скачать книгу бесплатно
Она выпрямила спину и посмотрела на стену прямо напротив себя.
Ивар Берглунд был виновен. Она абсолютно не сомневалась на сей счет. А его кроткий вид был лишь повседневной маской, за которой пряталась жуткая, вызывающая отвращение сущность. С подобным ей приходилось сталкиваться раньше, начиная с детства.
Кофе оказался отвратительным.
Свидетельствовать в суде было той частью ее работы, которая ей больше всего не нравилась.
Судебное разбирательство было представлением в угоду правовой защищенности, судью и присяжных требовалось убедить, что собранных доказательств достаточно для обвинительного приговора. Сама она предпочитала оставаться в тени, за кулисами, вести запутанные расследования, постепенно приближаться к преступнику и сжимать кольцо вокруг него.
Динамик ожил, и стороны призвали продолжить судебные слушания в деле об убийстве или о соучастии в убийстве. Прокурор и его помощник вошли в зал. Нина осталась сидеть на своем месте, ожидая, когда ее пригласят.
Согласно сложившимся традициям сначала допрашивали подсудимых, а затем свидетелей, однако Берглунд попросил допросить его последним. Это выходило за обычные рамки, но судья пошел ему навстречу после того, как Криспинссон получил обещание, что потом при необходимости сможет вызвать нужных, по его мнению, свидетелей.
«Хитрый, – подумала Нина. – Не хочет ничего говорить, пока не услышит, что известно по делу».
Потом открылись двери в зал, она поднялась, шагнула навстречу яркому дневному свету и направилась прямо к свидетельскому месту, не глядя по сторонам, но чувствуя направленные на нее со всех сторон взгляды: присутствующих из-за пуленепробиваемого стекла, равнодушный Берглунда, откровенно вызывающий адвоката и ободряющий Сванте Криспинссона, к которому тот добавил некое подобие улыбки.
Нина подняла правую руку, чтобы дать клятву свидетеля, жакет оказался тесноват в плечах, у нее прибавилось мускулатуры с тех пор, как она надевала этот костюм в последний раз. Когда же это было? Когда она свидетельствовала в предыдущем случае, вероятно.
Она, Нина Виктория Хофман, обещала и гарантировала своей честью и совестью говорить правду и ничего не утаивать, не добавлять и не искажать.
Криспинссон откашлялся в кулак и почесал голову, прежде чем взял слово.
– Нина Хофман, кем ты работаешь?
Она стояла, выпрямив спину и расправив плечи, стараясь внешне соответствовать своей профессии. Собственно, ей не требовался костюм, чтобы в ней узнавали полицейского, она и так выглядела надлежащим образом и знала это, подтянутая и стройная, приятная, но не бросающаяся в глаза.
– Я дипломированный полицейский, криминолог и специалист по поведенческим реакциям. Занимаю должность оперативного аналитика в Государственной криминальной полиции Стокгольма.
Секретарь суда зафиксировала ее слова на бумаге, солнечный свет отражался в пуленепробиваемом стекле. Одной из особенностей зала была изоляция от общественности, прозрачная перегородка отделяла обычных людей от участников процесса. Она знала, что представители прессы слышали ее из динамика с наносекундной задержкой.
– Ты не могла бы рассказать нам, чем занималась по долгу службы прошлой весной?
Она еще больше расправила плечи, кожей почувствовала взгляды Берглунда, коловшие ее словно иголками.
Было крайне важно, чтобы его осудили. Опасный и непредсказуемый, он был еще и жесток, и в этой своей жестокости давно перешел все границы. Нина насквозь видела его гнилую сущность.
– У нас появились новые данные, заставившие обратиться к делу двадцатилетней давности, исчезновению Виолы Сёдерланд, и снова пройтись по собранным по нему доказательствам.
Криспинссон кивнул почти незаметно, но ободряюще.
– И что произошло в субботу 17 мая в прошлом году?
– У подсудимого взяли пробу ДНК в его доме в Тебю.
Одноэтажная вилла в конце тупиковой улицы, построенная в 60-х годах прошлого столетия, красный кирпич и ставни на окнах.
Он оказался дома, удивился нежданным гостям, но был любезен и дружелюбен. Его глаза не изменились с той поры, хотя ему пришлось провести целый год за решеткой. Подобное не под силу людям с нормальной психикой. Полная изоляция двадцать три часа в сутки, первое время, кроме того, со всеми запретами: никаких газет, телевидения, контактов с окружающим миром. Час свежего воздуха в прогулочном дворике на крыше следственного изолятора раз в день, в пространстве, по форме напоминавшем кусок торта, ограниченном проволочной сеткой. Нина знала, что его никто ни разу не посетил даже после того, как ему сделали некоторые послабления. Краешком глаза она видела его руки, они неподвижно покоились на столе одна на другой, его настороженную позу.
Он был сделан из железа, болотной руды, которой хватало в тех местах, где он вырос.
– Ты не могла бы, коротко только, доложить основные дела Виолы Сёдерланд? – спросил Криспинссон.
– А это действительно необходимо? – вмешалась Марта Гензелиус, адвокат Берглунда. – Обвинения, предъявленные моему клиенту, не имеют никакого отношения к Виоле Сёдерланд.
– Они строятся на цепочке доказательств, – парировал прокурор. – Нам необходимо восстановить ее отдельные звенья, иначе само дело останется непонятным.
– Это не поможет, оно абсолютно непонятно, что бы ни предпринимал прокурор, – заметила адвокат.
Судья стукнул молотком по столу. Марта Гензелиус заерзала на своем стуле, якобы разочарованная. Нина ждала.
– О Виоле Сёдерланд, пожалуйста, – сказал Криспинссон и кивнул Нине.
Она постаралась отвечать спокойно и по существу.
– Виола Сёдерланд пропала со своей виллы в Юрсхольме в ночь на 23 сентября почти двадцать один год назад. Ее тело так никогда и не нашли. Имелся один свидетель, сосед, выгуливавший свою собаку в ту ночь, он видел, как мужчина вышел из автомобиля перед домом Виолы. По его словам, он запомнил номер машины, но у ее владельца оказалось алиби…
– Кто был этот владелец? – перебил Нину Криспинссон.
Ей пришлось прерваться на полуслове.
– Машина принадлежала Ивару Берглунду.
– На вилле в Юрсхольме обнаружили следы борьбы?
Нина часами изучала фотографии оттуда, крупнозернистые, сделанные при плохом освещении, в то время когда цветная пленка уже отживала свой век, готовясь уступить место цифровому формату, с многократно лучшей резкостью. Ей приходилось изучать множество таких снимков с сотен мест преступления, и термин «борьба» выглядел не самым подходящим в подобных случаях, но сейчас было не время вдаваться в лексические тонкости.
– На полу в прихожей нашли разбитую вазу и несколько волосинок, которые не принадлежали ни самой Виоле, ни ее детям, ни кому-либо из домашнего персонала. Дальше тогда продвинуться не удалось. В ту пору экспертиза ДНК только появилась, и еще не умели делать анализ по волосинке, для получения всего кода требовался мешок волос.
– Но это возможно сегодня?
Казалось непостижимым, что существовал период, когда не было экспертизы ДНК. Как вообще удавалось раскрывать преступления двадцать лет назад?
– Из отдельного волоса можно получить так называемую митохондриальную ДНК. Это альтернативная форма анализа, не дающая столь полную информацию, как если речь идет о полном коде, но она абсолютно надежная.
– И, получив эту новую информацию, вы, значит, решили взять пробу ДНК из слюны подозрительного владельца автомобиля. И каков результат?
– Идеальное совпадение.
Нина не удержалась и посмотрела в сторону Ивара Берглунда и одновременно почувствовала такое же движение вокруг себя, и в зале суда, и на местах для публики.
Все глаза устремились на обвиняемого, туда, где он сидел неподвижный, как статуя, положив руки одна на другую. Он смотрел прямо на нее, их взгляды встретились. Его глаза были маленькими и темными, она попыталась угадать его мысли, но безрезультатно.
– Вы допросили этого человека снова?
– Да, я и еще один коллега сделали это в его доме в Тебю.
– И что он сказал тогда?
Тот же человек, но как бы сразу погрузневший, напускная вежливость и удивление, однако она чувствовала скрытое напряжение.
– Настаивал на своем алиби: в тот вечер читал доклад о генной инженерии в Народном доме Сандвикена.
– Вы смогли подтвердить его данные?
– В зале присутствовало порядка семидесяти слушателей, но никто не знает точно, в каком часу исчезла Виола Сёдерланд…
– Мог он находиться в обоих местах? В одну и ту же ночь?
– Расстояние между Сандвикеном и Стокгольмом 191 километр, значит, да. Теоретически это возможно.
Адвокат Берглунда выглядела довольной, она прошептала что-то своему клиенту. Нина постаралась подавить раздражение, все в порядке вещей, ей нельзя поддаваться на провокации.
– Но Ивара Берглунда обвиняют не в исчезновении Виолы Сёдерланд, а в ином преступлении, – уточнил прокурор и взял в руки другую бумагу.
Нина потянулась за стаканом воды, стоявшим на столе перед ней, не заботясь о том, что от этого ей еще больше захочется в туалет. Вода оказалась теплой и отдавала землей.
– Ты можешь описать суду, как далее протекала ваша работа в Государственной криминальной полиции?
– Мы сравнили ДНК Берглунда со всеми имеющимися по другим нераскрытым преступлениям в Швеции.
– И какой результат?
– Мы получили еще одно совпадение.
– В продолжающемся расследовании?
– Да.
– Каком?
– Убийства Карла Густава Эверта Экблада в Наке в прошлом году.
Казалось, ветер пробежал по рядам присутствующих по другую сторону пуленепробиваемого стекла, беззвучный шторм, внезапно возникший и столь же резко затихший. Волосы зашевелились, руки пришли в движение, ручки заскользили по бумаге. Все эти факты были известны в суде, но пока только в виде слов на бумаге. Сейчас они как бы ожили, персонифицировались. И человек, находившийся по другую сторону прозрачной перегородки, уже казался монстром, кем и был.
Прокурор заглянул в свои материалы.
– Ты выступала в роли координатора в этом расследовании, не могла бы сообщить нам больше деталей?
Это была первая ее неделя на новой работе, она еще не прошла вводный курс, и на нее пока не навалилась куча дел.
– Карл Густав Эверт Экблад, по прозвищу Кагген, часто сидел на парковых скамейках в центре Орминге. Его запытали до смерти в мае прошлого года.
– Запытали?
Нина перевела взгляд с прокурора на Ивара Берглунда, она не боялась его, знала, кем он был.
– Жертву нашли подвешенной над муравейником на дереве за колени спиной вниз. Экблад был голый и измазан медом, с запястьями и лодыжками, соединенными вместе скотчем. С выдранными ногтями, развороченным задним проходом, сломанным носом. Он умер от недостатка кислорода, его задушили, надев на голову пластиковый пакет.
Ивар Берглунд откинулся на спинку стула, как бы в попытке дистанцироваться от этих обвинений. Он шепнул что-то своему адвокату, и та коротко кивнула в ответ. Прокурор поднял лист бумаги и обратился к судье.
– Приложение с результатами судебно-медицинского исследования тела Карла Густава Эверта Экблада имеет номер 53В.
Судья сделал для себя пометку. Криспинссон повернулся к Нине снова:
– Ты посетила место убийства?
Сосна в расщелине скалы, мощный ствол и короткая крона. Нижние ветки толщиной с человеческую руку, давно высохшие, без коры, древесина серого цвета и шелковистая на ощупь.
– Да, я сделала это.
– Пока жертва все еще… висела там?
Дождь и белый свет ламп экспертов, полицейские как тени.
– Да.
– Что сказало тебе место преступления?
– Его выбрали с умом. Изолированное, недалеко от жилья, но вне зоны слышимости.
– А жертва?
Нина снова обратила взор на Ивара Берглунда. Он смотрел на нее, когда она отвечала, оценивал ее уверенность взглядом.
– Подвешивать человека таким образом – это известный метод пытки, его называют La Barra, или «Попугай». Жертва испытывает нестерпимые мучения, циркуляция крови в ногах прекращается. Если человек выживает, возникшие повреждения часто приводят к гангрене и ампутации. А смазывать людей медом и помещать их в муравейник – это испытанный метод пыток в Африке, особенно в Анголе.
– Где на месте преступления нашли ДНК преступника?
Она повернулась в сторону Криспинссона.
– На ногте среднего пальца правой руки жертвы, с внутренней стороны удалось обнаружить фрагмент кожи, и ДНК соответствовала ДНК Ивара Берглунда.
– И это абсолютно точно?
Она добавила силы в голос, чтобы завуалировать неуверенность при ответе.
– Такую информацию мы получили из Государственной криминалистической лаборатории.
Прокурор что-то читал в своих бумагах. Нина бросила быстрый взгляд на присяжных, все сидели с широко открытыми глазами и выпрямив спины. Даже крайний слева мужичонка, похоже, не спал.
– Жертва, о которой идет речь, Карл Густав Экблад где жил? – спросил Криспинссон.
Темно-коричневые деревянные панели, требовавшие покраски. Висевший наискось почтовый ящик, никаких грядок. Окна с грязно-белыми занавесками.
– Он снимал комнату в Орминге, но по бумагам проживал в Марбелье, в Южной Испании.
– Каким был следующий шаг в вашем расследовании?
