Между Камнем и Ветром

Маркус Маррей

Между Камнем и Ветром

Глава 1: Мир камня

– Да, мам, всё нормально. Нет, честное слово, не заблудился. Ну какие волки, ты серьезно? – Дмитрий с натугой переложил телефон к другому уху, пытаясь перекричать наглый, порывистый ветер, который с завыванием рвал отвороты его штормовки. – Здесь тропа виднее, чем проспект в городе. К тому же, я на плато, все как на ладони. Потеряться невозможно.

Он стоял на узком, продуваемом всеми ветрами горном уступе, и мир, настоящий мир, лежал у его ног. Не тот шумный, суетливый, пахнущий выхлопами мир асфальта и многоэтажек, от которого он сбежал на все выходные, а тот, что существовал задолго до людей и будет существовать после. Мир, сотканный из молчаливого серого камня, укрытого бархатными пятнами изумрудного мха, и бездонной, пронзительной синевы неба. Воздух был настолько чистым, холодным и упругим, что, казалось, его можно пить большими жадными глотками, и каждый вдох до боли в груди наполнял легкие первозданной, пьянящей свободой.

– Митя, умоляю, будь осторожен, – донесся из динамика тревожный, чуть дребезжащий мамин голос, который ветер тут же попытался унести прочь. – Ты там один, погода эта… По новостям передали штормовое предупреждение, оранжевый уровень!

– Мам, я же не в первый раз, – вздохнул Дима, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало раздражение. Он любил маму, но ее гиперопека иногда была невыносима. – У меня мембранная куртка, палатка-двухслойка, спальник на минус десять, горелка, полная фляга воды. Карта, компас, GPS-трекер, который, кстати, папа настоял, чтобы я взял. Я лучше упакован, чем отряд МЧС в полном составе. И гроза… – он окинул взглядом горизонт.

С запада и правда наползала тяжелая, свинцовая туча. Она не плыла – она наступала, как армия, пожирая яркую синеву и бросая на землю мрачную, холодную тень. Ее нижний край уже кипел и ворочался, похожий на огромный, наливающийся яростью синяк.

– …еще далеко, – соврал он скорее для маминого, чем для собственного успокоения. – Я сто раз успею спуститься к стоянке у подножия.

– Обещаешь, что не полезешь на рожон? Сразу вниз, как только первые капли…

– Обещаю, – уже более мягко ответил Дима. – Всё, мам, давай, а то батарейка почти на нуле. Целую. Пока.

Он сбросил вызов и сунул остывший смартфон в нагрудный карман на молнию. Всё. Связь с тем миром прервана. Теперь только он и горы. Никаких звонков, никаких натужных разговоров с одноклассниками, никаких «как дела в школе?», «почему опять один?». В классе его считали странным, почти невидимым. «Копатель», – бросил ему однажды вслед Леха Петров, когда Дима на перемене увлеченно рассматривал принесенный из дома кусок пирита, похожего на слиток тусклого золота. Прозвище прилипло. Вместо того чтобы гонять мяч, зависать в торговых центрах или обсуждать новые игры, он читал книги по минералогии, смотрел документалки о вулканах и на все карманные деньги покупал снаряжение для походов.

У него не было настоящих друзей, так, приятели, с которыми можно было перекинуться парой фраз. Но здесь, среди этих молчаливых каменных гигантов, он никогда не чувствовал себя одиноким. Они были ему понятнее и ближе, чем шумная толпа в школьном коридоре. Горы не смеялись за спиной и не задавали глупых вопросов. Они просто были. Огромные, вечные, настоящие.

Его взгляд, натренированный на поиск аномалий, зацепился за валун необычной, слоистой структуры, лежавший чуть в стороне от тропы. Это был не однородный гранит, из которого состояло почти все плато, а конгломерат – своего рода геологическая мозаика, спрессованная временем из обломков десятков других, более древних пород. Он был похож на книгу, написанную на забытом языке.

Дима не смог пройти мимо. Скинув рюкзак, он извлек из бокового кармана свой главный инструмент и талисман – геологический молоток с отполированной от частого использования рукоятью. Он присел на корточки и несколько раз легонько простучал валун, прислушиваясь к звуку. Глухо. Но вот в одном месте молоток издал более высокий, звонкий отклик. Здесь.

Он сделал несколько точных, выверенных ударов, целясь в одну точку. Не грубая сила, а знание. Словно он искал не трещину, а скрытый шов, оставленный миллионы лет назад. Камень отозвался с сухим, звонким щелчком, и по нему побежала тонкая, как волос, линия разлома. Дима поддел ее острием молотка, и валун послушно распался на две половины, открывая свое нутро, которое впервые за эоны лет увидело свет.

Дима затаил дыхание. На гладкой поверхности свежего скола, в обрамлении разноцветных камушков-вкраплений, застыла спираль вечности – идеально сохранившаяся окаменелость доисторического моллюска. Аммонит. Здесь, на вершине горы, в тысячах километров от ближайшего моря. Отголосок мира, которого нет уже сотни миллионов лет.

Он осторожно провел пальцем по ребристой, холодной поверхности. И на долю секунды ему показалось, что он чувствует не просто холод камня, а фантомную вибрацию, еле уловимое, беззвучное эхо древнего океана, плескавшегося когда-то на этом самом месте. Вот она, память камня. Не метафора из книг, а факт, который можно было подержать в руках.

Именно за такими мгновениями он и сбегал из города. За этим чистым, почти детским восторгом от прикосновения к настоящей, невыдуманной вечности. Он бережно завернул бесценную находку в кусок мягкой ткани и убрал в рюкзак. Лишь выпрямившись, он по-настоящему заметил, как изменилась погода.

Внезапно ветер сменил тональность. Он перестал завывать – он зашипел, а потом злобно взвыл, швыряя в лицо пригоршни мелкой ледяной крошки. Туча, еще недавно бывшая просто темным пятном на горизонте, разрослась, сожрав половину неба и подмяв под себя солнце. Стало сумеречно и холодно. Её свинцовое брюхо вспыхнуло изнутри мертвенно-бледным, беззвучным светом. Грохот пришел через несколько секунд – глухой, раскатистый, утробный, словно где-то в небесах ворочался с боку на бок разбуженный великан.

– Вот же блин, – пробормотал Дима, вскакивая и закидывая рюкзак на плечи. – Гораздо быстрее, чем я думал.

До лагеря, где стояла его палатка, было не меньше часа ходу по тропе, которая на глазах становилась скользкой и опасной. Идти под грозой в горах, на открытом плато – худшая из идей. Он судорожно огляделся в поисках укрытия. И увидел. Слева, метрах в пятидесяти, в основании серого скального выступа, похожего на клык гигантского зверя, чернел небольшой провал. Пещера. Или, скорее, глубокая расщелина. Идеально.

Первые капли дождя, тяжелые и холодные, как пульки, забарабанили по капюшону, когда он уже бежал к спасительному укрытию, перепрыгивая через камни. Небо расколола новая молния – неправдоподобно яркая, разветвленная, фиолетово-белая. Она на мгновение озарила мир таким резким, рентгеновским светом, что стало больно глазам, и на сетчатке отпечатался черно-белый негатив скал. Гром ударил почти одновременно, не раскатом, а сухим, оглушительным треском, заставив вибрировать землю под ногами.

Дима буквально нырнул в узкий лаз пещеры как раз в тот момент, когда небеса разверзлись. Сплошной, косой поток ледяной воды обрушился на плато, мгновенно превращая его в бурлящее озеро.

Он с облегчением стянул мокрый капюшон и прислонился к стене. Пульс бешено колотился. Внутри было сухо, тихо и пахло вековой пылью, влажным камнем и еще чем-то неуловимым, чуть металлическим. Небольшой грот, метра три в глубину, два в ширину. Достаточно, чтобы переждать непогоду в безопасности.

Скинув рюкзак, он сел на него, прислонившись спиной к холодной, надежной стене, и стал смотреть на стену дождя снаружи. Мир за пределами его убежища превратился в бушующий хаос. Вспышки молний становились все чаще, превращая пейзаж в стробоскопическую череду призрачных черно-белых фотографий. И Дима, наблюдая за этим буйством, понял: что-то в этой грозе было неправильным. Глубоко, фундаментально неправильным.

Кромешная тьма сменялась ослепительным светом, но цвета… Они были ненормальными. После очередной вспышки по скалам пробегали остаточные всполохи – ядовито-изумрудные, багровые, как запекшаяся кровь, пронзительно-синие. Они плясали между скал, как болотные огни. А воздух… Он не просто был заряжен статикой, он гудел. Низко, на грани слышимости, будто рядом под землей работал гигантский трансформатор. Эта вибрация проникала сквозь подошвы ботинок, отдавалась в зубах. Волосы на руках встали дыбом.

– Что за… полярное сияние в грозу? – прошептал Дима, чувствуя, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с температурой.

Он потянулся к карману за телефоном, чтобы заснять это аномальное явление, но тут его внимание привлекло нечто иное. В самой глубине пещеры, там, где по всем законам геологии должна была быть сплошная каменная стена, появилось слабое, едва заметное мерцание. Оно не было похоже на отражение молний. Оно было постоянным, живым. Словно кто-то развел за поворотом маленький костер. Но свет от него не был желтым или оранжевым. Он дрожал, переливался и дышал всеми цветами радуги.

– Эй? Есть кто? – крикнул он, и его голос прозвучал глухо и неуверенно. Абсурдность вопроса резанула по ушам. Кто мог оказаться здесь, в этой забытой богом дыре?

Ответа не было. Лишь гул стихии снаружи и низкая вибрация изнутри.

Любопытство, его вечный двигатель и, как часто говорила мама, главная проблема, взяло верх над инстинктивной осторожностью. Он щелкнул выключателем налобного фонарика. Яркий белый луч выхватил из темноты серые, покрытые влагой стены. Пригнувшись, Дима шагнул вглубь.

Стена оказалась не сплошной. За небольшим выступом, который скрывал продолжение грота, открывался узкий проход, уходящий куда-то вниз под углом. А невероятное мерцание исходило именно оттуда. Оно не было похоже на огонь. Воздух в проходе словно плавился, дрожал, как марево над раскаленным летним асфальтом, только это марево было холодным и светилось изнутри. Оно искажало очертания камней, заставляя их плыть, изгибаться и дышать. Границы породы теряли свою четкость, растворяясь в радужной дымке.

– Портал, что ли? – хмыкнул Дима, и нервный смешок прозвучал в тишине пещеры неуместно-громко. Он чувствовал себя героем дешевой фантастики, персонажем, который вот-вот совершит роковую ошибку. Его разум геолога-любителя отчаянно пытался найти рациональное объяснение: шаровая молния, редкий оптический эффект, галлюцинации от статического перенапряжения… Но ни одна теория не объясняла это живое, дышащее, радужное марево. – Сейчас оттуда вылезет какой-нибудь орк, и придется отбиваться геологическим молотком…

Он сделал еще один, последний, неосторожный шаг. Вытянул вперед руку, ладонью к таинственному явлению. Он не коснулся его. За несколько сантиметров до дрожащего воздуха его пальцы ощутили невидимый барьер. Это был не удар, а внезапное, тотальное онемение. Ледяная судорога, не похожая на электрический разряд, пронзила руку до самого плеча. Это был холод не физический, а какой-то метафизический, холод пустоты, просочившейся в его мир.

– Ого… – выдохнул он, отдергивая руку, которая казалась чужой и непослушной.

В этот момент снаружи громыхнуло так, что сама скала, казалось, застонала от боли. Стены пещеры мелко задрожали, с потолка посыпались мелкие камни и пыль, один из них больно ударил Диму по плечу. Инстинкт самосохранения сработал быстрее мысли. Он отшатнулся назад, пытаясь укрыться от возможного обвала. Его нога зацепилась за лямку собственного рюкзака, лежавшего на полу. На одно короткое, бесконечное мгновение он завис в точке невозврата, отчаянно взмахнув руками в попытке поймать равновесие. Но было поздно. Гравитация неумолимо потянула его назад, прямо в мерцающий, искажающий реальность проход.

Мир взорвался.

Не было боли, не было звука в привычном понимании. Было лишь ошеломляющее, всепоглощающее ощущение распада. Его тело, его сознание, каждую клетку и каждую мысль словно просеивали через невидимое сито, разбирали на первоэлементы, на чистую информацию. Он летел сквозь водоворот невозможных цветов, которые его глаза не могли воспринять, но мозг – знал. Он слышал геометрию и видел симфонию тишины. Это было падение сквозь саму ткань реальности. А потом, так же внезапно, как и началось, все закончилось. Словно кто-то выключил рубильник Вселенной. Тишина и непроглядная, бархатная тьма.

Первым вернулось осязание. Он лежал на чем-то идеально твердом, ровном и холодном. Не на земле, усыпанной мелкими камнями и сухими листьями, как в той пещере, а на гладкой, безупречно отшлифованной поверхности. Холод был глубоким, древним, как у камня, который тысячелетиями лежал в сердце ледника, никогда не видя солнца.

Вторым пришел запах. Он больше не пах озоном, дождем и мокрой сосновой хвоей. Воздух был неподвижным, тяжелым и прохладным. Пахло вековой пылью, влажной пещерой и еще чем-то неуловимо-металлическим, острым. Так пахнет воздух рядом с кузницей или после удара молнии в скалу.

Третьим был звук. Гроза стихла. Вместо нее слух, привыкший к тишине, улавливал лишь гулкое, почти абсолютное безмолвие. Его нарушало лишь далекое, ритмичное «кап… кап… кап…» – звук падающей воды, чей каждый удар отдавался под невидимым сводом, как метроном, отсчитывающий вечность. И еще был низкий, едва различимый гул, исходивший, казалось, от самих стен. Он не был механическим, скорее напоминал вибрацию огромного, спящего организма.

Дима с трудом разлепил веки, которые казались свинцовыми.

Над ним не было неба. Ни грозового, ни ясного. Вместо него в головокружительной высоте терялась во мраке каменная кладка, настолько циклопическая, что разум отказывался ее воспринимать. Он лежал посреди огромного, неправдоподобного зала. Гигантские четырехгранные колонны, каждая толщиной с вековой дуб, уходили вверх, теряясь в тенях, словно подпирая саму толщу горного хребта. Стены, пол, потолок – все было из одного и того же серо-стального камня, испещренного тусклыми, самосветящимися голубоватыми прожилками.

Именно эти прожилки и были источником света. Они испускали ровное, холодное, безжизненное сияние, которого, однако, хватало, чтобы разогнать мрак и явить взору подавляющие масштабы этого места. Здесь не было ничего природного. Ни одной случайной линии, ни одного плавного изгиба. Лишь строгая, жестокая, тяжеловесная геометрия. Это место было не создано природой, оно было вырезано из нее с пугающей, нечеловеческой точностью.

– Где я?.. – шепот сорвался с пересохших губ и был мгновенно поглощен гулкой тишиной, не оставив даже эха.

Он сел, и голова тут же закружилась от слабости и дезориентации. Его рюкзак, верный спутник, лежал рядом, целый и невредимый. А вот налобный фонарик погас. Дима лихорадочно потянулся к нагрудному карману, его пальцы нащупали знакомые очертания смартфона – последней ниточки, связывающей его с домом. Он вытащил его. Экран был мертвенно-черным. Он нажал на кнопку включения. Раз. Другой. Третий. Никакой реакции. Ни сети, ни заряда, ни жизни. Бесполезный кусок пластика и стекла.

В этот момент на него обрушилось осознание. Он был один. В месте, которого не могло, не должно было существовать. Не в горах. Не на Земле.

Это была Твердыня. Столица Детей Камня. Но Дмитрий этого еще не знал. Для него это был лишь необъятный, холодный и чужой зал, в который его выбросило из привычного мира. Он был потерян. И он был больше не один.

Из дальнего, погруженного в тень прохода донесся лязг металла. К нему приближались тяжелые, размеренные шаги, в которых не было ни спешки, ни сомнения. Звук отдавался от гигантских колонн, множился, и казалось, что идет целая армия, пока из-за ближайшего каменного исполина наконец не показались трое.

Они были людьми, но словно высеченными из того же серого камня, что и весь этот зал. Ростом они были не выше Димы, но шире в плечах, коренастые и несокрушимо-крепкие. На них была броня, но не из блестящего металла. Она состояла из множества серых, идеально подогнанных друг к другу пластин, напоминающих слоистый сланец. Шлемы скрывали верхнюю часть лиц, оставляя на виду лишь тяжелые, упрямые подбородки и бледные, плотно сжатые губы. В руках они держали короткие копья с тяжелыми наконечниками из обсидиана, черными, как застывшая ночь, и острыми, как осколки стекла.

Вперед выступил тот, кто, видимо, был главным. Он был выше остальных, а его броня имела более темный, почти черный оттенок. Из-под шлема на Диму смотрели холодные, внимательные глаза. Взгляд был тяжелым, оценивающим, как у геолога, изучающего незнакомый образец породы, пытаясь определить его состав, прочность и ценность. Это был Ратибор.

– Эй! – голос Димы прозвучал слабо и неуверенно в огромном пространстве. – Вы… вы можете помочь? Я заблудился.

Существа остановились в нескольких метрах от него. Они не ответили. Их взгляды медленно скользили по нему, от растрепанных каштановых волос до грязных походных ботинок с яркими шнурками. Они изучали его, как изучают диковинное и потенциально ядовитое насекомое. Молчание было густым, тяжелым и давящим.

Главный, Ратибор, сделал едва заметный жест рукой. Двое стражников тут же разошлись, плавно и бесшумно обходя Диму с флангов, их движения были выверенными и смертельно опасными. Они отрезали пути к отступлению. Дима понял, что бежать некуда, да и бессмысленно. Он медленно поднял руки, показывая, что не вооружен.

– Я не хочу проблем, – сказал он, пытаясь говорить медленно и отчетливо, как говорят с диким зверем. – Я не знаю, как сюда попал. Просто… произошла гроза, я спрятался в пещере, а потом… очнулся здесь.

Ратибор сделал шаг вперед. Его взгляд остановился на Димином рюкзаке. Он снова издал короткий гортанный приказ, прозвучавший как скрежет камней. Один из стражников осторожно ткнул рюкзак острием копья. Мягкая синтетическая ткань подалась, издав нелепый пружинящий звук. Стражник удивленно хмыкнул под шлемом.

Дима опустил руки. – Это просто мои вещи. Палатка, еда… ничего опасного.

Ратибор присел на корточки рядом с рюкзаком. Его закованная в латную перчатку рука медленно, почти с брезгливостью, коснулась ярко-синей, неестественно гладкой ткани. Затем его пальцы нащупали пластиковую молнию. Он с недоумением провел по ней, ощущая мелкие, ровные зубчики. Для него, привыкшего к грубым кожаным ремням и костяным пуговицам, это было чем-то запредельно чуждым. Он посмотрел на Диму, и в его глазах мелькнуло первое явное чувство – подозрение. Эта вещь была сделана не по законам камня и кожи. Она была фальшивой, хрупкой на вид, но прочной.

Другой стражник заметил смартфон, выпавший из кармана Димы. Он поднял его и протянул Ратибору.

Начальник стражи взял тонкую черную пластину. Повертел в руках. Попытался согнуть – бесполезно. Постучал по ней костяшкой пальца – звук был глухим, неживым. Он посмотрел на гладкую, темную поверхность, в которой мутно отражалось его собственное лицо под шлемом. Камень-обманка. Гладкий, бесполезный, неестественный. Что это? Оружие? Талисман?

– Это телефон! – воскликнул Дима, сделав неосторожный шаг вперед. – Для связи! Алло! Говорить! Понимаете?

Стражники тут же, как единый механизм, выставили вперед копья с черными обсидиановыми наконечниками. Острия замерли в нескольких сантиметрах от груди Димы, холодные и смертоносные. Он замер, подняв руки. Его отчаянная, наивная попытка объясниться, прорваться через стену непонимания, была воспринята как агрессия.

Ратибор поднялся во весь свой коренастый рост, тень от его фигуры упала на Диму, словно каменная плита. В его закованной в серый металл руке смартфон выглядел жалкой, нелепой безделушкой, осколком чужого, хрупкого мира. С выражением брезгливости, словно держал в руках что-то ядовитое, он бросил его одному из стражников. Тот поймал его с такой же опаской. Затем Ратибор произнес одно-единственное слово. Оно было гортанным, резким, лишенным каких-либо человеческих интонаций. Оно прозвучало не как речь, а как геологический процесс – как треск раскалывающегося валуна, как удар молота по наковальне.

– Кхарт!

В следующий миг мощные руки, твердые, как камень, схватили Диму за плечи. Хватка была безличной и неумолимой, в ней не было злобы – лишь функциональная эффективность, как у тисков. Вырваться не было ни единого шанса. Его рюкзак грубо сорвали со спины и закинули на плечо одному из стражников. Его самого развернули и, не толкая, но властно ведя, повели вглубь города.

Однако его повели не к темным провалам темниц, а в другой, меньший по размеру, но еще более величественный зал. В его центре не было колонн, а весь свет от голубых жил в стенах, казалось, сходился в одной точке, на гигантском, идеально гладком менгире из черного, как сама ночь, базальта. У его подножия, скрестив ноги, сидел не воин, а древний старик в простой серой робе. Его лицо было сетью глубоких морщин, а длинные седые волосы спадали на плечи. Это был Камневед, старейшина, чья задача была определять состав, прочность и «правду» всего, что пересекало границу Твердыни.

Рюкзак и смартфон Димы положили на пол перед стариком. Ратибор почтительно отступил на шаг. Камневед неторопливо, словно совершая священный ритуал, протянул свои костлявые пальцы сначала к рюкзаку. Он провел ими по гладкой, неестественно яркой синтетической ткани, потрогал пластиковые застежки. Затем он поднял смартфон, повертел его, постучал по экрану ногтем, прислушиваясь к мертвому звуку. Он поднес его к лицу, вдохнул запах пластика и металла. Наконец, он с выражением брезгливого недоумения положил вещи на пол.

– Пустота… – его голос был тихим, но резонировал в зале, словно скрежет сдвигающихся тектонических плит. – Нет души камня. Ложь.

Затем Камневед медленно поднялся и подошел к самому Диме. Его холодные, сухие, как пемза, пальцы коснулись кожи на запястье пленника. Он не смотрел Диме в глаза. Его взгляд был устремлен куда-то внутрь, словно он пытался прочитать структуру его костей, состав его крови. Долгая, звенящая тишина повисла в зале.

Наконец, старик отпустил его руку и повернулся к Ратибору. Он заговорил на их гортанном, резком языке. Дима не понимал слов, но он уловил интонации и несколько раз повторившийся, шипящий звук, от которого по спине пробежал холодок. Он разобрал слова, похожие на «кхарт», «кхорр» и «ветр».

– Его плоть… хрупкая, – перевел старик на ломаный, общий язык, на котором они говорили до этого, глядя на Диму с ледяным, бесстрастным ужасом. – Как больной камень, что рассыпается в пыль от одного удара. В нем зараза Ветра. Он нечист.

Ратибор, чье лицо и до этого было каменной маской, помрачнел еще сильнее. Теперь в его взгляде была не просто подозрительность, а суеверный страх. Вердикт Камневеда был окончательным и не подлежал сомнению. Этот чужак был не просто врагом. Он был болезнью. Носителем скверны, которая могла ослабить и разрушить саму суть их народа – прочность камня.

– В изоляцию. Немедленно, – приказал Ратибор, и в его голосе прозвучал металл. – Никто не должен его касаться.

Только теперь Диму снова схватили, уже с большей опаской, словно он был прокаженным, и повели прочь из зала. И когда он шел по гулким коридорам и мостам, он начал понимать природу взглядов, которые бросали на него местные жители. Это было не просто любопытство к чужаку. Это был страх перед заразой.

Дима не сопротивлялся. Шок полностью парализовал его волю. Он шел, ошеломленно глядя по сторонам, пытаясь осознать невероятные, подавляющие масштабы этого места. Они миновали гигантский зал и вышли на широкий каменный мост, перекинутый через черную, бездонную пропасть. Дима невольно заглянул вниз. Дна не было видно. Лишь клубился медленно ворочающийся туман, подсвеченный снизу все тем же холодным голубым сиянием. Оттуда тянуло вековым холодом и запахом сырости.

По сторонам пропасти, прямо в толще скальной породы, уходя вниз на немыслимую глубину, были вырезаны ярусы жилищ. Это не были дома в его понимании. Это были скорее гнезда или норы, темные окна-бойницы, в глубине которых горел тот же неживой свет от кристаллов. Это был не просто зал, это был город. Огромный, многоуровневый, живой и абсолютно чужой. Вертикальный город-улей, чьи улицы – пропасти, а дома – пещеры. В неподвижном воздухе витал густой, слоистый запах дыма от бесчисленных очагов, металлической пыли, руды и тысяч живых существ, запертых под землей.

Его вели по гулким коридорам, вниз по бесконечным спиральным лестницам, высеченным прямо в теле гигантских колонн. Иногда они проходили мимо других каменных людей. Никто из них не проронил ни слова. Они лишь останавливались, провожая его взглядами. Во взглядах этих не было праздного любопытства. В них была застарелая усталость, подозрительность и глухой, въевшийся страх перед всем, что нарушало их монотонный, предсказуемый порядок. Он был чужим. Ярким, несуразным пятном в их сером, упорядоченном мире. Его футболка с принтом, его джинсы, его растрепанные волосы – все в нем кричало о другом мире, о мире солнца, ветра и беспорядка.