скачать книгу бесплатно
Репортеры, прочистив горло, достали свои блокноты и карандаши.
– Итак, что вы хотите узнать? – любезно спросил мистер Мейер.
– Э, – промямлил старший из газетчиков, – просто дайте какую-нибудь информацию, которая может заинтересовать наших читателей, мистер Мейер.
Он говорил мягким сипловатым голосом с легким акцентом. На вид это был скромный и цветущий юноша.
– Разумеется, – кивнул мистер Мейер. – Я хочу сказать, что у вас замечательная страна…
Репортеры застрочили в блокнотах набросок статьи с примерным заголовком: «Восторженные впечатления гостя о Новой Зеландии».
В дверь вошли женщина и двое молодых людей. Это были австралийцы, принимавшие участие во втором спектакле и для этого присоединившиеся к труппе. Мэйсон отвел их на сцену, кивнул на Гаскойна, ругавшегося с главным механиком, и предоставил дальше действовать самостоятельно.
На сцене между тем возводили декорации. Прежнюю конструкцию – классические колонны и фасад дворца – мгновенно сложили и унесли на склад. Вместо нее, словно карточный домик, на подмостках стали складываться стены нарисованной гостиной. Тук-тук, – бодро стучали молотки, вбивая клинья в деревянные опоры.
– Нам не нужен этот навес, – буркнул Гаскойн.
– Убрать навес, Берт! – громко крикнул главный механик.
– Убрать навес, – повторил голос сверху.
Расписанные холсты, скрывавшие внутренности верхней галереи, один за другим исчезли из виду.
– Теперь потолок.
Где-то в городе пробили башенные часы – одиннадцать часов. Члены труппы начали собираться в театре и расходиться по гримерным. Общий сбор был назначен на половину двенадцатого. Гаскойн заметил чету австралийцев и направился к ним через всю сцену. Он стал рассказывать актерам об их ролях. У него был дружелюбный голос и приятные манеры. Австралийцы, наслышанные о британском высокомерии, понемногу начали оттаивать. Гаскойн сказал, что им надо переодеться. Время от времени он кричал в сторону:
– Фред, пора заканчивать: через десять минут нам понадобится сцена.
– Я еще не готов, мистер Гаскойн.
– Но ты должен быть готов! Что там стряслось?
Он вернулся на сцену. Сверху послышался звук пилы.
Гаскойн задрал голову:
– Ты что там делаешь?
Наверху ответили что-то неразборчивое.
– Фред, через десять минут чтобы духу твоего тут не было. Мне надо репетировать с людьми, которые четыре недели не были на сцене. Занавес поднимется сегодня вечером. Сегодня! Думаешь, мы можем работать на лесопилке? Что он там делает?
– Он устанавливает мачту, – ответил главный механик. – Без этого нельзя. В этом чертовом театре…
Он ушел, погромыхивая инструментом. Действие второго акта происходило на борту яхты. Декорации были сложными. Требовалось установить нижнюю часть мачты с «достоверными» веревочными лестницами. Все это делалось из верхней рабочей галереи. Гаскойн и главный механик уставились на потолок.
– Мы поставили мачту, – объяснил механик, – но для этой сцены она оказалась слишком высокой. Пришлось ее отпиливать. Берт, ты установил противовес?
Словно в ответ на этот вопрос сверху на них рухнуло что-то огромное и тяжелое. С оглушительным треском предмет вонзился между ними в пол, сломал пару досок и поднял облако пыли. Они увидели длинную черную болванку, похожую на чугунную гирю.
Гаскойн и механик разразились руганью. Оба побледнели и слегка дрожали. Они во все горло орали на невидимого Берта, требуя, чтобы он спустился вниз, и обещая немедленно его убить. Наконец их ругательства затихли, сменившись подавленным молчанием. Мэйсон выбежал из кабинета, актеры повыскакивали из своих уборных и столпились в коридоре. Несчастный Берт спустился с колосников и с ужасом смотрел на дело своих рук.
– Ей-богу, мистер Гаскойн, я не понимаю, как так получилось. Ей-богу, мистер Гаскойн, простите меня. Ей-богу…
– Заткни свой поганый рот, – выругался главный механик. – Хочешь, чтобы тебя посадили за убийство?
– Ты что, никогда не слышал о правилах безопасности на колосниках? Или не знаешь, что…
Мэйсон вернулся в кабинет. Актеры стали расходиться по гримерным.
– А каково ваше мнение, – спросил старший из репортеров, – о наших железных дорогах, мистер Мейер? Можете сравнить их с дорогами в Британии?
Мистер Мейер неуютно поерзал на подушке и потрогал спину.
– Они великолепны, – ответил он.
Хейли Хэмблдон постучал в дверь Каролин:
– Вы готовы, Кэрол? Уже четверть двенадцатого.
– Иду, дорогой.
Он заглянул в спальню, которую она делила с Мейером. Комната выглядела точно так же, как все номера, в которых они жили во время гастролей. Гардероб в углу, яркое покрывало на кровати, несколько снимков, сделанных Каролин: она, Мейер и ее отец, приходской священник в Бэкингемшире. Сама актриса, облаченная во что-то пурпурное, сидела за туалетным столиком. Накладывая последние мазки на свое красивое лицо, она кивнула ему в зеркале.
– Доброе утро, миссис Мейер, – поздоровался Хэмблдон и поцеловал ее пальцы с тем же легким жестом, который часто использовал на сцене.
– Доброе утро, мистер Хэмблдон.
Оба разговаривали неестественно веселым ироничным тоном, к которому актеры часто прибегают в повседневной жизни.
Каролин снова повернулась к зеркалу:
– Я ужасно выгляжу, Хейли. Старею с каждым днем.
– Я так не думаю.
– Неужели? А мне кажется, думаете. Наверняка говорите себе: скоро она станет слишком стара, чтобы играть того-то и того-то.
– Ничего подобного. Я люблю вас. Для меня вы не меняетесь.
– Как мило! Спасибо! И все-таки мы стареем.
– Господи, тогда почему вы не хотите воспользоваться хотя бы тем, что нам осталось? Кэрол, разве вы не любите меня?
– Ну вот, еще одна атака. Хватит.
Каролин встала, надела красную шляпу и взглянула на него из-под полей с комическим упреком.
– Идемте, – сказала она.
Он пожал плечами и открыл ей дверь. Они вышли и не спеша отправились по коридору – красивая пара с легкими изящными движениями, отточенными многолетней практикой. В каждое свое действие, даже самое рутинное, артисты вкладывают тот бессознательный профессионализм, который многим кажется неправдоподобным. Возможно, в случае с молодыми актерами это и правда удивительно, но у людей более зрелых – просто привычка. Артисты действительно «всегда играют», хотя и не в том смысле, который подразумевают их критики.
Каролин и Хэмблдон спустились в лифте и вышли через вестибюль на улицу. Здесь они столкнулись с инспектором Аллейном, который тоже остановился в «Миддлтоне».
– Здравствуйте! – воскликнула Каролин. – Вы успели куда-то сходить? Ранняя пташка.
– Я ездил на трамвае вон на те холмы. Оказалось, город внезапно обрывается буквально в милях четырех отсюда, а дальше – зеленая травка, редкие кустики и замечательные виды.
– Звучит мило, – без особого восторга отозвалась Каролин.
– Не просто мило, – возразил Аллейн. – Это действительно волнует. Как себя чувствует ваш супруг?
– Все еще расстроен, бедняга. И синяк во всю спину, как и говорил. Похоже, это действительно был футболист. Вы придете на сегодняшний спектакль?
– Я бы с удовольствием, но у меня нет билета.
– Что за глупости. Альфи-Пух все устроит. Хейли, дорогой, напомните, чтобы я с ним поговорила.
– Нам пора, – вставил Хэмблдон. – Надо торопиться, Кэрол.
– Работа, вечно работа. – В голосе Каролин неожиданно послышались трагические нотки. – До свидания, мистер Аллейн. Заходите ко мне в гримерную после спектакля.
– И в мою, – добавил Хэмблдон. – Хочу послушать, что вы скажете о представлении. До свидания.
– Большое спасибо. Всего доброго, – попрощался Аллейн.
– Приятный человек, – заметила Каролин, когда они отошли подальше.
– Не спорю. Кэрол, вы должны меня выслушать. Умоляю вас. Сколько уже лет я преданно вас люблю – пять?
– Немного больше, милый. Пожалуй, шесть. Все началось, когда мы играли «Работягу» в «Критерионе». Вы помните…
– Отлично помню. Да, шесть лет. Вы говорили, что любите меня, что я вам не безразличен…
– Нам обязательно выяснять отношения сейчас? – перебила Каролин. – Пух говорил, что театр в конце этой улицы. Эй, осторожней!
Она вскрикнула. Хэмблдон подхватил ее под локоть и поспешил увести с оживленного перекрестка.
– Как только придем, я зайду к вам в гримерку, – пообещал Хэмблдон, – и мы закончим разговор.
– Все лучше, чем посреди улицы, – согласилась Каролин. – Как говорит мой бедный Пух, публичность бывает плохая и хорошая.
– Ради бога, – процедил Хэмблдон сквозь зубы, – перестаньте говорить мне о своем муже.
Они еще не успели дойти до театра, когда в отель «Миддлтон» заглянул Кортни Бродхед и спросил мистера Гордона Палмера. Его направили в номер мистера Палмера, где он нашел своего приятеля лежавшим в кровати и имевшим довольно бледный вид. Джеффри Уэстон, его кузен и ментор, устроился в кресле у окна, а мистер Френсис Ливерсидж растянулся поперек кровати и курил сигарету. Судя по всему, он тоже решил проведать Гордона и убедиться, что у него все в порядке.
«Детеныш», как Хэмблдон прозвал Гордона Палмера, был семнадцатилетним юнцом, очень изощренным в некоторых вопросах, но абсолютно ограниченным во всем остальном. Он не обладал ни той обаятельной неловкостью, которая свойственна юности, ни ее живостью: место энергии заменяла в нем вертлявость, а честолюбия – ненасытность. Внешне он выглядел довольно привлекательно, хотя в нем чувствовалось что-то подпорченное и пошловатое. То обстоятельство, что он крепко привязался к комедийной труппе Каролин Дэйкрес, и в еще большей степени к самой Каролин Дэйкрес, было вполне в его характере. Гордона совершенно не смущало, что Каролин не обращала на него ни малейшего внимания. Зато Ливерсидж и Валери были от юноши в восторге.
– Курт, привет, дружище, – поздоровался Гордон. – Ты со мной сейчас помягче, ладно? А то развалюсь на мелкие кусочки. Вчера в поезде пришлось общаться черт знает с кем. Господи, ну и ночка! Мы играли в покер до… до какого времени, Джеффри?
– До чертовски позднего, – холодно ответил Уэстон. – Ты глупец.
– Он думает, что должен говорить со мной в таком тоне, – объяснил Гордон. – И у него неплохо получается. Какие новости, Курт?
– Я пришел отдать карточный долг, – ответил Кортни.
Он достал свой бумажник и вынул из него несколько банкнот.
– Твои деньги тоже здесь, – добавил Бродхед, невесело рассмеявшись. – Возьми, пока можешь.
– А, ну и отлично, – беспечно отозвался Гордон. – Я уж и забыл.
Ливерсидж просунул голову в дверь офиса. Он должен был появиться только во втором акте и теперь болтался без дела, пока Гаскойн прорабатывал сцену с Валери Гэйнс, Акройдом и Хэмблдоном. Мистер Мейер в одиночестве сидел за своим столом.
– Доброе утро, сэр, – поздоровался Ливерсидж.
– Доброе утро, мистер Ливерсидж, – ответил Мейер, развернувшись в кресле и удивленно уставившись на первого инженю. – Хотите со мной поговорить?
– Я услышал про то, что с вами приключилось в поезде, зашел узнать, как вы себя чувствуете. Ужасная история. Просто нет слов.
– Да уж, – сухо отозвался Мейер. – Большое спасибо.
Ливерсидж небрежно переступил порог комнаты.
– А бедняжка Вэл! Она потеряла все свои деньги. Что за несчастная ночь!
– Пожалуй, – буркнул мистер Мейер.
– Отличный отель этот «Миддлтон», не правда ли, сэр?
– Да уж, – повторил мистер Мейер.
Повисла неловкая пауза.
– Вижу, вы при деньгах, – добавил вдруг мистер Мейер.
Ливерсидж звонко рассмеялся:
– О, я кое-что скопил. В последний раз мы неплохо заработали, правда? И сегодня утром привалило счастье. – Он искоса взглянул на Мейера. – Кортни заплатил карточный долг. Вот уж не ожидал. Вчера он чуть волосы на себе не рвал.
– Закройте дверь, – бросил мистер Мейер. – Мне надо с вами поговорить.
Каролин и Хэмблдон стояли в гримерной в свете неяркой лампы. Большая часть вещей была уже разобрана, баночки с театральным гримом лежали на своих местах. Комната казалась мрачной и серой, как погреб, а в воздухе сильно пахло косметикой. Хэмблдон включил верхний свет, и сразу стало уютней и теплей.
– Выслушайте меня, – попросил он.
Каролин села на один из сундуков с вещами и взглянула на него. Он перевел дух.
