Приключения Гекльберри Финна

Между тем мы подошли к тому месту, где было каноэ, и, пока он разводил костёр на открытой площадке среди деревьев, я принёс еду: бекон и кофе, кофейник и сковородку, сахар и жестяные кружки. Бедный ниггер был просто потрясён открывшимся богатством, и счёл всё это колдовством. В придачу к этому я выловил большого жирного сома, и Джим выпотрошил его своим ножом и пожарил. Когда завтрак был готов, мы упали на траву и съели его с пылу – с жару. Джим нажимал на еду изо всех сил, потому что был голоден, как собака. Затем, когда мы нажрались до отвала, мы ушли отдыхать. Джим говорит:

– Но Гек, если ты живёхонек здесь, кто это сделал, кого убили в этой лачуге, если не тебя?

Тогда я рассказал ему все подробно, и он сказал, что это очень хитро подстроено было, он бы до такого никогда не додумался. Он подтвердил, что и сам Том Сойер не смог бы выдумать лучшего плана, чем то, что изобрёл я.

Затем я говорю:

– А ты как попал сюда, Джим? Как ты сюда попал?

Он замялся и минуту ничего не мог сказать. Затем говорит:

– Слушай, а можно я промолчу?

– Почему, Джим?

– Ну, причина есть. Но ты не скажешь никому, что я расскажу тебе, Гек?

– Будь я проклят, если скажу, Джим!

– Хорошо, я тебе верю, Гек. Я… я убежал.

– Джим!

– Но ты сказал, что не скажешь никому – знаешь, ты сказал, что не скажешь, Гек!

– Хорошо, ладно! Я сказал, что никому не скажу, и я выполню слово. Честное слово, клянусь! Пусть люди назовут меня низким аболиционистом, презреют меня и покроют позором за это, начхать на всех, это не имеет никакого значения. Я не собираюсь рассказывать никому, я не вернусь туда, во всяком случае. Пусть все знают об этом.

– Ну, видишь ли, дело было так. Старая мисс Уотсон, – она всё время клевала меня, придиралась ко мне, никакой жизни с ней не было, но она сказала, что не будет продавать меня в Орлеан. Но я заметил, что один работорговец что-то зачастил к нам, и я забеспокоился. Однажды ночью я подполз к двери, приложил к ней ухо, и вдруг слышу, как старый мисс говорит, что она готова продать меня в Орлеан, но, вроде, она этого не хотела, но ей предложили восемьсот долларов за меня, попробуй тут устоять перед таким мешком денег. В общем, вдова попыталась убедить её не делать этого, дальше я их разговора уже не расслышал, и не стал ждать ни минуты, чтобы услышать ответ. Говорю тебе, я просто быстро дал дёру!

Я высунул нос на холм, дай, думаю, спущусь к реке и умыкну чью-нибудь лодку там, повыше от города. Пока народ не разбежался, я спрятался в бочарной лавке на берегу, чтобы выждать, пока все разбредутся. Ну, и пробыл там всю ночь. Там всё время кто-то шатается! В шесть утра туда-сюда стали сновать лодки, и люди стали рассказывать, о том, что твой папаша примчался в город, и сказал, что ты убит. Потом дамы и господа двинулись для просмотра места преступления. Иногда они приставали к берегу, и они гуляли по берегу, вот по их разговорам я и узнал всё про это чудовищное убийство. Мне было ужасно жаль, что ты убит, Гек, но теперь всё это позади.

– Я пролежал на стружках весь день. Я был голоден, но ничего уже не опасался. Потому что я знал, что обе старые леди после завтрака уйдут к началу молитвенного собрания прочь, и я знал о том, что они вернутся только вечером. Они почти наверняка будут думать, что я ушёл пасти коров, и вспомнят обо мне только к вечеру. Слуги тоже не заметят моего отсутствия, с уходом старых леди они все разбежались по городу.

Ну, когда наступила темнота, я отправился по речной дороге, и прошел где-то две мили против течения туда, где уже не было никаких домов. По пути я обмозговал, что мне делать. Видишь ли, если я буду сидеть на корточках, и ничего не делать, меня настигнут собаки. Если бы я украл лодку, чтобы пересечь реку, они бы это просекли, узнали бы о краже лодки, и проследили бы мой путь. Итак, я сказал себе, плот – это то, что нужно. Он следов не оставляет.

Тут я вижу светлый огонёк д за поворотом, я сразу прыгнул в реку и поплыл. Впереди меня плыло большое бревно. Скоро я оказался на середине, и плыл, прячась за одинокими брёвнами, я грёб против течения, стараясь не поднимать головы и ожидая приближение большого плота. Наконец это случилось – я уцепился за корму плота и некоторое время плыл так. Потом, когда стало совсем темно, я влез на него и лёг с краю. Люди на плоту располагались в центре, рядом с большим фонарём, и я полагал, что мне удастся быть незамеченным. Река наращивала ход, я понимал, что часа через три-четыре я буду в двадцати милях ниже по реке, и перед самым рассветом покину плот и поплыву к берегу вплавь. И растворюсь в лесу на Иллинойской стороне реки.

– Но мне не повезло. Только мы сравнялись с островом, как человек с фонарём двинулся к корме, я вижу, ждать больше нечего, поэтому я прыгнул за борт и поплыл к острову. Ну, у меня было представление, что я вылезу где угодно, но всё было не так просто – берег оказался слишком крутым, и мне долго не удавалось вылезти из воды. Только спустя время мне удалось найти место, где было возможно вылезти из воды. Когда я вылез и вошёл в лес, я зарёкся плавать на плотах. Там слишком много разгуливающих фонарщиков, скажу вам по совести. У меня оставалась моя трубка в виде штифта, спички и пачка табаку в кепке, и они не намокли, так что все было в порядке.

– И всё это время у тебя не было мяса? Почему ты не искал черепах?

– Как ты её поймаешь? На неё не кинешься, и камнем убить её нельзя! И ночью её не поймаешь! А днём я прятался!

– Ну, это так! Конечно, ты должен был держаться подальше от людишек, жить в лесу все время. Ты слышал, как они палили из пушки?

– О да! Я знал, что это они тебя ищут! Я видел из-за кустов, как они кружили по реке и палили.

Какие-т молодые птахи прилетели. Полетают-полетают и сидят на ветке. Джим сказал, что это знак того, что будет ливень. Он сказал, что это знак, когда молодые куры летели таким образом, был ливень и поэтому он считал, что так же должны были поступать молодые птенцы. Я уже собирался подстрелить кое-кого из них, но Джим не позволил мне. Он сказал, что это смерть. Он сказал, что однажды отец сильно заболел, а дети поймали птицу, и его с бабушка сказала, что его отец умрет, и он и вправду скоро помер.

И Джим сказал, чтобы я и не думал рассчитывать на такой ужин, потому что он принесет большую беду. То же самое, как вытрясать после заката грязную скатерть. И он ещё добавил, что если владелец пчелиного улья помер, надо обязательно рассказать это пчёлам до наступления следующего утра, иначе пчелы ослабеют, будут бойкотировать работу и тоже помрут. Джим сказал, что пчелы никогда не жалят идиотов, но я не поверил в это, потому что я сам много раз пробовал, и они не жалили меня.

Раньше я слышал о некоторых из этих вещей, но не всех. Джим знал всевозможные знаки. Он заявлял, что знает об этом всё. Я заметил, что у него всё выглядит так, как будто все признаки связаны только с неудачей или бедой, и поэтому я стал допрашивать его, нет ли каких-то признаков удачи. Он мне и говорит:

– Действенных почти нет! Да и использовать их нельзя! Зачем тебе знать, когда будет удача? Хочется скорее избавится от неё?

И он сказал:

– Если у тебя есть волосатые руки и грудь, это верняк – знак того, ты быстро разбогатеешь. Ну, и некоторая польза от этого знака есть, да только когда на тебя такое счастье обрушится? Понимаешь, может быть, тебе придется долгое время влачить дикую нищету, что, если не знать, что потом придётся разбогатеть, можно сразу повеситься, и не дожить до богатства.

– А у тебя есть волосатые руки и волосатая грудь, Джим?

– Зачем задавать дурацкие вопросы? Разве ты не видишь сам?

– Ну, ты богатый?

– Нет, но я был как-то богатеем, и думаю, богатство от меня далеко не убежит! Парниша, у меня было четырнадцать баксов, но увлёкся спекуляцией и был разорен!

– И чем ты спекулировал, Джим?

– Для начала – скотом!

– Интересно, каким?

– Живой скотиной! Я купил за десять баксов корову. Но с тех пор я не хочу так бросаться баблом на бирже! Корова сдохла у меня на руках!

– Значит, ты потерял десять баксов?

– Нет, я потерял не всё! Я потерял на ней девять баксов. И единственное – потом сбагрил её труп за доллар и десять центов!

– Таким образом, у тебя осталось пять долларов и десять центов. Ты и ими спекулировал?

– Да. Вы знаете, что один одноногий ниггер, который прислуживает престарелому Мисто Брейдишу? Ну, он завёл банк, и объявил на весь свет, что если кто-нибудь положит в него доллар, то в конце года получит на руки четыре. Ну, все мои знакомые ниггеры внесли туда деньги, да только немного. А я был из тех, у кого было много денег. Только я держался за свои деньги, я говорю:

– Я не буду вкладывать, мне бы хотелось иметь свой банк!

Ну, конечно, этому ниггеру, кровь из носу, ниггеру хотелось удержать меня от бизнеса, и он говорит, что двум банкам в одной коробке из-под шляпы не разместиться, и он хочет сделать доброе дело и поэтому я могу положить пять долларов к нему в банк, и он заплатит мне тридцать пять долларов за год.

Ну, я так и поступил. Парень, я решил, что сразу же загребу тридцать пять баксов, и пущу их потом в оборот. Один знакомый ниггер по имени Боб, выловил в реке хорошую лодку, и это прошло мимо ушей его хозяина. Я купил у него эту плоскодонку и сказал ему что потом заплачу тридцать пять долларов, в конце года. но лодку украли у меня в ту же ночь, а на следующее утро одноногий ниггер сообщил, что банк разорён в пух и прах. Так что ни у кого не осталось никаких денег! Ну, кроме оставшихся десяти центов!

– И что ты сделал с десятью центами, Джим?

– Что ж, сначала я что-то хотел сделать сам, но потом мне приснился пророческий сон, что я должен отдать их человеку с именем Валаам. Но это было его короткое имя, а на самом деле его звали Валаамский Осёл. Это был настоящий сельский придурок. Но ему повезло, он был счастливый придурок! Удачливый! Голос во сне тогда сказал, чтобы Валлам отдал мои деньги в рост и потом поделился доходами со мной. Так и вышло. Он взял деньги и когда был в церкви, наслушался проповедника, который сказал, что тот, кто подаст нищему, тот послужит Господу, и должен быть щедр, чтобы вернуть свои деньги назад многократно умноженными. Итак, Валаам, который забрал мои деньги, дал десять центов нищему на паперти и стал ждать, что из этого выйдет…

– Ну и что из этого вышло, Джим?

– Ничего не вышло! Я не получил деньги назад, Валлам тоже ничего не получил! Балуму тоже ничего не досталось! Так бесследно пропали мои последние десять центов! Я больше денег в долг не даю! Проповедник сказал, что деньги вернутся в стократном размере! Если бы я мог вернуть десять центов назад, я бы назвал это чудом, и был бы страшно рад этому!

– Ну, все равно, Джим, не грусти, ты снова, как пить дать, разбогатеешь!

– Да! Я и теперь я богатый, посмотри на меня! Я свободен, и меня хотели продать за восемьсот долларов! Мне бы так хотелось, чтобы эти деньги попали ко мне, о большем я и не мечтаю!

Глава IX

Я хотел пойти и посмотреть на то место прямо посередине острова, которое я нашел, когда изучал его, поэтому мы отправились туда и вскоре добрались до него, потому что остров был всего в три мили и длиной в одну четверть мили в ширину. Это место было длинным, крутым холмом или гребнем около сорока футов высоты. Чтобы добраться до вершины, нам пришлось попотеть, склоны были настолько крутыми, кусты такими густыми, а лианы были такими толстыми, что мы едва продвигались вперёд. Мы исходили его вдоль и поперёк, и в конце концов нашли хорошую большую пещеру в скале, одну из тех, которые были на вершине на стороне Иллинойса. Пещера была большой, примерно как две или три довольно вместительные комнаты, и Джим мог стоять в ней во весь рост. Внутри пещеры было прохладно. Джим был за то, чтобы сразу же перенести сюда все наши пожитки, но я сказал, что не стоит всё время подниматься и опускаться. Джим сказал, что если мы спрячем каноэ в укромном месте и схороним наши вещи в пещере, то будем совершенно незаметны для тех, кто случайно попал на остров, и они никогда не найдут нас здесь без собак. И, кроме того, он сказал, что маленькие птицы предсказали дождь, а я вроде бы хочу, чтобы все промокло?

Так мы вернулись, на каноэ, доплыли почти до пещеры, и перетаскали туда все вещи. Затем в ивовых зарослях мы нашли потайное место для нашего каноэ. Попутно мы сняли несколько рыбин с крючков, снова поставили удочки и начали готовиться к ужину.

Вход в пещеру был достаточно широк, в него мог бы свободно войти бочонок средних размеров, а на одной стороне двери пол немного возвышался, и был идеальным местом для очага. Там мы и устроили очаг, и приготовили обед.

Прямо на полу мы разложили одеяла и пообедали. Всё остальное мы складировали в задней части пещеры. Скоро вокруг стало темно, и начался такой гром с молниями, что хоть святых выноси, в общем, птицы оказались правы. Хлынул сильный ливень, и вода хлестала так яростно, а ветер задувал так сильно, что я понял, что никогда не видел ничего подобного. А меж тем это была одна из обычных здесь летних бурь. Вокруг было бы так темно, что все выглядело сине-черным и невероятно прекрасным, и дождь шёл такой сильный, что деревья на небольшом удалении уже выглядели тусклыми пауками в паутине, и я видел, как порывы вдруг усилятся, потом всё вроде успокаивается, а то вдруг неожиданно налетит свирепый порыв ветра, и деревья гнутся и листья на ветках выворачиваются своей внутренней стороной, и наконец после этого налетает самый свирепый порыв и ветви как скрюченный руки выбрасываются вверх в диких и порывистых движениях, а затем, когда всё угомонится в самой синей и самой черной тьме – вдруг – вспышка! Она была такой же яркой, как Солнце, и ярко на сотни ярдов или даже дальше вокруг осветились верхушки деревьев, бешено раскачиваемые бурей. И через секунду снова адская тьма, и ужасный гром, прокатывающийся по небу, а затем снова грохот, урчание разозлённый небес, всё ниже, всё тише, клокотание, уходящее в сторону, как будто кто-то катит пустые бочки вниз по небесной лестнице – какая это длинная лестница, и бочки хорошо прыгают по ней, не правда ли?

– Джим, как тут здорово! – говорю я, – Нигде мне не было хорошо, как здесь! Передай-ка мне еще один кусок рыбы и кукурузный хлеб!

– Ну, что бы ты делал, если бы Джима не было, парень? Ты мог бы остаться в лесу без обеда, и, конечно же, утонул бы, или вымок до костей, мой дорогой! Цыплята знают, когда будет дождь, и птицы тоже.

Река продолжала подниматься и подниматься десять или двенадцать дней, пока, наконец, не вышла из берегов. На острове в низинах вода стояла глубиной три или четыре фута и на стороне Иллинойса тоже. С этой стороны река разлилась на много миль, но на стороне Миссури сохранилось старое русло – шириной в полмили – потому что берег Миссури был просто стеной высоких, острых скал.

В дневное время мы колесили по всему острову на каноэ. Когда Солнце жарило вовсю снаружи, в лесах всегда была глубокая и прохладная тень. Мы пробирались и карабкались среди деревьев, шли по тропинкам, и иногда лозы дикого винограда висели так густо, что нам приходилось выбираться и искать другой путь. Ну, на каждом старом сломанном, гнилом бревне мы видели кроликов и змей и всякую другую прежде весёлую живность, и через день или два половодья, без еды они стали почти ручными, и их можно было брать руками, за исключением, конечно, змей и черепах, которые могли соскользнуть в воду. Хребет, на котором была наша пещера, просто кишел ими. Если бы мы захотели, мы могли бы завести массу домашних животных.

Однажды ночью мы поймали небольшую часть деревянного плота, состоящего из очень красивых сосновых досок. Он был двенадцати футов в ширину и около пятнадцати или шестнадцати футов в длину, а верх того возвышался над водой шесть или семь дюймов и сверху был твёрдый ровный пол. Иногда мы уже видели, как в дневное время брёвна идут по реке мимо нас, но мы пропускали их мимо, при дневном свете мы прятались в пещере. Ещё ночью, когда мы поднялись на вершину острова, как раз перед рассветом, мы увидели ещё один плот, идущий с западной стороны. Это был целый дом. Он был двухэтажный и сильно наклонён. Мы подплыли к нему и залезли на верхний этаж. Но было слишком темно, поэтому мы сели в каноэ, привязали его, чтобы дождаться дня. Как только стало светло, мы снова подплыли и заглянули в окно. Внутри был стол и кровать, два старых стула и много вещей навалено на полу, и на стене висела какая-то одежда. В дальнем углу лежало что-то смутно похожее на мужчину. Поэтому Джим говорит:

– Здорово!

Но человек не двигался. Поэтому я снова крикнул что-то, а затем Джим сказал:

– Этот мужчина не спит – он мёртв. Будь здесь – я пойду и посмотрю!

Он пошел, наклонился и посмотрел и говорит:

– Это мертвец! Да, действительно. голый, кстати! Его застрелили в спину! Я уверен, что он мёртв уже два-три дня. Иди сюда, Гек, но не смотри ему в лицо – это слишком страшно!

Я вообще не смотрел на него. Не могу спокойно смотреть на покойников! Джим набросил на него какие-то старые тряпки, но ему не стоило бы этого делать – я и так не хотел его видеть. На полу лежали кучи старых жирных карт, пустые бутылки виски и несколько масок, сделанных из чёрной ткани. А вся стена была исписана матерной руганью и рисунками древесным углем. На стене висело два старых грязных ситцевых платья, солнцезащитный козырёк на лоб и женское бельё, ну и всякая рабочая мужская одежда. Многое мы перенесли в челнок – это могло нам пригодиться в будущем. На полу валялась старая соломенная шляпа, размером прямо по мне. Я её тоже взял. Тут же была бутылка с молоком, и у нее была тряпичная пробка, еда для сосунка. Мы взяли бы и бутылку, но она была расколота. Был страшно истёртый сундук, и старый чемодан со сломанными замками. Они были открыты, и в них не было ничего, что было бы нам нужно. По тому, как все было разбросано, было видно, что дом был покинут в спешке, и хозяева вынуждены были бросить большинство вещей.

У нас теперь был старинный оловянный фонарь и мясницкий нож без ручки и в придачу к нему новый раскладной нож Барлоу, который стоит полбакса в любой лавке, много сальных свечей, подсвечник из олова, тыква, оловянная чашка, старое стёганое одеяло, дамская сумочка с иглами, крючками и пчелиным воском, пуговицами и катушками ниток внутри, и прочей мелочью в нём, топорик и гвозди, удилище толщиной с мой мизинец с чудовищными крючками на нём и рулон оленьей кожи, кожаный ошейник и подкова, а также несколько флаконов с лекарствами без этикеток, и также, когда мы уходили, я нашел пригодный к использованию хороший костяной гребень, и Джим нашел старый смычок от скрипки и деревянную ногу. Конечно, ремни были все порваны, но, честно говоря, что это была вполне хорошая деревянная нога, хотя она было слишком длинна для меня и слишком коротка для Джима, и мы не смогли найти другой ноги, хотя искали повсюду.

Так что, если брать на круг, мы сделали хорошие приобретения. Когда же пришло время отваливать, мы были на четверть мили ниже острова, и день был в зените, поэтому я заставил Джима лечь на дно каноэ и прикрыться одеялом, не то, если бы он был виден людям, они могли сказать, что он ниггер. Я направил лодку к берегу Иллинойса и пролетел почти полмили по течению. А потом держался мертвой воды у берега. У нас не было никаких аварий, и мы толком никого не видели. Так мы вернулись домой.

Глава X

После завтрака я хотел поговорить с Джимом о мертвеце и угадать, как его убили, но Джим не захотел даже слушать об этом. Он сказал, что это обязательно принесёт неудачу; и, кроме того, сказал он, мертвец может прийти к нам, он сказал, что человек, который не похоронен, с большей вероятностью отправится блудить по миру, шататься абы где, не то, что тот, кого закопали в землю. Это звучало довольно разумно, поэтому я прекратил с ним перепалку, но при этом я не мог удержаться от мыслей об этом страшном деле, и хотел всё-таки понять, кто и зачем стрелял в этого человека, и за что его в конце концов убил.

Мы порылись в одежде, которая лежала теперь у нас в пещере, и нашли восемь долларов серебром, зашитых в подкладке старого одеяла. Джим сказал, что он думает, что эти люди в доме украли пальто, потому что, если бы они знали, что деньги там, они не оставили бы этого одеяла. Я сказал, что считаю, что они его и убили, но Джим не хотел об этом и слышать. Я говорю:

– Теперь ты думаешь, что это к беде, но что ты сказал, когда я приволок змеиную кожу, которую я нашел на вершине хребта позавчера? Ты сказал, что худшее несчастье в мире коснуться змеиной кожи руками. Ну, вот твоя неудача! Мы загребали всю эту кучу товаров и еще восемь долларов впридачу к ним. Хотелось бы, чтобы у нас были такие неудачные дни всё время, Джим!

– Это ничего не значит, дорогой, вообще ничего не значит! Держи себя в руках! Всё ещё впереди! Поверь мне! Беда ещё впереди! Всё очень просто! Тучи не сразу грядут!

И то, что он накаркал, наконец наступило. Это был вторник, когда у нас был этот разговор. Ну, а после обеда в пятницу мы лежали в траве на верхнем конце хребта и оказались совсем без табака. Я пошел в пещеру за своими запасами табака, и нашел там гремучую змею. Я убил её и, свернув кольцом, положил её под одеяло Джима, там, где у него должны быть ноги, вот, думаю, будет веселуха, когда Джим найдёт у себя змею. Ну, ночью я совсем забыл об этой змее, и когда Джим бросился на одеяло, пока я зажигал свет, туда забралась подружка нашей змеи и укусила Джима. Он зашёлся от крика, и первое, что показал свет, – это мерзкая гадюка, свернувшаяся и готовая к новой атаке на Джима. Я укокошил через секунду палкой и эту тварь, а Джим схватил кувшинчик виски и начал вливать виски в глотку. Он был босиком, и змея укусила его прямо в пятку. Все это из-за того, что я был таким глупым и наивным, чтобы забыть, что везде, где вы оставляете мертвую змею, её любовница всегда приходит туда и вьётся вокруг неё. Джим сказал мне отрубить голову змеи и выбросить её, а затем ошкурить её и поджарить кусочками на огне. Я сделал это, и он съел его и сказал, что это поможет ему вылечиться. Он заставил меня снять со змеи трещалку и привязать к его запястью. Он сказал, что и это поможет. Затем я тихонько выскользнул и забросил змей куда подальше в кусты, я меньше всего желал, чтобы Джим узнал, что это была моя вина, вроде, я просто хотел помочь ему.

Джим сосал и тянул из кувшина, и время от времени он приходил в себя, потом снова буянил и кричал; но каждый раз, когда он приходил в себя, он снова засасывал из кувшина. Его ступня опухла довольно сильно, и так же как его нога выше ступни, но пьянство оказывало действие, и поэтому я понял, что с ним будет всё в порядке. Но лучше уж змеиные укусы, чем виски папы.

Джим провалялся четыре дня и четыре ночи. Затем опухоль спала, и он снова встал на ноги. Я решила, что больше не буду связываться со змеиной кожей, ясно, что из этого получилось. Джим сказал, что он рассчитывает, что я ему поверю в следующий раз. Он был уверен, что обращение с змеиной шкурой было такой ужасной неудачей, что, возможно, нам еще не аукнется в будущем. Он сказал, что он видеть новую Луну через левое плечо в тысячу раз лучше, чем один раз тронуть змеиную кожу. Ну, я и сам так чувствовал, хотя и всегда считал, что смотреть на новую луну над вашим левым плечом – одна из самых нелепых и глупых вещей, которые может сделать дурачок. Старый Хэнк Бункер сделал это один раз и похвалялся этим; и менее чем через два года он страшно напился и упал с каретки, и расплющился так, что был просто своего рода слоем на бутерброде, как вы могли бы сказать; его засунули между двумя дверцами от сарая и похоронили так, все они так говорили, но я сам этого не видел. Папа рассказывал мне. Но так или иначе, он смотрел на Луну через плечо, как последний дурак.

Ну, прошли дни, и река снова вошла в берега, и первое, что мы сделали, было насадить на огромный крючок целого кролика и забросить приманку. Мы тогда поймали сома, ростом с человека, длиной шесть футов два дюйма. Он весил более двухсот фунтов. Конечно, сами мы бы с ним не справились; он уволок бы нас в Иллинойс. Мы просто остановились и смотрели, как он рвет и мечет. Так продолжалось, пока он не подох. У него в пузе мы нашли латунную кнопку, круглый белый шар и много всякого мусора. Мы раскололи шар топором, и в нем оказалась катушка с нитками. Джим сказал, что должно пройти было много времени, чтобы в животе у рыбы катушка превратилась в шар. Я думаю, что это была самая большая рыба, какая когда-либо попадалась в Миссисипи. Джим сказал, что он никогда не видел сомов больше этого. В деревне за него дали бы хорошую цену. Они торгуют такой рыбой на фунты, как на рынке, все покупают куски на выбор, у сома мясо белое, как снег, и хорошо обжаривается.

На следующее утро я сказал Джиму, что мне стало скучно, и я хотел как-то поднять настроение. Я сказал, что проскочу через реку в город и разведаю, что там происходит. Джиму это понравилось; но он сказал, что я должен пойти в темноте и смотреть в оба. Затем он посопел носом и сказал: не стоит ли мне надеть некоторые из старых вещей и нарядиться, как девочка? Это была прелестная идея! Джим просто блеснул интеллектом! Таким образом, мы обрезали одно из ситцевых платьев, и я закатал брюки до колен и влез в него. Джим застегнул сзади все крючки, и оказалось – оно было сшито словно по мне. Я нацепил солнечный капор и завязал его под подбородком, и благодаря этому заглянуть мне в лицо стало не легче, чем в печную трубу. Джим сказал, что никто не узнает меня, даже днём, вряд ли узнает. Я тренировался и практиковал весь день, чтобы попривыкнуть к новому прикиду, и в конце концов стал чувствовать себя в этом в платье очень хорошо, только Джим сказал, что я не умею ходить, как девочка – у них походка другая, и он добавил, что я должен бросить дурную привычку без толка шарить по карманам. Я согласился и всё пошло как по маслу.