Многосказочный паша

Вот, паша, моя история. Выслушав ее, вы, верно, согласитесь с моим «было время».

– Это твой кизмет, судьба твоя, добрая женщина. Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его! – сказал паша. – Ты можешь идти.

– А золото, Ваше Благополучие? – шепнул Мустафа.

– Оставь деньги старухе, ведь она была султаншей! – отвечал паша, глядя на нее с чувством.

Старуха была чутка на слух; она слышала вопрос Мустафы, не пропустила также мимо ушей и ответа паши.

– Паша, прежде чем оставлю вас, хочу за вашу щедрость, с позволения вашего, дать совет, который, благодаря моему знанию света и физиономии людей, будет иметь немаловажную цену. Позволит ли мне Ваше Благополучие говорить?

– Говори! – сказал паша.

– Паша, берегись человека, который сидит подле тебя; лицо его говорит мне, что он на твоем падении построит свое величие. Паша, берегись его!

– Проклятая ведьма! – воскликнул Мустафа, встав со своего места.

Старуха подняла указательный палец и вышла из дивана.

Паша боязливо смотрел на Мустафу, так как был суеверен от природы. Мустафа стоял перед ним невинным агнцем.

– Верит ли мой властитель лживому языку старухи? – сказал Мустафа, повергаясь на землю. – Показал ли раб ваш в чем-либо свою неверность? Я просто грязь в присутствии вашем. Возьми мою жизнь, паша, но только не сомневайся в верности твоего раба.

Паша казался успокоенным.

– Все это пустяки, ничего, – сказал он, встал и удалился.

– Пустяки! – ворчал Мустафа. – Проклятая колдунья! Я знаю лучше тебя… Не нужно терять времени, я должен действовать решительно. Когда воротится этот ренегат из Стамбула?.. О, то будет великое время!

С этими словами Мустафа оставил диван, дико озираясь.

Глава XXII

Паша, знакомый тоже с государственной политикой, ничем не давал Мустафе заметить своего недоверия и обходился с ним еще с большей приязнью, но не забыл и совета старухи. Однажды пробужденная боязнь не могла уже заснуть в груди, и он прибег к советам своей любимицы Зейнабы. Женщины в подобных случаях хорошие советницы. Опасаться мог он разве только султана, потому что войска были ему преданы, а народ не имел слишком значительных причин к неудовольствию.

По совету своей любимицы, паша послал к визирю молодую, хорошенькую девушку-гречанку; она должна была исполнять должность шпиона паши, разведывать, где только можно, нет ли какого-либо сношения между визирем и ренегатом, командовавшим флотом, потому что только с этой стороны можно было ждать опасности.

Гречанка не пробыла еще и недели в гареме Мустафы, а узнала уже более, чем нужно было. Флот был отправлен в Константинополь, и даже с подарками Мустафы султану, и с часу на час ожидали его возвращения.

Этот флот показался ввечеру и стал на якоре в нескольких милях от пристани. Мустафа поспешил уведомить о том пашу, который заседал в диване, слушал жалобы и давал на них свои решения. Когда паша услыхал, что флот возвратился, в душе его породились тотчас злые предчувствия, между тем как Мустафа был униженнее и покорнее, чем когда-либо. Паша удалился на некоторое время из дивана и поспешил к своей Зейнабе.

– Паша, – сказала она, – флот возвратился, и Мустафа до того имел сношения с ренегатом. Можете быть уверены, что вы погибли, если не упредите изменника; не теряйте времени. Постойте! – продолжала она. – Не надо употреблять насилия против Мустафы, чтобы не обратить на себя внимания ренегата. Завтра флот снимется с якоря, и если уж должно случиться несчастью, то оно случится не ранее, как завтра. Сегодня вечером велите, по обыкновению, подать кофе, курите и слушайте рассказы; только не пейте кофе: в нем будет смерть. Будьте ласковы с Мустафой и предоставьте остальное мне.

Эти слова рассеяли опасения паши, и он возвратился в диван. Дела шли своим порядком; наконец аудиенция кончилась. Паша и Мустафа были в лучшем расположении духа.

– Вероятно, – сказал Мустафа, когда подали трубки, – его императорское величество пришлет вам что-нибудь в знак своего особенного благоволения.

– Бог велик, и султан премудр! – сказал паша. – Я думаю то же, Мустафа. Почем знать, может быть, он распространит мое владычество еще на какой-нибудь пашалык.

– Это самое мне снилось, – сказал Мустафа. – Мне сдается, что теперь ренегат пристает к берегу, но нет, сейчас темно, и он, верно, не оставит корабль.

– Мы должны рассеять туман неведения светлыми лучами надежды, – сказал паша. – Я просто раб султана! Сегодня вечером не принять ли нам в свое сообщество и чудной воды гяуров?

– Что говорит Гафиз? Вино радует человека, гонит от него сомнение и неведение. Оно вселяет в нас мужество и проявляет предвкушение наслаждений, ожидающих нас после смерти.

– Баллах таиб! Хорошо сказано, Мустафа! – сказал паша, взяв чашку кофе. То же сделал и Мустафа. – Сегодня у меня так легко на сердце, – сказал паша, положив в сторону трубку. – Давай-ка сюда запрещенного сока; будем пить и веселиться. Где он, Мустафа?

– Здесь, – сказал визирь, выпив кофе и устремив на пашу свои маленькие глаза. Мустафа вынул фляжку с водкой, которая стояла сзади низкой оттоманки, на которой они сидели.

Паша отставил в сторону свой кофе и порядком хлебнул из фляжки.

– Великий Бог! Пей, Мустафа, – сказал он.

– У меня есть, – сказал он, – человек, который, как я слышал, рассказывает истории лучше самого Менуни. Узнав, что он проходит через наш город, велел я задержать его, чтобы доставить тем Вашему Благополучию приятное препровождение времени. Прикажете впустить его?

– Можешь, – сказал паша.

Мустафа дал знак, и, к изумлению паши, явился ренегат, сопровождаемый стражей и чиновниками халифа, за которым шел Кабыджи-Пахи с поднятым ко лбу фирманом.

Паша побледнел. Он знал, что час его пробил.

– Бисмиллах! – воскликнул он в страхе. – Во имя Бога, Кабыджи, кого тебе нужно?

– Султан, властелин жизни, посылает вам, паша, это как знак своей великой милости и внимания.

Тут Кабыджи-Пахи вынул шелковый шнурок и вручил паше таинственный свиток пергамента.

– Мустафа, – шепнул паша, – собери моих телохранителей, пока я буду читать, – я хочу оказать сопротивление. В таком отдалении от султана я не боюсь его и умилостивлю подарками.

Но Мустафе были слова эти не по нутру.

– О паша! – сказал он. – Кто может противостоять воле небесного правителя? Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его!

– Я не покорюсь ему! – воскликнул паша. – Поди и зови моих вернейших воинов.

Мустафа вышел из дивана и воротился с немыми и некоторыми из подкупленных им солдат.

– Изменник! – воскликнул паша.

– Ля Илля иль Аллах! Нет Бога, кроме Аллаха! – сказал Мустафа.

Паша видел, что он предан; он прочитал фирман, прижал его ко лбу в знак своего повиновения и приготовился к смерти. Кабыджи-Пахи вынул второй фирман и вручил его Мустафе, которым он сделан был пашой.

– Барик Аллах! Хвала Богу за все! – сказал Мустафа с униженным видом. – Я раб султана и должен игполнить его волю! Да будет так.

Мустафа дал знак, и немые схватили несчастного пашу.

– Нет божества, кроме Аллаха, и Магомет пророк его! – сказал паша. – Мустафа, – продолжал он, обращаясь к нему со злобной улыбкой, – да не уменьшится во веки тень твоя – ты, кажется, пил кофе.

Немые затянули шнурок и через несколько секунд на тело паши накинули саван.

– Кофе, – ворчал Мустафа, услышав последние слова паши. – Да, я чувствовал в нем какой-то особенный вкус.

Он понял, что, по всей вероятности, отравлен, и жажда власти и величия – все исчезло; боязнь и отчаяние наполнили его сердце.

Кабыджи-Пахи, сделав свое, удалился.

– Ну! – воскликнул ренегат. – Теперь давай мне обещанную награду.

– Тебе награду?.. Ты прав. Я и забыл о ней, – сказал Мустафа.

Между тем яд уже начал действовать, и боль исказила лицо его.

– Да, я забыл о ней, – продолжал он и, чувствуя свою близкую смерть, от боли и обманутого честолюбия рычал, подобно дикому зверю. – Да, я забыл о ней. Стража, взять ренегата!

– Она явится скорее, нежели ты думаешь, – сказал Гуккабак, выскочил на середину залы, выхватил саблю и громко свистнул.

Толпа солдат и матросов ворвалась, и стража была обезоружена.

– Что скажешь теперь, паша на один час?

– Такова судьба моя! – сказал Мустафа, катаясь по полу в предсмертных конвульсиях.

– Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его!.. С этими словами улетела и жизнь Мустафы.

– Старый дурак избавил меня от хлопот, – заметил ренегат. – Уберите тела и объявите новым пашой Али!

Так умерли два цирюльника и так Гуккабак, под именем Али, заступил на их место. Но как он правил и как долго продолжалось его правление? Бесчисленны сказания, отвечающие на этот вопрос.

Сноски

1

Простолюдин.

2

Сказочник.