скачать книгу бесплатно
– Молчи, сучка!
Он насиловал ее долго, жестко, пыхтя и сопя, изрыгая ей в лицо вонючий запах алкоголя, немытого рта и дешевых папирос. Потом, выплеснув в нее все свое содержимое, отвалился, как насосавшийся вволю клещ, и сразу уснул, уткнувшись в подушку.
Зинаида, еле дыша от отвращения и гадливости, с трудом сдерживая подступающую тошноту, сползла с дивана и, как была голышом, кинулась в ванную. Там, под ледяным душем, долго терла себя куском какой-то мочалки, валяющейся здесь же. Потом оделась и тихо вышла из квартиры, опасаясь, что мужик опять проснется.
После полудня того дня Зинаида, переодевшись дома, поехала на кладбище. Упала на уже чуть осыпавшийся холмик, замерла в каком-то опустошении, раскинув руки так, будто хотела обнять погибшего мужа. Не плакала, не голосила, не рыдала – пересохло все внутри. Просто бессильно лежала, уткнувшись в холодную землю. Сколько пролежала так, Зина не помнила. Когда совсем стемнело, она встала, отряхнулась и с укором посмотрела на могилу.
– Что ж ты, Алеша, бросил меня здесь? Как ты мог? Пропала я, Алеша. Теперь совсем пропала.
И покатилась ее жизнь вниз еще стремительней! И чем дальше, тем больше.
Она уже не могла остановиться. Выпить хотелось всегда. Организм требовал еще и еще. Без очередной дозы настроение падало, злость и раздражение подступали, ярость брала в плен.
С работы Зинаиду уволили по статье за прогулы. Несколько раз ее подбирали на улице. Она опускалась все ниже, появились морщины вокруг глаз, в волосах полыхнула первая седина.
Жизнь пролетала мимо. Она ничего не замечала, постоянно находясь в плену пьяного угара.
Со дня гибели Алексея прошло три года. Лизе исполнилось семь. Девочка стала замкнутой, скрытной и нелюдимой. Она уже не удивлялась, что мать постоянно пьяна. Уже не пугалась, слыша крики из соседней комнаты, не шарахалась от чужих мужчин, спокойно гуляющих по квартире, не стеснялась их неприкрытой наготы.
Привыкла спать под пьяные песни и крики. Научилась прятаться, есть остатки еды, уходить без спроса из дома, закрывать дверь в своей комнате на крючок. Стала брать у матери деньги без спроса, часто ночевала у соседки, ходила в обносках и притерпелась к косым взглядам и насмешкам сверстников.
Лиза уже и не помнила, когда мать нормально с ней разговаривала, когда ласково гладила ее по голове, готовила обед или ужин. Вставая поутру, девочка мыла тарелки и чашки, убирала мусор, собирала окурки, выносила помои. Потом набирала воды в ведро и мыла затоптанные полы. Соседка, вытирая слезы, помогала ей, тайком подкармливала, покупала вещи.
В детский сад Лиза больше не ходила. После первого столкновения с воспитательницей Зинаида, тогда еще находясь в здравом уме, написала заявление и забрала девочку, соврав заведующей, что они переезжают в деревню. В редкие минуты трезвости Зина приносила соседке немного денег, оставшихся от пенсии на мужа.
– Возьми, теть Галь. Купи Лизке чего-нибудь.
Соседка уже не пыталась ее образумить. Молча брала деньги и прятала глаза, чтобы не видеть изменившееся лицо пьющей женщины. Лизу она жалела, любила, как родную, и всякий раз уговаривала девочку остаться у нее на ночь, опасаясь пьяных материнских собутыльников.
На самом деле было чего бояться. Все чаще стал в квартире оставаться Сергей. Большой, высокий, плечистый, он, пока был трезвый, отличался смирным характером. Лизу не трогал, иногда приносил помятую шоколадку, редко улыбался, показывая желтые кривые зубы. Но выпив, превращался в монстра. Орал, нещадно бил Зину, размахивая огромными кулаками и выплевывая самые грязные матерные слова. Теряя стыд, заваливал Зину на пол и насиловал ее прямо на глазах дочери или собутыльников.
Жизнь превратилась в кошмар. И кошмар этот, наполненный каждодневным ужасом, унижением и грязью, становился в их доме самым обыденным явлением.
На третий год беспутной жизни Зина забеременела. Она даже не сразу поняла, что носит ребенка. А когда осознала, делать аборт было поздно. Живот рос не по дням, а по часам. Время родов неумолимо приближалось.
Сергей, узнав о беременности Зинаиды, просто озверел. Бил ее так, словно месил тесто в кадке, а она, инстинктивно прикрывая живот, лишь извивалась на полу, тихо постанывая.
Лизе было семь, когда в один из таких дней она, громко рыдая, кинулась к матерящемуся пьяному мужчине, ногами бьющему ее беременную мать, и, схватив его за руку, повисла на ней.
– Хватит! Перестань! Не бей маму!
Избитая мать подняла голову и, вытерев ладонью кровь, льющуюся из носа, прошептала, превозмогая боль:
– Уйди, Лиза!
А Сергей, пьяно гогоча, скинул ее с руки и швырнул в коридор.
– Пошла вон, дрянь.
И тогда девочка, не помня себя, задыхаясь от жгучей ненависти к нему и горячей жалости к пропащей матери, забежала на кухню и, схватив большой кухонный нож, выскочила в комнату, истошно вопя:
– Отойди от мамы, гад! Отойди! Не бей ее!
Оторопевший Сергей, не ожидавший сопротивления от этой худой, вечно молчавшей бледной козявки, бросил Зину и, обернувшись к девочке, замахнулся на нее кулаком. Дико закричала Зинаида, и в ту же минуту Лиза, размахнувшись, ткнула ножом в эту ненавистную жирную руку, безжалостно убивающую ее мать.
Отточенное лезвие ножа, коснувшись руки, разрезало ее. Сергей, схватившись за нее второй рукой, замер на мгновение. И это мгновение спасло девочку.
Глава 8
Лиза, бросилась из квартиры как была, в домашних тапках и старом истрепанном халате без двух пуговиц.
Август уже заканчивался, и ночи его были свежи и темны. Девочка неслась по безлюдным улицам, не разбирая дороги. Задыхаясь, чувствуя, как от ужаса колотится сердце, перепрыгивала ограды и бордюры, бежала то по дорожкам, то по газонам. Боясь погони, из последних детских сил боролась за свою жизнь.
Бежала она долго, страх гнал ее по темному городу, хватая за пятки и стуча в висках. Наконец, совершенно обессилев, девочка упала у какой-то высокой ограды на газон. Тяжело дыша и захлебываясь собственным дыханием, рухнула, беспомощно закрыв голову руками.
Наверное, было холодно, но она, разгоряченная бегом и нахлынувшей паникой, этого холода не чувствовала и не замечала. Словно впала в забытье. Голова кружилась, хотелось пить и стучало в висках.
От пережитого ужаса и навалившейся обреченности ей хотелось стать невидимой, исчезнуть, провалиться сквозь землю.
Она то ли бодрствовала, то ли, обессиленная, дремала. И в этом странной полудреме вдруг услышала чьи-то легкие шаги и осознала, что кто-то остановился рядом.
Припав к каменной ограде, девочка съежилась в клубок, сжалась, словно пружина, и медленно подняла голову.
Возле нее стоял невысокий плотный мужчина в длинном платье до пят, на груди его висел крест, волосы с проседью были убраны в хвостик. Незнакомец чуть наклонился, чтобы разглядеть свою находку.
– Кто это здесь? Чья ты?
Лиза, готовая тут же вскочить и бежать дальше, исподлобья глянула на него.
– Ничья.
Мужчина, помолчав, пожал плечами и ласково усмехнулся.
– Ну, ничья так ничья. А чаю хочешь горячего? С булкой, с вареньем.
Девочка сглотнула слюну, сразу наполнившую рот, и, подумав, кивнула.
– Хочу.
– Тогда вставай, – мужчина протянул ей руку.
– Бить будешь? – Лиза недоверчиво отпрянула.
– Господи, – человек в длинном черном платье изменился в лице и перекрестился. – Нет. Никогда. Никто и никогда тебя теперь бить не будет. Веришь?
– Верю, – доверчиво отозвалась Лиза.
Мужчина помог ей встать, и, взяв за руку, повел за собой. Лиза огляделась. В ночной темноте посреди огромного двора высился большой белоснежный храм, увенчанный золоченым крестом, уходящим в темное небо.
– Ух, ты, – девочка с интересом посмотрела ввысь.
– Ты знаешь, что это? – улыбнулся незнакомец.
– Крест. Это церковь?
– Да. Это городское подворье Сосновского мужского монастыря. Ну, пойдем.
Они вошли в небольшой домик, приютившийся за храмом. Мужчина, включив свет, приветливо махнул рукой.
– Проходи.
Откуда-то из глубины дома вышла маленькая заспанная женщина.
– Вы сегодня рано, – она перевела взгляд на девочку. – Вы не один, отец Леонид?
Мужчина поздоровался с женщиной и обернулся к девочке.
– Наверное, нам нужно познакомиться, как думаешь? А то как же чай с незнакомцем пить? – он ласково улыбнулся ей. – Я – отец Леонид. Настоятель монастыря. Сегодня здесь службу буду вести. А это наша хозяюшка Матрена, она у нас самая главная по хозяйственной части здесь.
– Ой, скажете тоже, – смущенно потупилась маленькая женщина и подошла к девочке. – Ну, а тебя, красавица, как звать-величать?
Лиза, внезапно ощутив такую теплую волну умиротворения и спокойствия, робко улыбнулась.
– Лиза.
– Вот и хорошо, Лизонька, – отец Леонид погладил ее по голове. – Имя-то какое у тебя замечательное! Ну, Матренушка, чаем-то напоишь нас?
Женщина захлопотала, засуетилась. Поставила чайник, заварила крепкий чай, расставила на столе, накрытом белоснежной скатертью, чашки с блюдцами, ложечки и салфетки. На середину поставила вазочки с вареньем и медом. Разложила пряники и печенье.
Лиза, усевшись на стул, завороженно следила за ее действиями. Ей, выросшей в бесхозности, запущенности и заброшенности, все сейчас казалось странным: и эта белоснежная скатерть, и эти крошечные ложечки для варенья, и эти синие чашки с блюдцами. Но больше всего ее поразили эти любовно вышитые салфеточки, которые Матрена разложила возле чайных пар.
Опустив глаза, она осторожно глянула на свои грязные руки, на ногти с черной каемкой, на сбитые колени, растоптанные домашние тапки. Отец Леонид, заметив это, мягко тронул ее за плечо.
– Лиза, пойдем покажу, где можно руки вымыть и умыться.
Он довел ее до ванной, дал полотенце и деликатно вышел, а она, намылив руки, стала отчаянно тереть их одну о другую, пытаясь смыть въевшуюся грязь. Потом намылила лицо и, жмурясь от мыла, жгущего глаза, яростно плескала и плескала себе в лицо целые пригоршни воды. Умывшись, Лиза долго задумчиво стояла у белоснежного полотенца, не решаясь его тронуть, но затем уткнулась в него лицом, замерев от блаженства.
Когда же, наконец, она появилась в комнате, Матрена всплеснула руками:
– Лизонька, я уж думала, ты там утонула! Садись, милая, чай стынет.
Девочка присела на стул, оглядела стол и вдруг обернулась к отцу Леониду:
– А где булка? Ты же булку обещал.
– Матрена, что ж ты меня подводишь? – рассмеялся отец Леонид. – Давай-ка булки к столу.
Матрена, посмеиваясь, заспешила к буфету, достала румяные круглые булочки.
– Ой, Лизонька, прости. Я-то привыкла, что отец Леонид до службы ничего не ест, вот и не сообразила. Кушай, милая!
Переглянувшись с Матреной, отец Леонид наклонился к девочке, уплетающей за обе щеки булки вперемешку с вареньем.
– Лиза, а сколько лет тебе?
– Семь, – облизывая ложку, проговорила с набитым ртом девочка.
– Царица небесная! Надо же, – покачала головой Матренушка.
Отец Леонид, тяжело вздохнув, глянул на часы, неторопливо встал.
– Лиза, давай так договоримся. Я сейчас на службу пойду, а ты кушай спокойно, Матрена тебе еще чаю нальет и булки подаст. А потом, если хочешь, поспи. Матрена покажет, где лечь. А я после службы приду, и мы с тобой поговорим, хорошо?
– Прогоните? – испуганно встрепенулась Лиза.
– Нет, деточка. Просто дождись меня, обещаешь?
Лиза настороженно затихла, лихорадочно раздумывая над его предложением, но через уже мгновение доверчиво кивнула.
– Хорошо. Иди.
– Дождешься? – еще раз уточнил отец Леонид.
Лиза вдруг широко улыбнулась, пожалуй, впервые за последние несколько месяцев.
– Да сказала же, подожду! Иди!
Матрена, проводив Леонида, присела возле девочки.
– Лизонька, давай расчешу тебя.
– А ты умеешь? – Лиза, намазывая булку маслом, изумленно обернулась.
– Умею, конечно. Я много, чего умею. Худенькая ты какая! Тебе что, никто косички не заплетал?
– Нет, я сама. Иногда тетя Галя, но редко, – гордо проговорила девочка. – Ну, расчесывай, – милостиво разрешила она, – а потом я спать пойду.
Матрена долго и ласково расчесывала ее спутанные волосы, что-то шепча, осторожно заплетала косички. Закончив, удивленно ахнула, присмотревшись.
– Господи, Лизонька, а глаза-то у тебя какие синие-синие! Я сколько лет живу, а таких глаз никогда не видела!
– Это плохо? – насторожилась девочка.
– Что ты! Это красота неописуемая, редкость божия! Таких глаз ни у кого нет, ты – единственная.
– Ну, ладно, – довольная Лиза облегченно вздохнула. – Пусть тогда будут синие.
Часов в двенадцать дня Лиза проснулась. Открыв глаза, долго лежала в кровати, испытывая непривычное ощущение удовольствия от мягкости подушек, чистоты простыней, простоты и изящества штор, вышитых замысловатыми узорами.
