скачать книгу бесплатно
ВЫБОР. Невидимая Связь
Пиер Мартен
Любовь творит чудеса, но иногда за это приходится расплачиваться не только кровью.Теперь уже не возможно спрятать свою внутреннюю силу, всё стало слишком очевидно. Преследователи снова наступают на пятки и готовы к реализации своих наихудших корыстных планов.
ВЫБОР
Невидимая Связь
Пиер Мартен
© Пиер Мартен, 2021
ISBN 978-5-0055-1034-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Невидимая Связь
Прошло 18 лет, с тех пор как Сэм с Натали и Тиган скрылись от своих преследователей. Тиган уже заканчивала колледж и её чувства задавали ей всё больше вопросов. Толькоо одна мысль, что она не такая, как все, не покидала её. А тут ещё подготовка к выпускному балу. Она и подумать не могла, что за этот короткий промежуток времени, жизнь её кардинально изменится. Она станет совсем взрослой, пройдя через любовь, кровь и преследования и на этот раз сделает свой выбор.
ЧАСТЬ 2
ВЫБОР
Глава 1 – Тиган
Если брать в общем, то я – человек. По крайней мере, так мне говорили. И всё же я не всегда чувствую себя нормальным, во всех смыслах, человеком. Но, опять же, кто из старшеклассников чувствует себя вообще человеком? Моя подруга Саманта говорит мне, что она тоже не чувствует себя нормальной, а ведь она пришла в этот мир как и большинство, старомодным способом. Может быть, я чувствовала бы себя более нормальной, если бы у меня была пара на выпускной.
Олдтаун, штат Мэн, – это место, где я прожила большую часть своей жизни. Я не помню своего раннего детства, которое, как мне сказали, было довольно интересным. Мама говорит, что я была счастливым ребёнком, а папа время от времени ласково называет меня Вонючкой. Не знаю, как я должна себя при этом чувствовать. Мама всегда ругает его и тут же прощает на одном дыхании.
Я родилась с даром, или так они это называют. Дядя Хэнк же называет это моей силой. Я никогда не давала ей названия и обычно считаю эту силу скорее неприятной. Она циркулирует в моём сознании, ограждённая барьерами, которые я построила, чтобы она не вытекала при самом простом прикосновении. Я научилась сознательно держать эту силу в стабильном состоянии внутри себя. Другие же находят это удивительным, хотя я пока не видела в этом никакой пользы. Думаю, наверно это как будто быть рок-звездой. Ты играешь всю эту прекрасную музыку, но сам её почти не слышишь, потому что усилители уже испортили твои уши.
Мой мир наполнен музыкой, которую слышу только я. Это не совсем звук в том смысле, в котором его воспринимают уши, это скорее бомбардировка волн, которые движутся в меня и через меня. Я знаю, что это люди и это их грохот, такой давящий и бесполезный. Я научилась отфильтровывать его из своей жизни, игнорируя то, что я не понимаю, и позволяя этому пройти мимо, не трогая и не задумываясь над этим. Некоторые ритмы я очень хорошо знаю и не игнорирую, хотя могу, если захочу.
Мой младший брат Зейн считает, что это большая сила. Конечно, он также считает, что дядя Хэнк всегда и во всём прав. Я уверена, что это как-то связано с подарками, которые дядя Хэнк приносит во время своих визитов. Я сблизилась с Зейном, когда он был ещё в утробе моей матери. Папа сказал мне, что это было самое удивительное чувство, которое он когда-либо испытывал, но, конечно, я была слишком мала, чтобы помнить всё это. Я всё думаю, не достигла ли я пика уже в годовалом возрасте, и что с тех пор всё уже пошло по наклонной.
Привязанность очень похожа на узнавание голоса. Среди какофонии я могу найти тех, кого хорошо знаю. Чем лучше я их знаю, тем легче их найти и тем труднее их блокировать. У каждого из них свой уникальный набор ритмов. Прикасаясь к кому-то новому, я могу, если захочу, синхронизировать свою музыку с его музыкой. Волны становятся более выражены, когда я прикасаюсь, что позволяет мне легко отделить их от постороннего шума. Дядя Хэнк считает, что моё прикосновение усиливает этот резонанс. А я просто знаю, что это позволяет мне выделить их из мира шума.
Я никогда не синхронизируюсь с другими. Моя семья – это голоса, которые я знаю лучше всего, и я предпочитаю, чтобы так и было. Маме иногда требуется смена стиля, но она всё же больше любит кантри. Музыка Зейна более быстрая, с лёгким стаккато. Для синхронизации же с Папой, почти не требуется усилий. Наши эманации почти одинаковы, общаться с ним так же легко, как и дышать. Он, как уютное одеяло накрывает мой разум когда мы течём вместе. Как будто я создана для него. Создана – хорошее слово для объяснения того, чем, или кем я являюсь.
«Давай, Тигс, – умолял Зейн, – мама сказала, что я могу пойти, если ты меня отвезёшь». Зейн сократил моё имя с Тиган до Тигс, когда ему было два года. Мне также не нравилось, что некоторые мои друзья тоже его сократили. У Зейна были друзья, с которыми он хотел встретиться в торговом центре в Бангоре. Конечно, это означало, что мне придется посидеть с ними, пока он не закончит. Я бы отказалась, но я чувствовала, как сильно он этого хочет. Какие бы барьеры я ни строила, моя семья всегда могла просочиться сквозь них, когда я теряла концентрацию. Это было настоящей неприятностью для меня.
«Ты будешь мне должен», – сказала я. С таким же успехом я могла бы дать ему миллион долларов, но я почувствовала, как его радость вошла в меня. Ладно, это не было уж такой неприятностью. Возможно, я могла бы выменять эту радость на, скажем чтобы он выполнял некоторые мои обязанности по дому.
Ну да ладно. Я наблюдала, как его светлые волосы подпрыгивали, когда он бежал наверх, чтобы собраться. Это была странная стрижка, коротко подстриженная вокруг ушей и шеи, но более длинная на макушке, так что её можно было разделить посередине.
«Наверное, кто-то сказал «да», – сказала мама, выходя из кухни. Она всегда работала дома, когда у нас были каникулы в школе. Не то чтобы нам нужен был кто то взрослый, просто это была привычка, которую она сохранила с тех пор, как мы были ещё маленькие.
«В этом доме нет секретов», – сказала я, позволяя ей снова стать занудой. Мама наклонилась, проходя мимо, и поцеловала меня в лоб. И в то же время я почувствовала её любовь, смешанную с гордостью. Я хотела возненавидеть это вторжение, но мне было приятно. Мне действительно нужно было закончить школу и отправиться в самостоятельное плавание. Мне нужно было быть одной, чтобы понять, кто я есть, без постоянного вторжения из вне.
«Я рада, что ты присматриваешь за ним», – сказала мама. «Он всегда сначала „делает“, а потом уже думает. Когда же ты рядом, он начинает больше думать».
«Вот так я и провожу своё время», – пожаловалась я, – «размышляя». Мама остановилась и повернулась ко мне. Она отращивала длинные волосы. Не такие длинные, как у меня, но выше плеч. Я думаю, что она красила их в тёмный цвет, пытаясь побороть седину.
«Я слышу немного жалости к себе?» спросила мама. Её улыбка обезоружила мою очередную жалобу. Она обогнула диван и села рядом со мной. Я не была готова к разговору между матерью и дочерью, но я хотела пожаловаться.
«У Зейна больше планов, чем у меня, – сказала я, – больше друзей, больше дел. А у меня ничего нет. Может быть, я стану отшельницей или уйду в монастырь».
«Уже сдаёшься в восемнадцать лет», – поддразнила меня мама. Её рука обхватила моё плечо и притянула меня к себе.
«Это не смешно, – сказала я, выражая своё отвращение, хотя должна была держать его при себе, – я стану одной из тех кошатниц, которых показывают в новостях». Я была старше своего свидетельства о рождении. Мой день рождения был перенесен на два с половиной месяца вперед от моего фактического рождения. Мы скрывались, и изменение даты помогло сохранить мою личность в тайне. Это было сделано для того, чтобы сделать запросы к базе данных менее эффективными.
«У тебя всё ещё нет пары?» спросила мама. Я почувствовала её сочувствие и была рада, что в нём не было жалости. Жалость разозлила бы меня, а я не хотела злиться. Я хотела быть грустной.
«Я буду единственной без пары», – вздохнула я, – «обречённой на стол неудачников выпускного бала». Я почувствовала прилив любви со стороны папы. Его не было в городе, он уехал по делам, и моя грусть сразу улетучилась. Он мог быть за миллион миль от меня, а я всегда чувствовала его. Я сосредоточилась и заблокировала его связь. Он разрушал прекрасно проведенное время страдания. Я не хотела довольствоваться тем, что мне выпало в жизни; я хотела большего.
«Времени ещё предостаточно, – сказала мама, – да и ты всегда можешь попросить кого-нибудь сама». Я закатила глаза.
«Женщины не просят мужчин, – сказала я, – это только подтвердит, что я в отчаянии. Посмотри на одиночку, умоляющего о свидании». Я наверно через чур размахивала руками, но я была в небольшой ярости.
«Твой отец тоже никогда бы не попросил меня», – сказала мама. «Некоторых мужчин нужно немного подтолкнуть. В наше время нет ничего плохого в том, что женщина спрашивает мужчину». Ей было легко говорить. У неё была любовь всей её жизни. Родители всегда притворялись, что всё легко, когда их жизнь только налаживалась. Моя жизнь казалось мне была неустроенной, и я уж точно никак не смогла бы пригласить парня на выпускной бал.
«Да, наверное», – солгала я. «Просто это должно работать по другому». Саманта отказала одному парню, а затем приняла просьбу Джина. Она переполняла меня, заставляя чувствовать себя некрасивой и нежеланной. Я, конечно, была рада за неё или что то вроде того. Но было бы лучше для всех, если бы какой-нибудь парень просто попросил сам.
«Если бы жизнь была идеальной, нам бы не пришлось менять имя и прятаться здесь, в штате Мэн, – сказала мама, – всегда есть что-то, что подбрасывает гаечный ключ в работу. То, как мы справляемся с этими вещами и определяет нас». Я не стала закатывать глаза, как мне хотелось, т.к. это оскорбило бы её. Она и понятия не имела, как это плохо чувствовать себя нежеланной. Поправлюсь, нежеланным для людей за пределами моей семьи. Я чувствую себя почти невидимкой для своих сверстников.
«У Саманты свидание», – жаловалась я. «Как я могу появиться без пары?».
«Ты отрезала своего отца», – перебила мама. Её улыбка была прощающей: «Значит это действительно тебя очень беспокоит».
«Папа заставляет меня забыть о том, что я нежеланна», – призналась я.
«Ты далеко не нежеланная, – сказала мама, притягивая меня крепче, – я уверена, что если бы ты попросила кого-нибудь, он бы с радостью согласился. Наверное, куча мальчиков пытаются набраться смелости и спросить тебя». Я рухнула в её объятия.
«Тогда почему они не делают этого?» сказала я и мои глаза налились слезьми.
«Их страх не меньше, чем твой», – прошептала мама, поглаживая мои волосы. «Мысль о том, что ты скажешь им „нет“, – это сокрушительный удар».
«Целых два мальчика попросили Саманту», – возразила я.
«Она не такая умная, как ты», – продолжала мама. «Мальчики боятся того, что может сказать умная девочка. У мужчин есть проблема с тем, чтобы не быть выше других и они не всегда понимают, что внутри все мы просто люди».
«Ты уговариваешь меня вести себя глупо?» спросила я. Мама засмеялась и поцеловала меня в лоб. Мне понравился этот смех, он был мягким и призванным парировать моё заявление. Я прижалась ещё сильнее, чего не делала уже несколько лет. Я чувствовала, как маме это нравится.
«Никогда не будь тем, кем ты не являешься», – тихо сказала мама. «Уверена, там есть человек, который ждёт встречи с тобой, но ты можешь не найти его завтра, на следующей неделе или через год. Просто поверь мне, что он там чувствует себя одиноким и ждёт тебя, чтобы наполнить свою жизнь. Когда ты найдёшь его, у тебя должно хватить смелости сказать ему об этом».
«А что, если он не хочет такого урода?» сказала я. Эта мысль пришла так быстро, что я не успела её сдержать. Долгие годы моя так называемая сила разъедала меня. Я была уникальна в этом мире, мне суждено было плыть сквозь него как аномалия. В одиночестве.
«Моя милая девочка, – сказала мама, её глаза стали такими же влажными, как мои, – ты не урод и никогда им не будешь. У тебя больше любви, чем у кого-либо. Там есть кто-то; тебе просто нужно найти его и спустить его шины». Я наполовину плакала, наполовину смеялась над её словами. Папа рассказывал нам историю моей покойной бабушки о том, как она встретила своего мужа, моего дедушку-курьера, чьи шины она тайно спустила, чтобы уговорить его остаться на некоторое время.
«Ты хочешь, чтобы я играла грязно», – сказала я, моя улыбка поползла к моим слезящимся глазам.
«Конечно, – сказала мама, вытирая глаза, – мужчины могут быть идиотами, когда дело касается женщин, но с нашей помощью они быстро учатся. И твой отец не был исключением».
«Таких мужчин, как папа, не так уж много», – вздохнула я.
«Нет», – сказала мама, улыбаясь тому, чего я не хотела знать, – «но есть кто-то, кто однажды будет держать твоё сердце крепче, чем твой отец». Мне нравилась идея найти кого-то, кого я могла бы любить и быть любимой. Меня уже несколько раз целовали, и я находила это довольно приятным. Это не было похоже на то, о чём я читала. И уж точно не сравнится со страстью, которую я видела в кино. Возможно, мне следовало бы не ограничиваться только поцелуями. Я была уверена, что мне чего-то не хватает.
«Вы уже закончили?» позвал Зейн с верхней ступеньки лестницы. Я покраснела и вытерла глаза. Это полный отстой, когда я забываю закрывать его от своего настроения. Я знала, что он хочет отправиться в путь, где его ждут друзья и захватывающая жизнь.
«Да», – крикнула я в ответ. Мама снова поцеловала меня в лоб и отпустила. Её улыбка была так же важна, как и её поцелуй. Ничего не было решено, но я чувствовала себя уже немного лучше. Хорошо было знать, что мужчины глупы. Почему-то для меня было важно знать, что они равны мне.
…………..
«Если я скажу тебе кое-что, ты обещаешь не сердиться?» спросил Зейн, пристегивая ремень безопасности. Я огляделась, нажимая на кнопку запуска. На его лице было выражение «я сделал что-то и я сожалею». Такое же выражение, когда папа заставил его сказать мне, что это он пролил чернила на платье моей куклы American Girl в пятом классе.
«Нет», – сказала я и серьезно сказала. Я остановила машину у подъезда.
«Я слышал, что ты сказала маме», – всё равно сказал Зейн, потом его голос перешел на шепот, – «а потом я почувствовал это».
«Ну и что, – чуть не заорала я, – как будто у вас никогда не бывает проблем. Ты должен заниматься своими чёртовыми делами».
«Ты знаешь, что я не могу», – сказал Зейн, – «я же не могу это остановить». Моя связь с семьей превратилась в принцип «всё или ничего». Любые чувства, выходящие за рамки нормы, громко заявляли о себе.
«Прости».
«Это моя вина», – сказал Зейн, глядя на свои ноги. Я почувствовала его стыд и сожаление.
«Что, – сказала я, пытаясь не забывать смотреть на дорогу, – что я слишком странная, чтобы со мной встречаться?»
«Нет, – заикнулся Зейн, – то есть да, но не потому, что ты странная».
«О чём ты болтаешь?»
«Мейсон Кроуфорд спрашивал меня о тебе», – сказал Зейн.
«Он придурок», – быстро сказала я. Мейсона интересовал только Мейсон. Однажды он проник в школу, чтобы посмотреть на предстоящую контрольную по математике. Все знали, что он это сделал, но он обвинил во всем Леви Паттерсона, первокурсника, который помог ему. Леви был немедленно исключен и попал в частную школу.
«И он не первый, кто спрашивает», – признался Зейн.
«О чём спрашивает?»
«О тебе», – подстраховался Зейн.
«А что насчёт меня?»
«Парни спрашивают меня о тебе», – ответил Зейн. «Они думают, что я контролирую твой социальный календарь или что-то в этом роде».
«О чём спрашивают?» повторил я, глядя на Зейна.
«Дорогу», – быстро сказал Зейн, указывая вперед. Я посмотрела назад и выпрямила машину. Я сделала глубокий вдох и снова повторила свой вопрос.
«Они хотят знать кое-что, – сказал Зейн, – например, есть ли у тебя ко нибудь. Мне не нравится, как они это говорят, поэтому я как бы отмахиваюсь от них».
«Что ты сказал?» спросила я, размышляя, стоит ли мне злиться.
«Мейсон спросил, есть ли у тебя пара на выпускной», – сказал Зейн, затем он посмотрел в пассажирское окно и пробормотал что-то, чего я не поняла. Я чувствовала беспокойство Зейна. Оно было таким же, как будто он снова пролил чернила на платье моей куклы.
«Зейн?»
«Я сказал ему, что у тебя свидание», – сказал Зейн.
«И что?» сказала я, «он придурок».
«Он как бы обошёл школу», – сказал Зейн. Он стиснул зубы и оглянулся на меня.
«Что он спрашивал обо мне?»
«Что у тебя уже есть пара», – признался Зейн. Злость, смешанная с облегчением, быстро наполнила меня. Злость на то, что я осталась без пары из-за брата, и облегчение от того, что я не была изгоем в обществе. «Дорога!» крикнул Зейн.
Мои глаза расфокусировались, и я вернула машину через осевую линию на свою полосу. Миллион чувств пробежало через меня, и я потеряла концентрацию. Я почувствовало, как чувства моего отца смешиваются с моими собственными, стабилизируя ход моих мыслей. Гнев уменьшился.
«Мысль о том, что Мейсон может заговорить с тобой…» сказал Зейн, «ну, я хотел ударить его». Я глубоко вздохнула и сосредоточилась на дороге.
«Он бы убил тебя», – сказала я. Мейсон был звездой футбольной команды. Одна из причин, по которой школа не стала слишком глубоко изучать дело о взломе.
«Я солгал», – признался Зейн. «Я не думал, что деломожет зайти так далеко. Они не должны были спрашивать меня о тебе». Я чувствовала противоречие в его мыслях. Он хотел всё исправить и в то же время повторить это снова. Какие бы проблемы у нас ни были, Зейн и я были братом и сестрой. Намного ближе, чем большинство, благодаря моей силе.
«В следующий раз, – сказала я так спокойно, как только могла, – говори мне, когда происходит такая ерунда».
«Извини».
«С кем, ты сказал, я иду?» спросила я.
«С каким-то парнем из колледжа», – ответил Зейн, – «он намного больше Мейсона». Мне пришлось рассмеяться. Мой брат защищал меня как мог, а теперь у меня был воображаемый парень, похожий на Франкенштейна. «Я не хотел, чтобы он подумал, что у него есть малейший шанс», – добавил Зейн в свою защиту.
«Он и не подумал», – сказала я, когда мое дыхание восстановилось, – «и спасибо тебе».
«Ты не злишься?»
«Я просто в ярости», – сказала я, – «и в тоже время благодарна». Как я могла держать это против него? Я не могла, а тем более с силой моего отца во мне. Мне действительно нужна была пара на выпускной, но ещё больше мне нужен был верный брат.
«Ты знаешь, что маме не нравится, когда ты блокируешь папу», – сказал Зейн почти без обиняков. Он почувствовал, что я снова впускаю отца.
«Она никогда ничего мне не говорила, – сказала я, – я делаю это только тогда, когда хочу почувствовать только себя. Иногда это трудно, быть со всеми».
«Маме нравится чувствовать папу», – сказал Зейн с глупой улыбкой. «Когда ты блокируешь его, ты блокируешь и её от него».
«Какая мерзость», – сказала я, представляя, на что он намекает.
