Гении тоже люди… Леонардо да Винчи

Валериан Маркаров

Гении тоже люди… Леонардо да Винчи

ПРЕДИСЛОВИЕ

Жил когда-то необыкновенный человек – художник и изобретатель, архитектор и инженер, естествоиспытатель и философ, музыкант и мечтатель. Его имя известно каждому – Леонардо да Винчи. Один из самых загадочных гениев человечества, он стал живым символом эпохи Возрождения. Его жизнь – череда побед и поражений, любви и одиночества, триумфа и безмолвной печали. Он знал, что значит отчаяние – и как звучат медные трубы всеобщего восхищения.

Создатель несомненных шедевров, он внезапно охладевал к искусству, оставляя картины незаконченными. Его рисунки с равным совершенством передавали и красоту мира, и уродство, и жестокость бытия. Он предвосхитил целые эпохи своими изобретениями, многие из которых до сих пор поражают гениальностью и точностью мысли.

Загадочна была и его личная жизнь. Он прятал чувства так же искусно, как и свои идеи, записывая труды зеркальным письмом. У него были преданные ученики и непримиримые соперники – среди них Микеланджело и Рафаэль. Он разговаривал с простолюдинами и правителями, с кардиналами и королями – и все они прошли перед его холодным и проницательным взглядом.

Его эпоха – в его трудах. Сам же он продолжает волновать воображение и тем, что оставил, и тем, что унес с собой. Научные открытия, интригующие тайны, личная драма – всё это пронизывает судьбу Леонардо.

Книга переносит нас в Италию конца XV – начала XVI веков. Перед читателем разворачивается драматичный и блистательный период истории, а её герои – папы, кардиналы, короли, полководцы, художники – оживают на страницах, испытывая радости и утраты, любовь и предательство, наслаждение и боль. Более пяти столетий отделяют нас от них – но они ближе, чем кажется.

Понять Леонардо можно, пожалуй, лишь прожив его жизнь. Мы можем только приблизиться к нему – вглядываясь в его наследие, вслушиваясь в его слова, чувствуя сердцем. Он показал миру, что мудрость немыслима без любви и человечности, без стремления к истине и красоте.

Это художественное произведение, основанное на фактах, но наполненное авторским взглядом и чувствами. Оно приглашает по-новому взглянуть на Ренессанс – трагичную и одновременно полную надежд эпоху.

Прочитав эту книгу, вы прикоснётесь к жизни гения, которому были не чужды человеческие слабости, желания и сомнения. К жизни, наполненной светом разума и жаждой знаний. К жизни, ставшей легендой.

Приятного чтения!

С уважением,

Валериан Маркаров

Глава 1

Ясным, залитым солнцем утром 3 марта 2019 года профессор Марко Тоскано, молодой преподаватель Флорентийского университета, переступил порог своего дома в самом сердце Флоренции и буквально нос к носу столкнулся с районным почтальоном – тем самым, что ежедневно к полудню приносил ему прессу и корреспонденцию.

– Доброе утро, синьор Тоскано! Как поживаете? – спросил тот, чуть склонив голову набок и расплывшись в простодушной улыбке, обнажившей передние зубы, пожелтевшие от многолетнего табака.

– И вам доброго утра, синьор Джерпонимо! Спасибо, всё хорошо. А вы сегодня выглядите просто великолепно! – вежливо ответил Марко.

– Божьими молитвами, синьор Тоскано… Надеюсь дотянуть до возраста моего дядюшки. Представьте себе – сто лет прожил! А всё благодаря грибам…

– Грибам? – Марко удивлённо поднял брови. – Неужели они продлевают жизнь?

– Да нет же! Он их просто никогда не ел! – весело хмыкнул Джерпонимо, снова обнажив свои кривоватые, но по-доброму наивные зубы.

– Ах, вы шутник, синьор! – улыбнулся Марко, прищурившись и глядя в глаза почтальону. – А у вас, как всегда, новости с передовой! – И, взяв из его рук увесистую кипу свежих газет, вперемешку с несколькими письмами, добавил:

– A presto! До скорого!

Оставив прессу у входа, Марко аккуратно вложил письма в кожаный портфель, машинально взглянул на небо и, вернувшись за зонтом и солнечными очками, неторопливо направился в сторону университета. До первой лекции оставалось сорок минут – времени более чем достаточно.

Следует заметить: в отличие от большинства итальянцев, считающих пунктуальность пустой тратой времени, Марко был человеком точным. Его аккуратность проявлялась во всём: в любви к чистоте и порядку, в безукоризненном внешнем виде, в организованности и исполнительности. До некоторой степени его можно было бы назвать педантом, но без той тяжёлой занудности, что делает настоящих педантов невыносимыми. Темперамент же у него был самый что ни на есть итальянский: живой, открытый, с доброй шуткой наготове и неизменной белозубой улыбкой, способной вмиг рассеять хмурое настроение.

В Италии говорят: «мартовские дожди приносят майские цветы». И правда – в это время года Флоренция уже согрета солнцем, а воздух напоён предвкушением весны. Свободные часы Марко посвящал прогулкам по городу. Хотя он родился во Флоренции и знал каждый её уголок, снова и снова открывал её для себя – как влюблённый, которому никогда не наскучит взгляд любимой.

Ещё в старших классах школы он стал подрабатывать экскурсоводом и вскоре вступил в Ассоциацию гидов Флоренции. Сначала всё давалось непросто, но по совету опытного коллеги Алессандро Марко стал работать над дикцией, культурой речи, углублять знания. Он копался в архивах, расширял кругозор, учился уносить слушателей в другую эпоху.

Практика научила его, что туристов куда больше трогают не даты, а живые, артистичные рассказы – особенно с «жареными фактами» о великих личностях. Алессандро, признанный мастер экскурсионного жанра, как-то сказал ему:

– Марко, ты не только отлично владеешь английским, но и обладаешь настоящей страстью к этому делу. Туризм – это искусство. Мы и актёры, и поэты, и шуты, и педагоги. Не бойся проявлять эмоции! Дари людям истории, даже если в них больше красоты, чем правды. Разожги огонь в их глазах, уведи их от повседневной суеты. И тогда ты будешь по-настоящему востребован. Главное – люби своё дело…

Слова Алессандро навсегда остались в памяти Марко. Проводя экскурсии, он повторял: Флоренция – это место, где можно прикоснуться к вечной красоте. И действительно, её было здесь в избытке. Город, имя которого означает «цветущая», и сам словно цветок, вобравший в себя всё лучшее из западной культуры. Здесь каждый уголок дышит историей: дворцы Медичи, сады Боболи, площадь Синьории, купола Санта-Мария дель Фьоре, золотые двери Баптистерия, фасады Санта-Мария Новелла и Санта Кроче, где покоятся Данте, Микеланджело, Галилей, Макиавелли, Россини, Огинский и сотни других великих имён. Базилика Сан Лоренцо, усыпальница Медичи, строгий Барджелло, где была тюрьма, а ныне музей, Академия с «Давидом» Микеланджело, галереи Палатина и Уффици – всё это единый живой организм города.

Особое место занимала в сердце Марко Галерея Уффици. Он часто подчёркивал, что именно здесь, в разгар Ренессанса, по воле Козимо I де Медичи, возник музей, имя которому дал древнегреческий термин – место, посвящённое Музам. Сегодня Уффици – одно из сокровищ Европы. В нём собраны шедевры живописи от Средневековья до современности, античная скульптура, гобелены, миниатюры, уникальная коллекция автопортретов, пополняемая до сих пор.

Флоренция вдохновляла, рождала стихи, музыку, картины. Леонардо, Рафаэль, Бокаччо, Петрарка, Брунеллески – все они вписаны в её ткань. Город награждён изяществом, гармонией, вечным цветением.

Прошло более двадцати лет с тех пор, как Марко начал водить экскурсии, и теперь он с тем же вдохновением проводил «исторические прогулки» для студентов. Без прошлого нет будущего – говорил он, перенося молодых искусствоведов в эпоху, когда по этим улицам ходил Микеланджело, когда Савонарола проповедовал на площади, когда Моцарт давал свои концерты, а в переулках сталкивались могущественные кланы.

Марко мог часами бродить по улицам родного города, если только внезапная гроза не гнала его в уютное кафе, где туристы смаковали пекорино, тонко нарезанное прошутто и нежное маскарпоне с лимончелло. Он и сам не прочь был задержаться за чашкой крепкого эспрессо. Один – себе. Второй – caffè sospeso, «подвешенный» кофе для незнакомца, который не может себе его позволить. Эта простая традиция, пришедшая из Неаполя, казалась Марко по-настоящему флорентийской – щедрой, человечной, негромкой.

Проходя мимо ресторана La Spada, любимого и туристами, и местными, Марко почувствовал лёгкий голод. Утренний капучино был пока единственным, что он съел. Иногда он заглядывал туда за таглиолини с лососем, каппеллети или за их знаменитой bistecca alla fiorentina – ароматной, с хрустящей корочкой, сочной и кровавой внутри. Солят её только после жарки, а запивают неспешно – тосканским кьянти, напитком, воспетым поэтами и артистами.

Эти вина, рожденные на холмах Кьянти, хранят в себе тепло земли и вкус времени. Кажется, даже Мона Лиза улыбается на фоне тех самых пейзажей – Леонардо, как считал Марко, писал их по памяти именно отсюда. В этой простоте – изысканность. В каждом блюде – оттенки, в каждом глотке – история.

Марко, хмелея то ли от внезапно нахлынувшего чувства голода, то ли от свежего полуденного воздуха, в котором растворились еще холодные капельки реки Арно, несущей свои совершенно непредсказуемые воды от самих Апеннин, почувствовал, как сильно его потянуло за столик! Он как раз проходил мимо церкви Святой Маргариты дей Черки, той самой, которую еще называют церковью Данте Алигьери, поскольку именно здесь поэт встретил свою музу Беатриче, чьи останки в итоге обрели вечный покой в этой церкви. Безуспешные попытки обуздать голод не привели ни к чему, и вот уже ноги понесли его к ларьку с закусками, что находился рядом. Да, он бы сейчас не отказался даже от лампредотто, невзирая на то, что эту незатейливую булочку-бутерброд для простолюдинов, начиненную отваренным коровьим желудком, во Флоренции едят с 15 века!

Жадно откусывая от горячей булочки и второпях прожевывая немного неподатливое, тянущееся мясо, он не смог не отметить для себя, что очередь из желающих съесть этот флорентийский фаст-фуд была вовсе не меньше, чем очередь жаждущих заглянуть в церковь Данте. Так что же первично, усмехнулся Марко себе под нос – сознание или материя? Извечный спор! В данную минуту, ускоренно поглощая лампредотто, эта дилемма для Марко однозначно разрешилась в пользу материалистов. Голова отказывалась думать, а душа – трудиться, пока в пустом желудке играл духовой оркестр, дирижируемый голодным сквозняком.

Марко ускорил шаг – он спешил на очередную лекцию в Университете Флоренции, где вот уже восьмой год преподавал на факультете искусств. Его академическая карьера началась в Оксфорде, где он блестяще защитил диссертацию по теме, связанной с Леонардо да Винчи и искусством эпохи Возрождения.

Сегодняшняя лекция была посвящена именно этой теме – периоду, который история окрестила Возрождением, и его гению – Леонардо.

– В «Жизнеописаниях наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» Джорджо Вазари вспоминает более ста пятидесяти художников – небывалый расцвет, сравнимый лишь с античной Грецией. У каждого – свой стиль, своя индивидуальность. В этом блестящем созвездии школ и направлений особенно выделяются три фигуры, три сверхъестественных гения, – говорил Марко, проходя вдоль аудитории. – Леонардо, Микеланджело, Рафаэль. Они не похожи друг на друга, не продолжают, а противостоят друг другу. Были соперниками, порой врагами, но вместе – они олицетворяют разумную душу Ренессанса.

Он замолчал, давая паузе наполнить зал тишиной и вниманием. Затем продолжил:

– Они воплотили тайную мечту эпохи – соединение эллинского и христианского идеалов. Леонардо в этой триаде – маг, посвящённый, волхв. Вместе с Микеланджело и Рафаэлем он открывает перед человечеством новую Вселенную, где Природа и Человек преображаются под взглядом богов, доступных лишь прозрению гения.

И пусть столетия отделяют нас от этих личностей, – продолжал Марко, – наш интерес к ним не ослабевает. Нас влечёт их тайна. Мы хотим понять: что сделало их такими? Что в их характере, в способе мышления позволило подняться на такую высоту? В искусстве, науке, технике, общественной мысли, литературе – в каждом проявлении человеческого духа.

– Леонардо да Винчи принадлежал к тем редким гигантам, – продолжал Марко, – которые, опережая свою эпоху, пролагали путь в будущее.

Он жил в те времена, когда знание о мире было фрагментарным и наивным. Путешествия были опасны, дороги непроходимы, а карты полны фантастических надписей вроде: «Здесь живут люди с птичьими головами» или «Страна Обезьян». Даже в просвещённой Европе ученый казался почти колдуном, а любой образованный человек был и математиком, и алхимиком, и астрологом, и немного гадателем. Несмотря на грязные улицы и предрассудки, именно тогда начали вырастать величественные соборы, появляться шедевры и идеи, изменившие историю.

– Леонардо был универсальным гением, – подчеркнул Марко. – Его талант был столь многогранен, что поражал даже современников: живопись, анатомия, инженерия, архитектура, гидротехника, проекты машин и летательных аппаратов, – список почти бесконечен. Он изобрёл парашют, предвосхитил вертолёт, создал таинственную Джоконду…

– Может, он был пришельцем? – раздался голос с задней парты.

– Или застрял во времени, – с улыбкой добавила студентка.

– Нет, – покачал головой Марко. – Это всё фантазии тех, кто не понимает, на что способен человеческий ум, если он одержим идеей и творчеством. Гении эпохи Возрождения горели внутренним огнём, двигались вперёд с дерзкой решимостью, не щадя себя. Их энергия позволяла поднимать соборы, сочинять музыку, писать бессмертные картины – и при этом конструировать катапульты, мосты и водолазные костюмы. Мы обязаны преклониться перед масштабом их личности и духа.

Он замолчал, позволяя словам отзвучать в воображении студентов.

К вечеру, вернувшись домой, Марко разогрел купленную по пути пиццу, переоделся в уютный свитер и джинсы, аккуратно повесив пиджак в шкаф. Помыв руки, он прошёл на кухню, где уже прозвучал сигнал микроволновки, и налил себе бокал сухого Кьянти.

Он сделал первый глоток и, прищурившись от удовольствия, проговорил:

– Ах, этот божественный Кьянти! Ещё недавно – простое вино в соломенной оплётке, а теперь – мировой феномен, который перевернул представление о виноделии Италии.

Он помолчал, держа бокал на просвет, любуясь глубоким рубиновым оттенком.

– Да, пусть все знают: лучшие вина – из Тосканы, – произнёс он торжественно, почти театрально. Ему даже показалось, что он сказал это вслух.

По вечерам Марко, как обычно, включал телевизор. Экран надёжно вещал одно и то же – бесконечный поток новостей с канала Rai News 24, перемежаемый дорожными сводками, прогнозами погоды и аналитикой, порой сомнительной полезности.

Сегодня, например, сообщалось о вспыхнувших волнениях у здания префектуры: группа сомалийских беженцев протестовала из-за пожара в бывшей фабрике, где они временно проживали. Один человек погиб, десятки требовали помощи с жильём. Несколько протестующих попытались прорваться в здание, но были остановлены полицией.

Следом шёл сюжет о другой части мигрантов, наладивших уличную торговлю: кебабы, шаурма, палатки на каждом углу. Однако гигиена в таких точках оставляла желать лучшего – в больницы попадали молодёжь и туристы. Местные власти отреагировали строго: санитарные проверки, закрытие подозрительных лавок и новое правило – не менее 70% традиционных тосканских блюд в меню заведений центра. «Флоренция – это наследие, а не гастрономическая лотерея», – цитировали чиновников.

Телевизор продолжал бубнить, создавая привычный звуковой фон. Марко слушал избирательно, научившись отделять суть от шумовой шелухи. Он давно считал: перегруз информацией не менее опасен, чем её отсутствие.

Пицца, которой он собирался поужинать, называлась то ли «Четыре сыра», то ли «Четыре сезона» – Марко так и не освоил гастрономическую классификацию, да и нужно ли это, если перед тобой такая ароматная круглая прелесть?

На ней, как на палитре, сочетались четыре сыра: Рикотта, Моцарелла, Горгонзола и Пармезан. Каждый сектор символизировал время года: весна – с артишоками и оливками, лето – с ярким перцем, осень – с томатами и тягучей Моцареллой, зима – с грибами и варёными яйцами. Пицца была сочной, горячей и исчезла быстрее, чем Марко успел заметить.

Насытившись, он вернулся к привычному: разложил бумаги и стал править конспекты завтрашних лекций. По расписанию их было несколько. – Надо бы лечь пораньше, – пробормотал он себе под нос, точно договариваясь с собой.

Закончив с бумагами, Марко пробежал глазами утренние газеты и вдруг вспомнил о письмах, которые сегодня ему принес почтальон. Первое – от старого друга Дэвида, одноклассника, приглашавшего в Рим на свадьбу. «И ты, Брут», – усмехнулся Марко, зная, что Дэвид давно считает его последним из Могикан, ведь он был единственным в их классе, кто еще не создал семью.

Второе письмо вызвало у него живой интерес – официальное приглашение на международную конференцию в Лондоне, посвящённую Леонардо да Винчи – фигуре, вокруг которой вращалась вся его научная жизнь и личная страсть.

Марко быстро пробежал глазами текст и тут же начал читать вслух, словно заучивая:

«Уважаемый профессор Марко Тоскано, Международный Фонд Исторических Исследований приглашает Вас принять участие в конференции „Леонардо да Винчи и его наследие“, которая состоится 2 мая 2019 года в Музее Виктории и Альберта, Лондон. Просим подтвердить участие…»

Прочитав письмо, Марко ощутил сильное волнение: сердце застучало быстрее, лицо горячо, в горле пересохло. «Нужно успокоиться и как можно скорее лечь спать», – пытался он убедить себя.

Лёжа в кровати, накрывшись лёгким одеялом, Марко не мог уснуть. Его разум был полон переживаний, и вместо покоя пришёл тревожный сон – ему снилась Луарская долина, замок Амбуаз, последняя ночь великого мастера. И голос – шёпот, почти ветер: «Я всё ещё здесь…»

Глава 2

Ранним утром, когда первые лучи бледного майского солнца едва касались тихих вод Луары, в древних каменных стенах замка Кло, расположенного в полудневной тени лесов и виноградников неподалёку от Амбуаза, медленно угасал огонь гения. Здесь, вдали от яркого флорентийского света, в пронизанном дыханием вечности дворце, жил последние дни своего долгого и величественного пути художник, учёный и волшебник – Леонардо да Винчи.

Седой, с глазами, что видели необъятные просторы человечества и таинства природы, он уже не мог встать без посторонней помощи – но душа его оставалась неудержимой, стремительной и пылкой, как в годы его молодости. Четыре года покровительства короля Франциска I окружали маэстро заботой, величием и покоем, достойным лишь самых высоких титулов. Великий французский монарх, поражённый необычайной силой духа и многоликой мудростью итальянца, превозносил его как первого художника, архитектора и инженера двора – статус, открывший перед Леонардо двери королевских салонов, в которых звучали итальянские слова, произнесённые с французским изяществом, лишь бы угодить его утончённому слуху.

В этом убежище, сотканном из древности и красоты, Леонардо сумел завершить проекты, которые давно блуждали в его творческом сознании – загадочные машины, архитектурные замыслы, построения идеального города, названного Маленьким Римом. Но теперь его силы иссякали, и однажды к его постели подошёл нотариус, чтобы принять последние распоряжения великого маэстро.

В последней воле, выписанной рукой, измождённой и дрожащей, Леонардо оставил наследие, пропитанное духом веков и таинственной силой творчества. Все книги, чертежи, изобретения, инструменты – всё, что когда-либо наполняло его мысли и придавало смысл его существованию – должно было достаться верному ученику Франческо Мельци, хранителю его памяти и продолжателю великого дела.

Не забыл он и других, кто разделял с ним жизнь и судьбу: слуге Баттисте Вилланису – уютные комнаты замка и виноградники под Миланом, братьям – символическое примирение, завершение давних распрей, чтобы сердце маэстро могло уйти спокойно. Верная служанка Матурина была отмечена тёплыми дарами – платьем из чёрного сукна, меховым головным убором и двумя дукатами – как благодарность за годы преданности и заботы.

Последняя просьба маэстро была исполнена с трепетом: покой и вечный дом он избрал в тихой часовне амбуазской церкви, а Франческо Мельци назначил своим душеприказчиком – хранителем памяти и продолжателем света, который зажёг этот Великий Человек.

В комнате давно уже незримо гостила Смерть – неотвратимая, властная и безмолвная, словно тень, прильнувшая к стенам замка. Её холодный взор не отрывался от умирающего, лежавшего беззащитным под тяжестью вечности. Левая рука маэстро подпирала голову, покрытую длинными седыми локонами, плавно обрамлявшими благородные черты его лица – лица человека, который пережил эпохи и носил в себе огонь вечного поиска.

Утром, когда небо просветлело хмурым светом, а горизонт вспыхнул кроваво-алым заревом, началась агония. Вокруг стояла мертвая тишина, лишь печальное пение птиц за окном наполняло комнату скорбным звуком – казалось, сама природа присоединилась к прощанию с гением, которому суждено было уйти в небытие.

Возле ложа, словно верный страж, сидел Франческо Мельци – самый преданный из учеников, сжимающий в ладонях парализованную правую руку своего учителя. Его глаза были наполнены слезами, но сознание примирения с неминуемым придавало сил – сил принять величие Смерти Гения в её неизбежной печали.

Недалеко оттуда в полумраке покоя молчаливо сидели два монаха – францисканец и доминиканец, приглашённые исполнить священный долг: сопровождать душу умирающего на последнем пути, помогая ей перейти за грань бытия. Но скука и ожидание толкали их в извечный спор, древний как сама вера.

– Не видишь ли ты здесь, брат мой, параллели со смертью святого Франциска Ассизского? – прошептал францисканец, наклоняясь к другу. – Помнится, что преподобный был отпет певчими жаворонками, ещё до церковного отпевания. Вот и ныне птицы возносят голос, предчувствуя уход мастера.

– Брат мой, – отозвался доминиканец, хмуро нахмурив брови, – поведение Леонардо противоречит истинам Откровения и учениям отцов церкви. Он пишет левой рукой, переворачивая буквы, словно еретик, скрывающий свои мысли. Его гордыня уводит душу по окольным тропам, где она блуждает и спотыкается, не видя прямого пути.

– Да, брат, – согласился францисканец, – вы, доминиканцы, называете себя псами Господними, символом у вас собака с факелом, что освещает путь в темноте, обличая заблуждения. Но не забывай: умирающий – не простой человек, он признанный гений!

– Все равны пред Богом, – ответил доминиканец, – но умереть гением сложнее, чем им родиться.

Так продолжалась их вечная полемика: один – с оттенком милосердия, другой – с решимостью осудить. И в то время как слова гудели в тишине, на мгновение стихла агония. Леонардо глубоко вдохнул, и в его усталых глазах вспыхнул живой огонёк. С трудом, преодолевая немощь, он приподнялся, словно отвергая приближающийся мрак, и попытался сесть в постели.

– Франческо, друг мой, – произнёс он тихо, с оттенком незримой силы в голосе, – знай, мне спокойно с тобой. Всё подходит к своему завершению, и недалёк час, когда душа моя покинет тело – то хрупкое вместилище, что более не станет моей обителью. Но, невидимая для глаз смертных, она останется блуждать среди тех мест, где отзвуки жизни моей звучали ярко. Я понимаю: тело моё умрёт, растворится в вечности, а душа вступит на путь мытарств и скитаний. И прежде всего, я должен дать отчёт самому себе – о каждой тени, о каждом забытом мгновении, о том, что не замечал или считал незначительным.

Прожитая жизнь разворачивается передо мной, как свиток с крупными, почти осязаемыми деталями – невыполненные обещания, горькие обиды, незаконченные дела. Сколько было упущено, сколько – предано забвению, сколько – не сделано! Всё, что делал и забыл, всё, что мог, но не осмелился – сейчас мерцает перед моими глазами в своих самых горьких чертах. Нет голоса, чтоб закричать, нет слёз, чтобы омыть раны, нет рук, чтобы скрыться от мира, нет ног, чтобы пасть ниц. Остаётся лишь клубок боли и стыда, сжимающий сердце – и этот груз вечен, ибо время для меня растворилось в пустоте.

Мы ответственны за каждое деяние в своей жизни! Теперь ты пойдёшь дальше один, Франческо, а я останусь здесь, на пороге и буду ждать тебя. Помни: лишь у истоков решаются судьбы рек и людей. И теперь, стоя на краю пропасти, я готов сделать следующий шаг – в бездну тайного и неизведанного мира, что ждёт меня с распростёртыми объятиями. Здесь, на земле, я был лишь гостем, и с благодарностью принимаю дары, явленные моим глазам.