Над кромкой воды

– Катя! Немедленно иди ужинать – остывает, и спать!

Девочка лет десяти, легкая, как перышко, в последний раз бросает взгляд на мутное окно, по которому бегут, струятся мелкие ручьи, оставляя за собой извилистые следы; вздыхает – так не хочется отрываться от той жизни, которую она заприметила и – незаметно для себя – полюбила. Как бабочка, выпорхнула она из темной комнатки, небольшой, но уютной, оставив за плечами у себя узор иного мира…

Неповоротливые тучи медленно тянутся над городом, одна за другой низвергая на него бесчисленные слезы. Отсюда все видится совершенно иным: таким призрачным и игрушечным, ненастоящим – как мираж, как видения заблудшего в пустыне странника. Далекие крыши домов, как панцири неуклюжих черепах, и бледно-зеленые огоньки механической жизни, как обманчивые болотные огни, так неестественно смотрятся среди широты бескрайнего неба, как картина неумелого художника в дешевой и грубой канве.

Где-то далеко громыхнуло. Сиреневатого цвета тучка содрогнулась и, не выдержав, обрушила на далекую землю искрящийся водопад из прозрачных брызг.

Земля все еще виделась, как огромное пятно, будто смешали воедино вязкую глину и пылающие угли костра. Воздух был так чист и приятен – пахло свежестью и силой, молодостью и верой в свою неповторимость. Океан туч, далекие игры незнакомых ребятишек – о, как удивителен их задор и резвость!

– Я обязательно подружусь с ними!

Грозный и заботливый родитель, провожающий в новую, неизведанную жизнь, полную незабываемых приключений, нависал немного сверху, все еще близкий и доступный.

– Ничего! Когда я вырасту – я тоже стану взрослым и большим!

Мир вокруг менялся очень медленно. Время тянулось до бесконечности: кругом было столько нового и незнакомого, и познание его сопровождалось неизменной и чистой, как луч солнца, радостью. Рядом проносились чьи-то лица: одни, влекомые непонятной силой, неслись к цели путешествия быстрей, другие – медленнее. И я, шутя, обгонял их, оставляя позади. Именно тогда ко мне впервые и пришла тревожная мысль: «А какова же цель моего путешествия, куда мы мчимся, пусть и с разной скоростью?» Но она была такой смутной и мимолетной, а чувство самого полета настолько захватывало дух, что ни о чем другом и думать не хотелось. Звенящий смех и яркое ощущение настоящей жизни, ее полноты переполняли меня. До всего остального мне не было дела.

Время летело незаметно. А я стрелой летел вместе с ним. Сколько так продолжалось – не помню, но постепенно стал замечать, что мир меняется: сперва был изумительно волшебным и сказочным, но как-то незаметно это чувство стало покидать меня. Я взрослел, и эта взрослость стала пугать меня. Тогда единственное, чего я страстно желал, было – вернуться назад, остаться маленьким. Я не понимал, чего жизнь от меня требовала, но желание мое только росло. Время текло, и я заметил: сам я как-то уменьшился, съежился, но назад не вернулся ни на йоту – напротив, неодолимая сила все сильней гнала меня вперед, к огромному огненно-глиняному пятну.

Да и воздух сам по себе изменился: дышать в нем становилось все труднее – он пересыхал, как ручеек в пустыне, становился суше и тверже. Так мало того: тысячи каких-то черных, зловещих песчинок стали кружиться в нем – несколько раз я даже больно порезался, пока не стал наблюдательней и не научился уклоняться от них.

Я многого не понимал, а неизвестные огни все приближались. Что-то заструилось в моем сердце, забило ключом и влагой. Во мне родилось горячее желание разобраться: что и почему происходит в моей жизни. Много времени ушло на изучение, наблюдения и размышления. Но оно было потрачено не впустую. Кое-какие тайны полета мне стали приоткрываться. Я заметил, например, как ветер, пусть и слабый, влияет на силу и направление полета – в зависимости от того, какой стороной поворачиваться к нему; если я не мог изменить воздушные потоки, то я мог изменить свое отношение к ним – и я делал это! И поразительным образом жизнь моя менялась: вместе со знанием иная радость стала приходить в мое сердце и стремить душу мою к подвигам. Еще я обратил внимание на то, что сам воздух – неоднороден: в нем есть как бы множество путей – такие своеобразные тоннели, по которым можно устремляться. И я дивным образом увидел: в некоторых из них, если долгое время двигаться по ним, кружили те самые болезненные шарики, о которых пришлось бы больно ударяться, а в других насколько мне хватало, их не было или было меньше, так что оставалась возможность для того, чтоб увернуться – а в этом я каждый раз старался себя все более совершенствовать. Не всякий раз это удавалось, но я не огорчался, а пытался понять: что надо было мне увидеть и понять, чтобы я не столкнулся с этими непонятными силами.

Так я жил, пока понял, что хочу поделиться своим знанием с кем-то еще, быть полезным, и хочу научиться тому, что еще не знаю. В поисках родственной души я стал присматриваться к тем, что летели повсюду. Их я при желании мог достичь. Но что я им скажу? Долгое время я боролся с собой, я поборол свои слабости и страхи, перестал тянуться назад, состязаясь с неодолимой силой. И, как ни странно, мое тело стало приобретать иные очертания – более красивые и более приспособленные для такого полета.

Настал день, когда я понял: я готов впустить в свою жизнь перемены. И они вошли.

– Привет! Тебя как зовут?

– Солия.

– А меня просто – Кап. Куда летишь?

– Не знаю. Мне просто нравится лететь. Я верю в Великую Тучу – только ей одной ведома цель моего путешествия. Так зачем задумываться об этом?

– И тебя удовлетворяет такая жизнь? Вся эта сухость воздуха и зловещие песчинки, что ранят, и непонятное мерцание огней вдали? Разве ты не хочешь во всем этом разобраться? Разве тебе не интересно, почему с тобой случается то или иное?! Разве тебе не интересно, куда и зачем ты летишь?

Солия так задорно засмеялась, что радужные переливы раскрасили ее прозрачное тельце удивительной красотой. Она улыбнулась, и я ответил ей улыбкой. Такого родства я ни с кем не испытывал, и оно было таким глубоким, что не вязалось с легкостью ее полета.

– Я верю в Великую Тучу и верю, что впереди – только хорошее ожидает меня!

Я долго летел с ней рядом. Солия оказалась интересной спутницей, так что я стал подумывать о том, как бы так лететь, чтобы наши пути были рядом. Мне то и дело приходилось выпучивать то одну часть своего тела, то другую, так, чтобы подлететь к ней поближе. О таких мгновениях я не жалел, но грядущее влекло меня все быстрей впереди, и я не мог и не хотел от него отказываться. Те далекие огоньки – они стали частью меня, моей судьбой. Чем больше я о них задумывался, тем все ясней их различал. Мой полет становился все стремительней, но Солия была все еще рядом.

Я многое узнал о ее жизни и вере. Узнал, что она верит в Великую Каплю – посланца Великой Тучи. Солия рассказала мне дивную историю – сама она ее услыхала от своей бабушки – о том, что в незапамятные времена, когда мир был совершенно иным, Великая Капля летела вместе с другими и учила их тому, как овладеть искусством полета. Но многие не поверили и сплоченными усилиями в ярости и слепоте своей обрекли Великую Каплю на гибель. Но случилось невероятное, чудо: Великая Капля ожила и вместо того, чтобы падать, вознеслась к Великой Туче, возвещая всем: кто уверует в нее – тот будет спасен! Солия говорила, что уверовавший очистится от всех своих ошибок. Солия говорила, что таких, как она, очень много.

Говоря это, она летела по той же траектории, что и я, но чуть позади. Мне это показалось интересным, но я не стал вмешиваться в вопросы веры – другое еще больше меня интересовало: мое тело стало сжиматься, хотя сила, что влекла нас к тем огням, по идее должна б была расширять нас все более. Тогда я догадался, что впереди – прямо на нашем пути – расположилось что-то очень крупное – и оно-то наверняка мешает движению влаги, и оттого я уменьшаюсь в размере! Я мигом сообразил, что избрал неверный путь и, еще не видя ничего, стал кричать Солии:

– Сворачивай, скорей! Это – опасный путь! В кого бы ты ни верила, а отвечать за избранный тобою путь придется тебе самой!

– Да нет! Я верую в Великую Каплю – она меня спасет, и я тоже вернусь к Великой Туче!

Все нарастающий свист ветра заглушал мои отчаянные крики и призывы. Все было бесполезно: Солия верила! Верила так, что сила ее веры могла соперничать только с ее слепотой. Ужасный для меня – по своему смыслу – звук становился все громче, все невыносимей. Я понял, что если не свернуть, то впереди нас обоих ждет неминуемое столкновение с чем-то сейчас неведомым, но что будет иметь роковые последствия. Сам я могу спастись, но как я продолжу свое путешествие без Солии – это я слабо себе представлял. Она неслась чуть позади меня. И тогда я отважился: напряженный вздох, тело мое стало плоским, сопротивление стало сильней, но я добился того, чего хотел – скорость моего полета уменьшилась. И вот я лечу одновременно и вперед, в неизвестную даль, и навстречу к Солии. Хочу помочь ей, пытаюсь схватить за руку, свести с опасного пути, но нет – крах всех моих надежд: она ускользает от меня, не поверив – и мчится туда, где не видит тьмы. Она впереди, уже далеко…

– Солия, Солия! – призывно я кричу, но мой клич остается не услышанным. Слова не достигают ее и возвращаются ко мне печальным эхом.

Еще мгновение – и я уже различаю вдали контуры неминуемого. Черная громада зловеще надвигается, сверкая острыми шипами своих игл. Неужели Солия летит с закрытыми глазами, неужели же не видит этой опасности, которую, несмотря на близость, все еще можно миновать?!

Голодная тень закрыла полнеба, собираясь проглотить мою милую спутницу – а я ничем не могу ей помочь. С невыразимым состраданием сворачиваю я на иной путь, ловя нисходящие струи ветра.

Я закрыл глаза, не в силах увидеть то, что, кажется, не пережил бы. И все растворилось, пропало в сумраке ночи…

Чудо жизни

Утро теплело и набиралось жизни. Пышные кроны вечнозеленых деревьев шумно вздыхали. Лес наполнялся неслыханными звуками. Полоска алой зари простиралась над ним и словно укутывала его утренней негой.

Диковинно блестели капельки замерзшей воды на молодой, полной пробуждающихся творений, земле. Так, почти на самой поляне, свободной от неподвижных исполинов леса, из-под талого снега пробивался хрупкий росток юной, удивленной и взбудораженной жизни. Перед ним открылся необъятный горизонт прежде невиданного мира. И этот мир чудился ему милей всего: легкий ветерок колыхал его тонкий стебелек из стороны в сторону, будто играя с ним; лес веял на него бесконечным разнообразием ароматов, звуков, тайн.

Приветливое весеннее солнышко вспыхнуло огромным желтым шаром тепла и какой-то неосознанной радостью, что переполнила все его существо. Затрепетали маленькие листки и потянулись навстречу: к ним мчались задорные искорки света.

Лучики коснулись леса, и он весь зардел. Лучики коснулись земли, и земля широко вздохнула. Один из лучиков, смелый и отважный, задержался у стебелька, привлеченный его искренним желанием познать новый мир.

Стебелек задрожал от удовольствия: наконец-то он мог с кем-то поговорить!

– Ты кто? – с надеждой затрепетали его листки.

– Я – луч света, посланник из дальних миров, – ласково улыбнулся тот в ответ.

– А что ты принес? – недоуменно вопросил стебелек, выглянув из темноты.

Вместо ответа лучик забегал, запрыгал по его листикам, стебельку, закружился в неизреченном танце красоты и радости.

И такое тепло вошло в стебелек, что он позеленел от неудержимого чувства благодарности; весь мир, казалось, преобразился в одно мгновение – расцвел невиданными красками; все кругом прояснилось. Прояснился и он сам – стал таким ярким и звучным, что впервые задумался и не удержался от вопроса:

– А кто я такой, и зачем пришел в этот мир? Помню, еще вчера меня здесь не было, как вдруг я оказался среди этих трав, кустов и деревьев; меня разбудил ветер. Но кто я?

Он оглядел себя. Чувства били из него ключом молодости и силы.

– Ты подарил мне тепло и свет, любовь и надежду: благодаря тебе вся моя жизнь преобразилась. Но что я могу сделать для мира, как могу ему служить? Я хочу поделиться тем теплом и светом, той любовью и надеждой, которые ты мне подарил, которые вдохнул в меня!

Лучик задорно улыбнулся:

– Это – бесценный дар жизни, жемчужина, истинное сокровище! Неси его бережно и осторожно, не упускай возможности – и чудом будет полна твоя жизнь!

И он упорхнул. Умчался дальше, отраженный от свежей травки, от блестящей росы. В своей самоотверженности и самоотречении понесся он дальше, к другим росткам жизни, даря им тепло и любовь – весть дальних миров – до тех пор, пока не отдаст и последнюю каплю, став частью этого мира.

Стебелек смотрел ему вслед с благодарностью, что не знала границ: он познал одну из беспредельных тайн жизни.

Утро казалось таким долгим и нескончаемым: он узнал столько всего нового, поделился своей радостью и открытиями со всеми теми лучиками, что прилетали к нему из неведомого далека. Открытый миру, он перезнакомился и подружился со всеми теми ростками жизни, что окружали его. Даже зелено-игольчатые ели и высокие хмурые сосны покровительственно слали ему приветы. Его приняли в братство леса. Его окружали истинные друзья. Ушастые зайцы и прыгучие белки прибегали к нему: любовь покоряла все сердца.

Целая вечность, казалось, минула с его появления на свет.

Солнце в зените поливало его благодатью, и стебелек искренне тянулся к нему.

Лес стал для него родным домом. Он так и не узнал пока, откуда явился и зачем. Кого ни расспрашивал, никто не мог ответить. Но он не терял надежды – напротив, с тем большим рвением стремился он узнать ответ.

Дружно общался он с каким-то красненьким жучком, как вдруг почуял перемены: скоро его жизнь изменится! Громыхающие звуки доносились издалека, будто по лесу шагал великан. Звуки не стихали, но становились громче и как бы приближались.

Листки стебелька задрожали от предвкушения нового знакомства – ведь это была еще одна возможность узнать тайну и смысл своего появления в этом мире. Минуты ожидания показались невыносимыми. Не зная, что он не может сдвинуться с места, он искал того, кто шагал по лесу. И невозможное становилось возможным: стебелек приближался к нему! Вот сперва появилась крохотная, еле различимая светло-серая фигурка смутных очертаний. Но по мере приближения он все ясней различал того, к кому двигался. Значит, его поиски не были напрасными: вот кто поведает ему о тайне! То было не очень высокое существо – гораздо ниже, чем знакомые ели и сосны, хотя и гораздо больше, чем сам стебелек. Его стебли раздваивались где-то посередине и диковинно болтались. Но удивительней всего были его глаза – в них отражалось само сердце, и они горели каким-то неземным огнем.

Стебелек весь так и выпрямился в ожидании чуда. Невольно шептали его листки:

– Поведай мне о жизни! Дай ключ к познанию себя!

Существо озиралось, словно высматривая что-то на земле, среди зелени трав и старых веток, обломков былой молодости.

Наконец, его взгляд обратился на стебелек. Существо остановилось и в восхищении – это читалось в его глазах – потянулось к самому стеблю.

– О! Вот тебя-то я и искал! – эхо прокатилось по лесу.

Стебелек весь стал вниманием; соки побежали по его телу. Как вдруг что-то хрустнуло у самого основания, возле самой земли – там, где соприкасаясь с зеленью трав, он уходил в глубину матушки-природы. Что-то оборвалось, там, внизу. И стало каплями юной жизни орошать благодатную землю. В глазах помутилось, а мир, казалось, потерял свои строгие очертания и завращался, как тот смешной жучок, когда упал на землю лапками кверху. Небо и земля поменялись местами, а лес стал неузнаваемым из-за тряски – да и сам он тоже перевернулся.

Стебелек чувствовал, как что-то уходит из него, что-то покидает его. Но эта утрата была где-то далеко – перед разрешением вопроса о тайне его жизни все прочее отступало на второй план.

Он не помнил, сколько времени прошло, как долго он странствовал, а земля была пред очами. Только лучи солнца стали багровыми, как кровь, а земля вместо живой и отзывчивой, стала неумолимой, как камень, и холодной, как лед. Взор его потух.

Когда он очнулся, то первое, что завладело им, было целое море, океан из капелек росы. Стебелек его наполовину оказался погружен, укутан влагой – и он пил со смертельной жадностью, как умирающий путник без воды в пустыне. Он пил до изнеможения, и холодная, не такая живая, как в лесу, жидкость разбежалась по его листочкам.

Увиденное потрясло его, и токи любви заструились в воздухе, наполнив комнату незримыми надеждами. Это было самое прекрасное, что он видел в жизни. Не вымолвить того восторга и той отверженности, с которой он дарил свое тепло и любовь, даруя счастье и мечту. Между ним и той, что нюхала его и восхищалась им, будто установилась некая связь, созвучие, в котором звучали их сердца. Он искренне думал о ней и желал ей того добра и смысла, который искал сам. Он любил ее, и любовь стала тем смыслом.

День за днем, теряя силы, радовался он вместе с нею солнцу, что стало каким-то стеклянным, и буйным кронам деревьев, которые потеряли запахи и звуки. Все здесь казалось ему не живым, искусственным. Все, кроме одного – кроме того сердца, что билось в этой юной груди и еще не утеряло тот изначальный звук, импульс, что обрело при рождении, еще не стало механическим и бездушным.

В последние мгновения своей жизни он дарил ей свою любовь, не ожидая взамен ничего. Невыразимой радостью светилось его существо, но свет этот был незрим для нее среди отмирающих лепестков, ставших сухими, темно-зелеными, скрученными. Но сам он в последнюю минуту жизни, когда стебель его содрогнулся в последних конвульсиях, был живее многих живых, и смерть была не властна над ним.

Тайна его появления на свет открывалась перед ним. Завеса падала, мир погружался во мрак, но иной свет наполнял его.

Сон

– Как, разве не прекрасно чудо жизни,

живущее с тобою день за днём?

– О чём ты говоришь?

 Его не вижу…

Быть может, осветить нам тьму огнём?

– Огнём? Огнём разгонишь ли?

– А чем?

– Огнём души скорее.

Ночь кутала всё в призрачное платье. Слова слетали с губ. И где-то в вышине, средь поднебесной рати, блестели искры.

– Далёкие огни…

– То души тех, которые сгорели?

Не дрогнула земля.

– Нет. Души тех, которых восхитили. Их свет не вынесла б земля – на небо поместила – не для спасения себя, но ради тех, кого родила: как страждущая мать, что молит небо о прощеньи, беззвучно сострадает непониманию сынов и дочерей, и длани тёплые с любовью всем им простирает, да мало кто внимает.

Зашумели леса. Ветры буйные промчались: кто-то тихо охнул. Но трава принесла, сохранила тот вздох.

И глаза улыбнулись, милосердно смотря.

– Вздох новой жизни, иного рожденья.

– Ради чего же?

– Людям служенье – это ль не смысл его появленья?

– Сам он не ведает о приключеньи – трудно принять судьбы приношенье.

– Судьбы ли? Что есть судьба? Не его ль это борьба зла и добра?

Крики совы раздались в тиши – облаком смерти сорвалась в ночи. Где-то раздался писк мыши последний – унёс его ветер, нездешний, неместный.

Плеснула вода совсем-совсем близко.

– Чую нутром: здесь что-то не чисто.

– Всё тебе чудится, всё тебе мнится: чисто – не чисто – тебе здесь родиться…

– Я не просил…

– … велела судьба – это ль не сила жизни твоя?!

Задумался, тихо качая главой на ветру.

Мирно проплыл лебедь в пруду.

Стало всё ясно, понятно ему. Как поутру распускаются листья, так зашуршал хвалебно камыш тот.

Радость спустилась со звёздного неба; мирно светились дерева планеты. Ночь убаюкала жителей дня.

– Мирно спите и вы все, друзья!

Склонив головы с сыновним почтеньем, в сон камыши погрузились, затихли все мненья.

Облегчённо вздохнула страданий земля: спят в кроткой радости её сыновья.