мартовой «Ключ от незапертой двери». – Прим. авт.].
– Я бы приехала, Вась, – честно призналась Лида, – но у меня дежурства стоят. Так что в следующий раз. Может, на майские выберемся. В Питере зимой гулять – слабое удовольствие, сама знаешь. А до мая я тут все свои неприятности разгребу и приедем. Честно.
– И много ли неприятностей? – спросила проницательная Василиса. – А то, гляди, подруга, если что, я к тебе приеду. Для бешеной собаки семь верст не крюк, вот отправлю Вальтера в его командировку, бабулю проведаю и к тебе махну.
– Приезжай, я тебе всегда рада, – засмеялась Лида. – А что касается неприятностей, то, во-первых, ничего нового, а во-вторых, ничего такого, с чем я бы не смогла справиться.
– Ладно, смотри у меня, – нестрашно пригрозила Васька.
В больничном коридоре застучали частые дробные шаги, которые Лида уже узнавала. Медсестра Варя не ходила, а бегала. Только в этом году девчушка окончила медучилище, а потому очень боялась за жизнь каждого привезенного пациента.
– Все, Васенька, позже поговорим, – сказала Лида в трубку. – Мне, похоже, пациента привезли.
– Ну давай, беги выполнять клятву Гиппократа, – согласилась Василиса. Подруга тоже была врачом, причем хорошим. До отъезда в Питер трудилась она реаниматологом в областной клинике, а сейчас устроилась в знаменитую Александровскую больницу города на Неве, в которой когда-то работал еще ее отец. – Но позже перезвони мне. У меня новости есть.
– Хорошо, – торопливо ответила Василиса, думая уже о работе. Про последние слова подруги она благополучно забыла. – Ну что там, Варя?
– Мужчину привезли с пробитой головой, – чуть захлебываясь в словах, сказала медсестричка. – Ударили чем-то тяжелым в подъезде дома. Соседи нашли. Он без сознания.
– Эхе-хе, грехи мои тяжкие, – пробормотала Лида. – Если не очухается, придется нейрохирурга из области вызывать. А не хотелось бы. Ладно, может, сами справимся.
Быстро доев остаток бутерброда и залпом выпив уже изрядно остывший чай, она направилась ко входу в приемный покой.
Доставленный «Скорой» мужчина лежал на кушетке. Выглядел он вполне прилично, даже слишком прилично для здешних мест. Дорогой финский пуховик (в прошлой жизни Лида мечтала когда-нибудь купить такой Славке), хорошего качества ботинки, фирменные джинсы и пуловер из тонкой шерсти, которая не скатывается и не сваливается даже после десяти стирок.
Мужик казался смутно знакомым, хотя Лида и не могла припомнить, откуда может его знать. У него было мужественное и волевое лицо, хотя и чуть-чуть грубоватой лепки, покрытое остатками явно средиземноморского загара. Сейчас лицо было бледно, под глазами залегли черные тени, выдававшие сотрясение мозга. Но несмотря на это, он был по-мужски привлекателен, в первую очередь из-за исходящей от него ауры надежности и основательности. К примеру, Славик никогда так не выглядел, хотя черты лица у него были правильные и более тонкие.
Лида смочила ватку нашатырем и поднесла к носу пациента. Тот дернулся, чихнул и открыл глаза, пытаясь сфокусироваться на лице склонившейся над ним Лиды.
– Ш-ш-ш, – успокаивающе произнесла она. – Не двигайтесь. У вас, скорее всего, сотрясение мозга. Так что не пробуйте встать. Голова кружится? Тошнит?
Он попытался отрицательно покачать головой и тут же скривился.
– Болит, – произнес он чуть слышно. – Не сильно, но все-таки ощутимо. Таблетку дадите какую-нибудь?
– Сейчас обследую вас и укол сделаю, – кивнула она. – Потом, когда поспите, в полицию позвоним, чтобы они с вас показания сняли. Вы помните, как вас по голове ударили?
Мужчина задумался, вспоминая обстоятельства случившегося.
– Зашел в подъезд, там темно было. Лампочка опять не работала, – сказал он. – А потом на площадке между вторым и третьим этажами какая-то тень метнулась навстречу, удар, и больше ничего не помню.
Он еще на секунду задумался и вдруг неожиданно улыбнулся.
– А я же вас знаю, – сказал он. – Наш подъезд не только для меня богат на приключения, но и для вас тоже. Вы меня не узнали? Я Корсаков.
– Римский? – невольно спросила Лида и вдруг ойкнула. Однажды она уже совершенно точно произносила ту же самую фразу. Это было несколько дней назад, когда ей стало плохо в подъезде, а этот мужчина принес ее к себе домой, привел в чувство, а потом проводил до квартиры. Выходит, это ее сосед…
– Узнали, – удовлетворенно ответил он. – Так что, наверное, помните, что композитору я не родственник. Тот был Николай Александрович. А я Иван Михайлович. Можно просто Иван.
– Лидия Сергеевна, можно просто Лида, – растерянно представилась она, забыв, что уже называла ему свое имя при первой встрече.
– Я помню, – просто ответил он, и она почему-то обрадовалась, что сосед не забыл, как ее зовут. – А еще помню, что у вас отчего-то глаза разного цвета.
– Это явление в медицине называется гетерохромией, – зачем-то объяснила Лида. – Феномен разных глаз встречается примерно у одного процента жителей Земли.
– Значит, мне повезло, что я встретил девушку, входящую в один процент, – развеселился Иван. – Сначала я вас спас, а теперь вы меня спасаете. Это же должно что-то означать. Как вы думаете?
– Я думаю о том, есть у вас сотрясение мозга или нет, – честно призналась Лида. – Потому что мне очень не хочется вызывать нейрохирурга из области. Это всегда чревато недовольством, как нейрохирурга, так и нашего главврача.
– Не надо никого вызывать, – сообщил Иван. – Голова у меня крепкая, я ее в детстве не раз ронял и об батарею, и о железную штангу хоккейных ворот. Погудит и пройдет. Вы мне укол обещанный сделайте, я поеду посплю и утром встану как новенький.
– Вы как хотите, но я за вами все же понаблюдаю, – сказала Лида. – Черепно-мозговые травмы вещь серьезная. Так что до утра я вас не отпущу.
– Значит, буду спать здесь, – согласился Корсаков. Видимо, голова у него все-таки болела и мысль о том, что нужно добираться до дома, не вселяла оптимизма. – А утром пойдем вместе, раз уж мы соседи.
– Я до вечера работаю, – невольно улыбнулась Лида. – И если утром я приму решение, что вас можно отпустить домой, то вечером зайду проведать, по-соседски. Убедиться, что с головой вашей все в порядке.
– С головой у меня было не в порядке, когда я решил сюда переехать, – неожиданно зло сказал ее новоиспеченный пациент. – Оттого и огребаю по полной программе. Ну да ладно, обратной дороги нет. Только вперед.
– Только вперед, – повторила Лида в унисон своим мыслям. – Обратной дороги нет. И ничего уже не вернуть.
Только вперед. Это замечательное правило должен взять на вооружение любой человек, мечтающий о том, чтобы его неприятности кончались.
Кончатся ли от этого неприятности, точно сказать нельзя, но и в каше из собственных переживаний, сомнений, колебаний и пустых надежд топтаться наконец-то перестанешь.
В любой ситуации, какой бы тяжелой и неразрешимой она ни казалась, нужно поступать просто – идти вперед. И все.
Что ждет там, впереди? Пока не дойдешь, не узнаешь. Но и ведь позади ничего хорошего не осталось, раз уж ты так мечтал оттуда вырваться. Поэтому дерзай, щупай, пробуй на вкус ту новую жизнь, которая открывается тебе с каждым шагом. Не понравится? Пойдешь дальше. Не вернешься назад, в изжитое, затертое до мягкости, привычное и до зубовного скрежета знакомое прошлое, а снова вперед, туда, к линии горизонта.
Признаться, эта технология требует определенной смелости. Но она, и только она двигает нашу жизнь, не давая топтаться на месте. Развод? Иди вперед, там тебя ждет свобода, новые отношения и новая жизнь без ежедневного выяснения отношений. Болезнь? Решайся на операцию. Лучше попробовать и проиграть, чем мучиться тревогами в ожидании неизбежного угасания. Уволили? А вдруг там, в новой жизни без постылой и нудной работы, будет проще и честнее? По крайней мере, по отношению к самому себе.
Режь. Строй. Рожай. Пиши. Меняй. Меняйся. И каждое утро, открывая глаза, улыбайся солнцу или темноте, которые за окном, и говори себе: «Сегодня только вперед».
Глава третья
До первой крови
У старых грехов длинные тени.
Агата Кристи
С ударом по голове было что-то не так. Нет, Корсаков в принципе не был удивлен, потому что с первых же дней пребывания в этом городе втайне ожидал чего-нибудь подобного. Подкараулить человека, приехавшего на дорогой машине, огреть его чем-нибудь тяжелым и, пока жертва в отрубе, вытащить портмоне было очень в стиле пыльного и затхлого городишки, в котором он оказался. Но вот незадача, как раз кошелек-то остался в целости и сохранности. Это Иван проверил сразу после того, как немного очухался на больничной койке.
И кошелек был на месте, и ключи от машины, и золотая печатка на безымянном пальце левой руки, которую он носил для форса. Вот и получалось, что бить его по голове не имело ни малейшего смысла. Может быть, причина в покупке порта? Вдруг он что-то упустил и кто-то из рабочих невзлюбил его настолько, что решил убить? Или миноритарный акционер таким образом выразил свое несогласие со сделкой?
Но никто не опротестовывает таким образом покупку, со времени которой минуло три месяца. И за закручивание гаек или даже увольнение так не мстят. Глупости все это. Хотели убить? Так убили бы. А так всего лишь по голове съездили. Не очень-то и сильно, надо признать. Сотрясение мозга, конечно, есть, голова побаливает, особенно к вечеру, когда накапливается усталость, и зрение как-то не в фокусе. Но ничего такого, что могло бы повлечь за собой серьезные неприятности для нападавшего.
Менты, как водится, даже дело открывать не стали. Участковый, совсем еще зеленый юнец, так просительно смотрел, чтобы Иван не портил ему декабрьскую отчетность, что тот только рукой махнул и заявление писать не стал. Дали по голове, и бог с ним, проехали.
И все-таки что-то было не так. Иван чувствовал это всей кожей. В дальнобойщицкой своей молодости он много раз выходил целым и невредимым из очень серьезных передряг только потому, что у него была потрясающая интуиция. Он заранее предчувствовал неприятности, а когда они происходили, превращался в мощный и чуткий локатор, воспринимающий малейшие колебания окружающей среды. Он улавливал нюансы происходящего, позволяющие ему сделать точные выводы и минимизировать последствия.
Вот и сейчас он был уверен, что, как говаривал друг его детства Винни-Пух, «это ж-ж-ж неспроста». Вот только ответа на вопрос, чем оно вызвано, у него не было. Нужно было ждать и внимательно следить за тем, что будет дальше. Провалявшись дома три дня, на протяжении которых он со всех сторон обдумал случившееся, но не пришел ни к каким выводам, Иван вышел на работу. Про удар по голове ему отчего-то рассказывать было стыдно, и он малодушно умолчал о причинах своего трехдневного отсутствия. Начальник. Имеет право. Наорал на финансового директора, лишил премии главного инженера, не выдержал и уволил двух работяг, пришедших с утра даже не с похмелья, а реально не вязавших лыка. Жизнь приобрела привычные очертания.
Выпустив пар, Иван вернулся в свой кабинет, через окно которого открывался вид на заснеженную, но не до конца замерзшую этой зимой реку, выстроенные в ряд баржи, уходящие стрелами в хмурое серое небо башенные краны, и вдруг поймал себя на мысли, что за три месяца эта картина стала для него не просто привычной, а радующей глаз.
«Владелец заводов, газет, пароходов, – пробормотал он про себя. – Заводов и газет, конечно, нет, но какие наши годы. Год назад пароходов тоже еще не предвиделось, а вот поди ж ты».
Как бы странно это ни звучало, он практически не вспоминал про свой основной бизнес, много лет бывший его любимым детищем. Конечно, можно было сколько угодно уговаривать себя, что в Паше Яковлеве он уверен, как в себе, что тот не может допустить ни ошибок, ни даже мало-мальски серьезных просчетов, что автоперевозки не требуют его вмешательства, а он просто сосредоточен на новом, пока еще очень трудном для себя деле, но Иван никогда не врал самому себе.
Руководство портом захватило его целиком и полностью. Это было новое, интересное, увлекательное занятие, в котором ему хотелось расставить все по полочкам, навести порядок, заставить работать как часы. Заниматься перевозкой грузов, как раньше, ему уже было неинтересно, и именно поэтому он скинул все на Пашу, не задавая тому вопросов о делах даже для приличия.
Скорее из чувства неудобства перед старинным другом и напарником, чем по душевной необходимости, Корсаков принял решение позвонить Яковлеву прямо сейчас. Тот ответил быстро и довольно нервно.
– Да, – отрывисто произнес хорошо знакомый голос в трубке. – Ванька, ты чего звонишь, случилось что-то?
– А для того, чтобы я тебе позвонил, должно что-то случиться? – удивился Корсаков. – Если не считать того, что меня три дня назад по голове огрели, то нет, ничего нового.
– По голове-е-е… – В голосе Паши тоже прозвучало удивление. – И кому ты там, мил друг, дорогу перешел? Уволил кого-то сгоряча или чужую жену успел увести?
– Думаешь, по голове дают только за это. – Иван коротко хохотнул, оценив шутку. – Нет, Паша, думаю, хулиганы. Хотели поживиться чем-то, да похоже, спугнул их кто-то. В общем, неважно. У тебя-то как дела?
– Меня по голове никто не бил, слава богу. Ты чувствуешь-то себя как?
