скачать книгу бесплатно
– Да, но… Тормунд, клянусь тебе, я к ней не прикасался.
– Ты уверен, что тебе ничего не отрезали? – Тормунд повел плечами, как бы не в силах понять подобного сумасбродства. – Ну что ж, теперь ты вольный человек, но если девушка тебе не нужна, то найди себе медведицу. Если мужчина не пользуется своим естеством, оно усыхает – захочешь однажды посикать, а его и нету.
Джон опять-таки не нашел, что ответить. Неудивительно, что в Семи Королевствах вольный народ почти не считают людьми. Они не знают, что такое закон, честь и даже простое приличие. Они постоянно воруют друг у друга, совокупляются, как животные, предпочитая грех честному браку, и населяют мир незаконнорожденными детьми. Но Джон успел уже привязаться к Тормунду, этому мешку вранья и бахвальства, и к Длинному Копью тоже. А Игритт… нет, об Игритт лучше не думать.
Среди одичалых, кроме Тормунда и Длинного Копья, встречаются и другие – вроде Гремучей Рубашки и Плакальщика, которым перерезать человеку глотку все равно что плюнуть. У них есть Харма Собачья Голова – приземистая бочка со щеками, как глыбы белого мяса, ненавидящая собак и убивающая по одной каждые две недели, чтобы нацепить на свое копье свежую голову. Есть безухий магнар Стир, которого собственное племя, тенны, считает скорее богом, чем лордом. Есть маленький, как мышка, Варамир Шестишкурый, ездящий верхом на свирепом белом медведе, в котором будет тринадцать футов росту, если он встанет на задние лапы; и эту пару повсюду сопровождают трое волков и сумеречный кот. Джон встречался с ним только раз и весь покрылся мурашками – и Призрак тоже ощетинился при виде медведя и длинного черного с белым кота.
Есть тут и такие, которые будут почище Варамира: жители крайних северных границ Зачарованного леса; выходцы из укромных долин Клыков Мороза; племена со Стылого Берега, которые ездят в санках из моржовой кости, запрягая в них стаи свирепых собак; страшные людоедские кланы, живущие на речном льду, и пещерные люди, раскрашивающие лица в голубой, пурпурный и зеленый цвет. Джон собственными глазами видел, как Рогоногие шагают в колонне босиком, на подошвах крепких, как вареная кожа. Снарки и грамкины ему пока не попадались, но Тормунд, судя по всему, ест их на ужин.
Половина войска одичалых за всю свою жизнь ни разу даже издали не видела Стену и не слыхала ни слова на общем языке. Но Мансу это не мешает. Он говорит на древнем наречии, а иногда даже поет на нем, перебирая струны лютни и наполняя ночь странной дикой музыкой.
Манс много лет собирал свое огромное разношерстное войско. Он толковал с матерями кланов и магнарами. Завоевывал одну деревню сладкими словами, другую песней, третью мечом. Мирил Харму с Костяным Лордом, Рогоногих с Полуночниками, моржовых людей со Стылого Берега с людоедскими кланами великих ледяных рек. Сир, словно кузнец, машущий молотом, превращал сто кинжалов в одно большое копье, нацеленное в сердце Семи Королевств. У него нет ни короны, ни скипетра, ни одежд из шелка и бархата, но ясно, что Манс – король не только по имени.
Джон примкнул к одичалым по приказу Куорена Полурукого. «Дели с ними дорогу, еду, сражайся с ними рядом, – сказал ему разведчик в ночь перед своей смертью. – И примечай». Джон примечал, но пока что это не принесло ему особой пользы. Полурукий предполагал, что одичалые искали на голых высотах Клыков Мороза некое оружие или волшебство, которое позволило бы им проломить Стену… но если они и нашли нечто подобное, открыто этим Джону никто не хвастался, а Манс не делился с ним своими планами. С той первой ночи Джон и видел-то его только издали.
И убью его, если придется, говорил себе Джон, и эта мысль не доставляла ему радости. Убийство не принесет ему чести и будет стоить собственной жизни. Но он не даст одичалым проломить Стену и обрушиться на Винтерфелл и весь Север, на пустоши и курганы, на Белую Гавань и Каменный Берег, а там и на Перешеек. Вот уже восемь тысяч лет мужчины дома Старков живут и умирают ради того, чтобы защищать свой народ от подобных набегов… и пусть он бастард, в его жилах течет та же кровь. Кроме того, в Винтерфелле до сих пор живут Бран и Рикон, мейстер Лювин, сир Родрик, старая Нэн, Фарлен на псарне, Миккен в кузнице, Гейдж на кухне… все, кого он знал в жизни, все, кого любил, и если Джону придется убить одного человека, даже такого, который вызывает у него восхищение и симпатию, чтобы спасти их от Хармы, Гремучей Рубашки и безухого магнара теннов, то Джон это сделает.
И все же он молил отцовских богов избавить его от этого страшного жребия. Войско движется медленно, обремененное скотом, малыми детьми и скарбом, а снег еще больше затрудняет его продвижение. Но большая часть колонны уже вышла из предгорий и струится по западному берегу Молочной вяло, как мед в холодное зимнее утро, следуя вдоль реки в сердце Зачарованного леса.
А там впереди, как известно Джону, торчит над деревьями Кулак Первых Людей, стан трехсот черных братьев Ночного Дозора, вооруженных, конных и знающих, чего ожидать. Старый Медведь посылал в горы и других разведчиков, кроме Полурукого. Наверняка Джармен Баквел или Торен Смолвуд уже вернулись и доложили, что одичалые двинулись в поход.
Мормонт не побежит, думал Джон. Он слишком стар и слишком далеко зашел, чтобы бежать. Он нанесет удар, как бы враг его ни перевешивал. Скоро Джон услышит звуки боевых рогов и увидит несущихся навстречу всадников в черных плащах, с холодной сталью в руках. Триста человек не могут надеяться, что убьют в сто раз больше врагов, но им это и не понадобится. Даже тысячу нет нужды убивать – довольно будет и одного. Только Манс и держит их вместе.
Король за Стеной делает что может, но одичалые страдают безнадежным отсутствием дисциплины, и это делает их уязвимыми. Кое-где в растянувшейся на многие лиги колонне можно найти бойцов не менее сильных, чем в Дозоре, но добрая треть их сосредоточена на противоположных концах: в авангарде Хармы Собачьей Головы и в диком арьергарде с великанами, зубрами и огнеметами. Еще одна треть следует в середине вместе с Мансом, охраняя повозки, сани и собачьи нарты, везущие основную долю провианта – все, что сохранилось от последнего летнего урожая. Остальные, раскиданные по отрядам Гремучей Рубашки, Ярла, Тормунда и Плакальщика, служат дозорными, фуражирами и погонялами – они носятся вдоль колонны, чтобы придать движению хотя бы видимость порядка.
И, что еще важнее, только один одичалый из ста едет верхом. Старый Медведь пройдет сквозь них, как топор сквозь овсянку, и когда это случится, Мансу придется пустить в дело свой средний отряд, чтобы отвести угрозу. Если он падет в бою, который неминуемо за этим последует, Стена спокойно простоит еще лет сто – так рассудил Джон. Если же нет…
Он согнул и разогнул обожженные пальцы на правой руке. Длинный Коготь был приторочен к седлу, и Джон в любой миг мог взяться за его оплетенную кожей рукоять с каменным эфесом в виде волчьей головы.
Когда они несколько часов спустя добрались до своего отряда, снег повалил еще гуще. Призрак по дороге скрылся в лесу, почуяв добычу. Он вернется, когда они остановятся на ночлег, самое позднее к рассвету. Призрак всегда возвращается, как бы далеко ни убежал… и Игритт, видимо, тоже.
– Ну что, поверил теперь, Джон Сноу? – спросила она, увидев его. – Видел великанов верхом на мамонтах?
– Хар-р! – крикнул Тормунд, не дав Джону ответить. – Ворона влюбился! Хочет жениться на одной из них!
– На великанше? – засмеялся Длинное Копье.
– Нет, на мамонтихе! Хар-р!
Игритт поравнялась с Джоном, который перевел коня на шаг. Она на полфута ниже его, хотя уверяет, что на три года старше, но, сколько бы там ей ни было лет, палец ей в рот не клади. Каменный Змей сразу нарек ее копьеносицей, когда они взяли ее в плен на Воющем перевале. Ее излюбленное оружие – короткий лук из рога и чардрева, но тем не менее она в самом деле копьеносица, воительница. Она немного напоминает Джону его сестренку Арью, хотя Арья гораздо младше ее и, пожалуй, худее. Об Игритт не поймешь, худая она или толстая, столько всего на ней намотано.
– Ты знаешь песню «Последний из великанов»? – спросила Игритт. – Тут нужен голос пониже, чем у меня. – И она запела: – «О-о-о! Я последний из великанов, народ мой исчез навсегда».
– «Когда-то мы правили миром, но те миновали года», – загремел, вторя ей, Тормунд.
– «На смену великим и сильным ничтожный пришел человек», – присоединился к ним Рик Длинное Копье.
– «Он занял леса и долины и выловил рыбу из рек», – гудели великанскими голосами Игритт и Тормунд.
Песню подхватили сыновья Тормунда Торегг и Дормунд, дочь Мунда и все остальные. Копья застучали о кожаные щиты, отбивая такт, и хор грянул:
В горах моих горны пылают
И молот тяжелый стучит,
А я все брожу, одинокий,
Тоскую и плачу навзрыд.
Затравленный, всеми гонимый,
Я слышу собак за спиной —
Ведь мелкий не станет великим,
Чтоб честно сразиться со мной,
Я последний из великанов,
Услышьте же песню мою:
Умрет она вместе со мною
В украденном вами краю.
Игритт допела песню со слезами на щеках.
– О чем ты плачешь? – спросил Джон. – Ведь это только песня. Великанов сотни – я сам видел.
– Сотни, сотни, – огрызнулась она. – Ничего ты не понимаешь, Джон Сноу. Ты… ДЖОН!
Шум крыльев внезапно послышался над самой его головой. Джон обернулся и увидел перед собой голубовато-серые перья. Острые когти вонзились в лицо, и мир наполнился красной болью. Клюв навис над Джоном, не оставляя времени выхватить оружие. Отшатнувшись назад, Джон упустил стремя, конь в панике метнулся вбок, и он почувствовал, что падает. Орел продолжал терзать его когтями, крича и хлопая крыльями. Мир перевернулся вверх ногами в хаосе перьев, лошадиной шерсти и крови, и земля рванулась навстречу.
Опомнившись, он сообразил, что лежит ничком со ртом, полным грязи и крови, а Игритт стоит на коленях с костяным кинжалом в руке, прикрывая его собой. Крылья еще шумели, но орел уже скрылся из виду. Мир стал наполовину черным.
– Глаз, – в испуге сказал Джон, потянувшись рукой к лицу.
– Это только кровь, Джон Сноу. Глаз цел, он только кожу с тебя содрал.
Лицо горело. Джон, протирая от крови левый глаз, видел правым орущего Тормунда. Потом застучали копыта, закричали чьи-то голоса и заклацали старые сухие кости.
– Эй ты, Костяной Мешок, – рявкнул Тормунд, – отзови свою паскудную птицу!
– Паскудная птица – это твоя ворона! – крикнул в ответ Гремучая Рубашка. – Валяется весь изодранный, точно паршивый пес! – Орел уселся на пробитый череп великана, служивший Костяному Лорду шлемом. – Я приехал за ним.
– Ну так бери его, – сказал Тормунд, – только сначала достань меч, потому что я достану свой. На этот раз я сам выварю в котле твои кости, а череп возьму вместо ночного горшка. Хар-р!
– Когда я проткну тебе брюхо и выпущу воздух, ты станешь меньше этой вот девчонки. Отойди, не то я скажу Мансу.
– Так это Манс его требует? – встав, спросила Игритт.
– А я что толкую? Пускай поднимается на свои черные ноги.
– Ступай тогда, раз Манс зовет, – нахмурился Тормунд.
Игритт помогла Джону встать.
– Из него кровь хлещет, как из резаной свиньи. Поглядите, что с ним сделал Оре?лл.
Способна ли птица так ненавидеть? Джон убил одичалого по имени Орелл, но часть души убитого перешла в орла. Золотые глаза смотрели на Джона с холодной злобой.
– Иду, – сказал Джон. Кровь продолжала течь, заливая глаз, и щека горела огнем. Джон потрогал лицо, и его черная перчатка стала красной. – Только коня поймаю. – Призрак был нужен ему больше, чем конь, но волк еще не вернулся. Может быть, он теперь за много лиг отсюда и гложет убитого им лося. Пожалуй, оно и к лучшему.
Когда Джон подошел, конек шарахнулся от него, испугавшись крови, но Джон успокоил его тихими словами и поймал за узду. Сев в седло, он справился с приступом головокружения. Надо бы перевязать рану, но это потом. Пусть Король за Стеной посмотрит, что со мной сделал его орел. Размяв пальцы правой руки, Джон повесил Длинный Коготь за спину и подъехал к Костяному Лорду. Игритт со свирепым видом ждала, сидя на своем коне.
– Я тоже поеду.
– Убирайся. – Костяной Лорд громыхнул своим панцирем. – Меня послали за вороной, тебе там делать нечего.
– Я вольная женщина и еду, куда хочу.
Ветер швырнул снег в глаза Джону, и он почувствовал, как кровь замерзает на лице.
– Ну что, болтать будем или поедем?
– Едем, – сказал Костяной Лорд.
Они проскакали около двух миль вдоль колонны, сквозь летящий снег, проехали через скопище обозных кибиток и перебрались через Молочную в месте, где она закладывала большую излучину к востоку. Лошади проламывали копытами тонкий лед на мелководье. У восточного берега река была глубже, метель еще сильнее, и даже ветер казался более холодным. Над лесом уже сгущалась ночь.
Но даже в метель белый холм, возвышающийся над деревьями, нельзя было спутать ни с чем. Кулак Первых Людей. Сверху донесся крик орла. Ворон каркнул с гвардейской сосны, увидев всадников. Что со Старым Медведем? Атаковал он или нет? Вместо лязга стали и гула летящих стрел Джон слышал только хруст подмерзшего наста под копытами коней.
Они молча проехали вокруг холма к южному склону, где подъем был легче. Там, у подножия, Джон увидел наполовину заметенный снегом труп лошади. Внутренности вывалились из ее живота, как мерзлые змеи, одной ноги недоставало. Волки, первым делом подумал Джон, но тут же понял, что ошибается. Волки съедают добычу целиком.
На склоне валялись другие мертвые лошади с вывернутыми ногами и выпученными в смертном ужасе глазами. Одичалые, кишащие вокруг, как мухи, снимали седла, уздечки, котомки, броню и разделывали туши каменными топорами.
– Наверх, – скомандовал Гремучая Рубашка. – Манс там.
У кольцевой стены они спешились и прошли через узкий пролом. На колья, которые Старый Медведь поставил у каждого входа, был насажен мохнатый бурый конек. Он пытался убежать, а не войти внутрь, понял Джон. Всадника нигде не было видно.
Внутри дело обстояло еще хуже… Джон никогда еще не видел, чтобы снег был розовым. Ветер свирепствовал, колебля его тяжелый овчинный плащ. Вороны перелетали с одной мертвой лошади на другую. Дикие птицы или вороны Дозора? Где-то теперь бедняга Сэм и что с ним сталось?
Под ногами хрустела замерзшая кровь. Одичалые сняли с лошадей всю сталь и кожу, даже подковы содрали. Несколько человек обшаривали поклажу, ища съестное или оружие. Труп одной из собак Четта лежал в густой луже стынущей крови.
В дальнем конце лагеря еще стояли палатки – там они и нашли Манса. Под рваным, зашитым красным шелком плащом на нем была черная кольчуга и мохнатые меховые штаны, на голове шлем из бронзы и железа с крыльями ворона на висках. Его окружали Ярл, Харма, Стир и Варамир Шестишкурый с волками и сумеречным котом.
Манс встретил Джона мрачным и холодным взглядом.
– Что у тебя с лицом?
– Орелл хотел выклевать ему глаз, – сказала Игритт.
– Я его спрашиваю, а не тебя. Он что, язык проглотил? Может, оно и к лучшему – меньше наврет.
Магнар Стир вытащил длинный нож.
– Авось одним глазом он будет видеть яснее, чем двумя.
– Хочешь сохранить глаз, Джон? – спросил Король за Стеной. – Тогда расскажи, сколько их было. И на этот раз постарайся говорить правду, бастард из Винтерфелла.
У Джона пересохло в горле.
– Милорд, что здесь слу…
– Я не твой лорд, а что здесь случилось, ясно и так. Твои братья мертвы. Вопрос в том, сколько их было.
Снег хлестал в изодранное лицо Джона, мешая думать. «Ты не должен колебаться, что бы от тебя ни потребовали», – сказал ему Куорен. Слова застревали в горле, но Джон заставил себя выговорить:
– Нас было триста человек.
– Нас? – резко повторил Манс.
– Их. – Ты не должен колебаться, сказал Куорен, – отчего же ему так скверно? – Двести человек из Черного Замка и сотня из Сумеречной Башни.
– Эта песня правдивее той, которую ты пел в моем шатре. Сколько лошадей мы нашли? – спросил Манс, обращаясь к Харме.
– Больше сотни, но меньше двухсот, – ответила она. – На восточной стороне под снегом есть еще – не знаю, сколько. – Позади Хармы стоял ее знаменосец с собачьей головой на шесте, совсем свежей – из нее еще капала кровь.
– Ты не должен был лгать мне, Джон Сноу, – сказал Манс.
– Да… знаю. – Что еще он мог сказать?
Король одичалых смотрел ему прямо в глаза.
– Кто здесь командовал? Говори правду. Риккер? Смолвуд? Уж точно не Уитерс, этот слишком немощен. Чья это палатка?
Джон чувствовал, что и так уже сказал слишком много.
– Значит, вы не нашли его тела?
Харма презрительно фыркнула, пустив пар из ноздрей.
– Ох и дураки же эти черные вороны.
– Если ты еще раз ответишь мне на вопрос вопросом, я отдам тебя моему Костяному Лорду, – пообещал Манс и подступил к Джону вплотную. – Кто ими командовал?
«Вот сейчас, – подумал Джон, переместив руку поближе к рукояти Длинного Когтя. – Если я промолчу…»
– Если ты схватишься за свой бастардный меч[3 - клинок из стали с крупнозернистой структурой.], я снесу твою бастардову голову, – предупредил Манс. – Мое терпение на исходе, ворона.
– Скажи, – вмешалась Игритт. – Кто бы он ни был, он все равно мертв.
Джон нахмурился, заставив лопнуть корку подсохшей крови на щеке. Как это, оказывается, тяжело. Можно ли изображать предателя, не став им на деле? Куорен об этом ничего не сказал, но второй шаг всегда легче первого.
– Старый Медведь.
– Сам старик? – недоверчиво молвила Харма. – Кто же остался командовать в Черном Замке?
– Боуэн Мурш. – На этот раз Джон не стал тянуть с ответом. «Ты не должен колебаться, чего бы от тебя ни потребовали».
– Если так, то война нами выиграна, – засмеялся Манс. – Боуэн лучше умеет считать мечи, чем пользоваться ими.
