Иафет в поисках отца

Я ничего не ответил и удивлялся только, что пройдоха майор верил моим словам.

Когда у нас завязывался разговор о моих делах, то я ему говорил, что отец и мать мои умерли еще во время моего детства. Майор, обманывая всех, не думал, что его мог обмануть такой молодой, неопытный человек, как я. Но в самом деле он ошибался. Его идея о моем богатстве родилась от того, что я спросил его, отказался ли бы он от имени Иафета, если бы вместе с этим ему дали десять тысяч ежегодного доходу.

Лорд Виндермир, познакомив меня с ним, не почел за нужное рассказывать ему мою историю. Он хотел, чтобы дела продолжались, как начались, и чтобы я сам пробивал себе дорогу в свете.

Так уверенная в себе хитрость часто ошибается, смотря открытыми глазами на обман других.

Тимофей ничего не узнал о кабриолете кроме того, что он отправился в Лондон. Мы поздно вечером приехали в столицу. Я очень устал и был весьма рад отдохнуть.

Глава XXVI

Я лежал в постели и думал о том, что мне уже минуло двадцать лет, а я еще ровно ничего не узнал об отце. Я досадовал, и всегдашняя мысль моя возобновлялась все с большей силой… Я решился наконец отдаться розыскам со всем исступлением нежного сына.

Я сказал об этом Тимофею и спросил его, нельзя ли как-нибудь отыскать незнакомца, подавшего мне столь лестные надежды на исполнение давнишнего моего плана. Между тем сам принялся за дело решительно и деятельно, так что Карбонель видел меня дома только во время сна.

Так как съезд в городе еще не кончился, и время увеселений еще не началось, то мы мало выезжали в свет. Притом же и тогдашнее настроение не дозволяло мне разыгрывать светского молодого человека.

Между тем Тимофей каждый день ходил узнавать о мнимом моем отце и, встречая на дороге чуть-чуть похожего на меня, всегда останавливался и глядел ему прямо в глаза; но, к несчастью, розыски его не имели никакого успеха.

Я делался всякий день грустнее, и Карбонель не мог понять, что со мной случилось.

Я бродил или, лучше сказать, бегал из улицы в улицу, так что все проходящее думали, что я с ума сошел. Я был весь растрепан, потому что не имел уже времени заниматься туалетом. Сам Тимофей сомневался, не помешался ли я.

Наконец, через пять недель по приезде нашем в город, я опять увидел человека, которого искал с такой жадностью. Он ехал в карете малинового цвета, с гербом, который был почти стерт, так что издали невозможно было ничего различить.

– Это он! Это он! Мой нос! – кричал я, догоняя карету и опрокидывая всех, кто только ни попадался навстречу. Я потерял шляпу, но все еще бежал, боясь потерять из виду экипаж, и вдруг услышал за собою голоса: «Остановите его! Остановите его!..» Думая, что дело идет о господине в карете, я, обернувшись, закричал тоже: «Остановите его! Остановите!»

– Этим не отделаешься, голубчик, – заревел человек, схватив меня за ворот, – знаю эти проделки. Ты не побежишь дальше!..

– Пустите меня! – кричал я во все горло, стараясь выбиться из чужих рук, но добрый покровитель не своего добра крепко держал меня, и я боролся до того, что платье и рубашка на мне были совершенно изорваны. Вырвавшись как-то, я было пустился опять, но передо мной собралась толпа народа, и таким образом я был остановлен. Дело было в том, что в ту минуту как раз случилась кража, и, видя меня, бежавшего без памяти, все подумали, что я вор. Полиция взяла меня. Напрасно я уверял в своей невиновности, меня притащили в суд в Мальборутскую улицу. Моя растрепанная голова, изорванное платье, висевшие лохмотья, потерянная шляпа не рекомендовали меня с хорошей стороны.

Меня привели двое полисменов, скрутив назад руки тоненькой бечевкой.

– Кого это привели сюда? – спросил судья.

– Вора, – ответил один из полицейских.

– Вора! Есть ли у вас доказательства?

– Да, сударь, есть, – ответил молодой человек, выходя вперед. – Я прохаживался по Бонд-Стриту, как вдруг услышал, что кто-то шарит у меня в кармане. Я обернулся и увидел этого бежавшего молодого человека; я сейчас же схватился за карман, но платка уже не было.

– Можете ли вы поклясться в истине ваших слов? Целая толпа народа клялась и божилась, что видела, как я бежал.

– А вы можете ли что-нибудь сказать себе в оправдание? – спросил судья, обращаясь ко мне.

– Да, могу, сударь, – ответил я. – Правда, что я шибко бежал по Бонд-Стриту, и, может быть, в это время украли у этого господина платок, но только не я это сделал… Я дворянин.

– Вся ваша братия говорит то же, – ответил судья. – Скажите же нам, зачем вы бежали по Бонд-Стриту?

– Я бежал за экипажем, чтобы поговорить с сидящей в нем особой.

– Кто же была эта особа?

– Не знаю.

– Как не знаете? Зачем же вы бежали за тем, кого не знали?

– Я увидел его нос.

– Его нос? – сказал судья сердито и протяжно. – Шутить, что ли, вы со мной хотите? Сами вы с вашим носом отправляйтесь в тюрьму. Напиши рапорт, – сказал он, обращаясь к писарю.

– Как вам угодно, сударь, но я сказал правду. Позвольте, впрочем, мне написать записку к одному моему знакомому и доказать, что никакого подозрения не может быть на мой счет.

– Положим, вы можете написать, – ответил судья, – а покамест вас запрут.

Менее нежели через час явился майор с Тимофеем. Карбонель пошел к судье, а Тимофей сердито спрашивал, что сделали с его барином. Майор сказал, что я его друг, Ньюланд, который получает десять тысяч годового дохода и который всем известен в лучшем обществе. Судья рассказал, что со мной случилось, и спросил на ухо майора, не помешан ли я немного. Но майор ответил, что кто-то обидел меня, и я хотел ему отомстить, и что, вероятно, в карете был мой враг, с которым я хотел разделаться.

– В таком случае, я должен получить от мистера Ньюланда удостоверение, что он никому мстить не будет.

На это я согласился. Карбонель послал за фиакром, и когда мы ехали домой, то он читал мне мораль за неблагоразумный мой поступок и взял с меня обещание быть в другой раз осторожнее. Так счастливо окончилось это дело, которое некоторое время заставило меня заниматься своим туалетом и не смотреть в окошки карет, но все-таки прежняя мысль преследовала меня, и я был грустен. Однажды я шел с майором, который, почитая меня помешанным, почти не выпускал без себя никуда. Я увидел опять ту же карету с тем же гербом, с тем же носом на лице особы, в ней сидящей.

– Вот он, вот он! – закричал я.

– Кто он? – спросил майор.

– Человек, который так похож на отца моего.

– В карете? Да это епископ, мой приятель. Что за странная идея у вас, Ньюланд! Это почти сумасшествие. Не смотрите так, пойдемте.

Однако я все еще не мог оторвать взгляда от кареты до тех пор, пока она не скрылась из виду. Так как я теперь узнал, кто сидит в экипаже, или, по крайней мере, могу узнать, то успокоился немного. Я рассказал обо всем Тимофею и, посмотрев в адресе-календаре, где жил мнимый двойник моего отца, на другой же день, одевшись с чрезвычайным тщанием, ускользнул от бдительности майора и после завтрака тотчас же отправился в Портленд-Плес.

Глава XXVII

Рука моя дрожала, когда я постучался у дверей. Мне отворили, и я послал свою карточку, прося допустить меня к епископу. Вскоре меня попросили войти в кабинет, где был мой воображаемый отец и еще какой-то человек пожилых лет.

– Милорд, – сказал я моему двойнику с каким-то особенным чувством, – позвольте мне несколько минут с вами поговорить.

– Это мой секретарь, сэр, и поверенный, от него я не скрываю никаких тайн. Впрочем, я не имею никакого права требовать, чтобы он был и для вас тем же. Мистер Темпль, будьте так добры выйти на минуту.

Секретарь вышел. Епископ показал мне стул и попросил сесть. Я посмотрел ему в лицо, и мне казалось, что нос его был совершенно как мой; даже прочие черты лица, по моему мнению, походили на мои. Я совершенно был уверен, что отыскал отца и достиг конца своих розысков.

– Вы согласитесь, милорд, – продолжал я, – что в юности мы часто вступаем в связи неблагоразумные и предосудительные и слишком поспешно удовлетворяем своим желаниям.

И я посмотрел ему пристально в глаза.

– Совершенно справедливо, молодой человек, и часто случается, что мы горько раскаиваемся в их последствиях.

– Согласен. Но в таком случае мы должны переносить последствия, как бы они дурны ни были.

– Когда мы делаем дурно, мистер Ньюланд, – ответил епископ, посмотрев на карточку и потом на меня, – то видим, что не только подвергаемся наказанию в будущей жизни, но и на этом свете. Надеюсь, что вы не страдаете от такого несчастья.

– К сожалению, отцы часто бывают наказаны в их детях, и таким-то образом я несчастлив как сын.

– Милостивый государь, – ответил мне епископ. – Извините, что я принужден буду вас остановить. Время для меня дорого. Если вам нужно что-нибудь важное сообщить мне или хотите спросить о чем, то говорите; впрочем, в деньгах вы, кажется, не нуждаетесь. Но прошу вас, объяснитесь покороче.

– Постараюсь покороче, как только могу, но прежде позвольте спросить у вас несколько слов, на которые, я уверен, вы ответите справедливо и сообразно вашему сану. Не были ли вы женаты в молодости и не были ли тогда в стесненных обстоятельствах?

Епископ удивился.

– Признаюсь, мистер Ньюланд, это довольно странный вопрос, и я не знаю, к чему ведет он. Что вы хотите сказать этим? Впрочем, я могу ответить на него. Да, я женился в моей молодости и тогда не был богат.

– Не имели ли вы сына?

– Вы не ошибаетесь, мистер Ньюланд, – сказал он серьезно.

– Давно ли вы его не видели?

– Давно, – ответил епископ, вздыхая и закрыв лицо платком.

– Скажите мне, не был ли он брошен вами на произвол судьбы?

– Нет-нет, но странно, мистер Ньюланд, что вы все так подробно знаете. Я думаю, вы только что родились тогда; впрочем, я был в это время беден, очень беден, но все-таки дал ему пятьдесят фунтов.

– Но, милорд, отчего вы не возвратили его назад, почему не держали при себе?

– Я бы возвратил его, но не мог, и теперь он навсегда для меня потерян.

– Вы, верно, хотели бы теперь его видеть?

– Он умер! – сказал епископ, закрыв лицо.

– Нет, он не умер, а просит вашего благословения, – сказал я, став перед ним на колени.

Епископ вскочил со стула.

– Что это значит, сэр? Вы хотите быть моим сыном?

– Да, я ваш сын, которого вы оставили с пятьюдесятью фунтами…

– Наверху кареты портсмутского дилижанса?

– Нет, в корзине… вы знаете…

– Сын мой!.. Нет, невозможно, он умер в госпитале…

– Нет, он не умер. Он совершенно здоров, как вы еготеперь видите.

– Вероятно, это или странная ошибка, или вы шутите надо мной, потому что я сам был при его похоронах.

– Уверены ли вы в этом? – ответил я с удивлением.

– Хотел бы быть не уверен. Но кто вы, которому известна так моя прошедшая жизнь и который так удивительно желает меня уверить в возможности ожить после смерти?

– Уверить вас?.. К несчастью, в неправде, милорд, – ответил я, увидев свою ошибку. – Я бы никого не хотел обманывать! Я сын, желающий отыскать отца своего, а ваше лицо, и особенно ваш нос так похожи на мой, что я думал наверно найти в вас моего отца. Пожалейте обо мне, пожалейте! – продолжал я, закрыв лицо руками.

Епископ, заметив, что я вовсе не был похож на обманщика, дал мне время опомниться и потом рассказал свою историю.

– Когда я был еще пастором, – говорил он, – то имел сына, которого отправили в море, несмотря на то, что я вовсе не хотел этого. Когда он поехал в портсмутском дилижансе, я дал ему на дорогу пятьдесят фунтов стерлингов. Вскоре он получил смертельную рану в одном сражении и отправлен был в морской госпиталь в Плимут, где и умер.

Выслушав его рассказ, я коротко поведал ему мою жизнь и потом с горестью отправился домой. Епископ, расставаясь, пожал мне руку, пожелав быть счастливым.

С отчаянием в сердце пришел я к себе на квартиру. Тимофей старался утешить меня, как мог, и советовал выезжать почаще в общество. «Таким образом, – говорил он, – вы можете скорее найти отца вашего». Он говорил это, думая, что общество могло развеселить меня.

– Я поеду на несколько дней к Флите, это будет для меня полезнее, нежели что-нибудь другое, – ответил я и на следующий же день отправился.

Флита много переменилась и нравственно, и физически. Способности ее развивались, и она похорошела. Проведя с нею около недели, я почти забыл о моих приключениях. Меланхолия моя пропала, и я стал развязнее, словоохотливее. С каждым приездом к Флите братская привязанность моя усиливалась. Наконец я расстался с нею и, приехав обратно в Лондон, к большому удивлению, нашел майора чрезвычайно грустным.

– Я думаю, любезный Карбонель, что потеря, о которой вы жалеете, не велика.

– Нет, Ньюланд, я был бы ханжа, если бы сказал, что беда не велика. Дело в том, что М., единственный мой соперник по дороге к пэрству, утонул в Роне; жена его скоро разрешится от бремени, и если ребенок будет мальчик, то я потеряю все надежды на звание пэра; в противном же случае, получаю пятнадцать тысяч фунтов годового дохода. Но, кажется, что победа будет на моей стороне.

– Что хотите вы этим сказать, майор?

– Говорят, что когда женщина имеет в первый раз девочку, то и в последующее время будет иметь все дочерей, следовательно, можно держать пари, один против двух, что у госпожи М. будет дочь. Я уже в клубе побился об заклад на будущие пятнадцать тысяч фунтов, именно: если будет мальчик, то я получаю тридцать тысяч фунтов, а в противном случае должен буду уплачивать каждый год из доходов, и если только получу имение, то непременно буду платить.

– Да-да, они знают, что вы никогда не платите.

– Никогда не плачу при настоящих моих обстоятельствах, но тогда, наверное, заплачу.

– Поздравляю вас, майор. А каких лет лорд Б…?

– Семидесяти двух. Но он еще крепок, здоров и может еще очень долго прожить. Кстати, Ньюланд, я сделал ужасную ошибку в последний вечер в клубе, я сел играть и проиграл много денег.

– Это неприятно.

– Но ошибка не в проигрыше, а в том, что я заплатил все деньги сполна, что удивительно уменьшило наш капитал. Я проиграл семьсот пятьдесят фунтов. Знаю, что я не имею права располагать так деньгами, но штука в том, что я держал пари в это время, и пари бы не состоялось, если бы я не заплатил деньги. Но стоит только подождать несколько недель, пока у госпожи М. родится дочь; впрочем, тогда я, во всяком случае, буду с деньгами. Если вы не достанете, то мы пошлем за моим приятелем, вот и все, а вы займите для нас обоих.

– Занять! – ответил я. – Мне это предложение вовсе не нравится, да никто и не поверит.

– Об этом нечего беспокоится. Моя рекомендация и ваша подпись будут совершенно достаточным ручательством.

– Лучше, если бы мы без этого обошлись, майор. Мне что-то очень не хочется занимать.

– Хорошо бы, если б можно, но у меня не останется и восемнадцати фунтов. Сколько у вас?

– Около двадцати, – ответил я со стесненным сердцем, – но, кажется, у меня есть еще немного у банкира. И я взял шляпу, чтобы пойти поскорее увериться в последней надежде.

Глава XXVIII

Надобно сказать правду, что предложение майора меня действительно опечалило. Никто не захотел бы мне дать в заем денег, не уверившись, где мое имение и какие я имею на него права. Тогда все могло быть узнано, и майор стал бы считать меня обманщиком. В этом расположении духа я шел по улице и так был задумчив, что столкнулся с дамой, которая выходила из кареты, чтобы войти в модный магазин. Она обернулась, я стал извиняться и увидел прехорошенькое личико, но серьги ее еще более обратили на себя мое внимание. Они сделаны были из золота и кораллов и совершенно сходствовали по работе с цепочкой, которую Натте подарила моей сестре. В последнюю мою поездку к ней я часто брал в руки цепочку и очень хорошо заметил работу. Чтобы лучше рассмотреть эти серьги, я вошел в лавку и пристально глядел на даму и на них, пока она перебирала кружева.

Когда покупки ее были закончены, и она, расплатившись, ушла, я спросил у приказчика ее фамилию; он не знал и сказал мне, что, может быть, знает хозяин лавки. Я обратился к нему, но, к несчастью, тот как был занят своими расчетами, что долго не отвечал мне, и яуслышал, как карета покатилась. Боясь потерять ее из вида, я выбежал из лавки и начал догонять экипаж. Неожиданный мой побег из лавки заставил купца подумать, что я украл кружева. Он, перескочив через конторку, выбежал на улицу и начал кричать во все горло: «Держите вора!», и за мной погнались, между тем как я не отставал от кареты. Первый попавшийся человек, услышав воззвание купца и видя меня бегущего без шляпы, подставил мне ногу, и я упал на мостовую. Кровь брызнула у меня из носа. Меня схватили, отдали в руки полиции и опять привели к тому же судье, у которого я был в первый раз.

– Что это такое? – спросил судья.

– Вор, сударь.

– Я не вор, – сказал я судье, и вы меня знаете. – Я – Ньюланд.

– Мистер Ньюланд, – ответил судья с видом недоумения, – странно, что вас вторично ко мне приводят за одно и то же.

– И я точно так же невиновен теперь, как и в прошлый раз.

Купец рассказал, что случилось.

– Обыщите его, – ответил судья. Меня обыскали и ничего не нашли.

– Довольны ли вы теперь, сударь? – спросил я.

– Совсем нет. Пускай они сходят назад и посмотрят – все ли у них кружева, потому что очень легко спрятать куда-нибудь такую малую вещь, как кружево. А вы, мистер Ньюланд, между тем останьтесь здесь.

Люди ушли, а я написал записку майору Карбонелю, прося его прийти на выручку. Майор пришел вместе с купцом, проверявшим кружева, и я рассказал ему, что случилось. Купец говорил, что у него двух штук не доставало.

– Если и так, то все-таки он их не брал, – ответил майор. – Странно, сэр, что поступают так с порядочными людьми. Я уже раз приходил его выручать и сказал вам, что ручаюсь за него своей честью.

– Все это прекрасно, сэр, но позвольте мне спросить мистера Ньюланда, что заставило его бежать за дамой?

– Ее серьги, – ответил я.

– Серьги?.. В первый раз, когда вы были приведены сюда, вы говорили, что вас привлек нос, а теперь – уши. Ну а что вас заставило бежать из лавки?

– Мне надобно было узнать о серьгах.

– Я не могу понять, как вы можете допустить эти вздорные оправдания. Мне надо вас арестовать для дальнейшего исследования, и вас также, – сказал судья майору Карбонелю, – потому что если он вор, то вы – соучастник.

– Милостивый государь, – ответил майор, – вы, конечно, хорошо рассуждаете о благородных людях, когда случай заносит их в ваше общество. Но, с вашего позволения, я сию минуту пошлю еще за другим участником.

Майор написал записку лорду Виндермиру, которую послал с Тимофеем.

Между тем майор, приняв важный вид, смеялся над судьей, который наконец обещал его сейчас же отправить в тюрьму.

– Вы будете сожалеть, – ответил майор, видя, что лорд Виндермир входит.

– Клянусь, сэр, что вы будете раскаиваться! – вскричал судья, рассердившись.

– Положите за фальшивую божбу пять шиллингов пени, которую вы собираете с других, – сказал майор… – Но вот мой другой участник – лорд Виндермир.

– Карбонель, – сказал лорд, – это что значит?

– Ничего, милорд. Нашего приятеля Ньюланда взяли за воровство, потому что ему захотелось бежать за каретой хорошенькой дамы; меня судья обличил в том, что я с ним заодно. Я бы простил ему его подозрения относительно Ньюланда, но принять и меня за участника в этом поступке есть совершенное отсутствие рассудка. Может быть, он и вас отправит в тюрьму, потому что не знает, имеет ли на это право.

– Могу вас уверить, сэр, что это мой сосед майор Карбонель, а молодой человек – мистер Ньюланд. Я поручусь за обоих на какую угодно сумму.

Судья удивился и не знал, что делать. Прежде, нежели он мог ответить; из лавки пришел человек и объявил, что кружева все нашлись. Лорд Виндермир отвел меня в сторону и спросил, как случилось это происшествие. Я рассказал ему все подробно, и он, вспомнив рассказ мой о Флите, говорил, что оправдывает мой поступок, как сделанный с целью узнать, кто была эта дама.

Судья извинялся за подозрение и, в оправдание свое, растолковал лорду Виндермиру бывшее перед этим со мной приключение и с низкими поклонами проводил нас до дверей, беспрестанно извиняясь в своей ошибке.

– Мистер Ньюланд, – сказал лорд Виндермир, – я надеюсь, что это вас научит не бегать в другой раз за носами и серьгами; между тем я и сам буду посматривать, не увижу ли эти серьги… Прощайте, майор.

Лорд пожал нам обоим руки и сказал мне, что хотел бы видеть меня у себя почаще.

– Черт возьми, да о каких серьгах говорил милорд? – сказал майор.

Я сказал ему, что рассматривал серьги дамы, потому что отделка их была необыкновенна.

– Другое, милый мой, вы рассматривали, другое… Вы, кажется, умеете всех обманывать, исключая меня. Очень понимаю, что не серьги, а самое даму разглядывали вы.

Я оставил майора с его догадками, не отвечая более ни слова.

Глава XXIX

Когда я пришел на другой день завтракать с майором, то он сказал мне:

– Извините, Ньюланд, что я просил придти сюда одного старого моего приятеля. Не скрою от вас, что это жид Эммануил, который дает взаймы деньги; они нам надобны, пока дела мои не решатся, и я отдам вам сумму, которую вы займете, сейчас же по получении моего пари или пэрства.

Я закусил губы и не знал, что делать. Надобно было или открыть майору мое настоящее положение, или нерешительностью своей оставить его в сомнении о моем мнимом богатом наследстве. Наконец я решился предоставить дело судьбе.

– Если это необходимо, то пускай так и будет, но сомневаюсь в успехе, – сказал я.

– О, я уверен, что он согласится безо всяких прекословий, – ответил майор.

Подумав немного я пошел наверх и позвал Тимофея.

– Тимофей, – сказал я, – даю тебе честное слово, что не буду без твоего согласия занимать под проценты деньги.

– Очень хорошо, сэр, я понимаю ваши намерения, только держите слово.

Мы кончили завтракать, и Тимофей известил нас о приходе Эммануила, который вслед за ним вошел в комнату.

– Ну, старый, сто-на-сто, каково твое здоровье? – сказал майор. – Позволь тебя познакомить с моим другом мистером Ньюландом.

– О, господин майор, – ответил потомок Авраама, пригнутый к земле и сгорбившийся от бремени лет, у которого обыкновенно лежала одна рука за спиною, будто бы для равновесия, а плечи и голова выдавались вперед. – Вам угодно было меня назвать сто-на-сто. О, хотел бы очень, чтобы мне так платили… Мистер Ньюланд, чем могу я вам служить?

– Садитесь, Эммануил, садитесь, я отвечай за Ньюланда, и чем скорее кончим дело, тем лучше.

– Это правда, вы мне часто рекомендовали хороших должников, но не всегда хороших; однако я очень вам обязан… Чем могу я быть полезен вашему прекрасному молодому другу. Молодые люди всегда нуждаются в деньгах.

– Ему нужна тысяча фунтов, Эммануил.

– Тысяча?.. А, это большая сумма. Но больше ему не нужно?

– Нет, этого достаточно, – ответил я.

– Итак, деньги у меня в кармане. Я только попрошу молодого господина подписать расписочку, чтобы впоследствии получить деньги.

– Но что это за расписка? – спросил я его.

– Это обещание заплатить пятьдесят процентов, когда вы войдете во владение вашим имением.

– Это невозможно! Я дал честное слово не брать денег взаймы под проценты.

– Вы дали слово, но не присягали?

– Нет, но этого достаточно. Если я дал честное слово, то не должен ему изменять, в противном случае я обманул бы и вас.

– Это хорошо, очень хорошо сказано! Так нам надобно каким-нибудь другим образом договориться… Предположим… но сколько вам лет, молодой мой господин?

– Двадцать первый год.

– Прекрасные лета. Итак, вы мне дадите расписку в том, что уплатите мне две тысячи ливров, когда получите ваше имение, за тысячу, которую я вам теперь дам. Это очень хорошо; не правда ли, господин майор?

– Слишком много просите.

– Но риск, риск, господин майор!..

– На это я не соглашусь, господин Эммануил; возьмите ваши деньги.

– Что же вы мне заплатите?

– Я вам обещаю дать полторы тысячи ливров, и если вы не согласны на это, то я поищу и займу где-нибудь в другом месте.

– Слишком мало, дорогой господин, никакой нет выгоды… Но который вам год?..

– Двадцать первый.

– Так и быть, чтобы сделать удовольствие вам и господину майору, я соглашаюсь.

Эммануил вынул свои очки, перо и чернильницу и подал мне расписку. Я прочитал ее со вниманием и подписал, а он между тем отсчитал деньги и ушел.

Странно покажется, что я получил деньги так скоро, но надобно заметить, что майор был всем известен как человек, знакомый только с богатыми людьми. Он уже доставил много выгод Эммануилу, и тот совершенно был уверен в нем.