Круиз на краю бездны

– Леонид Петрович! Вы же Леонид Петрович, правда же, я не ошибся?

Привлекший внимание Таисии модный парень вдруг бросился к вылезающему из вновь подъехавшего электромобиля пожилому мужчине, лет восьмидесяти, не меньше. Невысокий, худощавый, он опирался на трость с крупным набалдашником в виде головы льва. Пока водитель доставал его чемодан, точнее старинный кожаный кофр, а сопровождающая его женщина лет пятидесяти терпеливо стояла рядом, он озирался по сторонам, словно искал кого-то. На «модника» взглянул лишь раз и с некоторым недоумением.

– Простите, мы с вами знакомы?

– Нет. Конечно, нет. Просто кто же не знает знаменитого Леонида Петровича Лурье! Я счастлив, что мы с вами будем путешествовать на одном теплоходе. Разрешите сфотографироваться с вами?

Пожилой мужчина решительно отодвинул собеседника тростью.

– Если мы с вами отправимся в одно и то же путешествие, то у нас еще для этого будет масса времени. А сейчас я хотел бы пройти. Мне нужно найти одного человека.

– Да-да, простите. Это я сплоховал.

Модник скорчил виноватое лицо и поспешил к трапу, волоча за собой чемодан. Неведомый Таисии Леонид Петрович, который, оказывается, был чем-то знаменит, еще немного поозирался по сторонам, после чего с легким выражением досады на лице ступил на трап. Интересно, все кого-то ищут.

Впрочем, «учитель географии», тоже наблюдавший за «модником» и отбрившим его Лурье, как будто успокоился. Более того, он быстрыми шагами покинул открытую палубу, словно вспомнил о каком-то срочном деле. А может, он как раз и должен путешествовать с этим самым Леонидом Петровичем? И они просто ищут друг друга? Но тогда почему он не окликнул его сверху?

Таисия вдруг почувствовала, что начинает подмерзать. Часы показывали уже восемь вечера. На палубе она провела почти два часа, за которые температура воздуха значительно упала. Вечера и ночи еще не теплые. Что ж, можно спуститься в каюту, чтобы согреться и переодеться к ужину. А заодно и позвонить папе. Для первого дня путешествия впечатлений вполне достаточно.

Спустившись на один пролет вниз, Таисия толкнула дверь, ведущую с палубы к каютам, и нос к носу столкнулась с давешней Лизой, только что вышедшей из каюты номер триста семь, расположенной как раз напротив ее собственной.

– Ой, простите, – извинилась та.

– Да ничего страшного. Вы ни в чем не виноваты.

– Нет, несусь как оглашенная. Мне просто нужно помочь Анне Михайловне собраться на ужин.

– Анна Михайловна – это такая пожилая дама, – проявила осведомленность Таисия. – Вы с ней не вместе живете?

– Нет, что вы. Анна Михайловна занимает сьют. Вон тот. Триста пятый.

– А вы, значит, моя соседка. Меня зовут Таисия. А вас, как я слышала, Лиза.

– Да. Очень приятно. Простите, мне нужно бежать. – Женщина рванула к нужному ей сьюту, словно от скорости появления там зависела ее жизнь.

Дверь в сьют она открыла своим ключом. Последним, что услышала Таисия перед тем, как дверь снова захлопнулась, были слова: «Анна Михайловна, он приехал. Он здесь».

Пожав плечами, Таисия повернула к своей двери и остолбенела. По узкому коридору по направлению к ней шел человек, которого она никак не ожидала здесь увидеть.

* * *

На теплоход он почти опоздал. То есть не опоздал, конечно, отправление в полночь, так что оставалось время практически добежать до канадской границы, но вот на ужин, значившийся в программе тура в девять вечера, успел с трудом. Пропустить ужин было бы совсем некстати.

С утра он не позавтракал из-за того, что вдумчиво собирал вещи для круиза, потом рванул в больницу, где с утра была назначена операция. Продлилась она дольше запланированного, так что обед тоже пришлось пропустить, чтобы успеть завершить все намеченные до отъезда дела.

Их круговерть ежедневно затягивала его во временную воронку, не оставляя шанса не только на еду, но и на более важные вещи. Хотя что может быть важнее еды? Отношения? С ними тридцатипятилетнему Ивану Орлову не везло. Отношения требовали времени, даже если встречаешься с все понимающей коллегой по работе. Оказывается, любая женщина, даже та, что носит белый халат и подает тебе инструменты во время операции, периодически хочет наряжаться, ходить в кино, проводить вечера в обнимку перед телевизором и ездить в совместный отпуск.

Вечерами Орлов писал докторскую диссертацию. Если не работал, конечно. И на все эти глупости, съедающие куски жизни совершенно впустую, у него времени не хватало. Он думал, что Маша это понимает, а она, оказывается, просто долго терпела его, как она выразилась, закидоны, потому что любила и ждала, что он изменится.

Изменяться Орлов не хотел. Не считал нужным. У него есть любимая работа, на которой он в прямом смысле слова спасал жизни. И наука, в которой хотелось оставить след, чтобы другим стало спасать жизни немного проще. А все остальное его никогда не интересовало. Нет, никогда – это громко сказано. Интерес к романтической стороне жизни он утратил на четвертом курсе, когда впервые попал на лекцию профессора Лурье.

Лекции и семинары по трансплантологии человеческих органов вообще-то проводились лишь с шестого курса, и на том занятии Орлов оказался совершенно случайно. У него была свободная пара, которую он намеревался провести в кафешке неподалеку от института со своей новой подругой, студенткой шестого курса Мартой Халвицкой. Но Марта прогуливать лекцию Лурье отказалась наотрез, и влюбленный Орлов потащился в аудиторию вместе с ней, чтобы иметь возможность полтора часа гладить круглые коленки Марты.

Про коленки он забыл, как только Лурье взошел на кафедру и открыл рот, и после этого ходил на все его лекции, пропуская собственные занятия, пока профессор не заметил это, не оставил в аудитории после очередной пары и строго не выговорил ему за прогулы.

– Врач, молодой человек, должен быть всесторонне образован. Вот вы сейчас какую лекцию пропускаете?

– По урологии, – честно признался Орлов.

– Скажите, вы собираетесь быть трансплантологом?

– Да. Я мечтаю об этом! – пылко воскликнул двадцатилетний Орлов.

– И как вы собираетесь пересаживать почки, не зная основ урологии? – Профессор смотрел с легкой насмешкой, как много позже уяснил Иван, своей фирменной. – Так что прекратите прогуливать и начните прилежно посещать занятия по расписанию вашего курса. А если увлекаетесь трансплантологией, то приглашаю вас на занятия нашего кружка. Они проходят во внеучебное время, так что урона собственному образованию вы не нанесете.

С того самого момента все свободное время Иван Орлов посвящал трансплантологии человеческих органов, жертвуя ради занятий в кружке и спортом, и развлечениями, и личной жизнью. Девушек он отныне выбирал невзыскательных, если можно так выразиться. Тех, кто легко и быстро соглашался на физиологическую сторону отношений между мужчиной и женщиной, не требуя длительных ухаживаний и изнуряющих реверансов.

Такие девушки Орлову не нравились. И даже не в доступности было дело, а в излишней простоте. Заглядывался он на совсем других женщин – строгих, неприступных, загадочных, вот только на разгадывание их нужно тратить драгоценное время, которого и так не хватало. С пятого курса Ивану пришлось еще и работать. В Ярославле, откуда он был родом, скоропостижно умер отец, и мама-медсестра не могла в одиночку тянуть сына в Москве.

Орлов тогда устроился санитаром в морг, правда, проработал всего пару месяцев, после чего его «повысили», перевели в медбратья. Ему повезло попасть не куда-нибудь, а в институт имени Склифосовского, где практики было столько, что ни один вуз не сравнится. После ночных дежурств он частенько засыпал на лекциях, времени на подготовку к занятиям не хватало, особенно потому, что кружок по трансплантологии он не бросал.

Естественно, Иван грезил ординатурой в институте трансплантологии, но попасть туда не смог. Не прошел по конкурсу, и даже Лурье не помог, потому что не признавал никакого кумовства и блата.

– Отучитесь в другом месте, приобретете опыт, тогда добро пожаловать, – сказал он Орлову, и тот поступил в ординатуру по сердечно-сосудистой хирургии все в том же Склифе, который к тому моменту стал для него практически родным домом.

Своеобразное шефство над Орловым взял заведующий отделением Александр Ермолаев. Иван даже не понимал, чем именно так уж приглянулся своему шефу, но тот никогда не жалел времени, чтобы что-то объяснить, надеясь сделать из «врачебной заготовки» думающего клинициста и кардиохирурга с золотыми руками.

Он даже домой его приглашал. Ермолаев и его семья жили за городом, и Иван любил у них бывать, хотя расходовать драгоценное время на дорогу и светские беседы все также жалел. Он по-прежнему все свое свободное время тратил на мечты о том, чтобы стать трансплантологом, благо в Склифе с этим направлением медицины тоже все было в порядке.

Первую трансплантацию почки здесь провели еще в 2007 году, в 2009-м сделали первую пересадку сердца, а в 2011-м открыли новое отделение, в которое Иван сначала мечтал перевестись, а потом передумал. Его целью был институт трансплантологии и работа с Лурье, вот к ней и нужно идти, не размениваясь на все остальное.

В НИИ имени Склифосовского проводили уникальную пересадку фрагмента тонкого кишечника и первыми в России начали пересаживать легкие. Новым достижением врачей стала аутотрасплантация, в ходе которой у пациента удаляли печень, но не заменяли ее донорской, а продолжали хирургическую работу на органе вне тела: удаляли опухоль или паразитов, реконструировали сосуды, восстанавливали и возвращали печень обратно.

В свободное от своей работы время Орлов следил за этими уникальными хирургическими вмешательствами, разговаривал с проводившими их врачами, попутно «набивая руку» на сердечно-сосудистых операциях. Разумеется, в качестве самостоятельного хирурга его к столу не подпускали, но вот ассистировать Ермолаев на свой страх и риск брал ученика довольно часто. Иван послушно учился, не переставая мечтать о том, что рано или поздно будет участвовать в пересадке сердца. Книгу Кристиана Барнарда он, разумеется, знал наизусть. А уж научные труды Лурье зачитал практически до дыр.

Свою связь с профессором он не разрывал ни на минуту. Тот за успехами своего пылкого последователя следил, разумеется. Не то чтобы пристально, но с неослабевающим интересом. Ивану исполнилось двадцать шесть лет, когда он с отличием окончил ординатуру и остался работать в отделении Ермолаева, втайне от того подав документы на поступление в аспирантуру в институте трансплантологии.

Его увольнение и переход туда Александр Ермолаев почему-то воспринял если не как предательство, то как личное оскорбление точно и перестал поддерживать с Иваном какие бы то ни было отношения. Орлов об этом сожалел, потому что Ермолаев ему нравился. И жена у него была хорошая, всегда норовила одинокого Ивана подкормить, еще и с собой всучить какие-нибудь пирожки.

Старший ермолаевский сын тоже учился на врача, заканчивая тот же Первый мед, что и Орлов. А младшая дочка, как помнилось Ивану, как раз выпускалась из школы, но будущую жизнь медицине посвящать не собиралась, готовилась к поступлению на юридический факультет МГУ. Дочку Орлов помнил смутно, потому что к медицине она отношения не имела. Красивая и забавная барышня, кажется, какое-то время была, как и положено юной девице, в него влюблена, и имя у нее было какое-то интересное, редкое. Как же ее звали? Агриппина? Акулина? Есения?

Орлов и сам не знал, почему в свой последний рабочий день перед отпуском вспомнил вдруг про Ермолаева и его семью. Вот много лет не вспоминал – и вдруг нате. Консультация, обход, истории болезни, потом еще одна консультация. Тяжелый разговор с мамой трехлетнего мальчика, нуждающегося в пересадке донорского сердца. Шанс сделать такую операцию в России практически равен нулю.

После того как в 2012 году внесли поправки в закон «Об основах охраны здоровья граждан», допускающие детское донорство исключительно в случае документально зафиксированной смерти мозга, а также наличия согласия родителей донора, в нашей стране не провели ни одной операции по пересадке органа от умершего ребенка к другому.

А для того, чтобы использовать орган совершеннолетнего донора, малышу требуется набрать не менее тридцати килограммов веса. Он попросту слишком мал, чтобы носить в себе сердце восемнадцатилетнего человека. Альтернативный выход – делать пересадку в другой стране, с менее жесткими требованиями. Вот только сначала нужно найти клинику, встать в очередь и собрать деньги. По нашим меркам, огромные.

С тем, что помочь удается не всем пациентам, особенно детям, Иван Орлов за годы работы так и не смирился. После разговора с отчаявшейся матерью он вышел из кабинета, чувствуя себя то ли больным, то ли опустошенным, и есть не мог – поехал сразу в благотворительный фонд, с которым не так давно сотрудничал, а там задержался допоздна и выехал в Северный порт, имея все шансы опоздать на ужин, о котором теперь истово мечтал.

О предстоящем ему круизе по Оке Орлов вообще думал с необычайным для него воодушевлением. Это был его первый за десять лет отпуск, хотя и не совсем отдых. Дело в том, что в круиз собрался научный руководитель его докторской диссертации академик Лурье. Год назад Леонид Петрович похоронил жену, с которой прожил пятьдесят пять лет, и не то чтобы закис, но заметно сдал.

В свои восемьдесят лет он по-прежнему активно занимался наукой, хотя операции собственноручно проводить перестал, считая это аморальным. Сосредоточился на общем руководстве научным институтом и взращивании научных кадров. Всю зиму он проболел, не вылезая из гриппа, ковида и других вирусных инфекций, следовавших одна за другой, и дети настояли на том, чтобы Леонид Петрович отправился в круиз, чтобы набраться сил и как следует отдохнуть.

Перспектива провести без дела шестнадцать дней деятельную натуру Лурье пугала, а потому он сделал Орлову неожиданное предложение. Отправиться вместе с ним, чтобы без суматохи довести до ума диссертацию, предварительное рассмотрение которой было назначено в первых числах июня. Иван сначала опешил, а потом подумал и согласился. Шестнадцать дней фактически наедине с Лурье, которого не будут дергать и отвлекать на другие дела, это бесценно.

У академика был забронирован сьют с террасой на верхней палубе. Номер триста шесть. Немного подумав, себе Орлов забронировал соседний, триста четвертый, не менее роскошный номер. Точнее, каюту. Он зарабатывал вполне достаточно, чтобы позволить себе такой сибаритский отдых. Впервые за десять лет.

Кроме того, сьюты стоили столько, что предусматривали размещение только крайне респектабельной публики, а это означало, что ночных воплей и алкогольного забытья за стенкой не случится, можно спокойно сосредоточиться на диссертации, высыпаясь по ночам и чередуя работу с экскурсиями по российским городам. И приятно, и полезно.

Главное, что необходимо для того, чтобы внезапный отпуск прошел успешно, это как можно дольше молчать о том, что он врач. Иначе нападут скучающие на отдыхе пожилые дамочки, решившие получить бесплатную консультацию о здоровье. И не объяснишь же, что он кардиохирург, специализирующийся на сложнейших операциях, включая трансплантацию донорских сердец.

Все равно кинутся объяснять про то, что у них трепыхается, ускоряется, замедляется и замирает в груди. А пошлешь куда подальше, пусть и в вежливой форме, так тут же напомнят про клятву Гиппократа. Когда Орлов слышал про клятву Гиппократа, то моментально зверел.

Когда он вбежал на трап теплохода «Звездная страна», часы показывали начало девятого. Ну надо же. Успеет заселиться и даже предстать пред светлые очи шефа перед тем, как отправиться ужинать. В животе заурчало, напоминая, что со вчерашнего вечера он ничего не ел. Что ж, остается надеяться, что еда здесь именно такая, как описано в рекламном буклете. Впрочем, гурманом Орлов не являлся, а потому был уверен, что на шведском столе обязательно найдет, чем утолить голод.

Лурье он обнаружил в зоне ресепшен. Старик, сопровождаемый старшей дочерью и зятем, уже успел получить ключ от каюты.

– Иван Александрович. – При виде Орлова он обрадовался, видимо, чувствуя себя в отпуске не совсем в своей тарелке. Несмотря на долгие годы знакомства, своего ученика, как, впрочем, и всех остальных коллег вокруг, он продолжал называть по имени-отчеству.

Въевшийся в кровь с наукой деонтологией врачебный этикет, будь он неладен. Даже самому себе Иван Александрович Орлов не признавался, что иногда предпочел бы побыть просто Иваном, а то и Ваней, Ванечкой.

– Добрый вечер, Леонид Петрович. Здравствуйте, Марина Леонидовна. – И потом пожал руку зятю академика.

Дочь Лурье он, разумеется, знал. Она тоже работала в их институте, выбрав ту же стезю, что и отец.

– Ой, Иван Александрович, раз вы здесь, то мы с Олегом убегаем, пожалуй. Званы на юбилей сегодня, а до него еще добраться надо. И так уже опоздали. Вы же проследите за папой, правда?

Она улыбнулась самой обворожительной улыбкой, на которую была способна, а Орлов вдруг с раздражением подумал, что отправляя восьмидесятилетнего отца одного в путешествие, о присмотре за ним можно было бы подумать и заранее. Или они и подумали, зная, что Орлов едет вместе с Лурье? Ладно, в конце концов, Леонид Петрович вполне в состоянии сам о себе позаботиться. Такой острый ум еще поискать.

– Марина, Иван Александрович еще не поселился. Донесите мои вещи до каюты и можете быть свободны. А вы, коллега, загляните ко мне, когда расположитесь в своих апартаментах.

– Я буду у вас за стенкой, – засмеялся Орлов, – так что загляну непременно. Вместе на ужин пойдем.

– Я уже в том возрасте, когда есть на ночь вредно. И я стараюсь не нарушать правило не принимать пищу после шести часов вечера.

– А я ужасно голодный. Со вчерашнего вечера ничего не ел, так что ужин не пропущу ни за что. Составьте мне компанию, Леонид Петрович. В конце концов, на теплоходе ужин – часть развлекательной программы. Думаю, нам представят команду и капитана.

– Ладно. Компанию составлю, – согласился академик. – Вечерний чай никто не отменял. Тогда заходите за мной, когда сочтете нужным. Марина, Олег, пойдемте.

Оформление не заняло много времени, так что спустя пять-семь минут Орлов, получив ключи, поднялся на нужную ему верхнюю палубу, остановился, чтобы разобраться, куда, собственно говоря, ему идти, и вдруг увидел молодую женщину, смотрящую на него так, словно она обнаружила привидение.

– Ванечка? – неуверенно произнесла женщина и вдруг стремительно залилась краской. – Ой, простите, Иван Александрович. Это я от неожиданности. Никак не ожидала вас здесь увидеть. Просто мама всегда называла вас Ванечкой, вот у меня и вырвалось.

Мама? Ванечкой? Этим именем Орлова звала только бабушка. Даже мама, вечно уставшая и замотанная, обходилась в лучшем случае Ваней, а когда была им недовольна, звала Иваном, подчеркивая сыновнее несовершенство. Отец же всегда звал его Ванькой.

– Ничего страшного, – произнес он, отчаянно пытаясь вспомнить, откуда она может его знать.

В ее облике действительно было что-то знакомое, хотя и основательно забытое. Высокая, с длинными прямыми волосами, красиво обрамляющими лицо. Цвета глаз не видно, они скрыты за довольно крупными очками. Да, кажется, раньше очков не было. Точно. Она всегда смотрела, не отводя взгляда, и выражение лица у нее было немного дерзкое, с легким вызовом. И ее мать действительно звала его Ванечкой, хотя это и являлось нарушением врачебного этикета, въевшегося в кровь после сдачи экзамена по медицинской этике и деонтологии, будь они неладны.

Орлов с изумлением осознал, что перед ним стоит дочь того самого доктора Ермолаева, ставшего его первым практическим учителем двенадцать лет назад. Ну да, в их первую встречу она была шестнадцатилетней девчонкой, а когда Орлов в последний раз гостил у Ермолаева в загородном доме, незадолго до увольнения, уже студенткой второго курса.

Он тогда как раз признался Ермолаеву, что поступил в аспирантуру и увольняется из Склифа, а тот так сильно расстроился, что наговорил Орлову много неприятных слов. Иван был вынужден быстро собраться и уехать с дачи, а девчонка бежала за ним до калитки, уговаривая не сердиться на папу, который вспыльчив, но отходчив.

– Вы меня не узнаете? – спросила она, покраснев еще больше, хотя это и казалось невозможным.

Ну да, от неловкости. Орлов сразу это понял и вдруг вспомнил ее имя, всплывшее из глубин сознания так естественно, словно он и не силился сделать это сегодня днем.

– Здравствуйте, Таисия, – ответил он. – Вас невозможно не узнать, потому что вы мало изменились. Я просто удивлен, потому что тоже никак не ожидал вас здесь увидеть.

От того, что с первых же минут путешествия он уже встретил пусть и давнюю, но знакомую, Орлов испытал вдруг острую досаду. У него нет времени на воспоминания и досужие разговоры. У него всего две недели, чтобы доработать свою докторскую до блеска, и он не может тратить их на краснеющих девиц, к тому же когда-то явно в него влюбленных.

Да, теперь Орлов точно помнил, что ермолаевская дочка когда-то испытывала по отношению к симпатичному ученику своего отца робкую детскую влюбленность. Впрочем, с тех пор прошло много лет. Сколько ей сейчас? Двадцать восемь? Скорее всего, она давно уже счастливо замужем. Или несчастливо. Впрочем, какая разница.

– Я не буду вам мешать, – каким-то встроенным чутьем она считала эту его внезапную досаду и отреагировала на нее, чуть закусив губу.

Самолюбивая, однако.

– Я не сомневаюсь. – Он галантно склонился в полупоклоне, улыбнулся краешком рта и двинулся в направлении своей каюты, чей номер на двери наконец увидел.

Таисия Ермолаева не могла ему помешать. И помочь тоже не могла. Он забыл про нее сразу, как переступил порог.

* * *

Придя на ужин и увидев накрытые столы, Таисия вдруг остро ощутила, что проголодалась. В желудке заурчало, и она с некоторым опасением оглянулась по сторонам. Не слышит ли кто. Выглядеть смешной ей не хотелось. Но нет, до Таисии Ермолаевой и ее желудка окружающим явно нет никакого дела.

Ресторан, расположенный на носу главной палубы, уже практически наполнился. Отдыхающие рассаживались за столиками, устраивались поудобнее в уютных креслицах. Сквозь панорамное остекление было хорошо видно реку и причалы на ней. До старта в неизведанное, коим, как известно, так богаты путешествия, оставалось почти три часа.

Таисия огляделась по сторонам. Большинство туристов были парами, а то и компаниями, так что выбрать столик для них не составляло труда. А ей куда сесть? Единственным ее знакомым на этом теплоходе, да и то явно не обрадовавшимся встрече, был Ванечка, Иван Орлов, бывший коллега отца, которого тот считал своим учеником.

Когда-то, в прошлой жизни, Таисия была в него немного влюблена. Безнадежно и тайно, разумеется, как всегда бывает с молоденькими девицами, к родителям которых периодически приезжает высокий и красивый молодой человек с открытым приятным лицом, да еще и помешанный на медицине.

Папа всегда говорил, что у Ивана Орлова огромный потенциал и из него выйдет отличный врач. А мама просто благоволила к Ванечке, как она его называла, и норовила угостить его чем-то вкусненьким, да еще и с собой всучить судочек с пирожками или со своим знаменитым ирландским рагу.

Да, фирменным блюдом мамы было именно ирландское рагу, которое наперебой заказывали все приезжающие в дом знакомые. Откуда мама выкопала рецепт национального блюда ирландской кухни, за давностью лет стерлось из памяти, но в ожидании гостей всегда закупалась на рынке свежайшая баранина, а также овощи, а еще петрушка и тмин.

С самого детства Таисия любила Джерома Джерома, а точнее его искрометное произведение «Трое в лодке, не считая собаки». Сначала папа уморительно рассказывал историю, как дядюшка Поджер вешал картину, повторяя ее каждый раз, когда Таисии хотелось послушать про злоключения несчастного неумехи, заливаясь при этом смехом.

Ее-то папа был мастером на все руки, в которых все горело. Александр Ермолаев одинаково виртуозно обходился и со скальпелем, и с рубанком, и с молотком, и с ручной косой. И Таисия всегда втайне гордилась папой, так выгодно отличавшимся от дядюшки Поджера.

К пяти годам она научилась читать, и «Трое в лодке» стали одной из первых самостоятельно прочитанных ею книг, которые они с папой тут же растащили на цитаты. Их Таисия использовала в своем обиходе и по сей день. Путешествие с пахучим сыром, фраза «Сити и не такое сожрет», шутка с поставленной у кровати Джорджа лоханью, фраза про отсутствие родильной горячки, а главное, история с ирландским рагу, для которого Монморанси притащил крысу, неизменно радовали ее, когда она перечитывала эту великую книгу. А делала это Таисия каждый год.

И всегда, когда мама затевалась с приготовлением своего фирменного блюда, дочь неизменно шутливо спрашивала, не надо ли принести крысу. И заливалась хохотом, хотя и признавала, что с годами шутка перестала быть смешной. Иван Орлов ел мамино фирменное рагу с искренним удовольствием, уверяя, что это лучшее блюдо из всех, что он пробовал в жизни. И охотно брал несколько отложенных специально для него порций с собой.